и засмеялся. - Сел на  ладошку  -  и  нет
его! Пошли, пора. Давай-ка лучше вместе соберем людей, Андре. Люс... А  ты
хочешь пойти?
   Она стояла в нерешительности.
   - Нет, - ответила она и нахмурилась. - Я не могу; я боюсь.
   - Это естественно.
   - И все же я, наверное, должна пойти. И должна сама сказать ему, что вы
не держите меня здесь силой,  что  это  мое  собственное  решение.  Он  не
верит...
   - Что ты там решила и верит он в это  или  нет,  в  общем-то,  для  них
значения не имеет, - заявил Андре. - Ты для них всего лишь предлог; ты  их
собственность. Лучше не ходи, Люс. Если  ты  там  будешь,  они,  возможно,
все-таки попытаются вернуть тебя назад силой.
   Она кивнула, но  все  еще  колебалась.  Потом  с  отчаянной  решимостью
сказала:
   - Я должна пойти!
   - Нет!.. - вырвалось у Льва, но она продолжала:
   - Я должна. Обязана. Я не желаю  оставаться  в  стороне,  когда  кто-то
решает мою  судьбу;  я  не  желаю,  чтобы  из-за  меня  дрались  и  тянули
туда-сюда.
   - Никто тебя обратно  не  отдаст,  -  сказал  Лев.  -  И  вообще  -  ты
принадлежишь сама себе. Хорошо, мы пойдем вместе, если ты так решила.
   Она молча кивнула.
   Вонючим Кольцом называлось древнее кольцевое  дерево  с  южной  стороны
дороги, примерно  на  середине  пути  от  Столицы  до  города;  оно  было,
наверное, на несколько веков старше всех остальных  кольцевых  деревьев  в
этой местности. Собственно, сами деревья в кольце давным-давно  рухнули  и
сгнили, остался только круглый пруд в центре. Именно здесь были  построены
первые плавильные печи Столицы. Они тоже уже разрушились, поскольку позже,
лет сорок назад, была  обнаружена  более  богатая  руда  в  Южных  Холмах.
Оборудование отсюда увезли, и старые сараи со сгнившими стенами,  поросшие
вьюнком и ядовитой розой, безобразной осевшей  кучей  торчали  на  плоском
берегу пруда.
   Андре и Лев успели собрать человек двадцать, и Андре повел их в  обход,
чтобы убедиться, что ни в старых сараях, ни за ними не прячутся охранники.
Сараи были пусты, а другого места,  чтобы  спрятаться,  на  расстоянии  по
крайней мере нескольких сотен метров не было - местность казалась  плоской
как  блин,  лишенной  растительности,  пустынной  и  довольно  неприятной,
особенно в сумеречном вечернем свете. Мелкий дождь  покрывал  рябью  серую
гладь  круглого  пруда,  который  тоже  выглядел   каким-то   неприкрытым,
беззащитным, точно  слепой,  вечно  разверстый  глаз.  На  противоположном
берегу пруда стоял ожидавший их Фалько. Они видели, как  он  вылез  из-под
куста, где пытался хоть как-то укрыться от дождя, и пошел по берегу к ним.
Один.
   Лев отделился от остальных и пошел ему навстречу. Андре,  позволив  ему
отойти достаточно далеко, двинулся следом, держась метрах в сорока. С  ним
вместе пошли Саша, Мартин, Люс и кое-кто еще. Остальные, охраняя  подходы,
рассыпались по берегу серого пруда и на склоне холма у тропы, что  вела  к
дороге.
   Фалько и Лев остановились лицом друг к другу на самом берегу пруда, где
проходила тропа. Их разделяла небольшая грязная бухточка - место  впадения
в пруд ручейка; это был заливчик не шире полуметра, с берегами из  чистого
песочка,  точно  специально  созданный  для  игрушечной  детской  лодочки.
Чрезвычайно обостренное восприятие Льва тут же отметило и этот заливчик, и
этот чистый песок, и то, как  хорошо  мог  бы  здесь  играть  какой-нибудь
малыш, хотя он глаз не сводил с  прямой  напряженной  фигуры  Фалько,  его
красивого лица, очень похожего на лицо Люс и все же совсем  иного,  с  его
подпоясанного ремнем плаща, потемневшего от дождя на плечах...
   Фалько явно заметил дочь в той группе,  что  следовала  за  Львом,  но,
казалось, даже не посмотрел на нее и не стал говорить с нею. Он  заговорил
со Львом - тихим сухим голосом, который было трудновато  расслышать  из-за
бесконечного шелеста и шепота дождя.
   - Как видишь, я один и без оружия. И говорю только от  себя  лично.  Не
как Советник Фалько.
   Лев кивнул. Ему вдруг очень захотелось назвать этого человека по  имени
- не Сеньор и не Фалько, а по имени: Луис. Он не понял, откуда взялось это
желание, и промолчал.
   - Я бы хотел, чтобы моя дочь вернулась домой.
   Лев, легко повернувшись, указал ему на Люс.
   - Поговорите с ней сами, сеньор Фалько, если хотите, - сказал он.
   - Я пришел, чтобы поговорить с тобой, если тебе дано право говорить  от
имени восставших.
   - Восставших? Вы снова за свое, сеньор Фалько?  И  я,  и  любой  другой
имеем право говорить от имени Шанти, если угодно. Но Люс Марина тоже имеет
полное право сама говорить за себя.
   - Я пришел не для того, чтобы спорить, -  сказал  Фалько.  Он  держался
исключительно корректно, вежливо, однако лицо его было  суровым.  За  этим
спокойствием и сдержанностью чувствовалась внутренняя мука. - Послушай. На
ваш город будет совершена атака. Теперь ты это знаешь. А я теперь  уже  не
могу предотвратить ее, даже если б захотел. Хотя мне удалось ее отсрочить.
Но я не желаю, чтобы во всем этом была замешана моя дочь. Она должна  быть
в безопасности. Если вы сейчас отошлете ее домой со мной вместе, то я этой
же  ночью  пришлю  сюда  сеньору  Адельсон  и   остальных   заложников   в
сопровождении моей охраны. И сам приду с ними вместе, если хочешь. Или  же
отпусти мою дочь после того, как я приведу заложников.  И  пусть  все  это
будет исключительно между нами. Остальное же -  впрочем,  вы  сами  начали
проявлять неповиновение - мне уже  неподвластно,  и  я  не  могу  помешать
противостоянию Столицы и города, как не можешь этого и ты, по крайней мере
теперь.  Единственное,  что  мы  можем  еще  сделать,  -  _это  обменяться
заложниками и таким образом спасти их_.
   - Сеньор, я ценю вашу искренность, но я не отнимал у вас Люс  Марину  и
не могу вернуть ее вам.
   И тут Люс подошла и встала с ним рядом, кутаясь в свою черную шаль.
   - Отец, - сказала она внятно и твердо, совсем не так,  как  только  что
разговаривали мужчины,  -  ты,  конечно  же,  можешь  остановить  бандитов
Макмиллана, если захочешь!
   Лицо Фалько не дрогнуло; видимо, все его спокойствие могло  разлететься
на куски, дай он себе хоть чуточку воли. Повисла тишина,  нарушаемая  лишь
шумом дождя. Сгустились сумерки; свет пробивался лишь у  самого  горизонта
далеко на западе.
   - Я не могу, Люс, - сказал он, как и прежде, тихо, полным боли голосом.
- Герман... решительно настроен  во  что  бы  то  ни  стало  забрать  тебя
обратно.
   - А если я вернусь с  тобой?  Ведь  тогда  у  него  не  будет  никакого
предлога, чтобы атаковать Шанти. Тогда ты прикажешь ему отменить атаку?
   Фалько застыл, с трудом глотая слюну, словно горло  у  него  совершенно
пересохло. Лев стиснул  руки:  ему  было  мучительно  видеть  перед  собой
человека, столь сильного и гордого,  что  любое  унижение  было  для  него
физически непереносимо, но все же терпевшего унижения и  свое  вынужденное
бессилие.
   - Я не могу. Все это зашло слишком далеко. - Фалько  снова  сглотнул  и
предпринял еще одну попытку уговорить дочь. - Вернись домой, Люс Марина, и
я тут же отошлю назад Веру и остальных заложников. Даю слово. - Он  быстро
глянул на Льва, и по его побелевшему лицу  юноша  понял  то,  что  словами
Фалько выговорить не мог: он просил помощи.
   - Отошли их! - сказала Люс. - Ты не имеешь никакого права держать их  в
тюрьме.
   - И ты придешь... - Это был даже не вопрос.
   Она покачала головой:
   - И меня ты не имеешь права держать в тюрьме.
   - Не в тюрьме, Люс! Ты же моя дочь...  -  Он  сделал  шаг  вперед.  Она
отступила назад.
   - Нет! - крикнула она. - Ни за что! Ведь я просто ставка в твоей  игре.
Я никогда к  тебе  не  вернусь  -  ты  нападаешь  на  невинных  людей,  ты
п-преследуешь их! - Она заикалась и  с  трудом  подбирала  слова.  -  И  я
никогда не выйду замуж за Германа Макмиллана! Я видеть его не могу, я  его
н-ненавижу! Я вернусь, когда буду вольна приходить и уходить, и  вообще  -
делать, что мне захочется. Но пока Герман Макмиллан вхож  в  Каса  Фалько,
ноги моей там не будет!
   - Макмиллан? - трепеща, воскликнул ее отец. - Но, Люс,  тебе  вовсе  не
обязательно  выходить  замуж  за  Макмиллана...  -  Он  умолк  и   перевел
растерянный взгляд на Льва.  -  Пожалуйста,  пойдем  домой,  -  сказал  он
дрогнувшим  голосом,  но  тут  же  взял  себя  в  руки.  -  Я   постараюсь
предотвратить нападение на Шанти, если  смогу.  Мы...  мы  договоримся,  -
сказал он, обращаясь ко Льву, - мы непременно договоримся...
   - Да, с удовольствием - сейчас, позже, когда вам будет угодно, - сказал
Лев. - Мы, собственно, больше ни о чем никогда и не просили, сеньор. Но  и
вы не должны просить вашу дочь торговать собственной свободой  -  даже  во
имя освобождения Веры, или во имя вашей доброй  воли,  или  во  имя  нашей
безопасности. Это недопустимо, неправильно. Вы не можете так поступать; да
и мы этого никогда не примем.
   И  снова  Фалько  застыл  в  неподвижности,  но  то   была   уже   иная
неподвижность: Лев не сразу понял, что она означает  -  поражение  или  же
окончательный  отказ  выполнить   поставленные   условия.   Лицо   Фалько,
совершенно белое и мокрое то ли от дождя, то ли от испарины, было мертвым,
лишенным всякого выражения.
   - Значит, вы ее не отпустите, - проговорил он.
   - Я сама не пойду с тобой, - ответила Люс.
   Фалько коротко кивнул и медленно пошел  прочь  по  берегу  пруда,  мимо
густых кустов, совершенно растрепанных и утративших всякую форму, а  потом
стал подниматься по пологому склону к дороге,  что  вела  в  Столицу.  Его
прямая невысокая темная фигура быстро растворилась в сумерках.



9

   Служанка Тереза, постучав в дверь  Вериной  комнаты,  приоткрыла  ее  и
сказала  полунаглым-полузастенчивым   тоном,   каким   обычно   пользуется
прислуга, выполняя приказания господ:
   - Сеньора Вера, Дон Луис хотел бы  поговорить  с  вами.  Он  в  большой
гостиной, пройдите туда, пожалуйста!
   - Ах ты Господи, - вздохнула Вера. - Он все еще в дурном настроении?
   - В отвратительном! - тут же  охотно  откликнулась  Тереза,  забыв  про
господский наказ и про наглый тон. Она опустила голову и  почесала  мозоль
на загрубевшей босой подошве. К Вере теперь все слуги  в  доме  относились
как к подруге, доброй тетушке или старшей  сестре;  даже  суровая  пожилая
повариха Сильвия на следующий день после исчезновения Люс пришла  к  Вере,
чтобы поговорить с ней об этом и явно  ничуть  не  задумываясь,  что  ищет
поддержки у "врага".
   - Вы разве не видели, что у Микаэла с лицом?  -  продолжала  между  тем
Тереза. - Дон Луис вчера выбил ему два зуба,  потому  что  Микаэл  слишком
медленно снимал с него ботинки да еще и что-то там бормотал  и  ворчал  по
своему обыкновению - ну вы же знаете, как он все  делает,  -  и  Дон  Луис
вдруг вышел из себя и с размаху ударил его в лицо  той  ногой,  с  которой
ботинок еще не сняли. У Микаэла все распухло, и он стал похож на  сумчатую
летучую  мышь.  Линда  говорит,  что  Дон  Луис  вчера  вечером  ходил   в
Шанти-таун. Совсем один. Томас, слуга Маркесов, видел его - он  шел  прямо
по дороге в город. Как  вы  думаете,  что  случилось?  Может,  он  пытался
выкрасть бедненькую сеньориту Люс и вернуть домой, а?
   - О Господи, - снова вздохнула Вера. - Ну что ж,  не  стоит  заставлять
его ждать. - Она пригладила волосы, поправила одежду и сказала  Терезе:  -
Какие хорошенькие у тебя сережки. Ну пошли! - И последовала за девушкой  в
гостиную Каса Фалько.
   Луис Фалько сидел в глубоком кресле у окна и смотрел куда-то  вдаль  на
Залив Мечты. По морю пробегали беспокойные блики утреннего солнца;  пышные
кучевые облака словно кипели; их вершины сверкали ослепительной  белизной,
а низ был темным и мрачным, особенно когда  эти  несомые  ветром  облачные
горы закрывали солнечный свет. Фалько,  увидев  входящую  Веру,  встал  ей
навстречу. Лицо его было жестким и страшно усталым. Он не смотрел на  нее,
когда сказал:
   - Сеньора, если у вас здесь есть какие-то вещи, которые  вы  хотели  бы
взять с собой, соберите их, пожалуйста.
   - У меня здесь ничего нет, - медленно ответила Вера. Фалько никогда так
не пугал ее прежде своим видом; и за месяц, проведенный у него в доме, она
действительно стала испытывать к нему искреннюю симпатию  и  уважение.  Но
сейчас он сильно переменился, и на лице его были написаны  не  боль  и  не
гнев, как раньше и все время с тех пор,  как  убежала  Люс;  это  было  бы
понятно;  нет,  в  нем  самом  словно  произошла  некая  перемена,  тяжкий
внутренний надлом, как если бы  этот  человек  был  смертельно  болен  или
тяжело ранен. Вере хотелось что-нибудь сказать ему, но она не знала, как к
нему подступиться.
   - Вы дали мне  разную  одежду,  Дон  Луис.  И  еще  кое-какие  вещи,  -
осторожно сказала она. Та одежда, которую она носила сейчас,  принадлежала
его жене, это она знала; он давно уже велел перенести в ее комнату сундук,
полный  красивых  тонкотканых  юбок,  блузок  и  шалей;  все  это  бережно
хранилось, аккуратно переложенное лепестками сухой лаванды, хотя ее  запах
давно выветрился. - Мне, наверное,  следует  пойти  и  переодеться  в  мою
одежду? - спросила она.
   - Нет... Да, если хотите. Впрочем, как угодно... Возвращайтесь сюда как
можно скорее, пожалуйста.
   Когда она  через  пять  минут  вернулась  в  своем  костюме  из  белого
шелка-сырца, он снова сидел неподвижно у окна и смотрел на огромный залив,
над которым висели серебристые облака.
   И снова встал ей навстречу, и снова заговорил, не глядя на нее:
   - А теперь, сеньора, пойдемте, пожалуйста, со мной.
   - Куда вы хотите пойти? - спросила Вера, не двигаясь с места.
   - В Шанти. - Он сказал это так, словно забыл упомянуть название  города
прежде, словно думая о чем-то совершенно ином. - Надеюсь,  что  это  будет
возможным... и вы воссоединитесь со своим народом.
   - Я тоже надеюсь. А почему это может стать невозможным, Дон Луис?
   Он не ответил. Она чувствовала, что он вовсе не избегает ответа  на  ее
вопрос - ответить на него выше  его  сил.  Он  чуть  отступил  в  сторону,
пропуская ее вперед. Она оглядела большую гостиную,  поневоле  ставшую  ей
так хорошо знакомой, потом взглянула ему в лицо.
   - Я бы хотела поблагодарить вас за доброе отношение ко мне, Дон Луис, -
сказала она с холодноватой вежливостью.  -  Мне  никогда  не  забыть  того
гостеприимства, благодаря которому узник становится гостем.
   Его усталое лицо  ничуть  не  переменилось;  он  только  молча  покачал
головой и выждал, когда она пройдет в дверь.
   Она шла впереди, а он последовал за нею - через вестибюль и  на  улицу.
Она не переступала порога этого дома с тех пор, как ее сюда привели.
   Она надеялась,  что  на  улице  ее,  возможно,  ждут  Ян,  Хари  и  все
остальные, но их что-то видно не было. Там стояли  человек  десять  -  она
узнала  личную  охрану  Фалько  и  его  слуг,  -  которые  чего-то  ждали,
собравшись кучкой. Чуть поодаль  беседовали  несколько  пожилых  мужчин  и
среди них Советник Маркес, зять Фалько Купер и кое-кто из их свиты, всего,
наверно, человек тридцать.  Фалько  быстро  окинул  собравшихся  взглядом,
затем по-прежнему вежливо пропустил Веру вперед и двинулся следом  за  нею
по ступеням крыльца и дальше - по  крутой  улице,  сделав  знак  остальным
следовать за ними.
   На ходу Вера услышала, как старый Маркес что-то говорит Фалько, но слов
не разобрала. Охранник со шрамом на лице, Анибал, осторожно подмигнул  ей,
ловко подобравшись поближе вместе со своим братом. Сила  ветра  и  яркость
солнечного света ошеломили ее после столь долгого пребывания в доме или  в
окруженном со всех сторон стенами садике, и она чувствовала,  что  ступает
неуверенно, словно после долгой болезни.
   Перед Капитолием их поджидало гораздо больше людей - не меньше  сорока,
а  то  и  пятидесяти  мужчин,  молодых  и  одетых  в  одинаковые   мундиры
темно-коричневого цвета из грубой толстой материи; ткацкие фабрики, должно
быть, работали сверхурочно, подумала Вера. Мундиры были перетянуты ремнями
и украшены большими металлическими  пуговицами.  В  таком  виде  эти  люди
казались чуть ли не близнецами. Мужчины в мундирах были вооружены плетками
и мушкетами. Да они  же  в  точности  как  те,  на  картине  в  Капитолии,
вспомнила Вера. Среди них был и Герман Макмиллан,  высокий,  широкоплечий,
улыбающийся. Он вышел вперед и поклонился:
   - К вашим услугам. Дон Луис!
   - Доброе утро, Дон Герман. Все готово?  -  Фалько  по-прежнему  говорил
каким-то мертвым, задушенным голосом.
   - Все готово, сеньор. Эй, парни, идем в город! -  И  он,  не  дожидаясь
Фалько, развернул свой отряд и повел его вверх по  Морской  улице.  Фалько
схватил Веру за руку и поспешил с нею, проталкиваясь среди одетых в темные
мундиры  молодых  людей,  в  голову  отряда,  к  Макмиллану.  Его   группа
попыталась протиснуться за ним следом, но тщетно. Веру чуть  не  раздавили
эти молодые здоровенные парни с ружьями, плетками  и  с  жесткими  мощными
руками. Они враждебно смотрели на нее сверху вниз.  Улица  была  узкой,  и
Фалько с трудом пробивался вперед, таща Веру за собой. Однако  стоило  ему
поравняться с Макмилланом, как он отпустил ее  руку  и  пошел  спокойно  и
уверенно, словно  с  самого  начала  шагал  здесь,  во  главе  вооруженной
колонны.
   Макмиллан глянул  на  него  и  удовлетворенно  усмехнулся.  Зато  потом
изобразил целую пантомиму, заметив идущую рядом Веру.
   - Кто это, Дон Луис? Вы что, с собой дуэнью взяли?
   - Были ли какие-нибудь еще донесения из Шанти за последние часы?  -  не
обращая на его гримасы внимания, спросил Фалько.
   - Они все еще собирают силы; согласно последнему донесению, марш еще не
начат.
   - Охранники ждут нас у Памятника?
   Макмиллан кивнул:
   -  Ангел  позаботился  о  дополнительном  подкреплении.   Самое   время
выступать! Моих людей заставили слишком долго ждать.
   - Я надеюсь, вы сможете управлять своими людьми и сохранять порядок?  -
сухо спросил Фалько.
   - Парни прямо-таки рвутся  в  бой,  -  ответил  Макмиллан  с  фальшивой
доверительностью, и Вера заметила, как Фалько быстро глянул на него своими
пронзительными черными глазами.
   - Послушайте, Дон Герман, если ваши люди не станут подчиняться вашим же
приказам - и если вы не станете подчиняться моим приказам, - тогда давайте
лучше остановимся прямо здесь,  сейчас.  -  Фалько  резко  остановился,  и
таково было  воздействие  его  личности  на  окружающих,  что  и  Вера,  и
Макмиллан, и все, кто шел за ними,  остановились  тоже,  словно  связанные
одной веревочкой.
   Улыбка с лица Макмиллана исчезла.
   - Командующий здесь вы, Советник, -  сказал  он  льстиво,  не  скрывая,
однако, своего недовольства.
   Фалько кивнул и двинулся дальше. Теперь  уже  он  задавал  темп  марша,
заметила Вера.
   Когда они приблизились к окружавшим Столицу холмам, то возле  Памятника
к ним присоединился еще больший отряд, который двинулся за ними  следом  -
позади  сторонников  Фалько  и  одетых  в  коричневые   мундиры   молодцов
Макмиллана, так что, когда они вышли на дорогу, ведущую в Шанти, в  войске
было уже не меньше двухсот человек.
   Но что они намерены предпринять? - тревожилась Вера. Неужели напасть на
Шанти? Но зачем в таком случае им я? Что у них на уме? Этот обезумевший от
горя Фалько и этот Макмиллан, бешеный от  ревности,  да  еще  целая  толпа
вооруженных мужчин, здоровенных, злобных, в дурацких мундирах и так  бодро
вышагивающих по дороге, что я за ними просто не успеваю... Ах если бы Хари
и  остальные  были  здесь  и  я  могла  бы  видеть  хоть  одно  нормальное
человеческое лицо! Почему они взяли с собой  только  меня?  Где  остальные
заложники? Неужели они их убили? Они все сумасшедшие,  от  них  прямо-таки
разит безумием, этот запах похож на запах крови... А там, в Шанти,  знают,
что они идут? Господи, знают ли они? И что они  собираются  делать?  Илия!
Андре! Лев, дорогой мой мальчик! Ка