ие
вдвоем. Он больше никому не рассказал о встреченном существе, и  она  тоже
промолчала. Они ничего не знали об этом мире, ставшем теперь  их  миром  -
только то, что должны идти по нему в молчании, пока не научатся языку,  на
котором единственно возможно говорить здесь. И Саша охотно готов был ждать
сколько угодно.


   Вторую горную гряду они преодолели на третий день  после  начала  вновь
зарядивших дождей. На этот раз перед ними открылась просторная и  довольно
плоская равнина; идти стало значительно  легче.  Где-то  к  полудню  ветер
повернул и подул с севера, очищая вершины гор от облаков и  тумана.  Потом
целый день они ползли вверх и к вечеру,  в  ясном  холодном  свете  заката
увидели восточные земли, остановившись среди скал на вершине.
   Все вместе они собрались не сразу - последние  усталые  путешественники
еще с трудом преодолевали подъем по каменистому склону, а  идущие  впереди
давно уже поджидали их среди скал  -  несколько  темных  фигурок,  которые
казались поднимавшимся в гору людям совсем  крохотными  на  фоне  ставшего
вдруг очень просторным и ярким неба. Короткая  колючая  трава  на  вершине
отливала в закатных лучах красным. Все шестьдесят семь человек стояли там,
глядя на открывшийся перед  ними  новый  мир,  и  молчали.  Слишком  велик
оказался этот неведомый мир.
   Тени от горной гряды, на которую они только что поднялись, простирались
далеко по лежащей перед ними равнине. Вдали,  где  тени  кончались,  земля
была золотистого цвета,  она  прямо-таки  тонула  в  золотисто-красноватой
прохладной дымке, сквозь которую полосами и пятнами поблескивали ручейки и
речки, темнели то ли холмы, то ли купы деревьев-колец. У самого горизонта,
на фоне бескрайнего, бесцветного, расчищенного ветром неба виднелись  едва
различимые глазом горы.
   - Далеко еще? - спросил кто-то.
   - До подножия гор километров сто, наверное.
   - Большие горы...
   - Такие же были на севере, у Безмятежного озера.
   - Возможно, это одна и та же горная гряда. Помнишь,  она  тянулась  как
раз на юго-восток.
   - Эта равнина, как море - ни конца, ни края.
   - Ну и холодно же здесь!
   - Давайте-ка спустимся вниз, там не будет такого ветра.
   Горные долины давно уже утонули в серых сумерках,  но  залитые  солнцем
ледяные вершины далеких гор на востоке долго еще горели закатным  пламенем
на фоне поблекшего неба. Потом и они побледнели и  словно  растворились  в
сумерках; ночь  была  ветреной,  на  черном  небе  сияли  крупные  звезды;
казалось, отсюда видны  все  здешние  созвездия  сразу,  похожие  на  огни
светящихся во тьме городов, ни один из  которых  не  был  для  этих  людей
родным.


   В этой горной долине вдоль ручьев росло много дикого  риса;  им  они  в
основном и питались в течение тех восьми дней, что шли  по  направлению  к
горам. Железные Горы у них за спиной становились все меньше, превращаясь в
извилистую красноватую  линию  на  фоне  западного  края  неба.  В  долине
водилось множество кроликов, более длинноногих, чем на  побережье;  берега
ручьев и речек были  испещрены  их  следами;  утром  целые  стаи  кроликов
грелись на солнышке и смотрели  на  людей,  проходивших  мимо,  спокойными
равнодушными глазами.
   -  Нужно  быть  полным  дураком,  чтобы  здесь  остаться  голодным,   -
приговаривал  Упорный,  наблюдая,  как  Италиа  ставит  силки   у   брода,
поблескивающего мокрыми камнями.
   Но  они  шли  дальше.  Здесь,  на  высокогорной  долине  дули  холодные
пронзительные ветры,  а  деревьев,  чтобы  построить  шалаши  или  разжечь
костры, вокруг не было. Они шли до тех  пор,  пока  земля  под  ногами  не
начала как бы вспухать - начинался подъем, и наконец у  подножия  гор  они
вышли к большой реке, бежавшей на  юг,  которую  Андре,  ответственный  за
составление карты, назвал  Скалистой.  Чтобы  перебраться  на  тот  берег,
обязательно нужно было отыскать брод, которого они  поблизости  не  нашли,
или построить плоты. Одни были за то, чтобы  переправиться  через  реку  и
оставить позади и эту преграду, другие считали, что нужно повернуть на  юг
и продвигаться вдоль западного берега реки. Решая, как поступить, они пока
что разбили лагерь и устроили настоящую стоянку. Один из  путешественников
сильно повредил  ногу  при  падении,  у  других  также  имелись  травмы  и
недомогания, хотя и менее серьезные; зато обувь абсолютно у всех нуждалась
в починке; да и сами люди страшно устали, и несколько дней отдыха были  им
просто необходимы. Они сразу построили шалаши из веток и тростника, потому
что было очень холодно и на небе собирались тучи, хотя пронзительный ветер
сюда не долетал. В ту ночь впервые выпал снег.
   На берегах Залива Мечты снег шел редко и никогда не выпадал  так  рано.
Здесь был иной, куда более суровый климат. Холмы  на  побережье,  обширные
пустоши и Железные Горы задерживали дожди,  несомые  западными  ветрами  с
океана; здесь должно было быть гораздо суше, хотя и холоднее.
   Огромная горная гряда с островерхими ледяными пиками, по направлению  к
которой они все это время шли, редко бывала  видна,  пока  они  пересекали
долину, поскольку снеговые тучи спускались почти к  самому  подножию  гор.
Теперь они достигли холмов в предгорьях -  тихой  гавани,  лежавшей  между
насквозь продуваемой ветрами  просторной  долиной  и  мрачными  скалистыми
горами с заснеженными вершинами. Они остановились  в  неширокой  лощине  в
устье энергичного горного ручья, впадавшего в Скалистую реку; ручей  этот,
прорыв себе проход в скалах, все расширял его, пока созданное им ущелье не
расступилось, открывая выход на поросшие лесом просторы.  Главным  образом
там росли  деревья-кольца,  но  встречались  и  весьма  крупные  хлопковые
деревья, среди которых было много прогалин и полян. Склоны гор с  северной
стороны долины были крутые, каменистые, словно  стеной  отгораживая  ее  и
более пологие южные холмы от холодных ветров. Место вообще оказалось очень
приятным.  Все  путешественники   сразу   почувствовали   себя   здесь   в
безопасности - еще в первый день, когда строили свои шалаши. Но утром  все
поляны и прогалины были белы от снега, а  под  деревьями-кольцами,  густая
бронзовая листва которых удержала большую часть  первого  легкого  снежка,
каждый камень, каждый упавший листок посверкивал, покрытый морозным инеем.
Людям пришлось сперва сгрудиться у костров и немного оттаять,  прежде  чем
отправиться за новым запасом топлива.
   - Да, шалаши при такой погоде нас явно не спасут, -  мрачно  проговорил
Андре, растирая застывшие, потрескавшиеся от холода пальцы.  -  Б-р-р,  до
чего же я замерз!
   - Смотри, разъяснивает, - сказала Люс, глядя в широкую прогалину  между
деревьями, где их часть долины выходила  к  просторной  горловине  ущелья,
прорытого горным ручьем. Над крутым противоположным берегом Скалистой реки
мрачно высилась, поблескивая,  громада  Восточной  Гряды,  темно-синяя,  с
белоснежными вершинами.
   - Ну это пока. Потом опять пойдет снег.
   Андре выглядел нездоровым, сгорбившись у костра, пламени которого почти
не было видно в ярком утреннем свете;  нездоровым,  озябшим,  растерянным.
Люс, хорошо отдохнувшая за предыдущий день,  когда  никуда  идти  было  не
нужно, напротив, ощущала необычайный подъем сил и радовалась первым  лучам
восходящего солнца. Андре сейчас  был  как-то  особенно  дорог  ей,  такой
терпеливый, беспокойный. Она тоже присела на корточки с ним рядом у костра
и погладила его по плечу.
   - Это очень хорошее место, правда? - сказала она.
   Он  кивнул,  еще  больше  сгорбившись  и  по-прежнему   растирая   свои
потрескавшиеся красные руки.
   - Андре, послушай...
   Он что-то промычал в ответ.
   - Может быть, нам стоит построить здесь настоящие хижины, а не шалаши?
   - Здесь?
   - Ну да, здесь хорошо...
   Он  посмотрел  вокруг  -  на  высокие  красные   деревья,   на   шумный
стремительный ручей, несущий  свои  воды  к  Скалистой  реке,  на  залитые
солнцем открытые пологие южные склоны холмов, на  высокие  синие  вершины,
вздымающиеся с восточного края долины...
   - Неплохо, - нехотя согласился он. - Во всяком случае, топлива  и  воды
более чем достаточно. А еще рыба, кролики - здесь, пожалуй,  мы  могли  бы
продержаться всю зиму.
   - А может, нам  так  и  стоит  сделать?  Пока  еще  есть  время,  чтобы
построить настоящие дома?
   Андре  продолжал  сидеть  в  той  же  позе,  машинально  растирая   уже
согревшиеся руки. Люс внимательно смотрела на него, но  руку  свою  с  его
плеча не убирала.
   - Меня бы это, пожалуй, устроило, - проговорил он наконец.
   - Если, конечно, мы отошли уже достаточно далеко...
   - Тогда нужно собрать всех и обсудить это... - Андре посмотрел на  Люс,
потом обнял ее за плечи, и они продолжали сидеть у  костра  на  корточках,
тесно прижавшись друг к другу, чуть покачиваясь и глядя на пляшущие,  едва
видимые языки пламени. - Я уже устал убегать, - сказал Андре. - А ты?
   Она кивнула.
   - Я только не знаю... интересно...
   - Что?
   Андре не отрываясь смотрел в огонь, лицо его, измученное и исхлестанное
ветрами, покраснело от жара костра.
   - Говорят,  что  когда  заблудишься  по-настоящему,  то  всегда  ходишь
кругами, - сказал он. - Возвращаешься на то же место,  откуда  только  что
ушел, но не всегда узнаешь его.
   - Все равно здесь ведь не Столица, - сказала Люс. - И не Шанти-таун.
   - Нет. Пока еще нет.
   - И никогда не будет! - Брови ее сурово вытянулись над глазами в прямую
линию. - Это совсем новое место, Андре. Исток новой жизни.
   - Ну это уж как Господь Бог захочет.
   - Не знаю, чего уж он там захочет... - Люс ладошкой разгладила  кусочек
влажной, полузамерзшей земли, потом сжала землю в руке. - Вот он - Бог,  -
сказала она и показала ему на разжатой ладони черный комок. - Это я. И ты.
И все остальные. И эти горы. Мы все... все заключены в один круг.
   - Ты, должно быть, не расслышала меня, Люс?
   - Да я вообще не знаю, о чем говорю.  Я  просто  хочу  остаться  здесь,
Андре.
   - Тогда, я полагаю, мы так и поступим, - сказал он и  легонько  шлепнул
ее по спине  между  лопаток.  -  Я  вообще  не  уверен,  пустились  бы  мы
когда-нибудь в путь, если бы не ты.
   - Ох, Андре, не надо так говорить...
   - Почему не надо? Это же правда.
   - У меня на совести и без этого слишком многое.  Я  должна...  Если  бы
я...
   - Это совсем новое место, Люс, - прервал он ее очень мягко. -  И  здесь
все имена и названия будут иными. - Она заметила, что в глазах  его  стоят
слезы. - И именно здесь мы построим целый мир. Из земли, из грязи.


   Одиннадцатилетний  Эшер  подошел  к  Люс,  которая  сидела  на   берегу
Скалистой  реки,  выуживая  из-под  ледяных   камней,   обросших   бородой
водорослей, пресноводных мидий.
   - Люс, - прошептал он, наклонившись к ней поближе, - посмотри-ка.
   Она рада была наконец выпрямиться и вытащить руки из обжигающе холодной
воды.
   - Ну, что у тебя там?
   - Посмотри, - шепотом повторил мальчик, протягивая к ней свою раскрытую
ладошку. На ладошке сидело крохотное существо, похожее на серенькую жабу с
крылышками. Три золотистых глаза на стебельках не мигая смотрели - один на
Эшера, два на Люс.
   - Это уотсит.
   - Я никогда ни одного так близко не видела.
   - Он сам пришел ко мне. Я тащил сюда корзины, а он  влетел  в  одну  из
них. Я протянул руку, он взял и сел прямо на ладошку.
   - А ко мне он пойдет?
   - Не знаю. Протяни руку.
   Она вытянула руку рядом с рукой Эшера. Уотсит задрожал  и  на  какое-то
время превратился в сплошной трепет своих то ли перышек, то  ли  волосков.
Потом не то прыгнул,  не  то  взлетел  -  простому  глазу  определить  это
мгновенное движение было не под силу - и переместился на ладонь  Люс;  она
ощутила цепкую хватку шести крошечных теплых волосатых лапок.
   - О, какой же ты красивый! - нежно сказала она крылатому существу. - Ты
просто прекрасен! И я могу убить тебя, да удержать все равно не смогу,  не
смогу даже взять тебя в руки...
   - Если их сажаешь в клетку, они умирают, - сообщил ей мальчик.
   - Я знаю, - сказала Люс.
   Уотсит теперь приобрел голубой оттенок, постепенно переходящий в чистую
небесную лазурь, точно такую, какая сияла между вершинами Восточной  Гряды
ясными зимними солнечными днями, вроде сегодняшнего. Три золотистых  глаза
на стебельках сверкали. Вдруг раскрылись крылья, яркие и полупрозрачные, и
Люс  вздрогнула;  чуть  заметное  движение  ее  руки  мгновенно  заставило
маленькое существо  плавно  взлететь  и  заскользить  над  простором  реки
куда-то к востоку подобно чешуйке слюды, подхваченной ветром.
   Они вместе с Эшером  наполнили  корзины  тяжелыми,  бородатыми  черными
мидиями и потащили их вверх по тропинке, к поселку.
   - Южный Ветер! - закричал Эшер, волоча за собой свою корзинку. -  Южный
Ветер! Тут есть уотситы! Один сам ко мне прилетел!
   - Ну конечно же, есть, - сказала Южный Ветер, сбегая вниз по  тропинке,
чтобы помочь им дотащить корзины. - Господи, сколько же ты  набрала,  Люс!
Ой, а руки у тебя на что похожи, бедненькие! Пойдем, пойдем  скорее,  дома
тепло, Саша только что целую кучу дров притащил. Неужели  вы  думали,  что
здесь не будет уотситов? Мы ведь совсем не так далеко от дома!
   Домики - пока что девять и еще три недостроенных -  стояли  в  излучине
ручья  на  его  южном  берегу,  где  под  ветвями  гигантского   одинокого
дерева-кольца образовалась заводь. Они брали воду из маленьких водопадиков
на верхнем конце пруда, а на нижнем,  там  где  заводь  сужалась  и  ручей
начинал свой неторопливый спуск к реке, купались  и  мылись.  Они  назвали
свой поселок Цаплина Заводь, потому что  у  противоположного  берега  жила
пара этих серых существ, спокойно отнесшихся и к присутствию  людей,  и  к
дыму их костров, и к звукам их голосов, и  к  их  бесконечным  приходам  и
уходам - ко всей их шумной  суете.  Элегантные,  длинноногие,  молчаливые,
цапли эти занимались своими делами - добывали пищу в просторной  заводи  с
темной водой; иногда  они  останавливались  на  мелководье  и  внимательно
смотрели на людей ясными спокойными прозрачными глазами.  Порой  вечерами,
ставшими еще холоднее перед зимними снегопадами,  цапли  танцевали.  Когда
Люс, Южный Ветер и мальчик свернули к своему домику,  Люс  снова  заметила
цапель, стоявших у корней огромного дерева-кольца; одна смотрела  на  них,
другая повернула свою узкую длинную голову назад, в сторону леса. "Сегодня
ночью они снова будут танцевать", - прошептала Люс себе под нос и  минутку
постояла со своей тяжелой ношей на тропинке, застыв без  движения,  как  и
сами цапли; а потом пошла дальше.