в  Столицу,  где  намерен  от  имени  всех  ее
жителей поздравить их и щедро вознаградить за старания.
   Теперь воцарилась тишина совсем другого рода.
   Первой заговорила Вера; она выглядела очень хрупкой  рядом  с  высокими
грубыми мужчинами в кожаных куртках, но голос был чист и звонок.
   - Мы благодарны представителю Совета за любезное приглашение...
   - Совет намерен пригласить членов экспедиции после того, как изучит  их
карты и отчеты, то есть через три дня, - вставил Фалько.
   Снова возникла напряженная пауза.
   - Мы еще раз благодарим Советника Фалько, - вмешался Лев, - и отклоняем
его приглашение.
   Андре, старший из них, крепко сжал руку Льва и что-то  горячо  зашептал
ему на ухо; люди на крыльце начали оживленно переговариваться, но огромная
толпа перед Домом Собраний хранила молчание и оставалась недвижима.
   - Нам необходимо сперва обсудить несколько  очень  важных  вопросов,  -
пояснила Вера, обращаясь к  Фалько,  однако  сказала  она  это  достаточно
громко, чтобы могли слышать все. - Только тогда мы  будем  готовы  принять
приглашение Совета.
   - Все важные вопросы  обсуждаются  Советом,  сеньора  Адельсон.  И  все
решения  уже  приняты.  От  вас  ожидается  лишь  соблюдение   законов   и
послушание. - Фалько поклонился - только Вере, - поднял руку,  приветствуя
толпу, и спустился с крыльца в окружении своих телохранителей. Люди широко
расступились, давая им пройти.
   На крыльце тут же образовались две группы: члены экспедиции  и  другие,
главным образом молодые, мужчины и женщины собрались  вокруг  Веры,  а  их
оппоненты - вокруг светловолосого голубоглазого человека  по  имени  Илия.
Внизу, в  толпе,  происходило  деление  по  тому  же  принципу,  и  вскоре
собравшиеся стали  похожи  на  лес  из  деревьев-колец:  небольшие  кольца
состояли, главным образом, из молодежи,  а  кольца  побольше  -  из  людей
старшего поколения. Все спорили  страстно,  однако  совершенно  беззлобно.
Когда какая-то высокая старуха начала вдруг трясти  своим  красным  зонтом
перед носом у  что-то  горячо  доказывавшей  молодой  девушки  и  кричать:
"Сбежать хотите! А нас на съедение Хозяевам бросить! Трепку бы вам  задать
хорошую!" - и действительно огрела девушку своим зонтиком, то люди  вокруг
разъярившейся старухи мгновенно как бы растаяли, разошлись и увели с собой
девушку.  Старуха  осталась  в  полном   одиночестве,   покраснев,   точно
собственный зонтик, которым все  еще  лениво  замахивалась  неизвестно  на
кого. Впрочем вскоре, нахмурившись и что-то  бормоча  себе  под  нос,  она
присоединилась к другому кружку.
   Две группы на крыльце к этому моменту уже воссоединились. Илия  говорил
с тихой убежденностью:
   - Прямое пренебрежение - это уже насилие. Лев, не  хуже  удара  кулаком
или ножом.
   - Поскольку я отвергаю насилие, я отвергаю и служение тому, кто насилие
совершает, - сказал молодой человек.
   - Отвергая просьбу Совета, ты сам провоцируешь насилие.
   - Аресты, избиения? Что ж, возможно. Но что нам, в конце концов, нужно,
Илия? Свобода или же самая примитивная безопасность?
   - Отвергнув приглашение Фалько - пусть даже во имя свободы или  чего-то
там еще, - ты провоцируешь репрессии. Ты играешь ему на руку.
   - Мы и так уже у него в руках, разве нет? - вмешалась Вера. -  И  хотим
мы все одного - вырваться на свободу.
   - Да, все согласны: действительно  давно  настала  пора  объясниться  с
Советом - поговорить с ними честно, разумно. Но если мы начнем с открытого
неповиновения, с морального насилия, то ничего  не  добьемся,  и  они  все
равно станут действовать с позиции силы.
   - Мы вовсе не собирались выказывать им неповиновение, - сказала Вера. -
Мы просто намерены  придерживаться  собственных  воззрений.  Но  если  они
начнут с применения силы, то ты же понимаешь, Илия: любая наша  попытка  о
чем-то договориться будет выглядеть как сопротивление.
   - Сопротивление в данном случае  бесполезно,  и  мы  непременно  должны
добиться нормальных переговоров! Если же к ним  примешается  насилие  -  в
любой форме! - то истину будет доказать трудно, и наши жизни, наши надежды
на свободу будут растоптаны. Править будет сила, как это было на Земле!
   - Она там правила не  всеми,  Илия.  Только  теми,  кто  соглашался  ей
подчиниться.
   - Земля изгнала наших отцов, - сказал Лев. Лицо  его  светилось;  голос
звучал громко и требовательно, как  басовая  струна  арфы,  когда  по  ней
ударят особенно сильно.  -  Мы  изгои  и  дети  изгоев.  Разве  не  сказал
Создатель, что изгой - это свободная душа, дитя Господа? Наша жизнь здесь,
в Шанти, - не свободная жизнь. Там, на севере, в новом поселении мы  будем
свободны.
   - А  что  такое  свобода?  -  спросила  стоявшая  подле  Илии  красивая
темноволосая женщина по имени Сокровище. - Не думаю, что вы придете к  ней
путем открытого  неповиновения,  сопротивления  силе,  упрямства.  Свобода
будет с вами, только если вы изберете тропу любви. Принять все - значит  и
получить все.
   - Нам был дан целый мир, - сказал Андре, как всегда смущаясь.  -  Разве
мы его приняли?
   - Открытое неповиновение - это ловушка, насилие - это тоже  ловушка;  и
от того, и от другого необходимо отказаться - мы именно так и поступаем, -
сказал Лев. - Уходим свободными. Хозяева непременно попытаются  остановить
нас, используя как моральное, так и физическое давление; однако насилие  -
оружие слабых. Стоит нам поверить в себя, в нашу общую цель, в нашу  общую
силу, стоит нам сплотиться, и все их могущество растает, как тают  тени  в
лучах восходящего солнца!
   - Лев, - тихо сказала темноволосая женщина по имени Сокровище,  -  Лев,
но это ведь и есть мир теней.



2

   Налитые дождем тучи плыли длинными  размытыми  вереницами  над  Заливом
Мечты. Дождь все стучал и  стучал  по  черепичной  крыше  Каса  Фалько.  В
дальнем конце дома, в кухонных помещениях,  слышались  далекие  голоса  не
замершей еще жизни, переговаривались слуги. Но больше ни  звука  -  только
стук и шелест дождя.
   Люс Марина Фалько Купер сидела под окном  на  уютном  диване,  подобрав
колени к подбородку. Порой она смотрела сквозь толстое зеленоватое  стекло
на море, на дождь и на тучи. Порой опускала глаза на раскрытую книгу,  что
лежала возле нее, и прочитывала несколько строк. Потом  вздыхала  и  снова
смотрела в окно. Книга оказалась неинтересной.
   И очень жаль! Она так надеялась! Она никогда прежде не читала книг.
   Ее, разумеется, учили читать и писать, как дочь самого Хозяина  Фалько.
Помимо заучивания уроков наизусть, ей приходилось переписывать  в  тетрадь
правила поведения, различные заповеди, она могла также написать  письмо  -
приглашение в гости или, напротив, отказ от  чьего-либо  приглашения  -  и
украсить письмецо изысканной  рамочкой,  красиво  написать  приветствие  и
расписаться.  Однако  в  школе  они  пользовались  грифельными  досками  и
тетрадками, которые учительницы надписывали от руки. Книг же  она  никогда
даже не касалась. Книги были слишком драгоценны, чтобы ими пользоваться  в
школе; их в мире и существовало-то всего несколько десятков. Они хранились
в Архиве. Однако сегодня днем, войдя в гостиную, она увидела на  низеньком
столике небольшую коричневую коробку и подняла крышку,  чтобы  посмотреть,
что там внутри.  "Коробка"  оказалась  полна  слов.  Аккуратных  крохотных
словечек, в которых все буквы  были  одинакового  размера,  и  что  же  за
терпение нужно было иметь, чтобы так аккуратно  выписать  их  все!  Книга,
настоящая книга с Земли! Должно быть, ее  забыл  там  отец.  Люс  схватила
книгу, отнесла  к  окну,  уселась  на  диван  и  снова  осторожно  открыла
"крышку", а потом очень медленно прочитала все, и крупные, и мелкие, слова
на самой первой странице.

   ОКАЗАНИЕ ПЕРВОЙ ПОМОЩИ.
   ПОСОБИЕ ПО ОКАЗАНИЮ ПЕРВОЙ ПОМОЩИ
   ВО ВРЕМЯ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ И БОЛЕЗНЕЙ.
   М.Е.Рой, д-р медицины.

   Женева Пресс, Женева, Швейцария, 2027.
   лицензия No 83A38014. Женева.

   Все это показалось ей сущей белибердой. Ну еще "первая  помощь"  -  это
понятно, но уже следующая строчка представляла собой загадку. Чье-то  имя,
какие-то несчастные случаи и болезни? И целая куча заглавных букв, и точки
после каждой из них? И что такое "женева"? Или "пресс"? Или "Швейцария"?
   В той же степени загадочными были и красные буквы,  написанные  как  бы
поверх всего остального, наискосок, в левом  верхнем  углу  страницы:  ДАР
МЕЖДУНАРОДНОГО КРАСНОГО КРЕСТА ДЛЯ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ В ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ  КОЛОНИИ
НА ПЛАНЕТЕ ВИКТОРИЯ.
   Она перевернула бумажную страницу, восхищаясь ее качеством. Бумага была
куда более гладкой, чем самая тонкая ткань; казалась ломкой, однако  легко
сгибалась, точно молодой лист тростника. И еще она была совершенно белой.
   Люс с трудом, от слова к слову пробивалась  сквозь  текст  и  дошла  до
самого низа первой страницы, а потом начала  переворачивать  по  несколько
страниц сразу - все равно большая часть слов для нее ровным счетом  ничего
не значила. Появились ужасные картинки: она даже вздрогнула, однако в  ней
вновь проснулся интерес. Люди поддерживали головы другим людям и дышали им
в рот; потом последовали изображения костей как бы изнутри или вен внутри,
например, руки; затем пошли цветные рисунки  на  восхитительной  блестящей
бумаге, похожей на стекло: люди с красными пятнышками  на  плечах,  или  с
огромными красными прыщами на щеках, или  с  отвратительными  нарывами  по
всему телу, а под картинками загадочные слова: аллергическая  сыпь,  корь,
ветрянка, оспа. Она внимательно рассмотрела все картинки, изредка  пытаясь
с налету вычитать что-нибудь на соседней странице.  Она  поняла,  что  это
книга по медицине и что это, должно быть, доктор, а не отец забыл ее здесь
на столике прошлой ночью. Доктор был хорошим  человеком,  только  чересчур
обидчивым и раздражительным; интересно, он рассердится, если  узнает,  что
Люс рассматривала его книгу?  Ведь  своих  тайн  книга  ей  все  равно  не
раскрыла. Доктор тоже никогда не отвечал на вопросы. И предпочитал хранить
свои секреты при себе.
   Люс снова вздохнула и  посмотрела  в  окно,  на  растрепанные  дождевые
облака. Картинки она уже все видела, а слова были ей не интересны.
   Она встала и в ту самую минуту, когда она клала книгу точно так, как та
лежала прежде, в комнату вошел отец.
   Движения его были энергичны, спина прямая, взгляд ясный и  жесткий.  Он
улыбнулся, увидев Люс.  Немного  растерявшись,  чувствуя  свою  вину,  она
присела перед ним в  шутливом  реверансе,  юбками  прикрывая  и  низенький
столик, и книгу на нем.
   - Господин мой! Тысячу приветствий!
   - Ах ты, моя маленькая красавица! Микаэл! Горячей воды и полотенце -  я
себя чувствую буквально вывалявшимся в грязи. -  Отец  уселся  в  одно  из
резных деревянных кресел и вытянул перед собой ноги; спина его  оставалась
как всегда прямой.
   - Где же это ты так перепачкался, папа?
   - Среди этого сброда.
   - В Шанти-тауне?
   - Три вида живых существ прибыли с Земли на планету Виктория: люди, вши
и жители Шанти-тауна. Если бы я мог избавиться только от  одного  из  этих
видов, то выбрал бы последний. - Он снова улыбнулся, довольный собственной
шуткой, потом посмотрел  на  дочь  и  сказал:  -  Один  из  них  осмелился
возражать мне. По-моему, ты его знаешь.
   - Я его знаю?
   - По школе. Детям этого  сброда  не  следовало  бы  позволять  посещать
школы. Забыл его имя. У них не имена, чушь  собачья  -  Липучка,  Вонючка,
Как-тебя-там... Ну такой  тощий  как  палка  мальчишка,  с  копной  черных
волос...
   - Лев?
   - Вот именно. Настоящий возмутитель спокойствия.
   - А что он такого тебе сказал?
   - Он сказал мне "нет".
   Слуга примчался с тазом и кувшином горячей воды, за ним шла служанка  с
полотенцами. Фалько тщательно оттирал руки и лицо, отдувался, фыркал и все
время продолжал говорить:
   - Он и еще несколько человек только  что  вернулись  из  экспедиции  на
север дикого края. Уверяют, что нашли отличное место для нового города.  И
хотят, чтобы все жители Шанти перебрались туда.
   - И покинули Шанти-таун? Все сразу?
   Фалько нарочито  громко  фыркнул  и  выставил  вперед  ногу  в  высоком
ботинке, чтобы Микаэл его разул.
   - Как будто они способны хоть одну зиму прожить без поддержки и  заботы
Столицы! Земля пятьдесят  лет  назад  выслала  их  сюда,  этих  тупиц,  не
способных ничему научиться. Что ж, такими они и остались. Пора снова  дать
им хороший урок.
   - Но не могут же они просто так взять и уйти в дикие  края?  -  сказала
Люс, которая слушала не только отца, но и собственные мысли. -  Кто  тогда
будет возделывать наши поля?
   Отец не обратил на ее вопрос внимания, но повторил его  иначе,  как  бы
превратив заключенные  в  нем  женские  эмоции  в  чисто  мужскую  трезвую
констатацию факта.
   - Разумеется, нельзя позволить им начать разбредаться подобным образом.
Они выполняют общественно-необходимую работу.
   - А почему сельским хозяйством занимаются именно жители Шанти?
   - Потому что ни на что другое они  не  способны.  Убери  с  дороги  эту
грязную воду, Микаэл.
   - Вряд ли кто-нибудь из наших людей умеет возделывать землю, - заметила
Люс. Она размышляла. У нее были темные, круто изогнутые брови, как у отца,
но когда она думала, брови вытягивались у нее над глазами в ровную  линию.
Это очень не нравилось Фалько. Мрачно  насупленные  брови  совсем  не  шли
такой  хорошенькой  двадцатилетней  девушке.  Они  придавали  ей  чересчур
суровый, какой-то неженский вид. Отец часто говорил ей об этом, но она так
и не отучилась от этой дурной привычки.
   - Дорогая моя, мы ведь жители Столицы, а не крестьяне!
   - Но кто, в таком случае,  занимался  земледелием  до  того,  как  сюда
прибыли жители Шанти? Колония существовала уже целых шестьдесят лет, когда
они здесь появились.
   - Ручным трудом, разумеется, занимались рабочие. Но даже  наши  рабочие
никогда крестьянами не были. Мы все жители Столицы.
   - И мы голодали, верно?  Были  ведь  периоды  голода?  -  Люс  говорила
мечтательно, словно вспоминая уроки по древней истории,  однако  брови  ее
по-прежнему были сдвинуты в одну темную линию над  глазами.  -  В  течение
первых десяти лет  существования  Колонии  и  потом  тоже...  многие  люди
голодали. Они не умели выращивать богарный рис или сахарную  свеклу,  пока
не прибыли жители Шанти-тауна.
   Теперь брови ее отца тоже сошлись в одну  черную  прямую.  Он  отпустил
Микаэла, горничную, а потом устранил и сам предмет неприятного разговора с
дочерью одним решительным взмахом руки.
   - Это большая ошибка, - сухо промолвил он, - посылать крестьян и женщин
в школу. Крестьяне становятся наглыми, а женщины начинают раздражать.
   Два-три года назад такие его слова непременно заставили бы Люс плакать.
Она бы тогда сразу сникла, выползла из  гостиной  и  отправилась  к  себе,
чтобы там проливать слезы, пока отец не придет и не скажет  ей  что-нибудь
хорошее. Но теперь он не мог заставить ее расплакаться. Она  не  понимала,
почему теперь это так. Очень странно! Разумеется,  она  по-прежнему  очень
сильно любила его и боялась; но теперь она всегда знала, что он  скажет  в
следующий момент. Никогда ничего нового она  от  него  не  слышала.  Да  и
вообще ничего нового никогда не происходило.
   Она отвернулась и снова сквозь толстое неровное  стекло  посмотрела  на
Залив   Мечты,   на   изгиб   дальнего   берега,   занавешенного    дымкой
непрекращающегося дождя. Она стояла прямая, полная сил и жизни  в  неярком
свете сумрачного дня, в своей длинной красной домотканой юбке и  блузке  с
оборочками. Она казалась себе равнодушной и одинокой посреди этой длинной,
с высокими потолками комнаты. И чувствовала, что отец смотрит  на  нее.  И
знала, что он сейчас скажет.
   - Пора тебе замуж, Люс Марина.
   Она подождала, пока он произнесет следующую фразу.
   - С тех пор, как умерла твоя мать... - Последовал тяжкий вздох.
   Довольно, довольно, довольно!
   Она повернулась к нему лицом.
   - Я читала эту книгу, - сказала она.
   - Книгу?
   - Ее, должно быть, доктор Мартин позабыл.  Что  значит  "исправительная
колония"?
   - С какой стати тебе понадобилось это читать?
   Он был весьма удивлен. Ну что ж, уже интересно.
   - Я думала, что это коробка  с  сушеными  фруктами,  -  сказала  она  и
рассмеялась. - Но что все-таки значит: "исправительная  колония"?  Колония
для преступников? Тюрьма?
   - Тебе это знать совершенно необязательно.
   - Наши предки ведь были сосланы сюда как заключенные, верно? Именно так
говорили в школе ребята из Шанти-тауна. - Фалько начинал бледнеть,  однако
опасность только раззадорила  Люс;  мысли  ее  стремились  вперед,  и  она
говорила то, что давно уже было у нее на уме.  -  Они  говорили,  что  все
Первое  Поколение   состояло   из   преступников.   Земное   правительство
использовало Викторию как  тюрьму.  А  вот  жителей  Шанти-тауна  как  раз
сослали сюда за то, что они верили в  мир  или  во  что-то  такое.  Мы  же
оказались здесь, потому что все были ворами и убийцами.  И  большая  часть
Первого Поколения состояла из мужчин; их женщины не могли прилететь  сюда,
поскольку не были за ними замужем, и именно поэтому  здесь  сперва  женщин
очень не хватало. Мне это всегда казалось довольно-таки глупым - ну почему
было не прислать достаточно женщин для колонии? Зато теперь  мне  понятно,
почему те космические корабли могли долететь  только  сюда.  Вернуться  на
Землю они уже не могли. И почему жители Земли никогда сюда  не  прилетали.
Нас просто вышибли вон и заперли за нами дверь. Это ведь  правда,  не  так
ли? Мы называем себя Колония Виктория. Но на самом деле мы - тюрьма.
   Фалько уже встал. Потом медленно подошел к ней. Она стояла  неподвижно,
с высоко поднятой головой, крепко упершись ногами в пол.
   - Нет, - легко, даже почти равнодушно сказала  она.  -  Нет,  не  смей,
папа.
   И этот голос остановил его; подавив гнев, он застыл, глядя на  нее.  На
какое-то мгновение он увидел ее по-настоящему. Она поняла по  его  глазам,
что он увидел ее, теперешнюю, по-настоящему. И он испугался.  Но  лишь  на
мгновение, на одно мгновение.
   Потом он резко отвернулся. Подошел к  столику  и  взял  книгу,  которую
забыл доктор Мартин.
   - Что все это  значит,  Люс  Марина?  -  спросил  он  наконец  довольно
спокойно.
   - Я просто хотела знать.
   - Это произошло сто лет назад. И с Землей мы расстались навсегда. И  мы
такие, какие есть.
   Она кивнула. Когда он говорил своим обычным тоном, сухо и спокойно, она
снова видела в нем ту силу,  которой  всегда  восхищалась,  перед  которой
преклонялась.
   - Что меня особенно злит, - сказал он совершенно беззлобно, -  так  это
то,  что  ты  наслушалась  россказней  этого   сброда.   Они   вечно   все
переворачивают с ног на голову. А что  они  знают?  Вот  ты  позволила  им
рассказывать, что Луис Фирмин Фалько, мой прадед, основатель нашего  дома,
был вором, тюремной пташкой, уголовником. Да что им об  этом  известно!  А
вот я действительно знаю историю нашей семьи и могу рассказать ее  тебе  -
чтобы и ты поняла, каковы  были  они,  наши  предки.  Это  были  настоящие
мужчины. Слишком сильные для Земли. Правительство выслало их  с  Земли  на
другую планету, потому что боялось их, самых лучших, самых  смелых,  самых
сильных из мужчин. Да, их просто боялись - тысячи тысяч жалких людишек  на
Земле боялись их, ставили на них ловушки, высылали с Земли на ракетах,  не
способных вернуться...  Людишки  желали  распоряжаться  Землей  по  своему
усмотрению. Понимаешь? Ну и что же, когда дело  было  сделано,  когда  все
настоящие мужчины с Земли улетели, там остались одни  слабаки  и  слюнтяи,
которым  оказался  страшен  даже  такой  сброд,  как   теперешние   жители
Шанти-тауна. Тогда и тех тоже выслали с Земли - сюда, к нам, видимо, чтобы
мы их привели в божеский вид. Что мы и сделали. Понимаешь теперь? Вот  как
оно было на самом деле.
   Люс кивнула. Она прин