ох, шелест, бормотание тысяч осенних листьев... На
этот раз голос Зала Ржавой подписи не нес с  собой  видений.  Может  быть,
видения сумели стать реальностью?..
     Нет. Просто видения стали воспоминаниями.
     Просто рядом со мной, перед немигающим взглядом Зверя,  молча  встали
те, которые Я. И я ощутил их тяжелое дыхание.
     Тот, который БЫЛ Я, не боялся. И страх ушел. Совсем.
     Тот, который БУДЕТ Я, не умел ненавидеть. И ненависть умерла. Совсем.
     Тот, который НЕ Я, не хотел умирать. И  больше  не  осталось  ничего.
Совсем.
     Зверь легко мог справиться с человеком. С  бесом.  И  даже  с  другим
зверем. Но сегодня перед Зверем стояла Пустота. И эта Пустота - убивала.
     Я поднял трезубец  на  уровень  лица  и  медленно  двинулся  по  дуге
западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку...



                                    3

                Все, что в мире нам радует взоры - ничто.
                Все стремления наши и споры - ничто.
                Все вершины Земли, все просторы - ничто.
                Все, что мы волочем в свои норы - ничто.

                Что есть счастье? Ничтожная малость. Ничто.
                Что от прожитой жизни осталось? Ничто.
                Был я жарко пылавшей свечей наслажденья.
                Все, казалось, - мое. Оказалось - ничто.

                О невежды! Наш облик телесный - ничто.
                Да и весь этот мир поднебесный - ничто.
                Веселитесь же, тленные пленники мига,
                Ибо миг в этой камере тесной - ничто!
                       Гиясаддин Абу-л-Фатх Хайям ан-Нишапури



                                    4

     ...Когда я пришел в себя, то обнаружил, что стою на коленях, упираясь
руками во что-то мягкое и стонущее. Этим чем-то при ближайшем рассмотрении
оказался лежащий ничком Пустотник. Раненый. Чуть поодаль валялся сломанный
трезубец и исковерканное тело ланисты Харона. Голова  его  осталась  почти
цела, если не считать разорванного уха, и черные брови резко выделялись на
фоне белой окаменевшей маски  с  заострившимся  носом.  Красные  следы  от
пощечин умерли вместе с Хароном.
     Бесконечно долго я вставал, и встал, и опустил  взгляд.  У  моих  ног
корчился ответ  на  многие  вопросы.  Я  наклонился,  подхватил  обмякшего
Пустотника, взвалил его себе на плечи и побрел к  выходу.  Бесы  молчаливо
расступились передо мной, Кастор откачнулся от своего  барьера  и  на  миг
прислонился лбом к моей руке. Потом он упал, сел, и уже  сидя  глядел  мне
вслед.
     Выйдя  на  улицу,  я  опустил  Пустотника  в   пыль,   повернулся   к
приближающемуся центуриону Анхизу и подумал, что жизнь  все-таки  довольно
скучная штука. За Анхизом виднелись Пауки. Дюжины три ретиариев с сетями и
десять метателей. В другой конец  улицы  я  даже  не  стал  смотреть.  Там
наверняка было то же самое.
     Анхиз поправил шлем и присел на корточки над Пустотником.
     - Что ж ты так, Даймон... - пробормотал центурион, трогая лежащего за
плечо. - Говорил ведь  тебе...  А  ты  -  время,  мол,  придет...  Пришло,
значит...
     Пауки ждали. И во второй раз за сегодняшний день я почувствовал чужое
дыхание на своем затылке.
     Я обернулся и встретился с молодым, сияющим взглядом Кастора.
     - Уходи, Анхиз, - сказал  Кастор.  -  Уходи  по-хорошему.  И  передай
Порченым - мы будем в казармах.  Поговорить  надо.  Сам  сказал  -  пришло
время. Иначе...
     Из цирка выходили бесы. Бессмертные, подонки, рабы, грязь манежная  -
восемьдесят четыре беса Западного округа в полном традиционном вооружении;
и пятеро первых несли труп Харона. Восемь школьных ланист стояли  в  одном
строю со своими каркасами. Шипы браслетов, бичи, кованые копыта... и Анхиз
не мог не догадываться, что будет с ним, и с его  Пауками,  и  с  тысячами
горожан,  пришедших  в  цирк  -  что  будет,  если  все,  лишенные  Права,
одновременно ударятся в амок в центре города.
     Города свободных людей.
     Смертных людей.
     Людей.
     ...Пауки ждали. Все-таки они были смелые ребята, хотя,  думаю,  не  у
одного из них мелькнула перед глазами такая картина: равнина, на которой в
боевых порядках замерли бесы - рудничные, беглые, манежные, всякие...
     - Я ухожу, - сказал Анхиз. - Я передам. И...
     Он снова глянул на Пустотника.
     - И постарайтесь не убивать его. Я не знаю,  обладает  он  Правом  на
смерть или нет, но - постарайтесь...
     - Хорошо, - ответил Кастор. - Мы постараемся.
     - Герои появляются в неспокойное время, - пробормотал Анхиз.
     И ушел.
     И Зал в моей голове ответил согласным шепотом. Зал знал: что бы я  ни
делал, куда бы ни шел - я иду к нему.
     Иду.



                                    5

     Это была самая короткая глава в моей жизни...




                          КНИГА ВТОРАЯ. ПРЕДТЕЧИ

                             Дом сгорел мой дотла.
                             Как спокойны цветы,
                             Осыпаясь.
                                               Бас„

                                 Pick up your telephone BT-GOOS TP-10M and
                             listen for the dial tone, then press the keys
                             for the number you want call.
                                    [Подняв трубку вашего телефона BT-GOOS
                                TP-10М и услышав  гудок,  нажмите  клавиши
                                нужного вам номера (англ.)]

                             На мертвой ветке
                             Чернеет ворон.
                             Осенний вечер.
                                               Бас„



                                    1

     ...А вещи становились все сложнее и  сложнее.  Человек  окружил  себя
вещами,  дал  им  относительную  автономию,   вынудил   приспосабливаться,
угадывая его невысказанные желания. Мебель послушно меняла форму в связи с
настроением и  комплекцией  владельца,  автомобиль  перестал  нуждаться  в
водителе  и  механике,  телевизор   подстраивался   под   близорукость   и
астигматизм  хозяина,  одного-двух  продавцов   с   лихвой   хватало   для
гигантского автоматизированного супермаркета...
     Человек стал для вещей окружающей средой -  изменчивой,  капризной  и
плохо предсказуемой. Прогресс постепенно начал превращаться в эволюцию,  и
удивительно  ли,  что  у  вещи,  перешедшей  границы  совершенства,  стало
формироваться нечто, что  с  некоторой  натяжкой  можно  было  бы  назвать
сознанием.
     Или это правильнее было бы назвать душой?..



                               СМЕХ ДИОНИСА

                                            "...Боги смеются нечасто, но
                                            смех их невесел для смертных".
                                                         Фрасимед Мелхский

     ...Завершающий аккорд прокатился по залу и  замер.  Мгновение  стояла
полная тишина, потом раздались аплодисменты. Не слишком бурные,  но  и  не
презрительно  вялые.  Зрители  честно   отрабатывали   свой   долг   перед
музыкантами - ведь они, зрители, ходили сюда не  аплодировать,  а  слушать
музыку, к тому же сполна оплатив билеты.
     Йон аккуратно захлопнул крышку рояля, откинулся  на  спинку  стула  и
закрыл глаза. Несколько  секунд  он  отдыхал,  полностью  отключившись  от
внешнего мира; потом до него донесся шум  зала,  запоздалые  хлопки,  стук
кресел, обрывки фраз, шарканье ног - публика  устремилась  к  выходу.  Йон
устало поднялся со стула и отправился переодеваться.
     В раздевалке уже сидел дирижер, он же руководитель  оркестра,  он  же
концертмейстер, он же последняя инстанция всех споров - Малькольм Кейт.
     - Вы сегодня неплохо играли, Орфи, - не оборачиваясь, бросил он.
     - Спасибо, - Йон скинул фрак и взялся за пуговицы рубашки.
     - Не за что. Все равно эту вещь придется снять с репертуара  максимум
через неделю. Иначе мы потеряем зрителя. Да, кстати, я прочел то,  что  вы
передали мне на прошлой неделе...
     Кейт помахал в воздухе тоненькой пачкой исписанных нотных листов.
     - Интересно. Даже  весьма  интересно.  Но  -  не  для  нас.  Мы  ведь
симфонический оркестр, а это  ближе  к  року.  К  симфо-року,  но  тем  не
менее... Здесь  нужны  другие  инструменты,  да  и  стиль  непривычен  для
публики. Но замечу еще раз, сама по себе вещь любопытна. Дерзайте, Орфи...
     - Кто-то должен быть  первым,  -  в  голосе  Йона  пробилась  робкая,
умоляющая нотка. - Кто-то,  рискнувший  отойти  от  стандарта...  В  конце
концов: рок, джаз или симфо - это всего лишь условности...
     - Безусловно. Но я не любитель авантюр. Для  публики  эти  условности
крепче железобетона, и я не собираюсь расшибать о них голову.
     - Но ведь вы сами сказали...
     - Сказал. И  повторю  -  вещь  сама  по  себе  интересна.  Попробуйте
наладить контакты с какой-нибудь рок-группой. Хотя и сомневаюсь, что  ваша
манера впишется в ритмы "волосатиков"...  Но,  Орфи,  -  этот  фрак  будет
висеть в костюмерной на тот случай, если вы надумаете вернуться.
     - Спасибо, Кейт, -  Йон  рассеянно  перелистал  ноты  и  сунул  их  в
портфель. - Я попробую...


     С неба сыпал мелкий нудный дождь. В мокрой мостовой  отражались  огни
реклам и автомобилей. Где-то играла музыка. Прохожих, несмотря на слякоть,
было много - ночная жизнь города только начиналась.
     "Пожалуй, Кейт был прав, - думал Йон,  пока  ноги  несли  его  сквозь
сырость и толчею, - надо ввести партию бас-гитары,  вместо  рояля  пустить
электроорган, но оставить лазейку и для акустических клавиш, чуть сдвинуть
темп... Правда, тогда исчезают темы виолончели и флейты. Хотя, собственно,
почему исчезают? Флейту можно и оставить..."
     Йон стал перебирать в уме известных  ему  исполнителей.  Но  все  они
чем-то не устраивали  его.  Одни  -  слишком  жесткой  манерой,  другие  -
шокирующим,  орущим  вокалом,  третьи  принципиально  играли  вещи  только
собственного сочинения, четвертые...
     Четвертые были слишком знамениты, чтобы их устроил он сам.
     Йон неожиданно вспомнил, что у него есть  знакомый  гитарист,  Чарльз
Берком, который после распада группы остался не у дел. У  Чарли  наверняка
сохранились нужные знакомства. Собрать настоящих ребят, наскрести денег...
инструменты, аппаратура, реклама,  аренда  зала...  На  первое  время  его
сбережений должно хватить, а потом... Не бесплатно же они будут играть,  в
самом деле!..
     - Хотите что-нибудь приобрести, сэр?
     Йон обнаружил, что он стоит у  самого  дорогого  в  Лондоне  магазина
аудиоаппаратуры,  принадлежащего  концерну  "Дионис".  В  дверях  магазина
торчал один из продавцов, вышедший покурить  перед  закрытием,  а  за  его
спиной   высились   стеллажи,   сверкающие   никелем,    металлизированной
пластмассой, огоньками индикаторов и сенсоров, и везде,  всюду  -  эмблема
концерна: улыбающийся курчавый юноша в пятнистой шкуре.  Дионис.  Техника,
достойная богов. Эвоэ, Дионис...
     Проигрыватели, способные сами подобрать пластинку  в  тон  настроению
владельца;  эквалайзеры,  варьирующие  звучание  любой  записи   в   любом
регистре,    учитывая    индивидуальные    вкусы    каждого     слушателя;
самонастраивающиеся  инструменты,  улавливающие  состояние  исполнителя  и
реализующие его скрытые желания;  колонки,  оценивающие  акустику  зала  с
точностью до...
     Йон подумал, что следующее поколение "Диониса" будет способно  вообще
исключить человека из процесса творчества, или  оставить  его,  как  некий
эмоциональный   блок,   приставку   -   не   оставляя   даже   возможности
самостоятельного выбора пластинки на полке...
     - Хотите сделать покупку,  сэр?  -  лениво  повторил  продавец,  гася
сигарету.
     - Хочу, - Йон шутовски поклонился, разводя руками, - но не могу. Пока
не могу.
     Придя домой, он первым делом позвонил Чарльзу Беркому. Засыпая,  Орфи
видел сверкающие стеллажи и улыбающегося юношу в пятнистой шкуре.


     Когда Йон вошел в кафе, Чарли уже ждал его, сидя за угловым  столиком
в обществе длинноволосых парней лет двадцати трех - двадцати пяти от роду.
     - Привет, Орфи! - заорал Чарли на весь кабачок.  -  Давай  сюда!  Это
Бенни Байт, ударник, я тебе о  нем  говорил  вчера,  а  это  Ник  Флетчер,
басист. Ребята, это наш шеф, Йон Орфи. Клавишник.
     Бенни и  Ник  смущенно  поднялись,  пожимая  руку  Йону.  Парни  явно
чувствовали себя не в своей тарелке, что никак  не  вязалось  с  привычным
обликом рок-музыкантов, каких Йон видел на концертах. Байт  даже  не  пил,
что служило поводом для неисчерпаемых шуточек Беркома.
     - Вокалист прийти не смог, но я с ним  уже  договорился,  -  деловито
заявил Чарльз.
     - Какой вокалист? - оторопело спросил Орфи.
     - Наш. Чистый инструментал сейчас не в моде. Это  знаменитости  пусть
играют, что хотят, а мы пока зависим от сборов, которых еще нет.
     -  Хорошо.  Хотя  я  полагал,  что  мы  будем   в   основном   играть
инструментальные вещи.
     - И непременно твоего сочинения.
     Йон покраснел, и Берком добродушно расхохотался.
     - Ладно, Орфи, не тушуйся! Клавишник ты классный,  и  пишешь,  вроде,
грамотно, ничего не скажешь. Дадим пару забойных шлягеров, для раскачки, а
там и тебя протащим. Глядишь,  и  пойдет...  Кстати,  вокалист  на  флейте
играет. Консу заканчивал, да не заладилось у него.
     Парни тихо переглядывались и в разговор не вмешивались.
     - Инструменты у ребят есть, у меня тоже, - продолжал меж тем Чарли. -
У тебя органчик вроде был?
     - Был. Стоит дома. Но, я думаю, рояль тоже понадобится.
     - Это не проблема. Зал я уже снял, в Саутгемптоне...
     - Сколько?
     - Ерунда. Пятьдесят фунтов в неделю.
     У Йона екнуло сердце, но он постарался не подать виду.
     - И что остается? - спросил он, откашлявшись.
     - Остается аппаратура, малый синт и кое-какие мелочи.  Тысяч  в  пять
уложимся.
     Орфи облегченно вздохнул. Такие деньги  у  него  были.  Даже  кое-что
должно было остаться.
     - Отлично. Значит, завтра с утра. Скажем, часов в десять.
     Чарли повернулся к молчащим музыкантам.
     - Слыхали, что  шеф  сказал?  Завтра  к  десяти  на  старом  месте  с
инструментами. И не опаздывать!..
     Бенни  и  Ник  синхронно  кивнули,  неловко  попрощались  с  Йоном  и
направились к выходу. Орфи заметил, как Бенни зацепился за стул и,  достав
из кармана очки в дешевой круглой оправе, нацепил их на свой длинный нос.
     - Слушай, Чарли, - спросил Йон, - а почему ты назвал меня шефом?
     - Для солидности. Я сказал ребятам, что ты нас  финансируешь.  Может,
они решили, что ты миллионер?
     - Ясно, - обреченно протянул Орфи.


     Зал был пустой и холодный. Половина  ламп  под  потолком  не  горела,
сквозь какие-то щели просачивался холодный ветер,  крутя  по  замызганному
полу  пыль,  конфетные  бумажки  и  окурки.  Правда,  сцена  имела  вполне
приличный вид.
     Ребята уже устанавливали аппаратуру. Оторвавшись на  несколько  минут
от этого занятия, они помогли Йону вкатить  на  сцену  его  видавший  виды
маленький электроорган. В углу, уткнувшись в газету, сидел  унылый  парень
неопределенного возраста  в  потертой  кожаной  куртке  с  многочисленными
"молниями", таких же вытертых джинсах и широкополой шляпе,  надвинутой  на
лоб. Парня звали Дэвид Тьюз, и он был вокалист.  Рядом  лежал  футляр  для
флейты, обшарпанный и заношенный, как и его хозяин.
     Вокалист вяло поздоровался с Орфи и снова спрятался в свою газету.
     Настройка заняла около двух часов, после чего Йон  раздал  музыкантам
ноты и уселся за электроорган. Рояль действительно стоял у самой стены, но
Орфи решил  отложить  его  на  потом.  Рядом  со  "Стейнвеем"  поблескивал
кнопками новенький синт, купленный Беркомом накануне.
     - И это все? - осведомился Чарли, пробежав глазами ноты. -  Тут  игры
на двадцать минут! И вокала нет.
     - А ты что, хочешь сразу целую программу?
     - Конечно! Я тут прихватил кое-что из недавних своих...  Со  словами,
кстати!
     - Ладно. Но начнем все же с меня.  Сам  говорил,  что  я  шеф,  терпи
теперь... А через пару дней я еще принесу, есть замысел... Начали!
     Йон уселся поудобнее и взял пробный аккорд. Инструмент звучал хорошо.
Орфи заиграл вступление.
     Через несколько  тактов  к  нему  присоединился  ударник.  Незаметно,
исподволь в мелодию вплелась гитара - все-таки Чарли был  мастером  своего
дела. Басист немного запоздал, но быстро сумел подстроиться.
     Вокалист оторвался от  своей  газеты  и  с  интересом  слушал.  Потом
расчехлил флейту, собрал  ее...  К  счастью,  ему  не  нужно  было  никуда
подключаться.
     ...Когда  затих  последний  вибрирующий  звук,  все  некоторое  время
молчали. Чарли отложил гитару, подошел к  Йону  и  задумчиво  ткнул  одним
пальцем в клавишу. Подумал - и ткнул еще раз.
     - Это настоящая вещь, - заявил он. - Я не знаю, поймут ли ее, но  это
- музыка.


     Они репетировали около двух месяцев. С каждым  разом  Йон  становился
все  требовательнее,  доводя  своих   коллег   до   бешенства,   заставляя
проигрывать куски снова и снова, изнуряя  всех  и  не  щадя  самого  себя.
Наконец музыка перестала рассыпаться на части, подобно карточному  домику.
Изредка Йон садился  за  рояль;  но  с  каждым  разом  все  реже  и  реже.
Акустический инструмент с трудом монтировался  в  электронное  звучание  -
впрочем, Тьюз неизменно  таскал  с  собой  флейту  и  вставлял  ее  робкое
придыхание во все паузы, несмотря на молчаливое неодобрение Чарли. Звук  у
Тьюза был шершавый, чуть надтреснутый, но на редкость выразительный.
     Теперь можно было выходить на публику.
     За  неделю  до  концерта  они  собственными  силами  привели  зал   в
относительный порядок,  за  что  практичный  Чарли  выторговал  у  хозяина
уменьшение арендной платы до сорока трех фунтов в неделю. Затем все тот же
вездесущий Чарли договорился со знакомым художником насчет афиш,  и  через
день реклама их группы замелькала на стенах Саутгемптона и даже кое-где  в
Сити. Правда, у Альберт-Холла афишу повесить  не  удалось,  потому  что  к
Чарли с грозным видом направился полицейский, и тому пришлось уносить ноги
от греха подальше.
     Накануне концерта Йон почти не спал. В девять часов он подскочил, как
ужаленный, и побежал в зал, хотя премьера была  назначена  на  пять  часов
вечера. Там он долго бродил между кресел, нервно курил - впервые за многие
годы - потом уселся в первый ряд и сам не заметил, как заснул...


     Они сидели в небольшой комнатке за сценой  и  ждали,  пока  соберется
публика. До начала выступления оставалось  пятнадцать  минут,  а  зал  был
заполнен едва ли наполовину.
     - Ничего, соберутся, - успокаивал всех Чарли. - А в  крайнем  случае,
для первого раза и пол-зала неплохо. Главное, чтобы им понравился концерт.
Тогда завтра будет аншлаг.
     Все же к началу выступления зал был  заполнен  почти  на  две  трети.
Дэвид вышел к микрофону и объявил  название  первой  вещи.  Йон  поудобнее
устроился за своим органом и весь ушел в игру. Он не видел зала, не  видел
слепящих прожекторов, не видел даже своих товарищей;  он  не  слышал,  что
объявлял Дэвид - он играл. И он чувствовал, что играет сейчас  лучше,  чем
когда бы то ни было. Да и остальные - тоже. Мрачная, экспрессивная  музыка
Чарли, с жестким ритмом, насыщенная до предела, подавляла зал,  заставляла
слушать, не давая возможности думать о постороннем. После последней  песни
Чарли  зал  взорвался  аплодисментами  -  это   было   больше,   чем   они
рассчитывали.
     Затем, после пятиминутного антракта, Тьюз  объявил  композицию  Орфи.
Йон был в ударе. Густой, сильный звук его  органа  заполнил  зал,  мелодия
струилась, лилась, постепенно нарастая,  поднималась  вверх;  изредка  она
словно срывалась, но затем снова выравнивалась, неуклонно стремясь  ввысь.
Йон закончил на самой высокой ноте, и