ее отзвук еще долго висел в зале.
     Послышались редкие хлопки, но и они  вскоре  замолкли.  Тьюз  объявил
последнюю вещь. Йон снова заиграл. Но  что-то  было  не  так.  Приподнятое
настроение улетучилось. Орфи играл через силу, и это передалось остальным.
Когда они закончили, зал молчал.  Почти  половина  слушателей  ушла  после
первой  композиции,  и  остальные  тоже  спешили  к   выходу.   Никто   не
аплодировал.
     Чарли подошел к угрюмому Йону и положил руку на его плечо.
     - Они просто не поняли, Орфи, - тихо сказал Чарли. - Но  они  поймут.
Мы еще будем играть в Альберт-Холле, а не в этом сарае.


     Еще неделю выступали они  со  своей  программой.  И  с  каждым  разом
слушателей становилось все меньше и меньше, и большинство из них  уходило,
когда начинали играть пьесы Йона. В игре Орфи появилась несвойственная ему
раньше ярость, одержимость. Он как бы мстил  своей  музыкой  тем,  кто  не
хотел его слушать. Но люди уходили, и группа завершала выступления в почти
пустом зале.
     А  когда  концерты  закончились,  все  пятеро  собрались  в  знакомом
кабачке, чтобы обсудить свои дела.
     - Так мы долго не протянем, - заявил Чарли. -  Сборы  едва  покрывают
арендную плату.
     Чарли, как обычно, сгущал краски.
     - Да что деньги! - досадливо поморщился Бенни. - Проживем как-нибудь.
Репертуар менять надо.
     - Слушай, Орфи, - неожиданно перебил ударника Чарли, -  давай  вместе
писать. Я буду той глупостью, которая так необходима твоей мудрости. У нас
должно получиться. Что скажешь?
     Йон, до того сосредоточенно  листавший  рекламный  проспект  концерна
"Дионис", поднял голову.
     - Попробуем, - безучастно сказал он.


     Сначала у них ничего не получалось. Йон и Чарли спорили  до  хрипоты,
доказывая каждый свое, а дело не двигалось.  Примирил  их  Бенни.  Однажды
вечером он, никого не предупредив, заявился к Орфи. Его появление пришлось
на самый разгар спора. Бенни уселся в  кресло,  внимательно  слушал  вопли
коллег  и  изредка   подбрасывал   в   образовывавшиеся   паузы   какие-то
малозначительные детали. И спор незаметно улегся  сам  собой.  С  тех  пор
Бенни неизменно сидел в кресле, все  время  поправляя  сползавшие  с  носа
очки.
     Через две недели Йон снял со своего  счета  последние  деньги,  чтобы
оплатить аренду зала и афиши.


     Народу набралось немного. Видимо, плохая реклама сделала свое дело.
     Когда все пятеро рассаживались по местам, в зале  послышались  жидкие
хлопки, но и те скоро смолкли. Чарли  взял  пробный  аккорд,  Бенни  выбил
предстартовую дробь, и концерт начался.
     Йон играл правильно, но без особого вдохновения. У него в голове  уже
начал созревать план. Пусть группа пока играет  песни  Чарли  -  они  дают
кассу, а тем временем...
     ...Что-то разладилось в звучании ансамбля. Слушатели  еще  ничего  не
заметили, но ухо Орфи сразу уловило возникший диссонанс. Через секунду  он
понял, в чем дело - Бенни стучал в несколько ином ритме, и все лихорадочно
пытались к нему приспособиться. Через несколько мгновений характер  музыки
кардинально изменился. Ритм захлебывался,  в  нем  появилась  пульсирующая
нервозность. Нику приходилось выжимать из своего баса все, на что тот  был
способен, и Йон боролся с ускользающей  из  пальцев  темой,  пока  она  не
оборвалась, оставив вместо себя дрожащие руки и соленый привкус на губах.
     На  них  обрушились  аплодисменты.  Никогда  не  слышали  они  ничего
подобного, и сил не оставалось даже на радость.
     - Завтра будет  аншлаг,  -  шепнул  Чарли,  стараясь,  чтобы  его  не
услыхали в зале.
     Зал не вслушивался. Зал хлопал.


     Когда публика разошлась, Йон прижал бедного Бенни к колонке.
     - Ты хоть запомнил, что ты там настучал? - у Орфи  задергалось  левое
веко, и выглядел он в эту минуту весьма устрашающе.
     - А что? - испуганно прохрипел полузадушенный Бенни.
     - Как что?! Зал на ушах стоял, гений ты  наш  непьющий!  Ты  что,  не
видел?..
     - Не видел, - честно признался Бенни. - Я очки разбил. Палочкой.
     Позади Орфи раздался сухой стук. Это Тьюз уронил футляр с флейтой.
     - Я очень разволновался, когда очки разбил, - виновато сказал  Бенни.
- Ну, и... зачастил немного. Извините, ребята...


     - Хотите сделать покупку, сэр?!
     - Да, - сказал Йон,  выписывая  чек.  -  Полный  концертный  комплект
"Дионис". Плюс инструменты по списку. Последняя модель.
     И показал язык обалдевшему продавцу.


     Следующие репетиции выглядели  сказкой.  Аппаратуру  достаточно  было
расставить, и  после  пятиминутного  гудения  и  мигания  индикаторов  все
приходило  в  полную  готовность.  Учитывалась  влажность  зала,  резонанс
покрытия  стен,  выпуклость  потолка,  частотные  характеристики   каждого
инструмента, расстояние от сцены  до  любого  ряда  кресел...  Инструменты
отзывались  на  легчайшее  прикосновение,  в   их   память   закладывались
физиологические  параметры  исполнителей,  так   что   звучание   менялось
одновременно  с  сердцебиением  музыканта  или   от   учащенного   дыхания
вокалиста. Йон не мог оторваться от клавиш, Чарли поглаживал  гитару,  как
любимую женщину, Бенни и Ник готовы были плакать от счастья - и лишь  Тьюз
ходил мрачный и категорически отказывался бросить свою старенькую  флейту.
Но его пессимизм не мог повлиять на эйфорию остальных.
     -  Хвала  Дионису,  -  сказал  однажды  Йон,  распечатывая  очередное
официальное приглашение. -  Что  ты  там  пророчествовал,  Чарли?  С  тебя
выпивка!
     - Альберт-Холл? - потрясенно спросил Берком.
     - Он, родимый, - улыбаясь, кивнул Орфи, и  Чарли  прошелся  по  сцене
колесом, выкидывая умопомрачительные коленца. Под конец он упал на  колени
перед блоком усиления и  молитвенно  простер  руки  к  курчавому  юноше  в
пятнистой шкуре.
     - Эвоэ, Дионис! - возопил Чарли в экстазе. - Да возляжет рука твоя на
бедных музыкантов!
     - Богатых музыкантов, - хихикнул Бенни, поправляя очки.
     - И на остроумного Бенни, - рассмеялся Орфи, - хотя он  и  оскорбляет
тебя,   о   Дионис,   бог   вина,   оскорбляет   самим   своим    непьющим
существованием!..
     И ударил по клавишам. Ликующий аккорд вспыхнул в полутемном зале,  но
угрюмый Тьюз вплел в него придыхание флейты, и нечто  дикое,  необузданное
пронеслось между притихшими музыкантами.
     - Не шути с богами, Орфи, - серьезно сказал Тьюз. - Они любят  шутить
последними...
     Концертный стереокомплекс подмигнул всеми своими индикаторами.


     - Леди и джентльмены, - микрофон услужливо качнулся к губам  Орфи,  -
сегодня мы даем необычный концерт. Сегодня  будет  впервые  исполнена  моя
симфония под названием "Эвридика". Прошу тишины.
     Йон сел за инструмент и едва успел удивиться сегодняшней  публике.  В
зале почти одни женщины. Старые и молодые, красивые и уродливые,  стройные
и полные - всякие... Запах косметики, блеск украшений, шуршание  одежды  -
все это создавало атмосферу  некоторой  экзальтированности,  истеричности.
Ничего не поделаешь, поклонницы - бич любой мужской группы...
     Потом он опустил руки на клавиши, и осталась одна музыка.
     На  табло  органа  деловито  вспыхнули  параметры  его   сегодняшнего
состояния:  частота   пульса,   кровяное   давление,   температура,   чуть
увеличенная печень, содержание адреналина...
     Орган настраивался. На него и на зал.
     Те же данные замелькали и на  остальных  табло.  Чарли,  Ник,  Бенни,
Тьюз... Плюс состояние зала. Нервозность и ожидание.
     Тишина перестала быть тишиной и стала звуком. Она нарастала, проникая
в каждую трещину,  каждую  щель,  заполняя  пустоты;  и  в  апогее  к  ней
присоединился пульс ударных и ритм-гитары. Серебряный звон тающих сосулек,
свист осеннего ветра и шаги одинокого прохожего на пустынной ночной улице,
детский смех и печаль утраты, ласковый шепот  влюбленных  и  вой  падающей
бомбы, и печальная мелодия вечно скитающихся странников... В  этой  музыке
было все. Только флейта Тьюза почему-то молчала.
     Ритм изменился. В пульсе появилась тревожная нотка, озабоченность;  и
некая болезненность, фанатичная одержимость возникла в поступи симфонии. У
себя за спиной Йон  услышал  сдавленный  возглас  и,  обернувшись,  увидел
белого, как мел, Бенни с поднятыми  руками.  Сначала  Орфи  не  понял,  но
спустя мгновение, до него дошло: ударный синт  стучал  сам  по  себе,  без
участия человека! Руки Бенни не касались панели  управления,  но  ритм  не
исчез. Более того, он усилился, вырос - и зал встревоженно зашевелился,  с
галерки слетели резкие  визгливые  выкрики,  партер  застонал.  Напряжение
сгустилось в испуганном Альберт-Холле.
     Чарли, казалось, сросся с гитарой. Глаза его были  закрыты,  звучание
струн приобрело рычащий характер; у Беркома был вид сомнамбулы, и на губах
его начала выступать пена. Флетчер выглядел  не  лучше.  Его  бас  выл  на
низкой, режущей слух ноте, и, повинуясь невысказанному приказу, женщины  в
зале зашевелились, блестя накрашенными губами, накрашенными веками,  алыми
ногтями, бордовыми камнями перстней...  и  кровавый  отблеск  метнулся  по
плотной массе всколыхнувшихся тел.
     Йон встал, вжимая голову в плечи; он стоял и потрясенно  слушал  свою
симфонию,  которую  играл  взбесившийся   концертный   комплекс;   панели,
индикаторы,  струны,  клавиши...  и   когда   взрыв   достиг   апогея,   а
бесновавшаяся стая была готова захлестнуть сцену неукротимым половодьем  -
Дэвид Тьюз выбежал на авансцену, стараясь не подходить ближе к  микрофону,
и поднес к губам свою старенькую флейту.
     Человеческое  дыхание  разнеслось  под  знаменитым  лепным   потолком
Альберт-Холла;  дыхание  пловца,  из   последних   сил   вырывающегося   к
поверхности, к воздуху, к жизни - и Йон Орфи кинулся к  стоящему  у  кулис
роялю.
     Он все бежал, а хрупкая пауза все висела в воздухе над бездной, и  он
молил небо дать ему добежать до спасительной громады  рояля,  пока  флейта
Тьюза не успела захлебнуться в сумасшедшем  электричестве,  пока  визжащие
вакханки не ринулись к неподвижным музыкантам, пока...
     А в первом ряду партера, закинув ногу на ногу, сидел курчавый юноша в
пятнистой шкуре и, улыбаясь, следил за бегущим человеком...



                                    2

     ...Именно в это время, когда вспыхивающие то тут,  то  там  локальные
эпицентры одушевленности вещей еще не привлекли всеобщего внимания,  когда
обыватель щекотал себе нервы видеотриллером о бунте роботов, не беспокоясь
по поводу странного поведения собственного сенсовизора последней модели, -
именно на перекрестке  эпох  особенно  начали  выделяться  и  подвергаться
гонениям и насмешкам немногочисленные человеческие индивидуумы, обладающие
нестандартной психоструктурой и пониженной  коммуникабельностью;  те  кого
позднее назовут Бегущими вещей или Пустотниками.
     Пожалуй, Отшельники были самыми незаметными из них...



                                   ТИГР

                                                 "Чтобы нарисовать сосну -
                                                 стань сосной".

     Оити Мураноскэ проснулся и открыл глаза. Над ним покачивалась  ветка,
слегка подсвеченная восходящим солнцем. На секунду Оити показалось, что он
лежит под старой вишней, посаженной еще его дедом, у себя  дома.  Но  крик
попугая напомнил ему, что  дом,  давно  брошенный  дом,  весьма  далек  от
глухой, забытой богом и людьми деревушки на севере Индии, куда он забрел в
своих странствиях.
     Мимо прошел худощавый пожилой крестьянин в одних закатанных до  колен
холщовых штанах. Он мельком взглянул на расположившегося под деревом  Оити
и побрел дальше. К нему уже привыкли -  он  жил  здесь  почти  неделю,  но
вскоре собирался уходить. Он нигде не задерживался надолго.
     Вот уже несколько лет Оити Мураноскэ бродил по свету. Он не знал, что
ищет. Новые люди, новые горы... Новое небо. И пока он шел, что-то менялось
внутри него, стремясь к пока еще неясной цели. Оити чувствовал, что он уже
близок к концу пути. Это может быть завтра. Или через месяц. Он не  спешил
узнать.
     С площади послышался шум и возбужденные  голоса,  и  Оити  направился
туда. Посреди площади  стояли  два  пыльных  "джипа",  и  четверо  местных
выгружали из них тюки с палатками и чемоданы. Руководил разгрузкой толстый
краснолицый европеец, по-видимому, англичанин. Его  спутник,  сухопарый  и
длинный, беседовал с деревенским старостой, не  вынимая  трубки  изо  рта.
Вокруг прислушивались к разговору любопытные.
     - Да, разрешение у нас есть, - говорил приезжий.
     Староста долго читал  бумагу,  шевеля  толстыми  вывернутыми  губами,
потом вернул ее длинному.
     - Пожалуйста, располагайтесь. Может быть, вам нужен дом?
     - Нет, у нас есть палатки. И  кроме  того,  я  думаю,  мы  у  вас  не
задержимся. Два дня, может, три...
     Староста кивнул и пошел к машинам.
     - Ну вот, а говорили,  что  теперь  на  тигров  охотиться  нельзя,  -
удивлено протянул лысеющий крестьянин и почесал в затылке.
     - Им можно. Иностранцы... - уважительно заметил другой.
     Все было ясно. Эти двое дали взятку чиновнику в городе, и он  выписал
им лицензию. На отстрел тигра.
     В  тот  день  Оити  долго  сидел  под  своим  деревом,  но  привычное
спокойствие никак не приходило к нему.


     ...Был  уже  вечер,  когда  Оити  подошел  к  палатке  англичан.  Оба
европейца сидели на раскладных походных стульях  у  небольшого  столика  и
пили виски. Толстый англичанин дымил сигарой, второй сосал свою неизменную
трубку.
     Около дерева стояли расчехленные ружья охотников. Это  было  дорогое,
автоматическое  оружие,  с  лазерным  самонаведением,  плавающим  калибром
ствола, регулятором дистанции и зеркальной  фотоприставкой.  Встроенный  в
инкрустированный приклад микрокомп позволял осуществлять мгновенный анализ
состояния добычи, степени  ее  агрессивности  и  потенциальную  угрозу  по
отношению к охотнику.  При  наведении  на  человека  ствол  ружья  тут  же
перекрывался, блокируя подачу патрона  -  фирма  "Винч  Инкорпорейтид"  не
производила  боевого   оружия.   Только   охотничье,   со   всеми   мерами
предосторожности и светозвуковой сигнализацией "добыча".
     Только  очень  обеспеченный  человек  мог  позволить  себе   подобную
роскошь.
     Оити поклонился. Приезжие с интересом уставились на него.
     - Вы японец, я полагаю? - осведомился длинный.
     - Да.
     - Присаживайтесь. Я был в Японии. Передовая,  цивилизованная  страна,
ничего общего с этой дырой. Заил, стул для нашего гостя.
     - Спасибо, - Оити поджал ноги и опустился прямо на землю.
     -  Ах,  да,  традиции,  -  усмехнулся  англичанин.  -  Тогда  давайте
знакомиться. Уильям Хэнброк, секретарь Английского королевского  общества.
А этого джентльмена зовут Томас Брэгг. Полковник.
     - Оити Мураноскэ.
     - Хотите сигару? Или виски? Хороший виски, шотландский.
     - Благодарю. Немного виски.
     Напиток действительно был хорош.
     - Я слышал, вы приехали охотиться на тигра? - японец  поставил  бокал
на столик.
     - Да. А зачем еще ездят в Индию?
     - Когда вы выходите?
     - Завтра, с утра. Вы знаете, после введения новых законов  это  стало
стоить уйму денег. Но за удовольствия надо платить!
     - Я хотел бы пойти с вами.
     - Вы охотник?
     - Нет.
     - Хотите посмотреть охоту на тигра?
     - Нет.
     - Тогда я вас не понимаю.
     - Я хочу встретиться с тигром. Один на один. Без оружия.
     Сигара выпала изо рта Брэгга.
     - Если я убью тигра, вы заберете его шкуру.  Кроме  того,  вы  можете
снимать происходящее на пленку. Если же я не убью тигра...  Ваша  лицензия
не потеряет своей силы.
     До Брэгга, соображавшего гораздо хуже своего товарища, наконец  дошло
сказанное Оити.
     - Вы самоубийца?
     - Нет.


     Они шли уже больше  двух  часов,  постепенно  углубляясь  в  джунгли.
Проводники действительно знали местность. Оити шел позади, думая о  своем.
Ввязавшись в это дело, он уподобился приезжим. Самое  лучшее  сейчас  было
повернуться и  уйти.  Пусть  те  двое  думают,  что  он  струсил.  Это  не
интересовало Оити.
     Проводник остановился и показал на влажные следы, ведущие  в  сторону
от тропинки, к густому кустарнику метрах в ста.
     - Он там, - тихо сказал проводник.
     Щелкнули предохранители ружей. Оити прошел между Хэнброком и Брэггом,
отведя стволы вниз,  мимо  уважительно  посторонившихся  проводников  -  и
направился к кустам.
     До зарослей оставалось метров  тридцать,  когда  Оити  увидел  своего
тигра. Дальше идти было нельзя - он  чувствовал  это.  Оити  опустился  на
землю в привычный сейдзен и замер, не сводя глаз  со  зверя.  Тигр  прижал
уши, выгибая мощную спину. Поединок начался.
     Сначала исчезли слова. Жизнь и смерть, слабость и сила, человек, тигр
- все это потеряло привычное значение. Потом исчезло  время.  Тетива  лука
внутри Оити заскрипела и начала натягиваться...
     - Хэнброк, они что там, заснули, что ли?!
     - Заткнитесь, Брэгг!
     ...Два мира, две капли сошлись, робко тронули друг друга...  и  стали
целым! Оити умел оранжевой вспышкой прорывать липкую зелень кустов,  одним
ударом лапы ломать спину буйволу, захлебываясь, лакать воду из ручья...
     Однажды с ним уже было нечто подобное.  Он  плыл  в  лодке  по  озеру
Миягино, жалея, что не умеет  играть  на  флейте.  И  тут  радостный  крик
ошалелого петуха, вскочившего не вовремя и всполошившего свой  курятник  -
совершенно неуместный крик взорвал ночь, и именно тогда Оити написал  свою
первую гаттху.

                      Возвращаясь из мира вечного
                      В мир обыденный,
                      Делаешь паузу.
                      Если идет снег - пусть идет,
                      Если дождь - пусть дождь.

     Губы Оити растянула странная улыбка, подобная оскалу тигриной  морды.
А, может быть, тигр тоже улыбался?..
     Грохнул  выстрел.  Вселенная  взорвалась,  и  в  этом  хаосе  боли  и
разрушения Оити цеплялся за последнее, что у него оставалось - дрожащую от
напряжения тетиву лука, удерживая ее из последних сил. И за их гранью...
     Хэнброк  опустил  ружье  и  посмотрел  на  убитого  им  тигра.  Потом
продрался через кусты.
     Ствол  его  "Винча",  казалось,  никак  не  хотел  уходить  с  линии,
соединявшей прорезь  прицела  и  застывшего  маленького  человека.  Подача
патрона почему-то не была перекрыта, и противно  визжал  зуммер  "Добыча",
зашкаливая крайнюю черту потенциальной опасности.
     - Это человек, - сказал Хэнброк ружью. - Хомо эст...
     - Добыча! - не согласился зуммер.
     - Болван!.. - неизвестно в чей адрес  пробормотал  Хэнброк,  поднимая
ствол ружья вверх. "Винч" оторвался от спины Оити с крайней неохотой.
     Позади захихикал Брэгг.
     -  Хен,  гляди!  Азиат  уснул...  Жизнь  на  природе  привела  его  в
прекрасное расположение духа!
     Брэгг подмигнул приятелю и, наклонившись над ухом неподвижно сидящего
японца, оглушительно закукарекал.
     В ответ ему раздался тигриный рев.



                                    3

     ...Примерно в тот же период  сформировалась  и  не  получила  должной
человеческой оценки  некая  своеобразная  тенденция,  вошедшая  позднее  в
историю под названием эффекта Ничьих Домов.
     Он  заключался  в  следующем.  Накопление  в   замкнутом   объеме   -
первоначально  в  доме  -  критической  массы  одушевленных  и  близких  к
одушевлению вещей привело к резкому ускорению всех эволюционных процессов,
а также к возникновению тесного симбиоза между искусственной  полуживотной
средой и самой постройкой, домом, выполняющей защитные и иные функции.
     Основным  направлением  деятельности  Ничьих  Домов  было  тщательное
изучение человека, как мутагенного фактора по  отношению  к  вещам,  путем
помещения его в искаженную мобильную реальность и вычленения  доминирующих
осо