Руслана на середину площадки.
     - Отпусти мальчика! - раздался требовательный голос.
     Из темноты перед ними выступил дядя Руслана в белом одеянии, в  руках
у него была короткая палка.
     - Прочь с дороги! - завизжал толстяк, размахивая посохом.
     Руслан извернулся и вцепился зубами в его пухлую руку. Толстяк  взвыл
от боли и выпустил его плечо.
     - Беги! - крикнул ему дядя, наступая на толстяка.
     - Гунастр! - заверещал толстяк, испуганно отступая. - На помощь!
     Сергей Николаевич вышел из молитвенной сосредоточенности и полетел на
Владимира Олеговича. Палка и посох скрестились с сухим стуком.  Посыпались
искры, как от соприкоснувшихся контактов.
     - Полночь! - громко возвестил отец.
     Земля дрогнула... пошла трещинами, вспучиваясь в начерченном  на  ней
круге... раздался мучительный рев... и огромное человекоподобное  чудовище
с  бычьей  головой,  восстав  из  бездны,  с  хрустом  расправило   плечи,
блестевшие от пота... из крутых черных ноздрей  вырывались  струи  пара...
налитые кровью глаза бешено вращались... Наклонив  башку  с  выставленными
вперед изогнутыми рогами, чудовище повело вокруг диким взглядом, выискивая
предназначенную для него жертву...
     - Приветствую тебя, великий Велес! - воскликнул отец Руслана. Широкие
рукава его медвежьей шкуры соскользнули до локтей, обнажив воздетые кверху
жилистые руки.
     Бычьеголовое чудовище на мгновение  остановило  на  нем  свои  мутные
выкаченные глаза... затем увидело Руслана  за  его  спиной...  их  взгляды
встретились... Руслан в ужасе попятился...
     - Громовая стрелка! - крикнул ему дядя,  продолжая  отбиваться  своей
короткой палкой от брызжущего голубыми искрами посоха Сергея Николаевича.
     Руслан принялся шарить руками по  всему  телу...  проклятый  белемнит
куда-то запропастился! Отец Руслана едва успел отпрянуть в сторону,  когда
чудовище бросилось на свою жертву... В последнее  мгновение  Руслан  успел
нащупать костяной конус и, размахнувшись,  бросил  его  в  бычью  морду...
Рогатая башка мотнулась, словно по ней ударили бревном...  пенистые  слюни
плеснули далеко на землю, прожгли ее, как серная кислота...  Всхрапнув  от
неудовольствия, чудовище снова двинулось к нему...
     В отдалении послышались  первые  раскаты  грома...  порывистый  ветер
промчался над танцевальной площадкой... Тяжелые синие и черные тучи быстро
сходились вместе - прямо у них над  головами.  Старые  липы  за  кирпичной
стеной раскачивались и шумели темными кронами. Упали первые крупные капли.
В воздухе сразу посвежело, повеселело.
     - Сюда! сюда, Перуне! - закричал дядя Руслана, переходя  из  затяжной
обороны в решительное наступление.
     Молния с оглушительным громом расколола небо, как  чашку,  ветвистыми
трещинами разбежалась в  разные  концы.  При  мгновенной  вспышке  Руслану
почудились в  грозовой  туче  неясные  очертания  гигантского  всадника  с
приподнятой шипастой палицей в руках... широкие круглые лошадиные  копыта,
подкованные ветром, были занесены над ними...
     Чудовище заколебалось... отступило на шаг, заслоняя глаза  волосатыми
руками... Огненные стрелы посыпались из низкой тучи, вонзаясь  в  землю  и
впиваясь в тело чудовища... запахло паленой шерстью... Взревев  на  тысячу
голосов, чудовище пало  на  четвереньки,  взбрыкнуло  задними  копытами  и
провалилось в разверзшуюся под ним бездну. Сверху зашелестело, посыпало  -
проливной дождь встал сплошной стеной.
     - Проклятие! - заверещал толстяк и, вспыхнув  ворохом  голубых  искр,
исчез вместе со своим посохом.
     - Мы еще встретимся! - пообещал Сергей  Николаевич  и  последовал  за
толстяком.
     - Благодарю тебя, Перуне! - крикнул дядя вслед  удаляющейся  грозовой
туче. - С тобой все в порядке? - спросил он у Руслана.
     Дрожа от волнения, Руслан только и сумел кивнуть головой. Под  дождем
его рубашка промокла насквозь. Он стоял, обняв себя за плечи, и  изо  всех
сил старался не лязгать зубами.
     - А где Семаргл? - спросил дядя.
     Руслан даже зубами стучать перестал.
     Волка нигде  не  было.  У  выхода  из  танцевальной  площадки  лежала
огромная неподвижная туша бурого медведя. Земля вокруг него была  вспахана
когтями и залита тяжелый маслянистой кровью, еще не размытой ливнем.
     - Ну-ка, помоги, - сказал дядя, обеими руками  хватаясь  за  медвежий
загривок.
     Вдвоем они с трудом  опрокинули  тяжелую  тушу  навзничь  и  замерли,
увидев волка. Противники сцепились в последней, смертельной схватке.  Волк
глубоко, до самого сердца, вгрызся своими  клыками  в  медвежью  грудь,  а
медведь, издыхая, подмял его под себя.
     Спина у волка была распорота в нескольким местах, одно крыло смято  и
изломано. В остекленелых глазах застыло удивление. Увидев их, Руслан  едва
не заплакал. Они словно бы говорили: я виноват перед тобой, мой мальчик, я
был слишком беспечный сторож, старость притупила  мою  бдительность,  и  я
позволил врагам хитростью выманить  тебя  из  безопасного  убежища.  Но  я
смертью искупил свою вину.
     - Он умер? - осторожно спросил  Руслан,  все  еще  надеясь,  что  это
окажется неправдой, что его дядя одним своим словом отменит несправедливый
приговор.
     - Нет, нет, мой мальчик, - ласково возразил Володимир Ольгович, -  он
же бог, а боги бессмертны. Семаргл просто ушел в другой мир, как уже давно
собирался сделать...
     - И мы больше никогда не увидим его?
     - Боюсь, что это так. Он был хорошим волком... и хорошим товарищем...
Мы должны перенести его в другое место... Нужно соорудить носилки... -  Он
принялся оглядываться в поисках  подходящего  материала,  но  вокруг  была
только спрессованная тысячами ног земля танцевальной площадки.
     - Брат, если ты позволишь... - голос раздался неожиданно.
     Отец Руслана, стоявший все это время  поодаль,  постелил  на  влажную
землю свою медвежью шкуру.
     Вдвоем братья взялись за окоченевшие  конечности  волка  и  осторожно
положили его на носилки.  Дядя  бережно  расправил  смявшиеся  стрекозиные
крылья Семаргла, по которым ласково стучал теплый летний дождь.
     Отец Руслана снял остроконечную медвежью шапку.
     - Отец, - позвал его Руслан.
     Но тот лишь приложил палец  к  губам,  взглядом  указывая  на  волка,
застывшего в торжественном безмолвии, и Руслан внутренне  согласился,  что
лучше поговорить обо всем потом. Дома.
     Взявшись за концы медвежьей шкуры, они тяжело оторвали ее от земли  и
медленно понесли к выходу. Далеко на  западе  глухо  ворочался  затихающий
гром. Из-под земли не доносилось ни звука. Во всем мире еще  никто,  кроме
троих смертных, не знал о гибели одного из древнейших  богов  вселенной  -
боговолка Семаргла.
     Струи дождя стекали по щекам Руслана, и только теперь он с удивлением
обнаружил, что на вкус они - соленые.
     ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ БЫЛО СОВЕРШЕНО.





                            Константин СИТНИКОВ

                                  ТРОСТЬ


                                          "Dirteen! Dirteen!! - Mein Gott,
                                          it is Dirteen o'clock!!"
                                                   Edgar Allan Poe,
                                                   The Devil in the Belfry


     3 октября  1849  года  дверь  таверны  "Кут  энд  Сарджент",  что  на
Ломбард-стрит, в Балтиморе, распахнулась, и на пороге появился  невысокий,
худощавый мужчина лет  сорока  в  черном  свободном  пальто,  под  которым
виднелась помятая  жилетка  и  не  первой  свежести  сорочка;  мешковатые,
заношенные панталоны приходились ему явно не в пору, а шелковый платок  на
шее был  повязан  весьма  дурно  и  неряшливо.  Длинные  вьющиеся  волосы,
спутанные и  давно  немытые,  ниспадали  по  сторонам,  открывая  широкий,
иссеченный морщинами лоб; усы под узким, хрящеватым носом еще  хранили  на
себе следы черной краски; тонкие бледные губы были  расслаблены  и  слегка
подрагивали. Мужчина не был пьян; даже если он и выпил в тот день,  то  не
больше одного стакана легкого вина; и все же его изможденное, помятое лицо
несло  на  себе  явственные  отпечатки  недавнего  запоя  и   мучительного
похмелья; распахнув дверь, он приподнял  голову  и,  слегка  прищурившись,
обвел взглядом небольшой зал с низким закопченным потолком.
     Мужчина страдал близорукостью, и это была  единственная  причина  его
прищура,  однако  завсегдатаям  таверны,  которые  в  ответ  на   звяканье
железного колокольчика над дверью, дружно оторвались от своего  пива  и  с
воловьей прямотой уставились на нежданного гостя, прищур  этот  отнюдь  не
понравился: заносчивость и нарочитое высокомерие, оскорбляющее их  простые
и грубые нравы, почудилось им в этом прищуре. Но особенно пришлась  им  не
по душе толстая дорогая трость с серебряным набалдашником, которую мужчина
держал в руке и которая так не соответствовала  его  собственному  изрядно
потрепанному виду.
     Оглядевшись, мужчина переложил трость из правой руки в  левую,  сунул
освободившуюся благодаря этому руку в карман пальто  и  долго  шарил  там,
углубляясь в него все дальше, словно карман был бездонный или  же  состоял
из множества взаимопроникающих прорех. Вся компания в таверне с молчаливым
напряжением ждала, каков будет итог этих поисков. Наконец  мужчина  извлек
руку из кармана и, приблизившись нетвердой походкой к стойке,  выложил  на
нее несколько мелких серебряных монет. Бармен  небрежно  сгреб  серебро  в
деревянный ящичек, налил  незнакомцу  виски.  Тот  взял  стакан  дрожащими
пальцами и одним глотком  осушил  его.  Замечательные  его  большие  серые
глаза, и прежде беспокойные, теперь лихорадочно заблестели.
     Ограничившись одним стаканом, мужчина прошел в глубину зала и  уселся
за пустой столик в углу. Трость он с необыкновенной заботой положил  перед
собой на стол и, утомленно  опустив  веки,  откинулся  на  высокую  спинку
стула. При этом он продолжал придерживать трость рукой, словно опасался за
ее сохранность. Это тоже не понравилась завсегдатаям таверны.
     Они по-прежнему пялились на странного посетителя,  словно  ожидая  от
него какого-нибудь подвоха. Однако  время  шло,  а  ничего  особенного  не
происходило: мужчина неподвижно сидел  за  пустым  столиком  и,  казалось,
намеревался просидеть так до самого  закрытия.  Но  едва  уже  отчаявшиеся
завсегдатаи таверны собрались вернуться к своему  пиву,  случилось  нечто,
что вызвало у них недоумение еще  большее,  чем  самый  вид  и  непонятное
поведение незнакомца.
     Из угла, скрытого от посторонних глаз  толстой  балясиной,  высунулся
дряхлый старик лет шестидесяти пяти  или  семидесяти,  в  рваном  сюртуке,
сквозь прорехи которого виднелось заношенное, но дорогое белье. Один  глаз
у него был голубоватый, подернутый пленкой, как у хищной птицы,  прикрытый
дряблым веком. Из провалившихся щек во  все  стороны  торчала  белесоватая
щетина. Но еще более замечателен этот старик был тем, что на плече у него,
нахохлившись, дремал столь  же  старый,  как  и  он  сам,  лысый  ворон  с
побелевшим от дряхлости оперением. Казалось, он был очень  недоволен  тем,
что старик стронулся с места, нарушив его покой.
     Старик прошел через весь зал и, приблизившись к странному посетителю,
продребезжал над самым его ухом:
     - Сдается мне, это не кто иной как Эдди  По,  приемный  сын  торговца
Аллана, да упокоит Господь его грешную душу!
     Заслышав эти слова, мужчина вздрогнул  и  открыл  глаза.  Болезненная
судорога исказила его лицо, он побледнел, как мертвец, и вцепился пальцами
в  свою  трость:  он  увидел  ворона.  Ворон,  казалось,  тоже  пристально
посмотрел на мужчину, но тут же равнодушно отвернулся и принялся оправлять
клювом растрепанные после сна перья.
     - Эй, да ты только взгляни, Неви, - воскликнул  старик,  обращаясь  к
птице. - Видать, жизнь здорово  помяла  красавчика  Эдди.  Не  правда  ли,
мистер По?
     - Ступай прочь, старик! - раздраженно ответил тот хриплым голосом.
     - Э-э, а мы слыхали о вашей громкой славе, мистер По, -  с  укоризной
сказал старик и снова обратился к своему молчаливому спутнику,  словно  бы
за подтверждением: - Верно ведь, Мори?
     Птица ничего не ответила, а старик продолжал:
     - Как я понимаю, мистер По, в кармане у вас не густо;  но  все  равно
позвольте мне присесть вот на этот стул, за вашим столиком.
     - Делайте что хотите, - с неожиданным безразличием ответил мужчина  и
снова откинулся на спинку стула, прикрыв глаза. Его  знобило,  на  бледном
лбу выступила испарина.
     Но назойливый старик, казалось, не обратил на это внимание.
     - А мне грешным делом захотелось  поговорить  с  вами,  -  добродушно
продолжал он. - Да, да, поговорить с вами о вашей трости. Разумеется, ЕСЛИ
ЭТО ВАША ТРОСТЬ.
     - Что вы хотите сказать? - вскинулся мужчина.
     - Что я хочу сказать? А то,  что  сдается  мне,  это  вовсе  не  ваша
трость, а? Не ваша, не ваша, мистер. Вы просто-напросто украли ее у своего
друга Джима Картера! Да-да, просто-напросто украли ее: присвоили, прибрали
к рукам! Что, нет?
     - А вам какое дело? - грубо перебил его мужчина.
     - Совершенно справедливо, мне нет до Джима Картера никакого дела. Но,
видите ли, это я продал доктору Картеру трость, и в некотором роде я  несу
за нее ответственность. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы  меня  обвинили  в
том, что я продаю плохой товар. Вот если бы вы  согласились  выкупить  эту
трость у меня, тогда другое дело...
     - Что? Выкупить ее у вас? Какого черта, кто вы такой?
     - Кто я такой? - вкрадчиво переспросил старик. - А вот тот,  кого  вы
только что помянули. - Его губы растянулись в отвратительной ухмылке, а из
ушей поднялись кверху и  погасли  в  воздухе  желтоватые  дымные  струйки.
Запахло серой.
     - Поверьте мне, - с горячностью  продолжал  он,  прикладывая  руки  к
груди, - вы не пожалеете, если согласитесь  на  мои  условия.  Спросите  у
доктора Картера. Уж он-то вам скажет, что эта трость приносит удачу. Более
того, она приносит богатство. Вы знаете, кем был Джим Картер до того,  как
выменял эту трость у меня? Жалким лекаришкой  с  крошечной  практикой.  Он
носился с бредовой идеей изобрести панацею от  всех  недугов,  телесных  и
душевных. Его никто не принимал всерьез, для окружающих он  был  настоящим
посмешищем, чем-то вроде  городского  сумасшедшего.  А  теперь  это  всеми
уважаемый  господин,  известный  своей  трезвостью  и   уравновешенностью.
Понимаете? И вы можете достичь того  же,  если  приобретете  эту  чудесную
трость. Вы станете истинно семейным человеком.  Вы  получите  положение  в
обществе. Я знаю, вы как-то  хлопотали  о  месте  в  городском  таможенном
управлении. Вы получите это место. И главное, главное - подумайте об этом!
- вы  наконец-то  сможете  приступить  к  изданию  толстого  литературного
журнала, о котором мечтали столько лет!
     - Убирайтесь! - вскричал мужчина.
     - Напрасно, напрасно, мистер По.  Ведь  и  прошу-то  я  взамен  всего
ничего. Что именно? О, сущую сущую безделицу, пустячок, без  которого  вам
станет только легче, - в его голосе проскользнули нотки сладострастия,  и,
не в силах больше сдерживаться,  старик  закричал,  протягивая  к  мужчине
кривые  руки:  -  Ваш  талант.   Ваш   сверхъестественный   талант.   Вашу
умопомрачительную фантазию. Ваш поэтический дар - вот что я хотел бы иметь
взамен. Но поторопитесь! поторопитесь, пока не вернулся настоящий владелец
трости! Он уже близок! Я слышу его шаги! Скорее! Скорее!! Отдайте мне  ее!
Отдайте мне свою душу!!! - Он порывисто вскочил со стула, но тут же в  нем
словно бы что-то сломалось, он обессиленно упал обратно и уронил голову на
грудь.
     Над дверью стукнул надтреснутый колокольчик, она широко распахнулась,
и в таверну вошел низенький толстяк весьма самоуверенного вида. Стягивая с
левой руки перчатку, он бодро огляделся и, завидев  странного  посетителя,
устремился прямо к его столику.
     - А, вот ты где, Эдди! - радостно воскликнул он, приближаясь. -  А  я
тебя ищу по всему городу. Послушай, где  ты  пропадал  столько  дней?  Мне
сообщили, что ты остановился в "Брэдшоус", о'кей, прихожу туда - и что же?
Узнаю, что ты снял комнату только на одну ночь и тут же исчез куда-то, как
провалился! Поверишь ли,  мне  пришлось  выкупать  твои  вещи,  иначе  они
грозились распродать их с аукциона, чтобы возместить убытки. Эти мошенники
просили с меня пять долларов, но я-то знал, что у тебя нет с собой ничего,
кроме старого тряпья и рукописей. Мы сторговались  на  трех  и  расстались
добрыми друзьями. Так что, дружок, ты должен мне три доллара.  Впрочем,  я
пришел не за этим, Эдди, - он плюхнулся на свободный  стул,  последний  за
этим  столиком,  и,  пристально  глядя  в  расширенные   зрачки   мужчины,
проговорил раздельно и отчетливо: - Я ПРИШЕЛ ЗА МОЕЙ ТРОСТЬЮ.
     При этих словах его рука в толстой желтой перчатке легла  на  трость,
которую мужчина продолжал  держать  на  столе.  Толстые  пальцы  с  хорошо
различимым  швом  по  бокам,  как  у  рептилии,  плотно  обхватили  гладко
отполированную деревянную палку. Мужчина дернул трость на себя, толстяк не
отпускал, продолжая пристально глядеть ему в глаза.
     - Кто вы такой? - раздраженно спросил мужчина.  -  Какого  черта  вам
всем от меня нужно?
     - Ты что же, не узнаешь меня, Эдди? -  удивился  толстяк.  -  Я  твой
друг, Джимми Картер, доктор Картер. Мы познакомились в "Старом Лебеде".  Я
пользовал тебя, когда ты жил у Макензи, ты разве забыл? Помнится, тогда ты
обещал мне, что больше капли в рот не возьмешь. Похоже, дружок, ты нарушил
свое обещание. Не удивительно, что у тебя отшибло память.
     - Вы не Джим Картер, -  сказал  мужчина.  -  Я  хорошо  знаю  доктора
Картера. Он остался в Ричмонде. И я никогда не поверю, чтобы  он  проделал
двухдневный путь морем только ради того, чтобы украсть у меня мою трость.
     - Твою трость?! - вскричал толстяк. - Это не твоя трость!
     - Это моя трость! А вы... вы самозванец!
     - Что?!
     - Да, вы не доктор Картер. Я знаю, кто вы: вы - Вильям Вильсон!
     С этими словами мужчина схватил со стола трость и, размахнувшись  ею,
ударил толстяка серебряным набалдашником в лицо. Однако в самый  последний
момент проворный толстяк успел нагнуться, трость просвистела  у  него  над
головой и со всего маху влепила по лбу семидесятилетнему старику,  который
как раз привстал со своего стула, предостерегающе протянув руку.
     Несколько мгновений старик стоял с выпученными глазами и раскрытым от
неожиданности ртом, а затем замертво рухнул на пол; ворон вспорхнул с  его
плеча и, прыгнув на стол, каркнул на всю таверну. Этот  хриплый  выкрик  и
послужил сигналом для завсегдатаев таверны. Повскакав со своих мест,  одни
из них бросились к  распростертому  на  грязном  полу  старику,  а  другие
схватили под руки мужчину, который, казалось, меньше всего  ожидал  такого
исхода. Трость он по-прежнему сжимал в кулаке за тонкий конец. Он  пытался
отыскать глазами толстяка, однако тот  словно  испарился.  Вместо  него  в
толпе появился некто с бледным лицом и горящими глазами, которые он вперял
в мужчину. Странное для  таверны  было  на  нем  одеяние:  испанский  плащ
голубого бархата, стянутый у талии алым поясом, на боку - рапира.
     Едва завидев его, мужчина принялся рваться из  рук  удерживавших  его
посетителей таверны и кричать: "Вот он! Держите его! Это  Вильям  Вильсон!
Это он убил старика!" Но  мало  кто  принял  эти  слова  всерьез,  мужчине
скрутили руки, кто-то дал ему под дых, и он тяжело обвис в цепких объятиях
лавочников и галантерейщиков...
     Очнувшись, мужчина обнаружил, что сидит на  жестком  стуле,  бумажный
воротничок сорван  с  шеи,  а  с  волос  стекает  вода.  В  таверне  стало
необыкновенно пусто, посетителей не было, даже бармен куда-то исчез.  Зато
напротив,  на  другом  конце  стола,  сидел   незнакомый   джентльмен   со
злополучной тростью на коленях.
     Мужчина опа