паук.
   Наконец он вышел на открытое пространство и направился к  находившемуся
уже недалеко от него водогрею. Скотт посмотрел на холодильник, и перед его
мысленным взором встала газета,  лежавшая  там,  наверху.  И  еще  раз  он
пережил приступ ярости, случившийся с ним во время  вторжения  в  его  дом
корреспондентов. Его поставили в туфли, которые были  ему  велики  уже  на
пять размеров, и Берг сказал:
   - Вот, дружище, ты как будто вспоминаешь то время, когда мог их носить.
   Потом его ставили рядом с Бет, Лу, рядом с висящим на двери  комплектом
его старой одежды. Потом он стоял рядом с развернутой рулеткой, а огромная
рука Хаммера, влезающая в кадр, показывала на отметку его роста. Потом его
осматривали нанятые газетой для  фотосъемок  врачи.  История  его  болезни
перекраивалась на потеху миллионам читателей, в то  время  как  он  каждый
день переживал душевные муки, метался ночью по постели и говорил себе, что
расторгнет подписанный с газетой контракт, независимо от  того,  нужны  ли
деньги или нет, возненавидит его Лу за этот поступок или нет.
   Но, как бы там ни было, контракт он не расторг.  И  получал  все  новые
предложения: о выступлениях по радио и на телевидении, на сцене и в ночных
клубах. Предложения о выступлении со статьями, приходившие от самых разных
журналов, исключая наиболее солидные, и от  бойких  газетенок  типа  "Глоб
пост".  Перед  его  домом  стали  собираться  толпы  зевак,  иногда   даже
выпрашивавших автограф. Религиозные фанатики зазывали его к себе, в личных
беседах с ним и по почте призывая принять их сомнительную веру.  Приходили
письма с непристойными  предложениями  от  разочаровавшихся  в  нормальных
половых связях женщин - и мужчин...


   Когда Скотт подошел к бетонной приступке, на нем не было лица. Какое-то
время он постоял, все еще  думая  о  прошлом.  Наконец  взгляд  его  опять
прояснился и устремился вперед. Скотт двинулся дальше, все время  помня  о
том, что, возможно, паук подкарауливает его наверху.
   Скотт медленно  забрался  на  надстройку,  держа  наготове  булавку,  и
оглядел внимательно свое ночное убежище. Там никого не было.
   Со вздохом облегчения он перекинул  через  край  надстройки  булавку  и
проследил, как она покатилась по бетонной поверхности  и,  столкнувшись  с
его кроватью, остановилась. После этого он спустился  вниз  за  пакетом  с
печеньем.
   За три раза он перенес все кусочки  печенья  в  кучку  рядом  со  своей
кроватью. Теперь Скотт сидел и  грыз  кусочек  печенья  размером  со  свой
кулак, мечтая о воде. Он не осмелился сходить к  водяному  насосу,  потому
что уже темнело и даже булавка не гарантировала полной безопасности.
   Закончив есть, Скотт надвинул на свою кровать крышку коробки и с  тихим
стоном откинулся на губку. Он все еще чувствовал дикую  усталость,  потому
что короткий сон в картонке почти совсем не прибавил ему сил.
   Вспомнив о своем календаре. Скотт  нащупал  руками  дощечку  и  кусочек
угля.  Небрежно  поставил  отметку.  В   темноте   он   мог   перечеркнуть
какую-нибудь другую отметку и внести путаницу в календарь. Но все это было
уже неважно. В календаре значились среда, четверг, пятница и суббота.
   А дальше уже ничего не будет.
   Лежа в темноте, Скотт дрожал. Как и смерть, его конец  было  невозможно
себе представить. Нет, его уход еще непостижимее. О смерти имелось хотя бы
какое-то  общее  представление;  она  была  частью  жизни,  хотя  и  самой
таинственной ее частью. Но с кем и когда случалось вот такое, как  с  ним,
уменьшение до полного исчезновения.
   Он повернулся на бок и подложил под голову руку. Если бы он мог хоть  с
кем-нибудь поделиться своими переживаниями. Если бы  только  с  ним  рядом
была Лу и он мог бы смотреть на нее, касаться ее. И даже если  бы  она  не
догадывалась о его присутствии, ему все равно было бы много легче.  Но  он
был одинок.
   Скотт опять вспомнил о газетных сплетнях по поводу его недуга, вспомнил
и  то,  как  ему  было  противно  участвовать  в  организованном   газетой
отвратительном спектакле и как, придя от всего этого в  дикую  ярость,  он
патологически возненавидел всю свою исковерканную жизнь. И в своей  ярости
он дошел до того, что однажды сорвался в город, влетел к редактору газеты,
прорычал ему в лицо, что контракт разорван,  и,  слабея  от  душившей  его
ненависти, выбежал на улицу.



42 ДЮЙМА

   В двух милях от Болдуина с сухим, как ружейный выстрел, хлопком лопнула
шина.
   Охнув  от  неожиданности,  Скотт  вцепился  руками   в   руль.   "Форд"
накренился, и за ним потянулся широкий след от лопнувшей  шины.  Отчаянным
усилием  Скотт  резко  завернул  машину  вправо,  оставив   позади   слева
ограничительный барьер, который едва не протаранил  своим  "фордом".  Руль
ходил ходуном, и Скотт стал прижиматься к обочине.
   Проехав еще сто пятьдесят метров, он затормозил и  выключил  зажигание.
Побелевшие и дрожащие от напряжения руки, сжатые так, словно  он  все  еще
держал ими руль, упали Скотту на колени.  Какое-то  время  он  сидел  так,
сверля свирепым взглядом дорогу и не говоря ни слова.
   Неожиданно он разразился бранью.
   - Ах ты, сукин сын. - От приступа ярости  по  спине  у  него  пробежала
дрожь.
   - Давай еще, - произнес он уже вполне спокойно, но  голос  его  все  же
выдавал готовый вырваться наружу взрыв бешенства. -  Давай  еще.  Так  ее.
Говорю же. Давай еще, ну же. - Он клацнул зубами.
   - Мало одной шины, - глухо проговорил Скотт сквозь сжатые зубы. -  Чтоб
заглох этот генератор. Вдребезги этот  радиатор.  Чтоб  ее  разнесло,  эту
чертову машину! - выплеснулась на ветровое стекло бушующая ярость.
   С закрытыми глазами,  в  полном  изнеможении  он  откинулся  на  спинку
сиденья.
   Через несколько минут Скотт поднял дверную ручку и толкнул  дверцу.  На
него налетел холодный ветер. Подняв ворот куртки,  он  вытащил  из  машины
ноги и сполз с сиденья.
   Он упал на гравий лицом вниз, успев,  однако,  выставить  вперед  руки.
Чертыхаясь, быстро встал и что было силы бросил через дорогу камень.  "Вот
пошла невезуха. Не удивлюсь,  если  камень  влетит  в  стекло  проезжающей
машины да засветит какой-нибудь пожилой  даме  в  глаз,  -  в  раздражении
подумал он. - Эта чертова невезуха!"
   Скотт  стоял,  весь  дрожа,  и  глядел  на  свою   машину,   безнадежно
завалившуюся на спущенную шину. "Здорово, - подумал он, - просто  здорово.
Как я, черт возьми, смогу заменить ее?" Скотт нервно  заскрежетал  зубами.
Он был не в силах теперь сделать даже этого. Ну и,  разумеется,  Терри  не
смогла сегодня присмотреть за детьми, значит, Лу осталась  дома.  Все  как
назло.
   Озноб пробрал его, несмотря на то что он был в куртке. Было холодно.
   "И это майским-то вечером холодно. И  в  этом  не  везет.  Даже  погода
против меня, - Скотт закрыл глаза. - Мне пора в психушку!"
   Нет, не может же он так просто стоять здесь. Надо пойти и  позвонить  в
ремонтную службу.
   Скотт не двигался, пристально вглядываясь  в  дорогу.  "Ну,  позвоню  я
туда, - думал он, - приедет механик, заговорит со мной, посмотрит на  меня
и узнает; и будет исподтишка глазеть на меня, а то и открыто  -  как  Берг
вечно таращится - тупо, вызывающе, будто хочет сказать:  "Господи  Иисусе,
да ты же уродец".
   А потом механик будет  болтать  с  ним,  задавать  вопросы,  высказывая
снисходительное дружелюбие, как здоровый человек перед уродом.
   Скотт медленно сглотнул. Даже ярость  он  перенес  бы  легче,  чем  это
надругательство над собственным духом. По крайней мере,  ярость  была  для
него борьбой, движением вперед против  чего-то.  Унизительный  разговор  с
механиком стал бы  полным  поражением,  которое  придавило  бы  его  своей
тяжестью.
   Скотт устало выдохнул. Да, но  как  еще  выбраться  отсюда?  Он  должен
непременно добраться до дома. При любых других обстоятельствах он  мог  бы
позвонить Марти; но в данном случае ему было как-то неловко  обращаться  к
брату за помощью.
   Скотт засунул руку в карманы куртки  и  побрел  по  посыпанной  гравием
обочине дороги.
   "Плевать мне на это, - твердил он сам себе, - плевать мне на то, что  я
_подписал_ контракт. Я  устал  изображать  из  себя  подопытного  кролика,
которым потчуют миллион читателей".
   В своей одежде, бывшей  впору  разве  что  маленькому  мальчику,  Скотт
упорно шел вперед, все ускоряя шаг.
   Его осветили лучи фар, и он, не останавливаясь, отошел  еще  дальше  от
дороги. Скотт, разумеется, и не собирался просить подвезти его до города.
   Темная громадина проехала мимо него. Затем раздалось  громкое  шуршание
шин по асфальту, и, подняв глаза, Скотт увидел,  что  машина  затормозила.
Его губы напряглись. "Я  предпочитаю  пройтись".  Одними  губами  он  стал
произносить эти слова, репетируя свой ответ на предложение подвезти его.
   Дверца распахнулась, и из машины высунулась голова в фетровой шляпе.
   - Один идешь, паренек? - спросил мужчина сиплым голосом. Говорил он, не
вынимая изо рта выкуренную наполовину сигару.
   Медленно, нехотя  Скотт  подошел  к  машине.  Да,  в  общем,  все  было
нормально. Мужчина принял его за  мальчика.  Этого  и  следовало  ожидать.
Разве не было такого, что однажды его отказались  пропустить  на  вечерний
сеанс в кино из-за того, что с ним  не  было  никого  из  взрослых?  Разве
однажды в баре его не заставили показать  удостоверение  личности,  прежде
чем подали спиртное?
   - Один идешь, парнишка? - еще раз спросил мужчина.
   - Да вот, иду домой, - ответил Скотт.
   -  И  далеко  тебе?  -  Голос  мужчины  был  не  грубый,  но  чуть-чуть
хрипловатый. Скотт увидел, что незнакомец закивал головой, явно сочувствуя
ему.
   - Да вот, до ближайшего города, -  сказал  Скотт.  -  Вы  не  могли  бы
подвезти меня, мистер? - спросил он уже совсем тонким, детским голоском.
   - Конечно, малыш, конечно, - ответил мужчина. - Полезай ко мне,  и  bon
voyage [счастливого пути (фр.)] тебе и моему старичку "плимуту"  пятьдесят
пятого года. - Его голова исчезла в кабине так быстро и ловко, как  голова
напуганной черепахи, ищущей спасения под панцирем.
   - Спасибо, мистер.
   Скотт понимал, что для него играть  по-настоящему  роль  мальчика  было
чем-то вроде самоистязания. Он стоял рядом с машиной, пока грузный мужчина
не уселся, кряхтя и ерзая, за руль. Затем и сам Скотт юркнул на сиденье.
   - Вот ты здесь сиди так, малыш... Осторожно!
   Скотт  подскочил,  почувствовав  под  собой  толстую  руку  незнакомца.
Мужчина убрал ее с сиденья,  поднес  к  своему  лицу  и  проговорил,  тихо
посмеиваясь:
   - Ты  повредил  мне  правую  конечность,  малыш.  Отдавил  пальцы.  Что
скажешь?
   Когда Скотт  снова  сел,  на  лице  его  появилась  нервная,  натянутая
улыбочка. В машине густо пахло виски и дымом сигар,  и  он  начал  кашлять
себе в кулак.
   - Поднять якоря, бродячее племя, -  весело  объявил  мужчина.  Тихонько
ударив  рукой  по  переключателю  скоростей,  послал  его   вниз:   машина
вздрогнула и покатила по шоссе.
   - Fermez la porte [закрой дверцу (фр.)], малыш,  fermez  эту  проклятую
porte.
   - Уже закрыл, - ответил Скотт.
   Мужчина бросил на него восхищенный взгляд.
   - Ты  понимаешь  по-французски,  малыш.  Замечательный  мальчик,  такой
воспитанный, образованный. Ваше здоровье, сэр.
   Скотт едва заметно улыбнулся своим мыслям. Ему тоже хотелось опьянеть и
расслабиться. Но он целый вечер пил в  темном  закутке  бара,  пил,  чтобы
напиться, и ни капли не опьянел.
   - Ты  живешь  в  этой  гнилой  местности,  дружище?  -  поинтересовался
неугомонный незнакомец и принялся похлопывать себя по груди.
   - В ближайшем городе, - ответил Скотт.
   - В ближайшем городе, бегущем навстречу огнями, - произнес мужчина, все
еще похлопывая себя по  груди.  -  В  близлежащей  деревушке,  в  соседнем
селении Хамлет - Хамлет. А, Гамлет. Быть или не быть, вот  в  чем  -  черт
возьми, созвучная пара! Все королевство тому, кто мне  отыщет  пару  -  на
ночь, - и он рыгнул, издав звук, похожий на протяжное рычание леопарда.
   - Выключите осветитель приборной доски, - сказал Скотт, надеясь на  то,
что опьяневший  мужчина  вспомнит  о  руле  и  возьмется  за  него  своими
непослушными руками.
   Мужчина бросил на него изумленный взгляд.
   - Гениальный мальчик.  Аналитический  ум.  Боже,  я  влюбился  в  этого
гениального мальчика, - и  в  машине,  пропахшей  плесенью  и  затхлостью,
раздалось дребезжащее "хи-хи". - Mon Dieu! [Мой бог! (фр.)]
   Скотт напрягся всем телом, увидев, что сосед его наклонился к приборной
доске и перестал следить  за  дорогой.  А  мужчина  с  силой  загнал  свою
электрическую зажигалку, в розетку  для  подзарядки  и  выпрямился,  задев
Скотта плечом.
   - Так ты живешь в ближайшем городе, mon cher [мой друг (фр.)], - сказал
он. - Это... потрясающая новость. - И он еще раз рыгнул, опять издав звук,
похожий на рычанье леопарда. - Вот  пообедал  со  стариной  Винсеном.  Эх,
старина Винсен. - И опять из его глотки вырвался какой-то  странный  звук,
который мог означать начало как приступа веселья, так и приступа удушья. -
Старина Венсен, - грустно произнес здоровяк.
   Зарядившись, зажигалка щелкнула, и мужчина вырвал ее из розетки.  Скотт
краем глаза взглянул на соседа, пока тот раскуривал потухшую сигару.
   Широкие поля фетровой шляпы прикрывали пышную  шевелюру.  Раскалившаяся
добела спираль зажигалки осветила лицо  мужчины,  и  Скотт  увидел  густые
брови,  нависшие  над  блестящими  в  темноте  глазами,   нос   с   широко
раздувающимися ноздрями и толстые губы. Это было лицо озорного  мальчишки,
таращащегося на мир своими удивленными глазенками.
   Клубы дыма раскурившейся сигары окутали лицо.
   - Очень смышленый парнишка, черт возьми, - сказал  мужчина.  Он  пронес
руку мимо углубления в приборной доске, и зажигалка с глухим стуком  упала
на пол. - Руки-крюки, - пробурчал мужчина и нагнулся,  чтобы  поднять  ее.
Машину начало дико бросать из стороны в сторону.
   - Я подниму ее, - бросил Скотт. - Осторожно!
   Мужчина выровнял машину  и  похлопал  Скотта  по  голове  своей  мягкой
ладонью. Потом едва слышно произнес:
   - В высшей степени добродетельный паренек.
   - Я всегда говорил, - и  он,  хрюкнув,  опустил  стекло  и  харкнул  на
дорогу. Забыв, что именно он всегда говорил, мужчина спросил сквозь икоту:
- Ты живешь где-то неподалеку?
   - В ближайшем городе, - ответил Скотт.
   - Винсен - вот был друг, говорю тебе,  -  сказал  мужчина  печально.  -
Друг.  В  самом  истинном  смысле  этого  истинно  славного  слова.  Друг,
помощник, компаньон, товарищ.
   Скотт бросил взгляд назад, на промелькнувшую за окном автостанцию. Судя
по виду, она была закрыта. Он подумал, что лучше ему доехать до Фрипорта и
связаться по телефону с кем-нибудь.
   - Он напирал на то, - продолжал мужчина, - что нужно когда-то надеть на
себя власяницу семейной жизни.  -  Он  повернул  голову  к  Скотту.  -  Ты
понимаешь меня, малыш? Боже, благослови его наивность, ты понимаешь?
   Скотт сглотнул и ответил:
   - Да, понимаю.
   Мужчина выпустил изо рта целый клуб дыма. Скотт закашлялся.
   - И что, был мужиком, а стал, понимаешь, каким-то деградантом,  лакеем,
рабом,  настоящим  роботом.  Ну  и,  короче,  увидел  я  потерянную  душу,
какого-то сморчка. - Мужчина тупо уставился на Скотта. - Понимаешь, что  я
хочу сказать, малыш? Понимаешь?
   Скотт посмотрел в окно. "Я устал, - подумал он. - Я хочу лечь  спать  и
забыть, кто я и что со мной происходит. Я просто хочу лечь спать".
   - Ты живешь где-то здесь? - спросил мужчина.
   - В ближайшем городе.
   - Точно так.
   На мгновенье мужчина замолчал, потом его опять прорвало:
   - Женщины. Вот из-за кого жизнь мужчины  начинает  отдавать  душком.  -
Рыгнул и снова: - Да поразит их всех сифилис. -  Он  взглянул  на  Скотта.
Машина тем временем уже неслась  прямо  на  дерево.  -  И  дружище  Винсен
навсегда потерян для мужского племени. Проглочен зыбучими песками...
   - Мы врежемся в дерево.
   Мужчина повернул голову.
   - Понял. Ложимся на курс, кэп. Все опять в порядке. Идем туда, где друг
- это...
   Он опять уставился на Скотта, склонив  голову  набок,  как  покупатель,
придирчиво осматривающий товар.
   - Тебе... - поджав губы, сказал он, пытаясь угадать возраст  Скотта.  -
Тебе двенадцать. Первый ученик?
   У Скотта першило в горле от дыма сигары.
   - Первый, - ответил он. - Осторожно!
   Мужчина выровнял машину и, перестав смеяться, рыгнул.
   - Неиспорченный возраст. Время еще  не  загубленных  надежд.  Вот  так,
дружище. - Его мощная рука упала Скотту на ногу и сжала ее. -  Двенадцать,
двенадцать лет. Опять стать двенадцатилетним - вот было бы здорово.
   Скотт вытащил свою ногу из тисков. Мужчина еще раз сдавил  ее  и  затем
опять взялся рукой за руль.
   - Эх... так-так. Еще раз впервые переспать... - Губы его  скривились  в
презрительной гримасе. - Ну, это как первый раз станцевать рок или  первый
раз на чем-нибудь проехаться.
   - Я могу выйти в...  -  начало  было  Скотт,  увидев  впереди  открытую
бензоколонку.
   - Но эти женщины, они такие склочные, - убежденно  сказал  мужчина,  на
котором был мятый темный костюм. - Настолько склочные, что  доймут  самого
спокойного. - И он опять уставился на Скотта заплывшими жиром глазками.  -
Ты-то будешь жениться, дружище?
   "Если бы я за эти дни не разучился смеяться, - подумал Скотт,  -  я  бы
сейчас захохотал".
   - Нет, - ответил он. - Послушайте, можно мне выйти...
   - Мудрое, благородное решение, - сказал здоровяк. -  Слышу  достойного,
приличного человека. Эти  _женщины_.  -  Он  уставился  широко  раскрытыми
глазами в лобовое стекло. -  Чтоб  их  всех  поразил  рак.  Они  разрушают
исподтишка, бьют без промаха,  они...  О,  пророк,  скажи  всю  правду,  -
ужасные создания. - Мужчина посмотрел на Скотта. - Эй, мальчик,  -  сказал
он, смеясь, рыгая и икая одновременно.
   - Мистер, я выйду здесь.
   - Я повезу тебя во Фрипорт, мой мальчик, - сказал мужчина. -  Нас  ждет
Фрипорт! Страна веселья и  неожиданных  утех!  Аркадия  местных  хлыщей  и
прощелыг. - Мужчина  посмотрел  на  Скотта  в  упор.  -  Тебе  девчонки-то
нравятся, дружище?
   Вопрос застал Скотта врасплох. Все это время он не придавал  серьезного
значения пьяному монологу соседа. Но этот вопрос произвел  на  него  такое
сильное  впечатление,  что,  когда  он  взглянул  на  мужчину,  тот  вдруг
показался ему еще крупнее.
   - Но я живу не во Фрипорте, - сказал Скотт. - Я...
   - Он р-робок! - и хриплое хихиканье здоровяка вдруг перешло в  рычание:
- О робкая юность, любовь моя. - Его рука  опять  легла  Скотту  на  ногу.
Скотт поднял взгляд на мужчину, и лицо его вытянулось. В  нос  ему  ударял
густой запах виски и дым сигары. Кончик сигары то разгорался, то  потухал,
разгорался и потухал.
   - Я выхожу здесь, - сказал Скотт.
   - Ладно тебе, паренек, - сказал здоровяк, следя одновременно за дорогой
и за Скоттом. - Ночь еще юна. Правда, время детское:  едва  перевалило  за
девять. И потом, - продолжал он сладким голосом, - у меня  в  холодильнике
ждет тебя аж целый килограмм мороженого. Не порция какая-то, а...
   - Пожалуйста, выпустите меня здесь. - Через  штанину  Скотт  чувствовал
горячую руку мужчины. Он попытался отодвинуть от него ногу, но  ничего  из
этого не вышло. Сердце от испуга забилось часто-часто.
   - Ну, успокойся, дружище, -  сказал  мужчина.  -  Мороженое,  торт  под
веселую похабщину, - что еще могут ожидать от вечера два странника, как мы
с тобой? А?
   Рука мужчины сжала ногу Скотта так, что тому стало не по себе.
   - А! - вскрикнул Скотт, морщась от боли. - Уберите свою руку! - добавил
он уже более низким голосом.
   Мужчина  переменился  в  лице,  услышав  в  голосе  Скотта  раздражение
взрослого человека и решимость дать отпор.
   - Остановите, пожалуйста, машину, - произнес Скотт гневно. - Осторожно!
   Мужчина резко отвернул машину от обочины.
   - Не волнуйся, малыш, - ска