знаю  зачем.  Но посуди сам: если бы не это облачко
газов, то  космолет  Бана  через  полчаса  вошел  бы  в  земную
атмосферу.  При  этом  произошел бы взрыв, который уничтожил бы
половину планеты!
     -- Ты преувеличиваешь...
     -- Ты так считаешь? Космолет Бана составляет массу  многих
тысяч  тонн антивещества. А пятидесяти килограммов антивещества
достаточно,  чтобы  нагреть  до  точки  кипения   водяной   шар
диаметром в два километра. Подсчитай сам...
     -- Но  в  таком случае Бану нельзя приземляться в пределах
солнечной системы. Разве что на Юпитере или Сатурне.
     -- Да, нельзя. А он даже не знает об  этом...  --  Фукс  в
отчаянии переводил взгляд с одного экрана на другой.
     -- Но он не знает и того, что происходило там, на Веге. Не
знает  про  этот  самый "фактор X", не знает, что они разбирали
атом за атомом его космолет, а затем и его тело. Они ставили на
их место совершенно идентичные атомы, только в их ядрах  вместо
протонов  были  антипротоны,  а вокруг ядер вместо электронов--
позитроны.  По  сравнению  с  их   техническим   уровнем   наша
цивилизация -- эпоха палеолита... Это ужасно... -- Томпи умолк.
     -- Не менее ужасно, чем то, что Бан теперь античеловек, --
сказал  Фукс. -- Он не знает, что тело его опаснее для нас, чем
атомная бомба древности... Психологически он  тот  же  человек,
который  покинул  Землю  двести  лет  назад.  Мышление  его, не
претерпев изменений, вполне соответствует его личности. У  него
те  же  привычки,  склонности,  воспоминания, только записи эти
сделаны теперь на антиматериальной основе. И поэтому... поэтому
ему нельзя возвращаться к нам на Землю.
     -- Ты хочешь сказать ему об этом?
     -- Пожалуй, придется...
     -- Но ведь он... Бан... Фукс беспомощно пожал плечами...
     -- Посмотрим! -- И  он  включил  видеотрон.  Бан  все  еще
продолжал  сидеть на витализационном кресле. Он даже не изменил
позы. В кабине тоже ничто не  изменилось...  А  ведь  это  была
антиматерия.
     -- Все готово, -- сказал Бан, увидев Фукса и Томпи.
     -- Бан,  ты  не будешь приземляться! -- Фукс выговорил это
одним духом.
     -- Почему не буду?
     -- Ты из антиматерии.
     -- Я из антиматерии? Ты шутишь.
     -- Нет, это серьезно.
     -- Мне не до шуток, Фукс. Честно говоря, мне  и  без  того
невесело.
     -- Ты из антиматерии, -- упорно повторил Фукс.
     -- Ты   ошибаешься,   я  нормальный  человек.  Нормальный!
Слышишь?
     -- Это не мое мнение. Автоматы...
     -- К черту автоматы! Они обманывают вас, они ненадежны,  а
вы в них верите, как в божества.
     -- На этот раз они не ошиблись.
     -- Ошиблись, наверняка ошиблись!
     -- Нет.
     -- Посмотрим.
     -- Что ты собираешься сделать?
     -- Я войду в верхние слои атмосферы. Если вы правы...
     -- Этого  нельзя  делать.  Представляешь  ли  ты себе силу
взрыва?
     -- Я все прекрасно представляю, но это не  антиматерия.  Я
-- из антиматерии?.. Подумать только...
     -- Ты полагаешь, что должен чувствовать какую-то перемену?
     Вопрос этот поставил Бана в тупик.
     -- Нет... Пожалуй, нет...--отозвался он, помолчав.
     -- Вот  видишь,  а мы не можем так рисковать. Земля -- это
не испытательный полигон.
     -- Так что же делать?
     -- Выходи на замкнутую орбиту вокруг Земли, а автоматы тем
временем займутся выработкой решения.
     -- Нет! Хватит с меня ваших автоматов! -- Бан  поднялся  с
кресла,  но  Фукс  предупредил  его.  Он  бросился  к эмитору и
передвинул какой-то рычаг.
     -- Управление твоим кораблем мы взяли на себя.
     -- Не выйдет!
     -- Вышло. Имеется специальное  приспособление  для  этого.
Иногда пилоты возвращаются из космоса с нарушениями психической
деятельности,  а  нам приходится заботиться о Земле, -- пояснил
Фукс, печально улыбнувшись.
     Бан с минуту постоял в нерешительности, а  потом  медленно
уселся в кресло.
     -- Делайте, что хотите, -- сказал он и закрыл глаза.
     -- Бан...  Бан...  -- прервал Томпи тягостное молчание. --
Неужели ты и в самом деле ничего не помнишь о своем  пребывании
на Веге?
     -- Ничего, -- ответил Бан почти шепотом.
     -- А  может  быть,  они  велели тебе уничтожить... Знаешь,
такая трансформация мозга, при  которой  определенное  действие
становится необходимостью,-- быстро добавил Томпи.
     -- Да нет же, нет! Я чувствую себя обыкновенным человеком,
таким, как ты.
     -- И  все-таки  они  хотели  нас уничтожить... -- произнес
Фукс.
     -- Что заставляет тебя так думать?
     -- Самый факт отправления корабля из антиматерии...
      -- А не кажется ли тебе, что им  намного  проще  было  бы
выслать излучатель антипротонов?
     -- Возможно,   им  хотелось  захватить  нас  врасплох.  Мы
принимаем на Земле твой космолет, возвращающийся с Веги,  а  он
уничтожает Землю.
     -- Я  с  тобой  не  согласен,  Фукс, вмешался Томпи. -- Ты
приписываешь  им  свои  мысли.  А  они  --  если   только   они
действительно  существуют  --  должны  мыслить совершенно иными
категориями. Захватить врасплох? С таким же успехом  они  могли
иметь  намерение  оповестить  нас  о  чем-то...  Возможно,  что
подобное изменение материи космолета как раз и призвано служить
каким-то сигналом... Может  быть,  для  них  это  общеизвестная
вещь.  Может,  им  и  в  голову  не приходит, что мы не в силах
справиться с антиматерией...
     -- Да  какие  там  сигналы!  Ведь  вы  считаете,  что  они
собирались  уничтожить  Землю,  а противника не предупреждают о
задуманном ударе.
     -- Бан!  Как  я  раньше  не  подумал  об  этом!  --  вдруг
воскликнул Фукс. -- Ты, кажется, подсказал мне способ проверить
их  намерения.  Я  совершенно  забыл о сигнале. Может быть, все
дело именно в нем. Они же передавали сигнал. Тот дополнительный
сигнал, о котором  я  говорил  тебе,  Томпи,  когда  ты  только
прилетел сюда... Если в сигнале нет никакой информации...
     -- Тогда   это   будет  означать,  что  они  действительно
стремились к нашему уничтожению... -- закончил Томпи.
     -- Координатор!
     -- Координатор слушает, -- отозвался автомат.
     -- Передать концепциотрону дополнительный сигнал, принятый
нами. Необходимо проверить, не содержит ли он в себе какой-либо
информации.
     -- Задача ясна.
     -- Результаты доложить немедленно, -- добавил Фукс.
     -- Ну вот, Бан, через минуту все и выяснится...
     Томпи внезапно умолк. Экран был пуст.
     -- Бан! Бан! Он исчез! Скорее радар!
     Фукс с минуту повозился с видеосвязью, но экран  оставался
пустым,   только   на  трассе,  ведущей  к  Луне,  поблескивали
маленькие светлячки грузовых ракет.
     -- Это конец... -- сказал Фукс. --  Должно  быть,  в  него
попал  метеор.  Пусть  даже  самый  крохотный, но из материи --
произошла аннигиляция, и космолет испарился...
     -- А  если  все-таки  попробовать  радар,  --   неуверенно
предложил Томпи.
     -- Ни к чему!
     В этот момент они услышали голос автомата.
     -- Поступила  информация,  --  автомат  четко  и  не спеша
выговаривал слова.  --  Исследование  равнозначно  воссозданию.
Альтернатива  выбора.  Если  да--  конец. Если нет -- вторичное
воссоздание  с  перемещением  во  времени.  Конечная  цель   --
получение положительного ответа.
     -- Значит,  они  все-таки хотели что-то сообщить нам... --
голос Фукса сорвался на крик. -- Но что  именно?  Я  ничего  не
понимаю.
     -- Сейчас  узнаем.  Необходим  комментарий! -- приказал он
аппарату. Ответ поступил мгновенно.
     -- Исследование объекта связано с его уничтожением.  После
чего объект воссоздается из материи или антиматерии.
     -- Наверное,  в зависимости от того, куда его высылают, --
тихо заметил Томпи.
     -- Космолет был воссоздан и выслан по направлению к Земле.
Если он создан из  нужного  типа  материи,  пусть  остается  на
Земле. В противном случае следует послать сигнал на Бегу. Тогда
его  воссоздадут  из материи с противоположным знаком и пришлют
через какое-то время. Конец.
     -- По-видимому, они разлагают на атомы все, что обследуют,
-- Фукс  задумчиво  смотрел  на  экран.  --  А   потом   заново
синтезируют, но это уже значительно сложнее.
     -- Еще  бы,  --  согласился  Томпи.  --  Правда, если этот
процесс отнимает у них целых сто лет... то он и для них твердый
орешек...
     -- Это ничего не  доказывает.  Может  быть,  эти  существа
очень  долговечны  по  сравнению с нами и сто лет -- всего лишь
маленькая частица их жизни. Да и не в этом дело.  Важнее  всего
то, что они не стремились нас уничтожать!
     -- И  все-таки  Бан погиб. Я теперь самый старый человек в
солнечной системе, вернее, раньше всех родившийся.
     -- Это не совсем так. Не забывай, что через двести лет Бан
вернется с Веги.
     -- Вернется?!
     -- Несомненно. Это они и обещают в своем сигнале. Он, Бан,
-- это бессмертный с Веги. Он бессмертен благодаря их  технике,
ибо  они  записали  структуру  его  тела,  его  мозга  и  могут
воссоздать Бана в любой момент. Как  только  сигнал  дойдет  до
них,  они  примутся  за  новое  воссоздание Бана и космолета, а
двести лет спустя наши потомки вторично будут встречать его  на
пути к Солнцу.


     Конрад Фиалковский.
     Вероятность смерти


     Конрад Фиалковский (Польша)
     Перевод Вайсброта

     -- Пусть войдет, -- сказал я моему андроиду. Автомат исчез
в матовом  силовом  поле  выхода. Я подошел к окну. Был один из
тех июльских дней, на который запланировали безоблачную погоду.
Солнце  пригревало  мне  руки.  Рядом  звенела  оса,   стараясь
пробиться сквозь силовое поле, заменяющее стекло. Она то и дело
врывалась  в  поле  и,  отброшенная, как мячик, снова пробовала
счастья.
     -- Ты хотел меня видеть?.. -- сказал  он,  встав  за  моей
спиной.
     -- Да.  --  Я отвернулся от окна и взглянул на него сверху
вниз. Он был ниже ростом.
     -- Ты удивляешься тому, что я и в самом деле такой старый?
Визиофония омолаживает, а до сих пор ты видел  меня  только  на
экране.
     -- Ты выглядишь так, как я и ожидал. Именно так, -- сказал
я, но это была неправда.
     -- А  ты,  Гоер, руководитель Эксперимента? -- спросил он,
словно хотел убедиться в  том,  что  я  тот  самый  Гоер,  ради
которого он прилетел сюда.
     -- Да,  я  Гоер.  Спасибо,  что  ты прибыл. К нам мало кто
прилетает. -- Я колебался, но в конце концов... я  так  стар,--
он  беззвучно  рассмеялся.  Потом серьезно спросил: -- А это...
всегда удается?
     -- Это Эксперимент. Кроме того, и  сама  технология  очень
сложна.
     -- Да,  должно  быть, нелегко передать все, что наслоилось
за столько лет.
     -- Обычно  это  удается...  А  если  нет...  мы  повторяем
Эксперимент. -- Я попытался улыбнуться.
     -- А потом высылаете мнемокопии в пустоту?
     Я кивнул.
     -- И они возвращаются?
     -- Нет.  Зачем им возвращаться? Это автоматы, обыкновенные
автоматы... -- слово "автоматы" я  сознательно  подчеркнул.  --
Они  исследуют  космос.  А  потом...  потом они уже не нужны...
Впрочем, пока что это единственно возможный способ исследования
космоса, -- добавил я.
     Профессор на минуту задумался, потом  спросил:  --  А  мою
копию -- ведь это же будет точная моя копия -- вы куда пошлете?
     -- Конечно,   мнемокопия,   во   всяком  случае  в  момент
создания, полностью эквивалентна твоему "я". Словно некто, твое
второе "я", встает рядом... -- Ну да.  Но  все-таки  это  будет
машина, автомат... -- Конечно.
     -- Видишь  ли,  Гоер,  я только биофизик и в нейтронике не
разбираюсь, но каким образом машина может мыслить так  же,  как
я? Ведь автоматы...
     -- Ха,  автоматы!  Их  мозг гораздо примитивнее твоего. --
Они мертвы...
     -- Не в этом дело.  Мышление,  самостоятельное  творческое
мышление  зависит  только  от  сложности сети. А состоит ли эта
сеть из клеток, как твой мозг, или из неорганических элементов,
как мнемокопия, это не имеет никакого  значения.  Уверяю  тебя,
это в самом деле не имеет никакого значения.
     -- Хм...  возможно. Приходится верить. Но я как-то не могу
представить себе этой... мнемокопии, которая  будет  мною...  Я
маленький старый человек, ни один из моих органов в отдельности
не   годится   для  жизни,  а  все  вместе  пока  еще  держится
благодаря... благодаря  значительному  отклонению  от  наиболее
вероятного в этом возрасте состояния -- от смерти. Удивляешься?
-- добавил  он,  взглянув  на  меня. -- Мне уже сто десять лет,
Гоер. Я был профессором, когда ты родился.
     -- Сто десять?..
     -- Да. И вы предлагаете,  чтобы  именно  мой  старый  мозг
перевоплотился  в машину, чтобы каждая его клетка получила свой
неорганический  эквивалент,  чтобы  каждое  нервное  волокно  в
глубине моего мозга заменил провод этой машины? Так?
     -- Да, тогда эта машина будет равноценна тебе, профессор.
     -- Словом,  моя  индивидуальность получит новую прекрасную
оболочку в виде металлических ящиков,  заполненных  километрами
проводов.  Мои мысли будут сопровождаться пощелкиванием реле, и
я буду питаться электрическим током из трансформаторов энергии,
вмонтированных в реактор?  Тебе  не  кажется,  что  это  как-то
жутко?
     -- Жутко?  Возможно. С субъективной, твоей точки зрения. А
ведь...  Мне,  например,  было   бы   совершенно   безразлично,
разговариваю ли я с тобой или твоей мнемокопией.
     -- Значит, с мнемокопией можно разговаривать?.. Я не знал.
Это, должно  быть,  любопытно. Этакий разговор по душам с самим
собой.
     -- Не  думаю...  Впрочем,  мнемокопия  после  транспозиции
находится как бы в состоянии сна. -- А потом обретает сознание,
не  так  ли?  -- Да, обретает сознание, -- ответил я. Профессор
секунду внимательно смотрел на меня, потом робко спросил:
     -- А   когда...   она   просыпается?   --   перед   словом
"просыпается" он сделал длинную паузу, словно раздумывая, можно
ли применить это слово, говоря об автомате.
     -- Ее  будит  радиосигнал  с  Земли.  -- И тогда с ней уже
можно беседовать? -- Да, но в это время она  уже  находится  за
пределами  солнечной  системы,  и  передача  одной фразы длится
несколько часов. Впрочем, с мнемокопиями не беседуют.
     -- Почему?
     -- Ты не хочешь мне сказать, почему с ними не беседуют? --
Не хочу.
     -- А ты... тебе не кажется, что я имею право знать?
     -- Уверен, что  не  имеешь.  Я  не  первый  день  руковожу
Экспериментами  и  прекрасно  знаю,  что  можно  сказать, а что
нельзя. Не забывай: все, что известно тебе, будет знать и  твоя
мнемокопия. -- Значит, поэтому? -- В частности и поэтому.
     Я  видел,  что  он смущен. Он вертелся на стуле, бросая на
меня изумленные взгляды.
     -- Куда  она  полетит,  эта  мнемокопия?  --  спросил   он
наконец. -- К Антаресу А.
     -- К Антаресу... Это большая звезда?
     -- Огромная. Красный гигант.
     -- И мнемокопия ее в самом деле исследует?
     -- Да. Она увидит далекие планеты и их спутники. Она будет
это видеть не собственными глазами, потому что у мнемокопии нет
глаз,  точнее,  их  очень  много,  столько,  сколько автоматов,
передающих ей свои наблюдения. Она возьмет пробы с  поверхности
планеты,  вернее,  это  сделают  автоматы,  которые  сообщат ей
результаты анализов...
     -- И мнемокопия все это запомнит?
     -- Не только запомнит, но проанализирует, сделает выводы и
в форме пучка волн вышлет на Землю. -- Они дойдут до  солнечной
системы,  когда мы... -- Когда от тебя, профессор, и от меня не
останется ни малейшего следа на этой планете.
     -- И, несмотря на это?..
     -- Да. Наши потомки примут эти волны и будут знать все  об
Антаресе.
     -- Понимаю, -- тихо сказал профессор.
     Опустив   на  руки  седую  голову,  он  смотрел  на  моего
андроида. Я взглянул туда же, но андроид  стоял  неподвижно,  и
только  вечернее  солнце, бросая косые лучи, зажгло яркие блики
на его панцире.
     Наконец профессор нарушил затянувшееся молчание:
     -- Они, кажется, мыслят быстрее,  чем  мы,  люди.  --  Да,
быстрее,  --  подтвердил я. -- В механическом проводнике сигнал
идет гораздо быстрее, чем в нервном  волокне.  --  Значит,  они
мыслят  лучше?  --  Просто  они  в  состоянии перебрать большее
количество вариантов.
     -- Я это и имею в виду.
     Он снова замолчал, а мне  показалось,  что  он  все  время
кружит вокруг темы, о которой не решается заговорить.
     -- Кроме  того,  у мнемокопии будет гораздо больше времени
для размышлений,  чем  у  нас,  людей,  неизбежно  ограниченных
продолжительностью нашей жизни, -- добавил я.
     -- Да...  Впрочем,  все  равно  я  скажу тебе, -- решился,
наконец,  профессор.  Теперь  он   смотрел   на   меня   своими
старческими,  поблекшими  глазами.  --  Семь  лет  я  бьюсь над
решением проблемы, быть может, самой интересной из всех,  какие
я  решал  в  жизни.  Речь  идет о магнитно-химическом уравнении
клетки... -- Он замолчал и выжидающе посмотрел на меня. -- Тебе
это ни о чем не говорит -- продолжал он,  улыбнувшись.  --  Мне
всегда  кажется,  что  магнитно-  химическое  уравнение  клетки
должно  заинтересовать  всех,  а  в   действительности,   кроме
нескольких сотен специалистов, никто ничего об этом не знает, и
никого  это  не волнует... Во всяком случае, для меня это очень
важный вопрос. Но именно теперь, на седьмом году, я понял,  что
взялся за это уравнение слишком поздно...
     -- Не понимаю. Почему слишком поздно? -- прервал я.
     -- Ты  не  понимаешь и не можешь понять. Ты еще молод. Так
вот, в определенном возрасте все  проблемы  становятся  слишком
сложными.  Это,  разумеется,  субъективное ощущение, потому что
проблемы остаются теми же, но  наша  способность  рассуждать...
Неприятное дело... -- он запнулся.
     -- Понимаю,  к  чему  ты клонишь. Это будет невозможно, --
сказал я решительно.
     -- Но почему? Скажи мне, почему? Ведь мнемокопия,  которая
мыслит гораздо быстрее, чем человек, способна решить проблему.
     -- Но результаты она сможет сообщить только с Антареса.
     -- Я  мог  бы  ее  спросить  еще  перед  отлетом.  --  Это
невозможно. -- Почему?
     -- Я тебе не скажу, но поверь мне, что это невозможно.
     -- Не понимаю.  Ведь  можно  разблокировать  мнемокопию  и
спросить...
     -- Теоретически  можно,  но я этого не сделаю. Последствия
могли бы быть слишком серьезными.
     -- Последствия? Не понимаю.
     Он действительно не понимал и не поверил бы, даже если  бы
я стал ему объяснять.
     -- Тебе  придется поверить моему слову, слову кибернетика,
-- добавил я.
     Но он не поверил...

     Космолет кружил почти по круговой орбите. Мы  приближались
к  зоне  околоземного  пространства.  Из  этой  зоны вылетают к
звездам  корабли.  Если  бы  не  монотонно  тикающий   радарный
индикатор,   измерявший   уменьшающееся  расстояние,  могло  бы
показаться,  что  мы  висим  на  одном  месте,   над   огромным
зеленоватым  шаром  Земли.  Кроме  нас,  в ракете рядами стояли
автоматы, длинный ряд одинаковых черных глыб. Профессор молчал.
Он молчал во время полета и молчал, когда мы во  главе  колонны
автоматов  проходили по мрачным фосфоресцирующим голубым светом
коридорам космолета. Зал транспозиции находился в самом  центре
корабля.  Когда  мы  вошли,  загорелся рефлектор, осветив белую
поверхность стола, от которого к стенам зала шли толстые  пучки
проводов.  Профессор вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.
Он подошел к  столу.  Автоматы  тем  временем  заняли  места  у
пультов. Потом огни погасли, вспыхнули разноцветные контрольные
лампочки. Горел только рефлектор, освещая лежащего профессора и
его седые волосы.
     -- Тебе  не будет больно, -- сказал я. Не знаю, понял он и
вообще слушал ли меня. Он закрыл глаза и,  кажется,  уже  спал.
Потом  я  видел  его мозг, пульсирующий в такт ударам сердца. Я
отошел, и  к  нему  со  всех  сторон  двинулись  автоматы.  Они
окружили  стол  тесным  кольцом  и стояли так несколько секунд,
склонившись  в   молчании.   Замигали   контрольные