Константин СИТНИКОВ
				Рассказы


ТРОСТЬ
БАННИК
ВУВЕР
ДОБРЫЙ РЫЦАРЬ
ЗОМБИ
КУКОЛЬНИК
ОСЕННИЕ ЖИЛИЩА ЛЕШИХ
ПЕСЬЕ ДЕРЬМО
ПОГРЕБЕННЫЕ В КАТАКОМБАХ
ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
УРОДЫ
ЦАРЕВИЧ, НЕ ПОМНЯЩИЙ ЗЛА
ЧИСЛО ЗВЕРЯ
ЭЛИКСИР ЖИЗНИ




                            Константин СИТНИКОВ

                            ОСЕННИЕ ЖИЛИЩА ЛЕШИХ




     - Эй, берегись! - проводник круто осадил лошадь.
     Послышался резкий, протяжный скрип,  сверху  посыпались  куски  сухой
коры, мелкие ветки, и  Алеша  увидел,  как  желто-серый  ствол  высоченной
сосны, стоявшей у обочины, накренился и с шумом повалился  поперек  лесной
дороги, осыпав ее сухими брызгами древесного мусора. Его каурая  испуганно
прянула назад, и он едва не полетел в кусты, с трудом удержавшись в седле.
Позади  негромко  заржали   запряженные   в   повозки   лошади.   Движение
остановилось, дальше для телег ходу не было.
     Проводник, мужчина лет тридцати, с короткой  каштановой  бородкой,  в
серой фетровой шляпе с перышком, мягко спрыгнул на землю и  бесшумно,  как
кошка, подошел к высокому пню. Пень этот выглядел страшненько: был  он  не
пиленый  или  рубленый,  -  нет,  древесина  была  разорвана,  как  мокрая
промокашка, так что с обоих концов теперь торчали высокие, острые  занозы.
Ствол не  полностью  отделился  от  комля,  но  еще  держался  на  широкой
расщепине, наклонно нависая над тропой. Сучья переплелись с ветвями  сосен
по другую сторону тропы, уцепившись за них.  Однако  это  была  ненадежная
опора, и, хотя под наклонный ствол  можно  было  попробовать  протиснуться
вместе с повозками, вряд ли кто отважился бы  на  это.  Время  от  времени
наверху потрескивало, и на тропу сыпалась коряная  пыль:  сосна,  судя  по
всему, не собиралась провисеть в таком положении долго.
     Но кто мог повалить ее таким чудовищным  образом?  Очевидно,  это  не
было делом рук человеческих. Неужели здесь прошел волот? Сломал сосну, как
прутик, а потом снова поставил ее на место - да так ловко, что  она  упала
опять, прямо перед их носом? Это предположение не укладывалась  в  голове.
Даже Алеша, знакомый с  повадками  лесных  жителей  лишь  понаслышке,  мог
сообразить, насколько оно нелепо. К тому же, продолжал размышлять он, если
это  был  волот,  вокруг  было  бы  полно  следов:  вывороченные  деревья,
сломанный  молодняк,  вытоптанные  кусты.  Здесь  же   все,   кроме   этой
злополучной сосны, выглядело  обычно,  первобытно,  совершенно  нетронуто.
Нет, тут действовала не грубая сила, на которую только и способны  волоты,
а волшебство, тонкое лесное волшебство. Может быть, лешие?
     Алеша огляделся с опаской и любопытством, но вокруг не было ни  души.
Он уже готов был облегченно и разочарованно вздохнуть,  как  вдруг  увидел
такое, что тут же позабыл обо всем на свете. В двух шагах от лесной тропы,
в густых зарослях папоротника, торчало странное существо,  буравившее  его
своими маленькими блестящими глазками. Это был древний  старик,  присевший
на корточки и упиравшийся в коленки руками; лицо у него было  темное,  как
сопревшая в земле деревяшка, посередине, близко к глазам,  торчал  длинный
нос, похожий на сучок. Все тело поросло мхом и бледными  поганками.  Сроду
Алеше не доводилось видеть ничего более нелепого и причудливого.
     - Ты кто? - спросил он.
     Старик сморгнул, но ничего не ответил.
     Алеша не знал, как ему следует поступить. Кроме него никто старика не
замечал. И не  мудрено:  тот  сидел  на  корточках  среди  высоких  кустов
папоротника между  двумя  соснами,  заслонявшими  его  с  боков,  и  почти
сливался с окружавшей его  растительностью.  Алеша  беспомощно  глянул  на
проводника, а затем снова перевел взгляд к кустам - и вскрикнул от досады.
Никого там уже не было, кусты папоротника  были  пусты,  и  хоть  бы  одна
веточка шелохнулась  в  знак  того,  что  мгновение  назад  в  них  кто-то
скрывался.
     И неожиданно  все  вокруг  пришло  в  движение.  Послышались  громкие
выкрики, мужчины, сопровождавшие обоз, подались  вперед.  Недоумевая,  что
могло вызвать такой переполох, Алеша поднял глаза и снова увидел странного
старика. Только  теперь  он  был  доступен  для  всеобщего  обозрения.  Он
восседал высоко на стволе поваленной сосны, свесив ноги  и  весело  болтая
ими в воздухе.  Ступни  у  него  были  широченные,  повернутые  внутрь,  с
торчащими большими пальцами, на которых коробились грязные ногти.  Но  как
же он переместился туда столь быстро и незаметно?
     Старик с удовольствием  оглядел  поднятую  его  внезапным  появлением
суматоху, затем, громко шмыркнув носом, ловко спрыгнул на тропу, и в то же
мгновение - Алеша даже головой помотал, думая, не мерещится ли ему это,  -
по бокам от него словно из-под земли выросли еще двое: здоровенные  парни,
настоящие дуболомы, заросшие свежей листвой и  молодыми  побегами.  Тонкие
ветки торчали у них прямо из ручищ и даже из лиц. Дуболомы тупо уставились
на тележный поезд, а  потом  один  из  них  принялся  равнодушно  ковырять
пальцами во рту, а другой, не сходя с места, пригнулся и  наделал  большую
кучу. Алешу едва не стошнило, когда, отряхнувшись, этот громила отломил от
собственной руки длинный прут и принялся ковыряться  им  в  своем  толстом
дерьме, выискивая непереваренные ягоды.
     - Это лешие, - с облегчением сказал проводник, поворачиваясь к обозу.
- Все в порядке.
     Мужчины с любопытством воззрились на лесных  жителей.  Все  они  были
язычники, но язычники-горожане, впервые выбравшиеся в  заповедный  лес,  и
мало кому из них доводилось встречаться с лешими вот так, лицом к лицу.
     - Что вам нужно? - громко спросил проводник, обращаясь к  старику.  -
Почему вы остановили нас, как разбойники  на  большой  дороге?  Мы  мирные
путешественники, направляемся на Ярилину  Плешь  за  травами  и  не  хотим
причинить зла вашему народу.
     Старик внимательно выслушал его, склонив голову на бок, но ничего  не
ответил. Алеше показалось, что он не  понимает.  И  вдруг  леший  совершил
неуловимое движение - осел всем телом на бок, как собака, которую  куснула
блоха, быстро повернулся волчком на месте и пропал. А затем появился снова
- возле самого проводника.
     - А вот мы сейчас проверим, что вы за путешественники и  какие  такие
травы собираете, - проговорил он надтреснутым, скрипучим голосом и,  ловко
обогнув проводника, засеменил к головной повозке.
     - Я не понимаю, - раздраженно заговорил проводник, направляясь за ним
следом, - я не понимаю, почему вы учиняете этот досмотр.
     - Потому что здесь проходит граница между двумя лесными волостями,  -
ответил старик, останавливаясь и поворачиваясь к нему.
     - Я езжу этой дорогой много лет,  и  никогда  раньше  здесь  не  было
границы.
     - Никогда раньше здесь не было войны, - возразил старик. -  А  теперь
лешаки из северных владений снова напали на нас.
     Казалось, это была свежая новость для проводника. Помолчав, он  решил
подступиться к лешему с другой стороны.
     - Постой-ка, - сказал он, - сдается, ты мне знаком. Уж не сам  ли  ты
Скрипун?
     - Я тоже тебя знаю, Данила Ловчанин, - сказал Скрипун.  -  Твой  отец
был лесничий и добрый малый, пусть легко икнется ему на том  свете.  Да  и
сам ты, я думаю, не худший из тех, кто пришел из-за гор.
     - Так почему же ты меня проверяешь? Не думаешь  ли  ты,  что  я  везу
оружье для лешаков?
     - Нет, не думаю, -  сказал  старик.  -  Я  объясню  тебе,  почему  мы
остановили вас. По правде сказать, дело здесь совсем в другом.  Нам  нужен
мужчина.
     - Какой мужчина?
     - Человек. Человеческий мужчина.
     - Зачем он вам? - удивился проводник.
     Леший замялся.
     - Я не могу сказать тебе зачем, - сказал он. -  Но  без  мужчины  мне
лучше в селенье не возвращаться. Поверь, ему будет хорошо у нас. А  осенью
он сможет отправляться восвояси.
     -  Так  ты  для  этого  нас  остановил?   -   спросил   проводник   с
неудовольствием. - Боюсь, я не смогу ничем тебе пособить.  Я  не  в  праве
заставить никого из  этих  людей  пойти  с  тобой.  Более  того,  если  ты
отказываешься сообщить мне причину такой странной  нужды,  я  склоняюсь  к
мысли, что вы хотите причинить вред одному из моих подопечных. И  мне  это
не нравится. Ты меня понимаешь?
     Старик долго молчал, обдумывая его слова.
     -  Хорошо,  -  сказал  он  наконец  уныло,  -  я  скажу,  зачем   нам
человеческий мужчина. - И, почесав за ухом, он выложил: - Ты  знаешь,  что
мы берем себе женок из деревень. Некоторых уводим хитростью,  а  некоторые
идут к нам по своей воле. Житье им у нас хорошее, одна беда -  хочется  им
пожить с мужиком. Хоть самого плохонького мужичонку, а вынь да  положь  им
настоящего человеческого мужчину. До того бабы сдурели,  что  даже  нас  к
себе не подпускают. Не дадимся, говорят, пока не приведете к  нам  мужика.
Хотя бы, говорят, по одному разку побыл с каждой, нам бы и того еще на год
хватило. Ну, что тебе стоит, Данила Ловчанин? Отряди одного мужчину к  нам
до осени, а?  А  когда  вы  будете  возвращаться  обратно,  он  уже  будет
поджидать вас здесь.
     По мере того, как он говорил, напряжение в обозе сменялось изумлением
и неудержимым весельем. Мужики запереглядывались весело,  заскалили  зубы,
принялись шумно подначивать друг друга подрядиться на сладкую работенку  к
лешим.
     Один Алеша смущенно потупился. Ему и смотреть не  хотелось  на  этого
старого греховодника. Алеша был единственный в обозе, кто  воспитывался  в
христианстве, в  православии,  этой  новой  на  Руси  религии,  к  которой
относились настороженно, а зачастую и  враждебно.  Перед  трапезой  он  не
бросал первых крошек в огонь, как это делали другие, но молился и  целовал
образок Богородицы, который всегда носил на груди. Никто не заговаривал  с
ним, и сам он не пытался сблизиться со своими спутниками. Только проводник
не выделял его среди прочих, для него все были одинаковы: что  христианин,
что язычник.
     - И кого же из нас ты хочешь взять?  -  спросил  он,  едва  сдерживая
улыбку, которая так и распирала его каштановые усы.
     - Вот его, - сказал леший.
     Только когда весь обоз  грохнул  неудержимым  хохотом,  Алеша  поднял
глаза, чтобы посмотреть, на какого несчастного указал перст судьбы. Но  он
увидел лишь смеющиеся лица. Он недоуменно перевел  взгляд  на  проводника,
однако тот почему-то отвел глаза и, не сдержав улыбки,  прикрылся  шляпой.
Наконец Алеша обратился к лешему - и только тогда понял, что случилось.
     - Вот его, - повторил леший, показывая  длинным  корявым  пальцем  на
Алешу.
     Алеша в ужасе замотал головой.
     - Нет... нет... это ошибка... я не могу, - пролепетал он.
     - Боюсь, ничего не получится, Скрипун, - сказал проводник решительно.
- Он не  может  выполнить  твою  просьбу.  Пропусти  нас  с  миром,  и  мы
расстанемся добрыми друзьями.
     Леший перевел взгляд с Алеши на проводника, а потом обратно на Алешу.
     - Хорошо, - неожиданно согласился он, - я пропущу вас.
     Проводник с сомнением понюхал свои усы:  больно  уж  легко  отказался
старик от своего замысла, наверняка,  замышляет  какую-нибудь  хитрость...
Знаю  я  этих  леших,  они  своего  не  упустят...  Но,  похоже,   Скрипун
действительно собирался пропустить их.
     - Эй, разойдись, ребятушки, - зыкнул  он  своим  дуболомам  и,  сунув
корявые пальцы обеих рук в широкую и узкую,  как  щель,  ротовую  трещину,
засвистал пронзительно, с трелями и переливами.
     Поваленный сосновый ствол дрогнул, заскрипел, ломая сцепившееся сучья
и поднимаясь над тропой, - и тяжко встал на свое исконное  место,  да  так
ладно, словно и не падал никогда: даже следа  излома  на  серой  понизовой
коре не осталось. Дорога вновь была свободна.
     Данила вспрыгнул на свою лошадь и сочно причмокнул. Обоз  тронулся  с
места. Алеша ударил пятками и  поспешил  за  проводником,  боясь  отстать.
Когда он проезжал мимо  вставшего  на  обочине  лешего,  тот  отвесил  ему
дурашливый поклон и проговорил скрипучим голосом:
     - Чему быть, того не миновать, юноша. Востри свой... - и  он  добавил
такое крепкое словцо, что Алешу бросило в краску, он пустил каурую  рысью,
а леший сделал  ему  вдогонку  непристойный  жест  и  захохотал,  застучал
деревянной ногой.
     Долго еще этот нечеловеческий хохот стоял в ушах у Алеши. Даже  когда
они далеко уехали вперед, ему все еще мерещился  этот  старик,  словно  бы
возникающий то там, то сям среди кустов - и хохочущий,  и  стучащий  своей
деревянной ногой. "Чему быть, того не миновать!" Ох,  недоброе  предвещали
эти слова!..
     День  был  жаркий,  на  небе  ни   облачка,   солнце,   только-только
перевалившее за полдень, палило прямо в лицо Алеше. Необъяснимая усталость
навалилась  на  него,  заволокла  глаза  туманом;  он  склонился   вперед,
задремывая... ткнулся носом в пахучую от пота лошадиную гриву - и  очнулся
от этого прикосновения, выпрямился, удивленно озираясь.
     Необыкновенно  мирно  было  вокруг,   косые   лучи   солнца,   сильно
склонившегося на запад, пробиваясь сквозь светлую, веселую  листву  берез,
крутились в воздухе огромным колесом о шести  спицах.  Алеша  хорошо  знал
этот языческий знак, знак Перуна: окружность и в ней буква "жизнь",  образ
рожающей женщины. На всякий случай он осенил  себя  крестным  знамением  и
поцеловал висевший на груди образок Богородицы.
     Его каурая продолжала плестись по  лесной  тропе,  Алешу  убаюкивающе
потряхивало, и он опять начал задремывать. Он заснул бы совсем, если бы не
какая-то загвоздка, которая неожиданно возникла в его мозгу. Она не давала
ему забыться окончательно, она царапала его меркнущее  сознание,  саднила,
как ушиб: что-то было неладно... что-то такое с солнцем... очень уж быстро
оно склонилось к вечеру... Он с  неудовольствием  открыл  глаза  и  лениво
посмотрел вперед, на пустую тропу.  Проводника,  который  все  время  ехал
впереди него, теперь не было. Он видел это уже раньше,  когда  разглядывал
знак Перуна, однако как-то не придал этому значения. Теперь же  отсутствие
проводника встревожило его.  Он  поспешно  оглянулся,  но  и  позади  тоже
тянулась длинная и совершенно  пустая  лесная  тропа,  никакого  тележного
обоза на ней не было. Алеша аж вспотел от неожиданности.  Отчаянные  мысли
заскакали  в  его  голове,  замельтешили  бестолково,  как  мошкара.  Было
совершенно ясно, что он отстал от обоза, свернул не на  ту  тропинку,  уже
значительно удалился от нужной дороги; но что теперь делать, он понятия не
имел. И как это его угораздило размориться, уснуть!  Он  был  готов  локти
кусать от досады, но этим дела не поправишь, следовало вернуться на верную
тропу, а там уже по следам разбираться, куда направились его спутники.
     Он резко дернул поводья, заставив каурку  развернуться  на  месте,  и
ударил ее пятками по бокам. Кобыла, которая  тоже,  казалось,  уже  начала
задремывать, встрепенулась и перешла  на  рысцу,  потряхивая  ушами  и  не
вполне понимая, почему  ее  заставляют  бежать  по  своим  же  следам.  По
сторонам замелькали знакомые места,  надломленные  случайно  ветки.  Алеша
приободрился, ему показалось, что это не так трудно: вернуться на  прежнюю
дорогу, а там уж  гони,  не  зевай  -  догоняй  медленно  ползущий  вперед
тележный поезд.
     Теперь солнце светило ему  в  спину,  слегка  припекая,  и  от  этого
неприятно чесался взопревший затылок, но он не обращал внимания  на  такие
пустяки. Он быстро продвигался вперед, однако вскоре  заметил,  что  тропа
все более заволашивается травой, теряется среди  кустов;  это  была  вовсе
незнакомая ему тропа, но где  и  когда  он  свернул  на  нее,  он  не  мог
припомнить. Вскоре березы по обеим сторонам от  нее  расступились,  открыв
широкую лесную  поляну.  Алеша  выехал  на  нее  и  отпустил  поводья;  не
оставалось никаких сомнений: он заблудился.
     Солнце стояло  слева  от  него,  заливая  поляну  теплым,  золотистым
сиянием. Необычайно покойно было  вокруг.  В  ближних  к  поляне  деревьях
щебетали птицы, большая  стрекоза  упала  на  уздечку,  вцепившись  в  нее
крохотными коготками, уставилась лиловыми глазами на расстроенного  Алешу.
Какая-то ехидца почудилась ему в этом  взгляде,  он  махнул  рукой,  чтобы
спугнуть ее, затем бросил поводья и слез с лошади.  Стертый  о  седло  зад
болел,  ослабевшие  ноги  не  держали,   Алешу   потянуло   опустился   на
четвереньки, но настойчивые позывы мочевого пузыря, уже  давно  донимавшие
его, заставили его на подкашивающихся ногах отойти в сторонку.
     Справив малую нужду, он отряхнулся, подвязал веревочку на портках  и,
повернувшись, так и замер на месте со сведенными у живота  руками.  Он  не
поверил своим глазам, он отказывался верить своим глазам: лошади нигде  не
было. Вот только что она стояла в десяти шагах от  него,  мирно  пощипывая
травку, - и на тебе, бесследно пропала, как сквозь землю провалилась!
     Это уже не лезло ни в какие ворота. Алеша быстро вернулся  на  место,
где оставил свою каурую, обошел его, оглядывая каждый куст, как будто  она
могла спрятаться в кустах.  Бесполезно!  Да  что  же  это  такое,  что  за
наваждение! - он едва не заплакал от  обиды.  В  отчаянии  он  пнул  ногой
высокую траву и, опустившись на землю, обхватил голову руками.
     - Хе-хе, - послышался у него за спиной знакомо скрипучий  насмешливый
голос.
     Алеша обернулся. Никого позади не было. Вся поляна, залитая  солнцем,
лежала перед ним как на ладони, и была она совершенно  пуста.  Почудилось,
что ли?.. Алеша повернул голову обратно - и увидел Скрипуна.  Того  самого
старика Скрипуна, с которым свела его судьба сегодня  утром.  Леший  стоял
перед ним, присев на корточки и уперевшись руками в  колени,  и  усмехался
так, как будто между щек ему вставили сучок.
     - Хе-хе, - ехидно повторил он. - А вот и мы.
     Алеша растерялся и испугался.
     Леший продолжал:
     - Говорил же я, что от судьбы никуда не спрячешься, юноша. Зря это ты
сразу не пошел со мной. Все равно ведь вышло по-моему, разве нет?
     Алеша задохнулся от негодования. Он сразу позабыл все свои страхи.
     - Так это ты... ты заставил меня сбиться с  пути?  -  проговорил  он,
сжимая кулаки и надвигаясь на лешего.
     - Эй, эй, поосторожней, - предупредил старик, отступая.
     - А ну немедленно верни мне мою кобылу и выведи  меня  на  дорогу!  -
сказал Алеша, продолжая наступать. Отчаяние придало ему храбрости.
     Старик леший противно засмеялся.
     - А вот это никак. Здесь я уже бессилен. Кобылка-то твоя уже  того...
фьють! - Он неопределенно изобразил корявыми пальцами и снова захихикал.
     - Что ты с ней сделал? - побагровел Алеша. - Куда ты ее дел?
     - А вон она, - сказал вдруг леший тонким веселым и словно  бы  слегка
удивленным голосом, показывая куда-то наверх.
     Алеша невольно  поднял  голову  и  увидел  высоко  в  бледно-голубом,
выцветшем от жары небе темное пятнышко. Оно быстро  приближалось.  Сначала
оно было не больше точки,  затем  превратилось  в  сапог,  затем  сразу  в
копенку сена, и вот - тяжелое  лошадиное  мертвое  тело  с  глухим  стуком
ударилось о землю, подскочило, перевернулось неловко и застыло  перед  ним
искореженной грудой мяса с судорожно вытянутыми  вперед  жесткими  мослами
ног. Ни жив ни мертв, с захолонувшим  сердцем,  Алеша  стоял  возле  трупа
своего верного бессловесного друга, глядя на него  расширенными  от  ужаса
глазами. Он не мог поверить в случившееся, он и вообразить не  мог  ничего
подобного. Это было совершенно нелепо, невозможно, бессмысленно... Горячая
струйка сбежала по его лицу, Алеша провел  по  щеке  пальцами,  они  стали
черными от крови. Алеша потрясенно повернулся  к  лешему,  протягивая  ему
испачканную кровью ладонь.
     Старик хихикнул в последний раз и замолчал, глядя на  Алешины  пальцы
недоуменно и боязливо.
     - Зачем?.. Зачем? - выдавил из себя Алеша.
     Леший перевел взгляд на его д