перестал  подергиваться  в  судорогах,  старший  карт  принялся
освежевывать тушу, ловко орудуя своим ножом. Он содрал с жеребенка  шкуру,
пересек ему сухожилия, отделив горячее мясо от костей, и разложил все  это
на три части: шкуру и завернутые в нее кости - в одну кучку, распластанное
на полоски мясо вместе с головой - в другую, дымящиеся  внутренности  -  в
третью. Затем отхватил крошечные кусочки от сердца и печени и бросил их  в
большой костер. Туда же положил шкуру со всеми костями. Пока он делал это,
двое младших картов внесли через полуденный вход котел, наполненный речной
водой. В него бросили все мясо и вычищенные внутренности, а  также  голову
жеребенка, после чего котел повесили над большим костром, от которого  уже
исходил приятный запах паленой шерсти и жженых костей.
     Старший карт поднял обе руки над головой и воскликнул:
     - О великий бог Кугу юмо! О бог вселенной Туня юмо! Бог  солнца  Кэцэ
юмо! Бог грома Кудырчо юмо! Бог молнии  Волгынчо  юмо!  Повелитель  ветров
Мардеж он кугу юмо! Владыка тумана Тютыра кугу юмо!  Заклинаю  вас  силами
святого ю! Отворите дверь в преисподнюю для князя Пурла!
     Вдруг потемнело,  ударил  порывистый  ветер,  налетели  черные  тучи,
полыхнула молния. Грянул гром, да такой сильный, что  казалось,  все  небо
раскололось на части. Тысячелетний дуб дрогнул, из его глубины  послышался
ржавый скрип  -  пронзительно-визгливый,  как  будто  отворялась  дверь  в
подземелье.
     - Скорее, князь! - крикнул старик. - Дверь открыта!
     Князь Пурла бросился к дубу, ловко вскарабкался по его корявой коре и
нырнул в широкое дупло. Трухлявая сердцевина древнего  дерева  провалилась
под ним, упал князь в глубокое каменное подземелье, а  когда  поднялся  на
ноги, да отряхнулся, да огляделся вокруг, то увидел, что в  дальней  стене
этого подземелья есть проход с полукруглой аркой  и  железной  дверью.  За
дверью - лестница с крутыми ступенями. Поспешил князь по этой  лестнице  и
вскоре оказался в подземном княжестве - на том свете!
     На том свете такой же мир,  только  темный.  Никогда  не  светит  там
солнце, лишь с низкого каменного свода струится тусклое пепельное  сияние.
Оттого и стоят там вечные сумерки, как наверху - в осенний день.
     Пошел князь  вперед.  Видит,  стоит  роща,  а  в  ней  какие-то  люди
работают: рубят деревья и отвозят их на  телегах.  Подошел  к  ним  князь,
спрашивает:
     - Что вы за люди и для чего лес рубите?
     Отвечают они ему:
     - Мы таргылтыше, заложные покойники. А  лес  рубим  на  дрова,  чтобы
топить ими серные котлы, в которых грешники варятся. А ты кто таков, живой
человек, и зачем в преисподнюю пожаловал?
     - Я князь Пурла, ищу свою сестру Пампалче. Не слыхали ли вы о ней?
     - Нет, не слыхали. Ступай к подземному владыке Киямат торо,  он  всех
своих подданных знает.
     - Как же мне к нему пройти?
     - Держи еще дальше на полночь, придешь к высокой черной горе,  на  ее
вершине и сидит великий Киямат торо.
     Поблагодарил их князь Пурла и пошел, куда они показали.
     Приходит он к высокой черной горе, а гора крутая, с какой стороны  ни
подступишься - нельзя взобраться, даже уцепиться не за что. Слышит  князь,
земля под ним задрожала, - спускается  с  горы  курык  кугу  енг,  большой
горный человек. Заметил он князя, наклонился над ним:
     - Ты что за муха? - говорит. - Чуть я тебя не раздавил!
     - Я князь Пурла, ищу свою сестру Пампалче. Не слыхал ли ты о ней?
     - Нет, не слыхал. Тебе нужно идти к Киямат торо. Если хочешь,  отнесу
тебя на вершину.
     - Сделай милость, - отвечает князь.
     Подхватил его курык кугу енг, посадил себе на плечо и зашагал  наверх
- только скалы под его босыми ногами колеблются.
     Поднялись они на самую вершину черной горы. На вершине сидит  владыка
преисподней Киямат торо. Страшный: весь будто каменный,  изо  рта  красное
пламя вырывается.
     Опустил курык кугу енг князя на землю, сам в сторонку  отошел,  ждет,
что дальше будет.
     Обратился князь Пурла к подземному владыке:
     - О великий Киямат торо! Прости, что решился потревожить твой  покой.
Пришел я с того света, ищу свою сестру, серебряную Пампалче.  Позволь  мне
увидеться с нею, о повелитель мертвых!
     Повернул Киямат торо свою каменную голову на каменной шее,  посмотрел
на князя безразлично, ничего не сказал, только пальцами  щелкнул.  Тут  же
возник  перед  ним  высокий  чернобородый  мужчина  с  кинжалом  на  боку,
склонился почтительно.
     - Это сам Азырен, вестник смерти, - шепнул князю курык  кугу  енг.  -
Будь с ним поосторожней.
     - Что угодно тебе, повелитель? -  спросил  могучий  Азырен  у  Киямат
торо.
     Киямат  торо  молча  указал  пальцем  на  князя,  и  могучий   Азырен
неприветливо спросил у князя Пурлы:
     - Чего ты хочешь, смертный, от бессмертных?
     Повторил князь свою просьбу:
     - Хочу увидеться с покойной своей сестрой, серебряной Пампалче.
     - Серебряная Пампалче? - переспросил могучий  Азырен.  -  Никогда  не
слышал о такой. Я всех мертвых знаю наперечет, нет среди них твоей сестры.
Напрасно ты сюда пришел, человек.
     Хотел было возразить князь Пурла могучему Азырену: как же  так?  Ведь
он своими руками похоронил ее!
     Но  тут  заговорил  сам  Киямат  торо,  и  голос  его  был  ужасен  и
оглушителен, как камнепад:
     -  Слушай  меня,  смертный!  Долго  утомлял  ты  мой  слух.  Если  ты
задержишься здесь хотя бы еще на одно мгновение, я сожру твою душу!
     Даже могучий Азырен вздрогнул от этой  угрозы  и  поспешил  исчезнуть
подобру-поздорову.
     Курык кугу енг схватил князя Пурлу на руки и бросился с ним  вниз.  У
подножия  горы  он  поставил  князя  на  землю  и,  отдышавшись,   сказал:
"Возвращайся, князь, наверх; лучше тебе здесь  не  задерживаться.  Прощай,
желаю тебе удачи!"
     Поблагодарил его князь за помощь и поплелся обратно, голову опустил.
     Вдруг слышит: копыта постукивают. Поднял голову, видит: плетется  ему
навстречу дохлая кляча с вытекшими глазами, а на кляче, спиной  к  голове,
сидит голая старуха. Тощая - страх! Князь сразу догадался, что это - овда,
ведьма. Овды  всячески  стараются  навредить  людям:  то  тайком  выгоняют
лошадей из  стойла  и  катаются  на  них  всю  ночь  напролет,  доводя  до
изнеможения; то защекочивают женщин до смерти...
     Когда слепая кляча поравнялась с князем и сидевшая задом-наперед овда
заметила  чужеземца,  князь  Пурла  низко  поклонился  ей  и  поздоровался
вежливо. А сам дивится - никогда еще овды своими  глазами  не  видел.  Это
была древняя морщинистая старуха с седыми растрепанными космами и  тощими,
длинными грудями, перекинутыми крест-накрест через костистые плечи. У  нее
были серые десны и единственный зуб сверху.
     - Далеко ли собрался, молодец? - прошамкала она.
     - Так и так, добрая женщина, - отвечает князь,  -  пришел  я  с  того
света искать свою младшую сестру. Дошел до самого Киямат торо,  говорил  с
могучим Азыреном - никто не видал моей Пампалче. Может быть, ты что-нибудь
о ней знаешь?
     - Нет, ничего не знаю... А вот нет ли  у  тебя  с  собой  чего-нибудь
поесть? Проголодалась я что-то...
     - Как не быть, есть, добрая женщина, - отвечает князь  и  достает  из
сумы конскую колбасу каж.
     Увидала овда колбасу, вся аж  затряслась  от  жадности.  Схватила  ее
кривыми пальцами и проглотила. А потом и говорит:
     - Сама я ничего не слышала о твоей Пампалче. Но могу порасспросить  о
ней у злых духов ия. Они пронырливые - в самую узкую щелочку пролазят, все
знают.
     И добавила овда:
     - Никому я не помогала, князь Пурла, но тебе помогу. Еще ни одна душа
- ни живая, ни мертвая - не называл меня доброй женщиной и не угощал такой
вкусной колбасой, ты первый.
     Тут свистнула овда оглушительно, слетелись к ней со всех сторон  злые
духи ия, начала она их расспрашивать о Пампалче.
     - Знаем, - отвечают злые  духи  ия,  -  знаем  мы,  что  случилось  с
прекрасной Пампалче. Не умерла она - живьем ее  похоронили.  Душа  ее  при
теле осталась, потому никто здесь о ней и не слыхал.
     - Живьем?! - вскричал князь. - Как же это могло случиться?
     - Страшный колдун, вувер, навел на нее порчу. Прокрался  он  ночью  в
горницу твоей сестры и сунул незаметно в ее косу ржавую булавку. От  этого
она словно бы умерла, а на самом деле - уснула крепким сном. Все  это  тот
вувер сделал.  Да,  князь,  ужасный  вувер.  При  жизни  он  был  недобрым
человеком: хитрым, жадным и завистливым. А как умер, то не  успокоился,  а
превратился в вувера, стал выходить по ночам из могилы и вредить людям. Ты
ведь знаешь, что колдуны не подвластны Киямат торо. Однажды ночью зашел он
и на твой двор. Увидел спящую Пампалче. Объяла  его  похоть,  и  решил  он
забрать твою сестру к себе. Наслал на нее порчу, чтобы уснула она -  будто
умерла. Вы ее похоронили, а ему только  того  и  надо.  Теперь  он  к  ней
подбирается: третью ночь роет под землей ход от своей могилы к ее  могиле.
Торопись, князь! Совсем близко подобрался он к твоей  сестре.  Уже  только
сосновые доски отделяют ее от вувера. Как только перегрызет он  эти  доски
зубами, так и схватит  ее  -  тогда  уже  не  вернешь  ты  свою  Пампалче.
Торопись!
     - Но что же мне делать? - вскричал князь Пурла.
     - Возвращайся наверх, выкопай свою сестру  -  и  вытащи  из  ее  косы
ржавую булавку. Тут же твоя сестра и  очнется.  Но  спеши,  спеши,  князь:
близко подобрался вувер к твоей сестре, вот-вот прогрызет дубовые доски  и
схватит ее за девичью косу!
     Ничего не ответил князь Пурла, торопливо поклонился старой овде и  со
всех ног бросился обратно. Взбежал по каменным ступеням наверх,  взобрался
по внутренней стороне дуба и выскочил из  дупла  -  в  кереметь.  Железная
дверь в потусторонний мир с лязгом захлопнулась за ним.
     За то время, что князь провел  под  землей,  карты  только  и  успели
сварить похлебку из конины. Когда князь выскочил из дупла священного дуба,
они  сидели  полукругом  возле  большого  котла,  собираясь  приступить  к
священной трапезе.
     Увидев князя, младшие карты вскочили со своих мест, окружили  его  со
всех сторон, принялись расспрашивать наперебой: что да как? Только старший
карт, седой старец, остался сидеть у костра.
     Направился князь прямо к нему:
     - Так и так, - говорит, - видел я могучего Азырена,  видел  и  самого
Киямат торо, но никто из них не слыхал о моей сестре. Так бы я и  вернулся
ни с чем, да помогла мне старая  овда  и  злые  духи  ия.  Страшный  вувер
заколдовал серебряную Пампалче, и  теперь  подбирается  он  к  ней,  чтобы
утащить ее к себе. Не время теперь, отец, начинать священную трапезу.  Уже
темнеет, и если мы не поторопимся, то скоро будет поздно!
     Тогда поднялся старший карт на ноги, кивнул князю,  и  пошли  они  на
левый берег реки, к свежей могиле.
     Раскопали они сухие пески, вынули  верхние  дубовые  доски,  откинули
белое  полотно,  глядят,  а  прекрасная  Пампалче,  какой  была,  такой  и
осталась, даже румянец с ее щек не исчез. Правду  сказали  злые  духи  ия:
живая она была!
     Поднял ее князь  из  могилы,  распустил  ей  волосы  и  нашел  в  них
крошечную булавку из ржавого железа. Вынул  ее  князь  Пурла  и  сломал  в
пальцах. Тут же вздохнула прекрасная Пампалче полной грудью, открыла  свои
глаза: "Как долго я спала!" - говорит.
     А князь вырвал из могилы нижние сосновые доски, смотрит, а  под  ними
вувер корячится - совсем близко  подобрался,  уже  начал  зубами  в  доски
вгрызаться. Схватил его князь  Пурла  за  плечи  и  перевернул  на  живот.
Вздрогнул вувер, закричал страшным голосом и разложился в одно мгновение -
лишь зловонная куча осталась! Только так  и  можно  обезвредить  вувера  -
перевернуть его на живот, чтобы лишить колдовской силы.
     Забросал князь опустевшую могилу песком и воткнул в нее осиновый кол,
чтобы уже никогда не поднялся из нее злобный вувер.
     С тех пор зажили князь Пурла и его сестра серебряная Пампалче тихо  и
счастливо, и ни один вувер не смел тревожить их до самой смерти.




 
                           Константин СИТНИКОВ 
 
                              ДОБРЫЙ РЫЦАРЬ 
 
 
 
 
     Рыцарь Ордена Меченосцев барон Фридрих фон Готлиб во время  охоты  на
вепря упал с лошади и ушибся затылком о твердую,  как  камень,  землю.  От
лекаря, который его осматривал, пахло кислым вином и жирным ужином. Старый
слуга, бывший некогда воспитателем юного баронета, с трепетом наблюдал  от
двери, как сей  почтенный  эскулап  приподнимает  толстыми  пальцами  веки
барона и поводит горящей свечой перед его зрачками. Жидкие, холодные глаза
барона, голубые, как весенние лужи,  отражающие  чистое  небо,  оставались
неподвижными и жалкими. "Боюсь, ты прав, любезный, - сказал лекарь старому
слуге, умывая руки в медном тазике и тщательно  вытирая  их  о  рушник.  -
Бедняга лишился зрения".
     Несколько  дней  спустя  многочисленные   слуги,   сгрудившись,   как
испуганные овцы, у лестницы, ведущей наверх, со страхом  прислушивались  к
звукам, доносившимся из  спальни  барона.  Барон,  отличавшийся  крутым  и
вспыльчивым нравом, громил и крушил. "Шарлатан! Обманщик!  Отравитель!"  -
ревел он, и от этого рева, казалось,  сотрясались  каменные  стены  замка.
Бледный лекарь с трясущимися щеками торопливо сбежал по  лестнице,  отирая
со лба  жидкую  глазную  мазь.  Эта  мазь  была  изготовлена  из  чудесной
богородицкой травы, но, увы, по  всей  видимости,  не  произвела  никакого
целебного действия. "Медицина здесь бессильна,  -  бросил  лекарь  старому
слуге барона. - Твой хозяин  безнадежен.  Да  смилуется  Господь  над  его
грешной душой!"
     Итак, на сороковом году своей жизни, потеряв  зрение,  рыцарь  Ордена
Меченосцев барон Фридрих фон Готлиб стал беспомощен, как  ребенок.  Он  не
желал мириться со своей потерей и приходил в бешенство при всякой неудаче.
Стоило ему наткнуться на низенькую дубовую скамеечку или  на  угол  стола,
как  он  хватался  за  меч  и  скамейка  превращалась  в  щепки,  а   стол
разваливался на куски, рассеченный надвое. Но  вскоре  барон  совсем  упал
духом и былые вспышки ярости  сменились  полным  безразличием.  Теперь  он
целыми днями лежал на тощем соломенном тюфяке, отвернувшись  к  стене.  Он
был убежден, что жизнь его кончена.
     Так  бы  оно  и  было,  если  бы  однажды  во  сне  ему  не   явилось
необыкновенно явственное видение. Приснилась барону его  матушка  в  белом
кружевном одеянии, с улыбающимся лицом и сияющими глазами. Сам  барон  был
во сне маленьким мальчиком двенадцати лет,  и  его  переполняла  любовь  к
этому ангельскому созданию. Проснувшись, рыцарь Ордена Меченосцев  Фридрих
фон Готлиб долго  лежал  в  полной  неподвижности.  Он  был  потрясен.  Он
чувствовал, что в его жизни наступил перелом.
     С той поры единственной страстью барона стали сны. Ночью и днем он  с
упоением предавался грезам. И как же он сердился, когда его  отвлекали  от
этих волшебных видений! Он прибегал к всевозможным хитростям и ухищрениям,
чтобы продлить свои заветные сны. Он велел старому слуге привести в  замок
деревенскую знахарку  и  за  несколько  золотых  купил  у  нее  высушенный
стебелек чудесной травы перенос, заставляющей спать десять дней  кряду.  И
сновидения хлынули на него, как будто прорвало запруду, и какие  это  были
сновидения! Вся прожитая жизнь воскресла в его памяти. Если раньше он  жил
только одним мгновением, то теперь он с головой окунулся  в  прошлое.  Его
видения были  на  редкость  яркими,  они  текли  величаво  и  плавно,  как
полноводная река. Особую прелесть им придавало то, что во  сне  он  всегда
бывал зрячим.  Вскоре  вся  его  жизнь  превратилась  в  одно  непрерывное
сновидение. Барон  словно  бы  оцепенел,  он  перестал  принимать  пищу  и
выходить во двор. Казалось, он как никогда приблизился к  смертной  черте.
Но душа его бурлила и кипела. День за днем, час  за  часом,  мгновенье  за
мгновенье он восстанавливал в памяти всю прожитую  им  жизнь,  в  обратном
порядке, начиная с двенадцатилетнего возраста. Сначала, когда он вспоминал
то, что было с ним до двенадцати лет, он  наполнялся  тихой  радостью.  Но
затем его душа преисполнилась величайшей горечи. Он  вспомнил,  как  после
смерти матушки переехал в этот замок  вместе  со  своим  воспитателем.  Он
словно бы взглянул на себя со стороны -  и  ужаснулся.  Он  увидел,  каким
взбалмошным и своенравным юнцом он был. Бесчинства, которые он творил,  не
поддавались описанию. И  самым  мучительным  было  воспоминание  об  одном
случае: однажды, проезжая через поля неподалеку от замка, он увидел  босую
деревенскую девушку и, поддавшись мгновенной похоти, овладел  ею  силой...
Этот сон повторялся особенно часто, и всякий раз, когда это случалось,  из
груди барона вырывался тихий, глухой стон.
     Челядь барона пребывала в унынии. Лекарь, в  очередной  раз  осмотрев
его, только развел руками и безнадежно покачал головой. Все  же  он  велел
старому слуге подыскать  в  близлежащей  деревеньке  добрую  и  порядочную
девушку, которая бы ухаживала за беспомощным бароном. В тот же день  слуга
привел в замок крестьянскую девицу девятнадцати лет, и лекарь посвятил  ее
во  все  тонкости  ухода  за  больным,  лежащим  в  беспамятстве.  Девушка
оказалась понятливой и смышленой, она легко усвоила наставления  лекаря  о
том,  как  следует  кормить  барона  жиденькой  кашицей,   каким   образом
опорожнять его кишечник и мочевой пузырь, как ухаживать за  его  зубами  и
следить за чистотой его тела. Во время  своей  лекции  лекарь  то  и  дело
засматривался в лицо девушки, мучительно пытаясь вспомнить, где же это  он
видел точно такие  же  глаза:  пронзительно-голубые,  как  весенние  лужи,
отражающие чистое небо... Но так  и  не  вспомнив,  он  поспешно  закончил
лекцию и спустился в пиршественный зал, где давно уже не звучали музыка  и
смех. Обсасывая куриное крылышко, он едва не подавился, внезапно осененный
какою-то мыслью. Он вскочил, но тут же сел обратно.  Глаза...  ну  конечно
же! У этой деревенской девицы глаза самого барона!
     Он никому не сказал о своем открытии. Переночевав в замке, лекарь  на
следующее утро покинул его, и больше мы не скажем о нем ни слова.
     Действительно, девица, которая вызвалась быть сиделкой  барона,  была
его дочерью. Но об этом знали только трое во  всем  свете:  она  сама,  ее
мать, которою баронет овладел силой, и Бог. Но девица  не  считала  барона
своим отцом, она считала его дьяволом. И она не считала себя его  дочерью,
она считала себя его проклятием. Слушая лекаря, она думала об остром ноже,
спрятанном под юбками. Но еще в течение многих дней ей никак не  удавалось
воспользоваться им: старый слуга находился при бароне неотлучно.  Протирая
обнаженное тело барона влажной губкой,  она  думала  о  том,  как  же  она
ненавидит это тело! Барон лежал на спине, вытянув руки вдоль бедер, прямой
и тощий, как турнирное копье,  и  бледный  дневной  свет,  проникая  через
пустой  оконный  проем,  обливал  жиденьким  известковым   раствором   его
выпирающие ребра и торчащие тазовые кости. Множественные  раны,  затянутые
гладкой белой кожей рубцов, были единственным украшением  этого  жилистого
некрасивого тела. Девушка думала о том, что скоро  к  ним  прибавится  еще
одна рана - смертельная. Но она не спешила, потому что она не имела  права
ошибиться - это была ее  последняя  возможность  отомстить  за  поруганную
честь своей матери. Она терпеливо ждала.
     А барону  снились  сны.  Однажды,  когда  ему  вновь  привиделась  та
мучительная сцена в поле, он неожиданно совершил открытие.  Он  обнаружил,
что может не просто вспоминать свою  жизнь,  но  и  изменять  ее,  как  бы
проживать заново, иначе. Он наконец сумел совладать  со  своей  похотью  и
проехал мимо босоногой деревенской девушки, мысленно прося у нее прощения.
После этого вся жизнь предстала для него в другом свете. Вернувшись