рию своей жизни. В полумраке спальни она  терпеливо
внимала его рассказу, как и прежде, тараща свои голубые стеклянные глаза и
сладострастно поджимая свои безжизненные  губки,  как  бы  в  предвкушении
несбыточного поцелуя.
   Поздно вечером он уложил куклу на кровати и вытянулся рядом с ней.  Она
тут же заснула. Скотт повернул ее на бок, и  голубые  глазки,  со  щелчком
открывшись, уставились на него.
   - Спи, - прошептал  он,  обвив  вокруг  нее  руку  и  прижавшись  к  ее
прохладной, как бы гипсовой ноге.  Бедро  куклы  больно  упиралось  ему  в
живот. И Скотт перевернул ее на другой бок  и,  снова  прижавшись  к  ней,
обнял за талию.
   В полночь он вскочил как ужаленный и непонимающим взглядом уставился на
чью-то гладкую голую  спину,  лежащую  рядом  с  ним,  на  желтые  волосы,
завязанные в хвостик красной ленточкой. Сердце его готово было  выпрыгнуть
из груди.
   - Кто ты? - шепотом спросил Скотт и, не дождавшись  ответа,  дотронулся
до твердого холодного тела. Вспомнил.
   Рыдания сотрясли его грудь. "Почему ты не настоящая?" - спрашивал он, а
соседка безучастно молчала. Скотт зарылся лицом в ее мягкие льняные волосы
и, крепко сжав ее в объятиях, вскоре уснул.


   Сидя на холодном песке, он бессмысленно глядел на руку куклы,  торчащую
из громадной картонной коробки. Это она навеяла на него воспоминания.
   Скотт моргнул и огляделся. Как давно все это было? Уже и не  вспомнить.
Много важнее знать, как долго он тут грезил. Но как узнать это? Луч  света
все еще пробивается через окно.
   Он опять заморгал и огляделся.
   Больше нельзя сидеть в бездействии. Если начнет темнеть, ему уже ни  за
что... И мысли смешались.
   Вот, вот _оно_ - каких еще искать доказательств? Достаточно  того,  что
он не смог закончить эту мысль. В темноте ему ни за что не убить паука,  у
него не будет ни единого шанса на победу. Вот о чем он думал. Но почему же
рассудок не смог завершить мысль? Да потому, что она вселяла в него  ужас.
Почему же тогда он не уходит? А к чему? Ему надо  все  обдумать,  во  всем
разобраться. Пусть будет так.  Держа  копье  в  побелевших  от  напряжения
руках, Скотт поджал губы.
   Так или иначе, паук стал для  него  неким  символом:  символом  чего-то
ненавистного, с чем ему никогда уже не смириться. А поскольку он  обречен,
то почему бы ему не попробовать сразиться с этим _чем-то_?
   Нет, все не так просто. В этом есть еще что-то. Возможно, неверие в то,
что завтра он исчезнет.  Но  разве  не  так  же  думают  о  смерти?  Какой
нормальный человек будет думать всерьез о смерти? Нормальный? А что значит
"нормальный"? И Скотт закрыл глаза.
   Чуть позже он торопливо встал, и в виски ему ударила кровь.  Завтрашнее
исчезновение не имеет к этому никакого отношения, а если и  имеет,  то  он
закроет на это глаза. Он живет настоящим моментом. И  в  настоящий  момент
решает, что если и умрет, то только вместе  с  пауком.  На  этом  Скотт  и
порешил, пресытившись раздумьями.
   Очнувшись от задумчивости,  он  почувствовал,  что  идет  по  песку  на
деревянных от усталости и напряжения ногах. "Куда ты идешь? - пронеслось в
голове. Ответ был только один: "Иду на паука и..."
   Скотт застыл на месте. Шуршание  сандалий  по  песку  затихло.  "И  что
дальше?"
   Скотт  вздрогнул.  Что  он  может  сделать?  С  чем  он  выйдет  против
семиногого гигантского паука, который больше его в  четыре  раза?  На  что
годится его маленькая булавка?
   Не шевелясь, он глядел на безмолвную, будто вымершую пустыню. Ему нужен
четкий план действий, и чем быстрее, тем лучше. Опять хочется пить. Нельзя
терять ни секунды.
   "Хорошо, - подумал Скотт, пытаясь совладать с подкрадывающимся страхом.
- Хорошо, посмотри на паука как на крупного хищного зверя,  которого  надо
убить. Что делают охотники, когда хотят убить такого зверя?"
   Ответ пришел почти мгновенно: "Западня. Паук свалится в нее и..."
   Булавка! Булавка, торчащая, как длинный острый кол!
   Сняв с плеча лассо, он схватил копье и быстро начал разрывать им песок,
как лопатой.
   Через сорок пять минут западня была готова.
   Обливаясь потом, подрагивая от напряжения,  Скотт  стоял  на  дне  ямы,
глядя на ее отвесные стены. Если  бы  не  нитка,  он  сам  оказался  бы  в
западне. Немного отдохнув, он закрепил копье, чуть наклонив  его,  острием
вверх, утоптал влажный песок вокруг него и, выбравшись наверх,  стоял  там
некоторое время и смотрел вниз.
   Почему-то сразу же на него навалились сомнения. А вдруг не выйдет? Что,
если паук взбежит по песку так же легко, как по твердой стене? А что, если
он не наколется на булавку? Или выпрыгнет  раньше,  чем  коснется  острия?
Тогда Скотт окажется безоружным. Может, лучше,  как  тогда  в  картонке  -
держать копье самому и ждать, пока паук, прыгнув, напорется на  него  всем
своим весом? Нет, сейчас так не получится, уже поздно - он слишком мал,  и
удар опрокинет его. А эти ужасные ощущения, когда  громадная  черная  лапа
царапала его? Он не сможет устоять. А зачем стоять здесь?
   Ответа не было. И еще одно. Чем накрыть западню, когда паук окажется  в
ней? Может, просто засыпать его песком? Нет, это будет очень долго.
   Скотт искал и наконец нашел и оттащил к яме подходящий  кусок  картона.
Его ширины было достаточно, чтобы закрыть западню.
   Вот так-то. Он заманит сюда паука и, когда тот  напорется  на  булавку,
надвинет картон на яму и будет сидеть на нем, пока не убедиться в том, что
гадина сдохла.
   Скотт облизнул губы.
   Другого способа нет.
   Он постоял несколько минут, успокаивая дыхание. И, хотя еще  чувствовал
усталость и тяжело дышал, пошел, озираясь, по пустыне.  Скотт  знал,  что,
задержись он на минутку, решимость оставит его.
   Паук, должно быть, в паутине.  Вот  где  его  можно  найти.  Скотт  шел
осторожно, размеренным шагом, тревожно оглядываясь по сторонам.  Казалось,
холодный камень лежит у него в желудке.
   Он беззащитен без булавки. Что, если паук отрежет его от западни? Резко
выдохнув, Скотт попытался прогнать неприятное  ощущение  в  животе.  "Нет,
нет, - отчаянно возразил он сам себе, - я не допущу этого".
   Снова  раздался  звук  оседавшего  дома.  Скотт,  поначалу   вздрогнув,
прибавил шагу. Тело его было нервно напряжено.
   Темнело. Он уходил все дальше и дальше в пески  от  света  в  окне.  От
судорожного, как  бы  испуганного  дыхания  грудь  вздрагивала.  Это  были
повадки "черной вдовы", - от природы хитрая и  скрытная,  она  плела  свою
паутину только в темных глухих углах.
   А Скотт все шел в густеющий с каждым шагом мрак.
   Вот она. Висит высоко на своей паутине, дрожа яйцом  тела,  похожим  на
черную жемчужину, вцепившись ногами в невидимую нить.
   В  горле  застрял  комок  -  хотелось  сглотнуть,  но  горло   казалось
деревянным. Он почти задыхался,  глядя  на  огромного  паука.  Было  ясно,
почему этой гадины целый день не было видно:  обмотанный  липкими  нитями,
под неподвижной громадой паука висел полуобглоданный таракан. Скотту стало
дурно, его чуть не стошнило. Закрыв глаза и почти захлебываясь, он глубоко
вздохнул. Сладковато пахло трупом - смертью.
   Глаза  резко  открылись.  Паук  не  двигался,  его  тело  свисало,  как
сверкающий черный плод с молочно-белой лозы.
   Вздрагивая, Скотт смотрел  на  гадину.  У  него  не  хватало  храбрости
приблизиться к ней, но, даже если бы хватило, он  не  стал  бы  подходить,
чтобы мерзкая тварь не оплела его паутиной, как таракана.
   Что же ему делать? Внезапно пробудившийся инстинкт потребовал, чтобы он
исчез так же незаметно,  как  и  появился.  Поддавшись  увещеваниям  этого
голоса, Скотт отступил на несколько ярдов.
   Нет. Он _должен_ сделать это. В этом нет смысла, этому  нет  оснований,
это безумно, но он все равно должен. Скотт  присел  и,  безумно  глядя  на
громадного паука, бессознательно поглаживал руками песок.
   Руки  инстинктивно  отдернулись  от  чего-то  твердого.  Вскрикнув,  он
дернулся, чуть не завалившись на спину. Глаза нервно перебежали от гадины:
"Не услышала ли эта тварь его крика?" - к тому, на  что  наткнулась  рука.
Это был небольшой камень.
   Скотт поднял его и оценивающе подбросил на руке.
   Желудок  превратился  в  узел  нервов,  грудь  тяжело   поднималась   и
опускалась. Взгляд застыл на раздутом теле паука.
   Стиснув зубы, Скотт встал и, найдя камень побольше,  положил  обе  свои
находки перед собой на песок.  Неожиданно  далеко,  за  пустыней,  взревел
масляный обогреватель.  Втянув  голову  в  плечи,  он  зажал  руками  уши,
спасаясь от грохота. Песок  дрожал.  Вверху,  на  стене,  паук,  казалось,
шевельнулся, но это было всего лишь легкое подрагивание паутины.
   Когда обогреватель, щелкнув, отключился, Скотт поднял камень и, секунду
поколебавшись, кинул его в паука. Но  промахнулся.  Камень,  пролетев  над
круглым  телом,  только  порвал  паутину.  Ее   обрывки   задрожали,   как
раздуваемые ветром занавески. Паук пошевелился и снова замер.
   "Ты еще в безопасности, - кричал рассудок, -  ты  еще  в  безопасности.
Бога ради, беги отсюда".
   Напрягая мышцы, Скотт швырнул в гадину второй камень. Снова промах.  Но
в этот раз камень застрял в  паутине  и,  увлекая  ее  своим  весом  вниз,
потянул за собой и паука. Черная тень медленно сползла по невидимой  нити;
ноги дернулись и опять замерли.
   Всхлипывая и ругаясь,  Скотт  схватил  третий  камень  и  швырнул  его.
Пролетев по дуге, тот ударился о блестящую спину паука и отскочил.
   Гадина подпрыгнула. Казалось, что она повисла в воздухе, но  в  тот  же
миг тварь была снова  на  паутине  и  рванулась  вниз,  раскачиваясь,  как
громадное падающее яйцо. До смерти напуганный,  в  безумной  ярости  Скотт
швырнул в паука еще два камня. Они попали в паутину, один увеличил  дырку,
другой прорвал вторую.
   - Иди сюда! - пронзительно закричал Скотт. - Иди сюда, чертова гадина!
   Паук, скользя вниз по нитке, дрожал всем телом и  цеплялся  за  паутину
ногами. Еще  один  крик  замер  в  горле  Скотта,  и,  втянув  воздух,  он
развернулся и бросился через пески.
   Через десять ярдов Скотт суетливо оглянулся: паук уже летел за  ним  по
песку чернильным пятном. Внезапный ужас  охватил  беглеца.  Ноги  казались
ватными. "Я падаю".
   Но это было не так. Раскрыв рот, Скотт все еще тяжело бежал, беспокойно
ища взглядом западню, но ее не было. Может,  дальше?  Он  оглянулся:  паук
настигал его.
   Скотт отвернулся. "Не смотри!" - пронеслось в голове. В боку  закололо.
Сандалии глухо стучали по песку. Глаза напряженно искали западню.
   Не удержавшись, он снова оглянулся. Тварь была еще  ближе.  Дрожа  всем
телом на толстых ногах, она бежала по песку почти  боком,  ее  взгляд  был
прикован к жертве. Скотт летел сквозь тени и свет, безумно раскрыв глаза.
   Где же западня?
   Он, наверное, пробежал мимо  нее,  -  недалеко  впереди  уже  виднелись
жестянки из-под краски. Нет, это невозможно! Так тщательно все  рассчитать
и вдруг опростоволоситься! Скотт мельком глянул назад. Еще ближе: утопая в
песке, трясясь и подпрыгивая, перебирая  ногами,  ужасная  черная  гадина,
размером больше лошади, неслась за ним.
   Ему нужно вернуться назад. И он по широкой дуге рванулся назад, моля  о
том, чтобы паук не срезал по прямой. Песок  мешал  все  больше  и  больше,
сандалии вязли и, выдираясь из песка, издавали какой-то сосущий звук.
   Скотт снова  оглянулся.  Паук  не  срезал  угол,  но  стал  еще  ближе.
Слышалось  дикое  скрябанье  ног  гадины  по  песку.   Она   приближалась:
двенадцать ярдов, одиннадцать, десять...
   На бегу Скотт подпрыгнул, пытаясь разглядеть западню. Но не увидел ее и
только тяжело рухнул на  песок.  Отчаянный  визг  задрожал  в  его  горле.
"Неужели все закончится вот так? А, вот она! Вперед, направо!"
   Изменив  направление,  Скотт  бросился  к  насыпи  на   краю   ловушки.
Гигантского паука отделяло от него уже девять ярдов.
   Яма росла на глазах. Скотт прибавил из последних сил,  стиснув  зубы  и
руками отталкиваясь от воздуха. Резко затормозил на  краю  и  развернулся.
Это был роковой момент: надо было стоять так,  пока  паук  не  приблизится
почти вплотную.
   Смертельно  испуганный.  Скотт  стоял,   глядя,   как   черная   гадина
надвигается на него, становясь все выше и  мощнее.  Он  увидел  ее  черные
глаза, острые клещи челюстей, волоски на ногах и  громадное  тело,  -  все
ближе и ближе. Скотт вздрогнул. "Нет, не сейчас!  Еще  не  время!"  Гадина
почти нависла над ним, заслонив собой весь мир, и встала на дыбы, готовясь
обрушиться на жертву.
   "Вот оно!"
   С огромным усилием Скотт отпрыгнул в сторону, а паук рухнул в западню.
   Страшный, пронзительный визг,  похожий  на  рыканье  распоровшей  брюхо
лошади, почти парализовал Скотта. И только инстинкт заставил его вскочить,
схватить обломок картона и надвинуть его на яму. Визг продолжался, и вдруг
Скотт поймал себя на том, что  тоже  визжит.  Задвигая  яму  картоном,  он
увидел  огромное  черное  тело,  бьющееся  в  судорогах,   толстые   ноги,
цепляющиеся за стенки западни и взметающие столбы пыли.
   Скотт бросился на картон и сразу же почувствовал тяжелые удары и толчки
рвущейся  наружу  гадины.  Кровь  стыла  в  жилах,  а  он  наваливался  на
подскакивающий картон, ожидая, когда тварь сдохнет.
   - Я сделал это, - раздался победный крик, - я сделал это!
   Вдруг Скотт перестал дышать. Картонка поднималась.
   Ужас  холодными  тисками  сжал  сердце.  Обломок  картона   поднимался,
заставляя его тело скользить.
   Когда черная нога, как ожившая ветка дерева, высунулась  наружу.  Скотт
закричал, соскальзывая по гладкой крышке как раз к ней.
   Инстинкт подбросил его на ноги, и, когда обломок картона  от  яростного
удара  подлетел  вверх,  Скотт  добавил  к  силе  этого  удара   свою   и,
оттолкнувшись, пролетел высоко над громадной ногой.
   Он упал мешком рядом с лассо и закрутился  на  четвереньках,  с  ужасом
глядя на западню, из  которой  уже  выбиралась  гадина,  волоча  за  собой
вонзившуюся в нее булавку.
   Сотрясая тело, пробегали волны ужаса. Руки что-то схватили, и, с трудом
поднявшись на ноги, Скотт попятился назад.
   - Нет, - едва слышно бормотал он, - нет, нет, нет.
   Тварь уже совсем вылезла из западни и неуклюже двигалась на него. Копье
еще торчало из ее тела. Вдруг она  подпрыгнула,  упала  и  завертелась  на
песке, пытаясь выдернуть булавку.
   "_Делай_ же что-нибудь!" - орал рассудок. А Скотт  ошеломленно  смотрел
на вздрагивающего паука.
   Вдруг он понял, что в руке у него  острый  крюк,  и  в  ту  же  секунду
бросился бежать, разматывая на бегу нитку. А тварь  все  еще  металась  из
стороны в сторону, оставляя на песке грязные пятна крови.
   Наконец, освободившись от копья, она бросилась в погоню.
   Скотт вращал нитку длиной в  шесть  футов,  и  крюк,  блестящим  серпом
разрезая воздух, проносился над головой.
   Гадина приближалась.
   Острие крюка вошло в ее яйцеобразное тело, как иголка в дыню. И,  снова
завизжав, тварь отпрянула,  а  он  стал  бегать  вокруг  громадной  щепки,
обматывая вокруг нее нитку. Гадина опять кинулась на него, и крюк вонзился
еще глубже. Скотт бросился наутек.
   Она чуть не схватила его. И, прежде чем нитка,  натянувшись,  отбросила
ее назад, черная нога зацепила его плечо, пытаясь утащить  за  собой.  Ему
пришлось упасть, чтобы освободиться.
   Скотт встал. Ноги дрожали, волосы закрывали глаза, а лицо было в грязи.
   Гадина, царапая песок ногами, клацая челюстями, пыталась  достать  его.
Но крюк удерживал ее. Мерзкий визг вонзался ножом в разум Скотта.
   Он не мог выносить этого - и понесся по  песку,  а  тварь  преследовала
его, как могла - прыгая и волоча за собой щепку.
   Скотт подбежал к скользкому от паучьей крови  копью  и,  стиснув  зубы,
чтоб не стошнило, швырнув на него несколько пригоршней песка, схватил его.
И тут же бросился обратно, к пауку, прижимая оружие к бедру, выставив  его
острием вперед.
   Паук прыгнул,  и  Скотт  ткнул  его  копьем,  которое  пронзило  черную
скорлупу - брызнула кровь. Паук прыгнул опять - еще укол, еще кровь. Снова
и снова бросался паук вперед - снова и снова  протыкал  его  Скотт.  Кровь
лилась мутными потоками, и наконец  на  черном  теле  не  осталось  живого
места.
   Гадина уже не визжала. Она медленно, дрожа, отползала  назад  на  своих
ослабевших ногах. Скотт решил добить ее. Он мог  бы  уйти  и  оставить  ее
подыхать здесь  медленно  и  мучительно.  Но  фантастически  возникшая  из
какой-то туманной, давно забытой нравственности причина - он жалел паука -
заставляла покончить  со  страданиями  дрожащей  твари.  Скотт  решительно
шагнул навстречу пауку, который, собрав последние силы, прыгнул.
   Копье пронзило черное тело, и оно, яростно вздрагивая, тяжело свалилось
на песок. Источавшие яд челюсти клацали в нескольких дюймах от Скотта.
   Гадина умерла и теперь безжизненной грудой лежала на пропитанном кровью
песке.
   Он попятился  и,  не  помня  себя,  повалился  на  песок.  В  ушах  его
раздавался медленный, скрежещущий звук скребущихся ног паука  -  мертвого,
теперь уже мертвого.


   Скотт слабо пошевелился, медленно вытянул руки, сжал в  кулаках  песок.
Застонав, перевернулся на спину, открыл глаза.
   "Что это - сон?" Полежав с минуту, он, кряхтя, сел.
   "Нет, не сон". В нескольких ярдах громадным мертвым валуном,  разбросав
в разные стороны неподвижные ноги, похожие на балки,  лежало  черное  тело
паука, - мертвая тишина висела над ним.
   Была уже почти ночь. И до полной темноты нужно было спуститься.  Устало
дыша, Скотт поднялся на ноги и подошел к пауку. Становилось дурно от  вида
окровавленной туши, но ему нужен был крюк.
   Когда крюк был извлечен, Скотт побрел, пошатываясь, по пустыне,  волоча
его за собой так, чтобы песок очистил блестящую поверхность от крови.
   Ну вот, дело сделано. И ночи ужаса теперь позади. И он может спать безо
всяких крышек, свободно и мирно.  Усталая  улыбка  тронула  его  застывшее
лицо. Да, игра стоила свеч. И, кажется, он выиграл ее.
   С края скалы Скотт выбрасывал  крюк,  пока  наконец  не  вонзил  его  в
дерево. Затем медленно, тяжело забрался на подлокотник и, втащив за  собой
нитку, пошел по нему. Еще длинный спуск  впереди.  Он  улыбнулся.  Ничего.
Дело сделано.
   Когда он, раскачиваясь на  нитке,  спускался  к  нижнему  креслу,  крюк
сломался.
   Какой-то миг  Скотт  камнем  падал  вниз,  медленно  переворачиваясь  в
воздухе, отчаянно болтая руками и ногами. Потрясенный  неожиданностью,  он
не мог издать ни звука. Голова  его  отключилась  -  только  одно  чувство
владело им: полное, ошеломленное изумление.
   Ударившись о вышитую цветами подушечку, его тело подпрыгнуло  и,  снова
шлепнувшись на нее, спокойно вытянулось.
   Немного погодя Скотт встал и ощупал тело. Он ничего не понимал: "Прежде
чем упасть, я пролетел не одну сотню футов; как же я остался жив?  Как  не
разбился?"
   Скотт долго стоял, беспрестанно ощупывая себя, и никак не мог  поверить
в то, что все кости были целы и он лишь слегка ушибся.
   Потом до него дошло: его вес. Он раньше этого не понимал и думал,  что,
упав, расшибется так же, как расшибся бы нормальный человек  с  нормальным
весом. Он ошибался, хотя ему  давно  следовало  бы  понять  это.  Ведь  не
разбивается же муравей, упав с любой высоты, а спокойно бежит себе дальше.
   Озадаченно покачав головой, Скотт взял один  из  самых  больших  кусков
хлеба и оттащил его к губке. Затем, напившись из лужи в  шланге,  забрался
на губку и приступил к ужину.
   В эту ночь он спал в полном покое.



15

   Вдруг  проснувшись,  он  с  криком  вскочил.  Солнечный   свет   ковром
расстилался по цементному  полу;  громовые  шаги  доносились  со  ступенек
лестницы. У него перехватило  дыхание.  Заслоняя  свет,  в  погреб  входил
великан.
   Скотт бросился через прогибавшуюся  под  ногами  губку  к  краю  и,  не
заметив его, кувыркнулся вниз. Великан остановился и  посмотрел  вокруг  -
его голова п