ощь
рассчитывать не стоит.
   Холодный ветер обдувал Скотта. За озером лаяла  собака.  Скотт  опустил
глаза и стал смотреть на свои раскачивающиеся маятником ноги.
   Теперь неоткуда ждать денег.  Семьдесят  долларов  в  банке,  сто  -  в
бумажнике. Что делать, когда кончатся эти деньги?
   Скотт  представил,  как   опять   сидит   в   редакции   газеты.   Берг
фотографирует, Лу строит глазки всем  подряд,  Хаммер  задает  бесконечные
вопросы. В голове у него знаменами замелькали газетные  заголовки.  Меньше
двухлетнего ребенка! Ест, сидя на высоком  стуле!  Носит  детскую  одежду!
Живет в коробке из-под сапог! Сексуальные способности без изменений!
   Скотт быстро закрыл глаза. Если бы у него была  акромикрия.  Тогда,  по
крайней мере, его оставило бы мужское желание, которое росло с каждым днем
и уже сейчас казалось сильнее, чем до болезни.  Иначе  и  не  могло  быть,
потому что уже слишком давно не было освобождения от семени. Он больше  не
мог находиться рядом с Лу.  Желание  жгло,  и  с  каждым  днем  его  пламя
разгоралось все сильнее, обрекая Скотта на неописуемо  ужасные  мучения  и
обостряя все страдания.
   Скотт не мог разговаривать об этом с Лу. В ту ночь, когда  она  сделала
ему  недвусмысленное  предложение,  он  почувствовал  себя  едва   ли   не
оскорбленным, понимая, что для него на сексуальной близости  с  нормальной
женщиной поставлен крест.

   Смеюсь над гомиком!
   Смеюсь я до упаду!

   Вжав голову в плечи. Скотт поежился на скамейке. Щурясь в  темноту,  он
разглядел неподалеку от себя три темных силуэта. Тонкие голоса  подростков
выводили песню.

   Жизнь моя - блуждание в потемках.
   Я заблудился, только что родившись.

   "Юнцы, - подумал Скотт, - поют, растут и принимают это как должное". Он
с черной завистью смотрел на них.
   - Эй, да я вижу, там малыш какой-то, - сказал один из юнцов.
   Поначалу Скотт не понял, что  речь  идет  о  нем.  А  когда  понял,  от
волнения жестко сжал губы.
   - Интересно, чего он там делает?
   - Можа, он...
   Остальное Скотт не расслышал, но по взрыву гогота догадался о том,  что
было сказано шепотом. Не без труда он сполз со скамейки и двинулся обратно
к асфальтовой дорожке.
   - Эй, да он уходит, - сказал один из ребят.
   - Может, повеселимся немножко? - предложил второй.
   Скотт сильно испугался, но гордость не позволила ему броситься наутек и
он продолжал идти ровным шагом. Сзади шаги юнцов участились.
   - Эй, куда идешь, малыш? - спросил один из них. - Ишь,  раскочегарился,
как на пожар.
   Все трое прыснули со смеху. Скотт дрогнул и  ускорил  шаг.  Парни  тоже
прибавили шагу.
   - Похоже, мы малому не нравимся, - сказал один.
   - Ну, это нехорошо, - добавил второй.
   Для Скотта это была погоня. Он чувствовал, что внутри  у  него  вот-вот
что-то оборвется. Броситься бежать? Нет, только не от троих  юнцов.  Каким
бы маленьким он ни был, улепетывать от троих юнцов  -  это  не  для  него.
Ступив  на  склон,  который  вел  к  асфальтовой  дорожке,  Скотт   быстро
оглянулся. Парни нагоняли его. Он видел огоньки  их  сигарет,  похожие  на
подрагивающих в воздухе светлячков.
   Скотт еще не дошел до дорожки, когда парни догнали  его.  Один  из  них
схватил его за руку и потянул назад.
   - Отпусти, - процедил Скотт.
   - Эй, малыш, куда идешь? - спросил державший его за руку парень.  Голос
у него был нахальный, с потугой на фамильярность.
   - Я иду домой, - ответил Скотт.
   На вид парню было лет пятнадцать-шестнадцать. На голове у  него  сидела
бейсбольная кепка. Его пальцы крепко вцепились  в  руку.  Скотту  не  было
нужды смотреть на лицо парня, он почти угадывал его -  худое,  неприятное,
прыщавое; из угла маленького, почти безгубого рта свисала сигарета.
   - Малыш говорит, что идет домой, - сообщил парень.
   - Неужто? - переспросил другой.
   - Ого-го, - протянул третий, - это что-то.
   Скотт попытался пройти, растолкав парней, но  тот,  что  был  в  кепке,
оттащил его назад в кружок.
   - Малыш, ты лучше этого не делай, - сказал он.
   - Нам не нравятся шустрые малыши, правда, ребя?
   - Не-а, не нравятся. Да он такой неопытный. Нам такие не нравятся.
   - Отпустите меня, - проговорил Скотт, и его неприятно поразила дрожь  в
собственном голосе.
   Парень в кепке отпустил его руку, но крут не разомкнулся.
   - Познакомься с моими приятелями, - сказал тот же парень. Лица  его  не
было видно. В мерцании огонька сигареты Скотт увидел лишь бледную щеку  да
блестящие глаза. К нему наклонилась черная, сливающаяся с темнотой фигура.
   - Это Тони. Скажи ему "здрасте".
   - Мне надо домой, - сказал Скотт, подавшись вперед.
   Парень толкнул его назад.
   - Э, да ты непонятливый,  малыш.  Ребя,  малыш  плохо  понимает,  -  он
старался говорить ласково, тоном правого.
   - Малыш, ты че, не понимаешь? - спросил другой парень. -  Это  забавно,
а? Малышу надо бы быть попонятливее.
   - Ты дурак забавный. А теперь...
   - Эге-ге. Малыш считает нас дураками  забавными,  -  вступил  парень  в
кепке. - Слышите, ребя? Нас! - заигрывание исчезло из его голоса.
   - Покажем ему, как мы любим забавляться.
   Скотт почувствовал холод внизу живота. Не в состоянии  побороть  страх,
он окинул взглядом парней.
   -  Послушайте,  меня  ждет  мама,  -  сказал  он,  вздрогнув  от  звука
собственного голоса.
   - Хо-хо-хо, - протянул парень в кепке. - Мама  ждет.  Бог  ты  мой,  во
досада, а, ребя?
   - Я сейчас расплачусь, - сказал другой. - Ой, мамочки, ой, я уже плачу.
- И он злобно захихикал.
   Третий парень заржал и игриво ткнул своего дружка кулаком в плечо.
   - Живешь недалеко, малыш? - спросил  парень  в  кепке  и  выпустил  дым
Скотту прямо в лицо. Тот  закашлялся.  -  Эге,  да  малыш  кха-кхакает,  -
произнес парень, пытаясь передразнить Скотта, - задыхается и  кхакает.  Во
досада-то.
   Скотт попытался еще раз протиснуться через парней, но его  уже  грубее,
чем в первый раз, опять отпихнули назад.
   - Не делай этого, - предупредил парень в кепке. Его  голос  опять  стал
добрым и дружелюбным.
   - Нам вовсе не хочется обижать тебя, малыш, правда, ребя?
   - Не-а, конечно, нам не хочется, - поддержал другой.
   - Эй, давайте посмотрим, нет ли у него каких деньжат при себе? - сказал
третий.
   Скотт почувствовал сильное напряжение внутри от  соединения  возросшего
гнева  и  детского  страха.  Гнев  доставлял   ему   теперь   еще   больше
неприятностей, чем прежде. Из-за своей болезни он стал меньше и слабее,  и
поэтому у него не было сил излить этот гнев.
   - Да-а, - произнес парень в кепке. -  Ага.  А  у  тебя  есть  шуршащие,
малыш?
   - Нет,  -  ответил  Скотт  раздраженно.  И  ахнул,  потому  что  парень
неожиданно ударил его по руке.
   - Не говори со мной так, малыш. Не люблю шустрых.
   Страх опять стал сильнее гнева. Скотт понял, что ему  надо  вести  себя
иначе, чтобы выпутаться из этой ситуации.
   - У меня нет никаких денег. - Шея у него начала затекать от того,  что,
глядя на парней, он все время стоял с задранной головой. - Мне мама  денег
не дает.
   Парень в кепке повернулся к своим дружкам.
   - Малыш говорит, что мама ему совсем денег не дает.
   - Подлая сука! - выругался другой.
   - Да я ее по дешевке... - сказал  третий,  резко  задвигав  взад-вперед
бедрами.
   Парни громко рассмеялись.
   - Эй, слышь, малыш, - сказал парень в кепке, - скажи своей мамаше,  что
Тони ее по дешевке того-самого.
   - По дешевке? Это... бесплатно, - сказал Тони, и его веселость потонула
в приступе неожиданной похоти. - Эй, малыш, у нее большие трусы?
   Их хриплый гогот замолк, потому что Скотт кинулся между двоими из  них.
Но парень в кепке опять схватил  его  за  руку  и,  резко  развернув,  дал
пощечину и прорычал:
   - Говорил же - не делать этого.
   - С-сукин... - закричал от  злобы  Скотт,  сплевывая  кровь.  Последнее
слово захлебнулось в рыке, с которым Скотт ткнул парня в живот.
   - Гад, - завопил в ярости тот и  ударил  Скотта  по  лицу  кулаком.  От
острой боли в голове Скотт завопил и отлетел на  двух  других  парней.  Из
носа у него темной струей потекла кровь.
   - Держи его! - проревел парень в кепке, и его дружки схватили Скотта за
руки.
   - Бить меня в брюхо, ах ты, сукин сын. Да я...
   Он, видимо, еще не знал, как бы ему расквитаться со строптивой жертвой.
Затем, придумав что-то, парень издал довольный хриплый смешок и вытащил из
кармана брюк коробок спичек.
   - Поставлю-ка я тебе горячую отметину. Понравится это?
   - Отпустите! - Скотт яростно вырывался из рук парней. Он шмыгал  носом,
чтобы кровь не стекала ему на губы. - Прошу же! - И голос его сорвался  на
визг.
   В темноте вспыхнула спичка, и Скотт  увидел  лицо  парня.  Оно  было  в
точности таким, каким он представлял его себе.
   Парень наклонился еще ближе.
   - Эй, - вдруг сказал он изумленно. - Эге. - И  на  лице  его  появилась
кривая ухмылка. - Да это не малыш, - произнес он, вглядываясь в искаженное
гримасой лицо Скотта. - Знаете, кто это?
   - Че ты там бормочешь? - спросил один из его дружков.
   - Это же тот мужик! Который уменьшается!
   - Что? - не сумев сдержать  удивления,  одновременно  спросили  Тони  и
третий парень.
   - Гляньте на него, гляньте, ради Бога!
   - Черт возьми, отпустите, или я вас потом всех посажу, - бушевал Скотт,
пытаясь скрыть приступ отчаяния.
   - Заткнись, - приказал парень в кепке. На лице у него  опять  появилась
ухмылка.
   - Э-э, не видите, что ли? Это же...
   Спичка погасла, и он зажег еще одну и  поднес  ее  так  близко  к  лицу
Скотта, что тот почувствовал жар ее пламени.
   - Ну, видите теперь? Видите?
   - Да-а... - Оба дружка парня в кепке, раскрыв рты,  ошарашенно  глядели
на Скотта.
   - Да, это он. Я видел его по телику.
   - И он еще пытался изображать из себя малолетку,  -  сказал  парень.  -
Уродец, сукин сын, - добавил он сквозь зубы.
   Скотт онемел. Гнев сменился отчаянием. Они узнали его  и  теперь  могут
разболтать об этом всем. Скотт судорожно дышал, обмякнув. Парень  в  кепке
бросил на землю спичку и дал ему подзатыльник. "Ух". Голова  Скотта  упала
на грудь.
   - Так ты, значит, врешь, уродец, - сказал парень,  тонко  и  напряженно
засмеявшись. - Уродец - вот как тебя зовут. Что ты там говоришь, уродец?
   - Что тебе надо? - спросил Скотт, задыхаясь.
   - Что мы хотим? - передразнил его парень. - Уродец спрашивает,  что  мы
хотим?
   И парни засмеялись.
   - Эй, - сказал третий, - давайте-ка стащим с него  штаны  и  посмотрим,
все ли у него там уменьшилось.
   Скотт, как неустрашимый карлик, рванулся из рук державших  его  парней.
Тот, что в кепке, отвесил ему еще  одну  пощечину.  Щека  запылала,  перед
глазами поплыли темные круги.
   - Уродец не  понимает,  -  сказал  парень  и  учащенно  задышал  сквозь
стиснутые зубы. - Он у нас глупый уродец.
   Страх ножом полоснул Скотта  по  сердцу.  Он  понял,  что  этих  парней
бессмысленно уговаривать. Они лютой ненавистью  ненавидели  окружающий  их
мир и умели выразить это лишь насилием.
   - Если вам нужны мои деньги, возьмите, - быстро сказал  Скотт,  пытаясь
выиграть время.
   - Клянусь твоей сморщенной задницей, мы их возьмем, - с ухмылкой сказал
парень и рассмеялся собственной  шутке.  -  Эге,  вот  так-то,  хорошо.  -
Веселость опять исчезла из его голоса, и он  добавил  холодно:  -  Держите
его. Я вытащу бумажник.
   В темноте Скотт напрягся всем телом. А  парень  в  кепке  тем  временем
обходил одного из своих дружков.
   - У-у! - завопил один из  парней,  которого  Скотт  неожиданно  саданул
носком ботинка по голени. Руки, державшие левую руку Скотта, упали.
   - У-у! - заорал вслед за первым второй парень  и  тоже  отпустил  руку.
Скотт бросился в темноту, сердце его тяжелым молотом стучало по ребрам.
   - Хватай его! - крикнул парень  в  кепке,  и  Скотт  еще  быстрее  стал
перебирать своими маленькими ножками, взбираясь по крутому склону.
   - Ублюдок! - выкрикнул один из парней и бросился в погоню.
   От  быстрого  бега  Скотт  начал  задыхаться.  Подбежав  к  асфальтовой
дорожке, он зацепился за ее край и, яростно  молотя  воздух  руками,  едва
успевая перебирать ногами, полетел вперед.  Наконец  ему  удалось  поймать
равновесие, и он снова бросился бежать. В боку страшно кололо.  За  спиной
раздавался быстрый топот башмаков парней по бетону.
   - Лу, - простонал Скотт на бегу, жадно глотая ртом воздух.
   Впереди, метрах в ста шестидесяти от себя, он увидел свой дом. И  вдруг
понял, что бежать туда ему никак нельзя, потому что парни узнают,  где  он
живет - где живет уменьшающийся человек.
   Стиснув зубы, Скотт резко свернул в темную  аллею.  Он  вытянул  вперед
руки, думая, что сможет открыть  ближайшую  дверь  и,  не  останавливаясь,
хлопнуть ею, чтобы парни подумали, что он скрылся  за  ней.  Но  этот  дом
стоял слишком близко к его дому. И,  задыхаясь,  Скотт  продолжал  бежать.
Было слышно, что парни уже вылетели на аллею и их  башмаки  заскрипели  по
гравию. Скотт обежал заднюю часть дома и бросился через двор.
   Впереди был забор. Душа Скотта от страха ушла в пятки. Но  остановиться
было уже невозможно, и, на всей скорости подпрыгнув вверх, Скотт  отчаянно
вцепился руками в верхний край забора. Стал карабкаться вверх, соскользнул
вниз, и снова - вверх.
   - Поймал!
   Чья-то сильная рука грубо схватила его за правую ступню, и от страха  у
Скотта в висках застучали молоточки. Он резко повернулся и увидел, что его
тащит вниз парень в кепке.
   В горле застрял безумный крик. Дернув  ногой,  Скотт  заехал  ею  парню
прямо  в  лицо.  Тот  с  криком  отпустил  его  и,  закрыв  руками   лицо,
пошатываясь, стал отходить от забора. Перебирая по доскам носками ботинок,
Скотт перелез через забор и спрыгнул на землю уже с другой стороны.
   Острая колючая боль пронзила лодыжку. Но Скотт не мог  останавливаться.
Подскочив  со  стоном,  он,  прихрамывая,  бросился  наутек.  За   забором
раздавались голоса двоих парней, подбежавших к своему приятелю.
   Морщась от боли, Скотт побежал по изрытой площадке на  соседнюю  улицу,
где обнаружил открытой крышку погреба.
   Скользя и прыгая по высоким  ступенькам,  он  на  ходу  развернулся  и,
потянув на себя тяжелую крышку, закрыл ее. Она упала Скотту  на  голову  и
отбросила  его  на  холодный  цементный  пол.  Скатываясь  вниз  по   двум
оставшимся ступенькам, Скотт  попытался  уцепиться  за  ручку  крышки,  но
ничего из этого не вышло, и он упал на грязный пол.
   Сгорбившись, Скотт сидел на  первой  ступеньке,  переводя  дыхание.  Он
чувствовал  через  брюки,  что  ступенька  холодная  и  влажная,   но   от
головокружения и слабости не мог встать.
   Он никак не мог отдышаться, и его слабая грудь вздрагивала  при  каждом
вздохе. Воздух обжигал горло. Резь в боку была  такой  острой,  будто  под
ребра ему загнали отточенный кинжал. Голова вздрагивала от  боли.  Во  рту
все пылало и болело. По губам все еще текла кровь.  Мышцы  ног  от  холода
свело судорогой. Обливаясь холодным потом, Скотт сидел и дрожал.
   Вдруг он заплакал. И то был не плач, не рыдания  отчаявшегося  мужчины.
Скотт был похож на мальчика, маленького  мальчика,  сидящего  в  холодном,
сыром, темном погребе, плачущего от боли, испуга и от  того,  что  потерял
всякую  надежду  на  спасение.  Измученный,   он   сидел   в   незнакомом,
неприветливом погребе.
   Позже,  когда  опасность  миновала,  Скотт,   промерзнув   до   костей,
прихрамывая, поплелся домой.
   Напуганная, измученная его долгим отсутствием Лу уложила его спать. Она
все спрашивала, что же произошло, но Скотт молчал. В ответ он только  тряс
головой. Лицо  его  ничего  не  выражало.  Маленькая  головка  шуршала  по
подушке, медленно двигаясь из стороны в сторону, - и  так,  казалось,  без
конца.



10

   Пробуждение принесло с собой мучительное воспоминание о всех болях.
   Пересохшее горло саднило так, будто было одной  большой  ноющей  раной.
Когда Скотт глотал, его лицо искажала гримаса боли.  Тихо  постанывая,  он
перевернулся на бок.  Разодранный  висок  лег  на  ручку  отвертки,  и  от
пронзившей его острой боли Скотт проснулся.
   Чуть  приподнялся,  но  тут  же  с  тяжелым  вздохом  откинулся  назад,
почувствовал жгучую боль в растянутых мышцах спины.  Он  лежал,  глядя  на
покрытые пылью внутренности водогрея, и думал: "Уже  четверг,  и  осталось
три дня".
   Правая нога подрагивала. Колено распухло. Скотт попробовал согнуть ногу
и вздрогнул от парализующей боли, сменившей ноющее  болезненное  ощущение.
На  мгновение  замер,  ожидая,  когда  боль  спадет.  Затем  ощупал  лицо,
поглаживая пальцами шрамы и царапины с запекшейся на них кровью.
   Наконец он со стоном резко поднялся на ноги и, дрожа всем телом, оперся
руками о черную стену. Как же это его так угораздило  всего  за  несколько
дней? За все три месяца, проведенные в погребе, с ним ничего подобного  не
случалось. Может, виной всему его рост? Может, чем меньше  он  становится,
тем больше опасностей его подстерегает?
   Скотт медленно перелез  через  барьерчик  и  прошел  по  металлическому
выступу к ножке водогрея. Там он  сбил  ногой  вниз  несколько  оставшихся
крошек печенья и затем медленно,  осторожно  слез  по  ножке  водогрея  на
цементную приступку. Здесь его задержал приступ головокружения.  "Четверг,
четверг". Язык едва ворочался в пересохшем рту. Очень хотелось пить.
   Скотт слез с приступки и заглянул  в  наперсток.  Пусто.  А  вся  вода,
пролившаяся на пол, либо высохла, либо просочилась в маленькие  дырочки  в
полу. Скотт уныло глядел в темную пасть наперстка. Все это  означало,  что
ему придется бесконечно долго спускаться к другому наперстку, стоящему под
баком с водой. Он печально вздохнул и, волоча ноги  по  полу,  поплелся  к
линейке.
   Три седьмых дюйма.
   Флегматично, так, словно все шло по плану и грудь не  сдавил  внезапный
порыв отвращения, Скотт оттолкнул от себя линейку, и она со  стуком  упала
на пол. Ему стало тошно от всех этих измерений.
   Он направился к огромной пещере, в которой,  дребезжа,  пыхтел  водяной
насос. Вдруг остановился,  вспомнив  о  булавке.  Ищущий  взгляд  медленно
двигался по полу. Булавки не было. Скотт подошел к губке  и  заглянул  под
нее. Затем под крышку коробки. Нет,  как  провалилась.  Вероятно,  великан
невзначай откинул булавку куда-то или она вошла по самую головку в подошву
одного из его гаргантюанских тапок.
   Взгляд Скотта переместился на высокую, как дом, картонку,  стоящую  под
топливным баком. До нее, казалось, были целые мили. Скотт отвернулся. Нет,
не пойдет он туда за другой булавкой. "Мне все равно, это  уже  не  важно,
будь что будет", - подумал он и снова двинулся к водяному насосу.
   Скотт пришел к выводу, что был еще один уровень, ниже того, на  котором
человек либо смеется, либо ломается; что была еще одна ступенька вниз -  к
полному  безразличию.  Он  дошел  до  этого  уровня.  Ни  о  чем  уже   не
беспокоился.  Все,  что  выходило   за   рамки   простых   физиологических
потребностей, уже его не интересовало.
   Проходя под гигантскими ножками дерева с одеждой,  Скотт  посмотрел  на
верх скалы. "Интересно, - думал он, - паук  там  или  нет?  Возможно,  эта
гадина вцепилась своими семью ногами в паутину и спит там  или  дожевывает
убитого жука... Я сам мог оказаться на месте этого  жука".  И,  вздрогнув,
Скотт начал озираться. Он никогда не  сможет  смириться  с  существованием
паука, каким бы подавленным ни был его дух. Это  было  просто  невозможно.
Ужас и отвращение к гадине слишком глубоко пустили корни  в  его  душе.  И
лучше всего вообще не думать обо всем этом. Лучше не  думать  о  том,  что
сегодня паук уже будет ростом с него, с телом,  как  три  его  тела,  и  с
ногами, длинными и черными, толщиной с его ноги.
   Скотт подошел к краю обрыва и посмотрел вниз, в огромный каньон-пещеру.
Стоит ли игра свеч? Может быть, лучше вообще забыть про  воду?  Пересохшим
горлом было больно глотать. Нет,