были бы прожить вместе и никогда уже  не
проживут вместе, дни, которые должны были бы наступить,  но  не  наступят,
потому что он умер. Застрелен на той дороге, на  ветру,  в  двадцать  один
год. Он так и не взобрался на свои горы и никогда уже не взберется.
   Если его душа сейчас здесь, в этом мире, подумала Люс, то  она  улетела
туда, на север, в ту долину, которую он нашел, в те горы, о которых он  ей
столько  рассказывал  в  ту  последнюю  ночь  перед  маршем  в  Столицу  -
рассказывал с такой радостью, с таким восторгом... "Они куда выше, чем  ты
можешь себе вообразить, Люс, выше и белее. Ты  смотришь,  смотришь  вверх,
без конца задираешь голову, а видишь только белоснежные вершины - одну над
другой".
   Да, он, конечно же, сейчас там, не здесь. Это всего лишь ее собственное
одиночество - то, что явилось ей, то, что носило его лицо.
   - Иди вперед. Лев, - прошептала она. - Иди вперед, не оглядывайся,  иди
к своим вершинам, поднимайся все выше и выше...
   Но куда же пойти мне? Куда пойти мне, такой одинокой?
   У меня больше нет Льва и нет матери, хотя я никогда ее и  не  знала,  и
нет отца, ведь я никогда не смогу его понять, и нет  дома,  и  Столицы,  и
друзей... впрочем, друзья у меня есть - Вера, Южный  Ветер,  Андре  и  все
остальные тоже... Это очень милые добрые люди, но это не мой народ. Только
Лев, один лишь Лев был мне близок, но он  не  мог  остаться  со  мной,  не
захотел подождать - спешил,  должен  был  взобраться  на  свою  вершину  и
отложил жизнь на потом... Он был для меня единственной удачей, счастьем. И
я для него - тоже. Но он не желал этого видеть, не  желал  остановиться  и
посмотреть. Он просто от этого отвернулся.
   Что ж, постою здесь, над этими долинами, среди деревьев и  как  следует
подумаю. И вот что мне осталось: Лев мертв, его надежды рухнули, мой  отец
стал убийцей и сошел с ума,  а  я  предала  Столицу  и  осталась  чужой  в
Шанти-тауне.
   Но может быть, есть что-то еще?
   Да, конечно: весь остальной мир. Вон та река, и те холмы,  и  тот  свет
над заливом. Молчаливый, но живой мир, в котором нет людей. И только  я  -
одна.


   Спустившись с холма, она  увидела  Андре,  который  выходил  из  домика
Южного Ветра и в дверях обернулся, что-то говоря Вере. Она окликнула  его,
и они пошли друг другу навстречу через вспаханные поля. Он подождал ее  на
повороте тропинки, что вела в Шанти, и спросил:
   - Ты где это  была,  Люс?  -  Спрашивал  он  как  всегда  озабоченно  и
смущенно. Он никогда, в отличие от остальных, не пытался во что-то втянуть
ее, привлечь к какой-то работе, увлечь идеей; он просто всегда был  рядом,
такой надежный и спокойный. С тех пор  как  погиб  Лев,  Андре,  казалось,
больше не знал радости, зато знал много  тревог.  Он  стоял  перед  ней  -
крепкий, чуть сутулый, терпеливо неся на своих плечах слишком  тяжкое  для
него бремя.
   - Нигде, - ответила она, и это была чистая  правда.  -  Просто  гуляла.
Думала. Андре, скажи мне...  Я  ни  за  что  не  спрошу  тебя  об  этом  в
присутствии Веры, не хочу ее расстраивать. Что за отношения  теперь  между
Столицей и Шанти? Я знаю недостаточно, чтобы понять то, что говорит  Илия.
Неужели все будет как прежде... до того?
   Андре довольно долго молчал, потом кивнул. Его смуглое лицо с  высокими
скулами, точно вырезанное из дерева, казалось замкнутым.
   -  Или  даже  хуже,  -  сказал  он.  Потом  прибавил,   стараясь   быть
справедливым по отношению к Илие: - Кое-что, правда,  стало  лучше.  Новое
торговое соглашение,  например...  если,  конечно,  они  станут  выполнять
условия. И строительство нового поселения в  Южной  Долине.  Надеюсь,  там
теперь не будет ни принудительных работ, ни всяких там "частных  владений"
и тому подобного. Я очень на это надеюсь. Тогда, по крайней мере, мы могли
бы поработать там вместе.
   - Ты пойдешь туда?
   - Я не знаю. Наверное, да. Я должен.
   - А как же северная колония? Та долина, которую вы отыскали? И те горы?
   Андре вскинул на нее глаза. И покачал головой.
   - Это невозможно? - продолжила Люс.
   - Только если мы отправимся туда как их слуги.
   - Неужели Маркес не согласится, чтобы шантийцы отправились туда одни?
   Он снова молча покачал головой.
   - А что, если вы все-таки уйдете туда?
   - Думаешь, я не об этом мечтаю ночи напролет? -  вырвалось  у  него,  и
впервые в голосе его отчетливо послышалась горечь. - Особенно после  того,
как мы с Илией, Сокровищем и Сэмом вместе с Маркесом и  Советом  обсуждаем
всяческие компромиссы и наше с ними сотрудничество, и они  учат  нас,  как
нужно быть благоразумными... Но если мы уйдем туда, они отправятся следом.
   - Тогда давайте пойдем в такие места, куда они последовать за  нами  не
смогут.
   - Это куда же? - Голос Андре снова звучал терпеливо,  чуть  иронично  и
вяло.
   - Куда угодно! Далеко на восток, в леса. Или на юго-восток. Или на  юг,
на дальнее побережье, куда не добираются их люди - должны же быть и другие
заливы, другие подходящие места для городов! Это ведь огромный  континент,
целый мир... Ну почему мы должны все время торчать здесь, тесниться,  жить
друг у друга на голове, уничтожать друг друга? Ты же не раз бывал в  диком
краю, и ты, и Лев, и другие, ты же знаешь, что это такое...
   - Да. Знаю.
   - Вот ты вернулся. А почему ты должен  был  возвращаться?  Почему  люди
просто не могут взять и уйти? Пусть не все сразу,  но  какая-то  группа  -
просто возьмет и уйдет ночью, и пойдет все дальше и  дальше.  Может  быть,
несколько человек пойдут впереди нее, чтобы подготовить места для ночевок.
Но нельзя оставлять после себя следов! Совсем! Нужно  просто  идти  вперед
как можно дальше. И  когда  пройдешь  километров  сто,  или  пятьсот,  или
тысячу, то непременно найдешь хорошее место. И тогда можно остановиться. И
строить новый город. Свой. Без них.
   - Это не... это же разрушит наше общество, Люс! - проговорил Андре. - И
потом, это очень похоже... на бегство.
   - Ах вот как! - воскликнула Люс, и глаза  ее  вспыхнули  гневом.  -  На
бегство? Вы сами  заползаете  в  ловушку  Маркеса,  поставленную  в  Южной
Долине, однако считаете, что стоите во весь рост!  И  вы  еще  говорите  о
свободе и выборе пути... Мир, целый мир перед вами - вы можете там жить  и
быть свободными! И это вы называете бегством? От чего? К чему? Может быть,
мы действительно не способны стать  абсолютно  свободными,  ведь  от  себя
никуда не денешься, но хоть попробовать-то новую жизнь  нужно!  Иначе  для
чего был этот ваш Долгий Марш? И почему вы считаете, что он уже кончился?



11

   Вера собиралась непременно проводить их и ни в коем  случае  не  спать,
однако все же уснула у очага, и даже тихий стук в дверь  ее  не  разбудил.
Южный Ветер и Люс вошли, посмотрели друг на друга, и Южный Ветер  покачала
головой. Тогда Люс опустилась на колени и ловко  сунула  еще  один  брикет
торфа поглубже в очаг, за тлеющие угли, чтобы дом не  выстыл  за  ночь,  а
Южный Ветер, ставшая неуклюжей в тяжелом плаще и с громадным  рюкзаком  за
плечами, осторожно наклонилась и коснулась губами седых волос Веры;  потом
огляделась - взгляд у нее стал растерянным, торопливым - и вышла за порог.
Люс последовала за ней.
   Ночь была облачной, очень темной, но дождь не шел. Холод  пробудил  Люс
от затянувшегося сонливого ожидания, и она вздохнула и поежилась. Рядом  с
ней в темноте слышались тихие голоса. "Обе здесь? Ну хорошо, пошли". И они
двинулись в путь - мимо дома, через картофельное поле, к  невысокой  гряде
холмов, что лежала за восточным краем этого поля. Когда глаза Люс привыкли
к темноте, она обнаружила,  что  рядом  с  ней  шагает  отец  Льва,  Саша.
Почувствовав ее пристальный взгляд, он спросил:
   - Ну как рюкзак? Не тяжело?
   - Нормально, - прошептала  она  еле  слышно.  Говорить  нельзя,  нельзя
вообще шуметь, думала Люс, во всяком случае, пока они не уйдут  достаточно
далеко от города, не минуют последнюю деревушку за Мельничной рекой,  пока
не окажутся как можно дальше от населенных мест. Нужно идти очень быстро и
очень тихо, чтобы никто не смог остановить их. Господи, только-не допусти,
чтобы они нас нагнали и остановили!
   - А  в  мой,  наверно,  железок  насовали  или  непрощенных  грехов,  -
прошептал Саша; и они пошли дальше молча  -  двенадцать  теней  во  мраке,
окутавшем этот мир.
   Было еще темно, когда они добрались до Мельничной  реки,  на  несколько
километров южнее того места, где она впадала в залив. Лодка  была  уже  на
месте. Рядом ждали Андре и Упорный. Хари перевез сперва  первую  шестерку,
потом вторую. Люс была  во  второй.  Когда  они  подплывали  к  восточному
берегу, плотный ночной мрак начал редеть, легкий  сумеречный  свет  окутал
все вокруг, над водою сгустился туман. Дрожа, Люс выбралась  из  лодки  на
берег. Когда Хари остался в лодке  один,  Андре  и  еще  несколько  мужчин
оттолкнули ее подальше от берега.
   - Счастливо вам, счастливо! Идите с миром! - прошелестел с  воды  тихий
голос Хари,  и  лодка  исчезла  в  тумане,  точно  призрак,  а  двенадцать
путешественников остались стоять на песке, тоже  призрачно  расплывающемся
под ногами в волнах тумана.
   - Поднимайтесь сюда, - послышался голос Андре. - Они  нам  тут  завтрак
оставили.
   Это была последняя и самая маленькая из трех групп, покинувших Шанти  -
уходили они ночью по очереди. Две первые группы ждали  их  дальше,  где-то
среди высоких холмов на восточном  берегу  Мельничной  реки;  в  эти  края
заглядывали разве что трапперы, охотники на кроликов.  Следуя  гуськом  за
Андре и Упорным, путешественники углубились в просторы дикого края.


   В течение многих часов, с трудом переставляя ноги, она только и  думала
о том, как рухнет на землю - прямо в грязь или на песок - рухнет и  больше
не двинется с места до утра. Но когда они остановились, она увидела  перед
собой Мартина и Андре, которые что-то обсуждали, и пошла вперед, к ним,  и
хотя по-прежнему едва переставляла ноги, но почему-то на землю не рухнула,
а продолжала стоять и слушать то, о чем они говорили.
   - Мартин считает, что  компас  неправильно  показывает  направление,  -
сказал Андре. С сомнением во взоре он Протянул компас  Люс,  словно  та  с
первого взгляда способна была определить, исправен ли  инструмент.  Однако
ей в первую  очередь  бросилось  в  глаза  лишь  его  изящество,  красивый
полированный деревянный корпус,  золоченое  кольцо,  в  котором  держалось
стекло, хрупкая блестящая полированная  игла,  что  дрожала  и  колебалась
между тонко вырезанными буквами; что за чудесная вещь,  просто  невероятно
красивая вещь, думала она. Однако Мартин смотрел на компас с неодобрением.
   - Я уверен, что стрелка отклоняется к востоку, - сказал он.  -  Там,  в
этих горах, наверное, залежи железной руды,  они  и  влияют  на  показания
компаса.
   Уже  полтора  суток  они  шли  через  эту  странную,  поросшую   низким
кустарником местность, где не росло ни  одного  дерева-кольца,  ни  одного
хлопкового дерева, только колючий спутанный кустарник не более двух метров
высотой. Это невозможно было назвать ни лесом, ни  полем;  и  очень  редко
можно было разглядеть, что там дальше, впереди. Однако они знали,  что  на
востоке, слева от них тянется  гряда  довольно  высоких  холмов  или  гор,
которые они впервые увидели шесть дней назад.  И  каждый  раз,  поднимаясь
хотя бы на небольшой бугорок среди этих бесконечных зарослей,  они  видели
высоко в небесах слева темно-красные скалистые вершины.
   - Ну и что,  -  сказала  Люс,  впервые  за  долгие  часы  услышав  свой
собственный голос, - разве это так уж важно?
   Андре пожевал нижнюю губу. Выглядел  он  изможденным,  скулы  обтянуты,
опухшие глаза потухли.
   - Для того чтобы просто идти вперед, особого значения это, конечно,  не
имеет, - вымолвил он. - Можно ориентироваться по солнцу  или  по  звездам,
когда они видны. Но вот для составления карты...
   - А что, если нам снова свернуть на восток? И прямо  здесь  перебраться
через эти горы - они ведь, похоже, ниже не становятся, - сказал Мартин. Он
был моложе Андре и казался значительно менее усталым.  На  Мартина  всегда
можно было положиться,  он  был  надежной  опорой  для  всей  группы.  Люс
чувствовала себя с ним особенно легко: он был  похож  на  жителя  Столицы,
плотный, темноволосый, мускулистый, немногословный и мрачноватый; даже его
имя было одним из  самых  распространенных  в  Столице.  Но,  несмотря  на
несомненные  достоинства  Мартина  и  его  силу,  со  своим  вопросом  Люс
обратилась все-таки к Андре.
   - Мы по-прежнему не должны оставлять никаких меток?
   Стараясь замести след, они не оставляли никаких вех  на  своем  пути  и
лишь тщательнейшим образом заносили маршрут на карту.  Такую  карту  можно
было бы отправить с посыльным в Шанти, и  через  пару  лет  вторая  группа
легко  отыскала  бы  по  ней  поселение  первых  колонистов.   Это   было,
собственно, главной причиной  для  составления  карты,  и  они  все  время
говорили об этом. На Андре, отвечавшего  за  карту  во  время  предыдущего
путешествия  на  север,  эта  ответственность  была  возложена  и  теперь,
оказавшись довольно тяжким бременем, ибо идея последующей пересылки  карты
в  Шанти  не  выходила  у  первопроходцев  из  головы.  Им  это   казалось
единственной ниточкой, связывающей их сейчас  с  друзьями,  с  прошлым,  с
представителями  человечества  на  этой  планете;   единственным   твердым
доказательством того, что они не просто скитаются без цели, затерявшись  в
диком краю, а выполняют конкретную задачу; но теперь, поскольку  оставлять
какие-либо вехи они не могли, надежда на возвращение таяла на глазах.
   Временами  Люс  становилась  горячей  сторонницей  составления   карты,
временами же идея эта ее раздражала. Мартин считал, что  карту  составлять
обязательно нужно, однако куда больше его заботило то, чтобы после них  не
оставалось никаких следов; он хмурился, а Италиа делала замечание каждому,
кто неосторожно наступал на ветку или ломал ее. Разумеется, за десять дней
своего путешествия они оставили так мало следов, насколько это вообще было
возможно при группе в шестьдесят семь человек.
   Когда Люс задала свой вопрос, Мартин только покачал головой.
   - Смотри, - сказал он, - и без того с  самого  начала  любому  ясно,  в
какую сторону мы ушли: это же самый легкий путь!
   Андре улыбнулся. Это была даже не улыбка, а нечто, похожее на трещину в
пересохшей  жесткой  коре  дерева.  Глаза  его  сузились  настолько,   что
превратились в щелочки, тоже напоминавшие трещинки на стволе  дерева.  Вот
потому-то Люс и  любила  общество  Андре:  она  черпала  в  нем  силы,  ей
нравилась его добродушная терпеливая улыбка, похожая на улыбку дерева.
   - Ты совсем не  учитываешь  того,  что  у  нас  было  множество  других
возможностей выбрать направление, Мартин! - сказал  он,  и  Люс  явственно
представила себе следующую картину: отряд бандитов Макмиллана с ружьями  и
плетками, в высоких ботинках и темно-коричневых мундирах стоит  на  крутом
обрывистом берегу реки и смотрит - на север, на восток, на юг  -  и  всюду
видит лишь бескрайнюю, лишенную чьих-либо  следов  и  голосов,  темную  от
бесконечных дождей равнину и серо-ржавые  скалы  на  горизонте,  и  тщетно
пытается  определить,  какое  из  сотни  возможных   направлений   избрали
беглецы...
   - Раз так, - сказала она, - тогда давайте  начнем  подниматься  в  горы
прямо отсюда.
   - Во всяком случае, лезть вверх будет не труднее, чем продираться через
эти чертовы колючки, - сказал Андре.
   Мартин согласно закивал.
   - Значит, снова поворачиваем на восток?
   - Ну да. В общем-то, все равно - здесь  или  чуть  дальше,  -  и  Андре
вытащил свою грязноватую, с загнутыми  от  частого  употребления  уголками
карту, чтобы сделать на ней соответствующую пометку.
   - Прямо сразу? - спросила Люс. - Или сначала разобьем лагерь?
   Обычно они не устраивали стоянки до самого заката, однако сегодня они и
так прошли уже очень много. Люс огляделась; вокруг были  колючие,  высотой
ей по плечо, бронзового цвета густые кусты, росшие примерно  в  метре  или
двух друг от друга;  миллионы  чьих-то  следов,  кажущихся  бессмысленными
тропками, вились вокруг каждого куста, уходя в заросли. Сейчас она  видела
всего несколько человек изо всей группы; стоило  объявить  остановку,  как
большая часть  людей  сразу  же  уселась  на  землю,  чтобы  хоть  немного
отдохнуть. Над головой висели удивительно ровные серо-свинцовые тучи.  Уже
две ночи дождя не выпадало совсем, но с каждым часом становилось холоднее.
   - Ну, если мы пройдем еще несколько километров, - сказал  Андре,  -  то
доберемся  до  подножия  холмов,  а  там,  возможно,  найдем  какое-нибудь
убежище. И воду. - Он оценивающе посмотрел на Люс, ожидая ее решения.  Он,
Мартин,  Италиа  и  другие,  прокладывающие  тропу,  воспринимали  Люс   и
нескольких  пожилых  женщин  как  наиболее  слабосильных,   не   способных
выдержать тот темп, который могли бы задать лидеры. Она  не  возражала.  К
концу каждого дня ее физические силы бывали  полностью  исчерпаны  и  даже
больше того. Первые три дня пути, когда они  шли  очень  быстро,  опасаясь
погони, совершенно измотали ее, и  хотя  постепенно  она  становилась  все
более выносливой, восстановить первоначальную потерю сил так и не  смогла.
Она  принимала  жалостливое  отношение  к  себе  более   сильных   и   все
накапливавшееся раздражение изливала на проклятый  рюкзак,  ненавидя  его,
как чудовищное и непосильное  бремя,  из-за  которого  у  нее  подгибались
колени и чуть ли не ломалась шея. Ах если б только им не нужно было тащить
с собой буквально все необходимое! Но они не могли даже погрузить вещи  на
тележки - непременно остались бы хорошо заметные колеи. С другой  стороны,
шестьдесят семь человек просто не выжили бы в диком краю в  течение  столь
длительного перехода, тем более что и  для  нового  поселения  нужно  было
множество различных вещей и инструментов, даже если бы сейчас было лето, а
не поздняя осень, готовая вот-вот смениться зимой...
   - Ну что ж, тогда пройдем еще несколько  километров,  -  бодро  сказала
Люс. Она всегда бывала поражена  собственной  храбростью,  когда  говорила
что-либо подобное. "Еще несколько километров" - словно это сущий пустяк, а
ведь последние часов шесть она только и мечтала о том, чтобы сесть, просто
сесть на землю хотя бы на минуту, или на месяц, или  на  год!  Но  сейчас,
после разговора о том, чтобы снова повернуть на восток, она почувствовала,
что не менее сильно желает выбраться наконец из этого ужасного лабиринта и
оказаться в горах, где по крайней  мере  можно  будет  хорошо  видеть  все
вокруг.
   - Но только сперва несколько минуток отдохнем, - прибавила она и тут же
села, выскользнув из лямок рюкзака, и принялась  растирать  ноющие  плечи.
Андре тоже мгновенно опустился на землю рядом с нею. Мартин прошел дальше,
чтобы поговорить с людьми и обсудить дальнейшее изменение маршрута. Никого
из отряда видно не было, все  люди  словно  растворились  в  море  колючих
ветвей, растянувшись на песчаной сероватой земле,  покрытой  слоем  острых
шипов, и стараясь полностью использовать те краткие мгновения, что были им
отпущены на отдых. Люс даже Андре почти не видела  -  только  краешек  его
рюкзака. Северо-западный  ветер,  несильный,  но  очень  холодный,  слегка
шуршал в суховатых ветках кустарника.  Больше  никаких  звуков  слышно  не
было.
   Шестьдесят семь человек - и ни одного не  видно,  не  слышно.  Пропали.
Исчезли, точно капля воды в реке, точно  унесенное  ветром  слово.  Словно
только что по дикому краю двигались  какие-то  некрупные  живые  существа,
шуршали в кустах, но далеко не ушли и вскоре двигаться  перестали;  дикому
краю, как и колючим зарослям, продвижение  этих  существ  было  совершенно
безразлично - во всяком случае, не более важно, чем еще  один  упавший  на
землю  шип,  присоединившийся  к  миллиону  дру