мою  голову,  пока  наши  губы  не  соприкоснулись.  Она  была  стройна  и
податлива, как тростник, который растет перед храмом Хатор на  краю  пруда
Джибы. Кто такая Санту, откуда она пришла -  не  знаю.  Но  знаю:  женщины
прекраснее не было на земле! И что за женщина!
     - Она обняла меня руками за шею и потянула вперед. Я  осмотрелся.  Мы
стояли в ущелье между  двумя  большими  скалами.  Скалы  мягкого  зеленого
цвета, как зелень драконьего стекла. За нами  зеленая  дымка.  Перед  нами
ущелье уходит на небольшое расстояние. Сквозь него я увидел огромную  гору
в виде пирамиды, вздымающуюся высоко,  высоко  в  небо  цвета  хризопраза.
Мягкое сияние пульсировало из-за горы во все стороны, а  прямо  перед  ней
плыл большой шар зеленого огня. Девушка потянула меня к отверстию. Мы  шли
медленно, рука об руку. И тут я понял: Уорд, я  был  в  том  самом  месте,
которое изображалось на картине в комнате драконьего стекла!
     Мы вышли из ущелья и оказались в  саду.  Сады  многоколонного  Ирама,
затерянные в пустыне,  потому  что  были  слишком  прекрасны,  могли  быть
такими. Странные огромные деревья, ветви  которых  похожи  на  перья;  они
сияют огнями, как перья, одевающие танцовщиц Индры. Странные  цветы  росли
вдоль нашей тропы, они светились, как  светящиеся  черви,  размещенные  на
радужном  мосту  Асгарда.  Ветер  вздыхал  среди  крылатых   деревьев,   и
разноцветные тени проплывали мимо  их  стволов.  Я  слышал  девичий  смех,
мужской голос что-то пел.
     - Мы продолжали идти. Однажды в саду послышался низкий вой, и девушка
бросилась передо мной, расставив руки. Вой прекратился, и мы пошли дальше.
Гора приближалась. Я увидел, как другой  большой  зеленый  шар  выполз  из
розовых всплесков справа от горы. Еще один входил в это сияние  слева.  За
ним тянулся странный туманный след. Туман состоял из  множества  маленьких
звездочек. И все было погружено в мягкий зеленый свет - так все  выглядело
бы, если бы вы жили в светлом изумруде.
     - Мы повернули и пошли по другой тропке. Она поднялась  на  небольшой
холм, на холме стоял маленький дом. Он был как будто  из  слоновой  кости.
Очень старый маленький дом. Больше всего  похож  на  джайнские  пагоды  на
Брамапутре. Стены светились, они  были  полны  внутреннего  огня.  Девушка
коснулась стены, и часть ее  скользнула  в  сторону.  Мы  вошли,  и  стена
закрылась за нами.
     - Комната была полна  шепчущим  желтым  светом.  Я  говорю  шепчущим,
потому что именно так я его ощущал. Свет  был  мягким  и  живым.  Лестница
слоновой кости вела в комнату наверху. Девушка повела меня к ней. Никто из
нас не сказал ни слова. На мне лежало какое-то зачарованное молчание. Я не
мог говорить. Мне казалось, что  и  говорить  нечего.  Я  чувствовал  себя
свободно и легко - как будто вернулся домой. Я поднялся в комнату наверху.
Там было темно, только полоска зеленого света пробивалась в длинное  узкое
окно. В него я увидел гору и луны. На полу слоновой  кости  подставка  для
головы и несколько шелковых покрывал. Я вдруг страшно захотел спать,  упал
на пол и заснул.
     - Когда я проснулся, девушка с васильковыми глазами лежала  рядом  со
мной. Она еще спала. Я видел, как раскрылись ее глаза.  Она  улыбнулась  и
притянула меня к себе...
     - Не знаю почему, но в голове у  меня  возникло  имя.  Я  воскликнул:
"Санту!" Она снова улыбнулась, и я понял, что назвал ее имя. Мне казалось,
что я знаю ее нескончаемые века. Я встал и подошел к  окну.  Посмотрел  на
гору. На ее груди виднелись две луны. И тут я увидел на склоне горы город.
Такой город можно увидеть во сне или в мираже. Весь цвета слоновой кости и
зелени, сверкающей синевы и алого цвета. Я  видел  на  его  улицах  людей.
Слышался звон золотых колокольчиков.
     - Я повернулся к девушке.  Они  сидела,  обхватив  руками  колени,  и
смотрела на меня. Быстрая и поглощающая, пришла любовь.  Она  встала...  я
обнял ее...
     - Много раз луны огибали гору, и за ними тянулась  звездная  туманная
дымка. Никого, кроме Санту, я  не  видел;  никто  не  проходил  мимо  нас.
Деревья кормили нас своими плодами, и в них была сама сущность жизни.  Да,
плоды дерева Жизни, что росло в саду Эдема, должны были походить на  плоды
этих деревьев. Пили мы зеленую воду, что  сверкала  меж  зеленых  огней  и
имела вкус вина, которое  Озирис  дает  голодным  душам  в  Аменти,  чтобы
подкрепить их. Купались в бассейнах резного камня, полных  водой,  желтой,
как янтарь. А чаще всего бродили по садам. Там много удивительного в  этих
садах. Много неземного. Там нет ни дня, ни ночи. Только зеленый свет вечно
кружащихся лун. Мы никогда  не  разговаривали  друг  с  другом.  Не  знаю,
почему. Всегда казалось, что сказать нечего.
     - Потом Санту начала петь мне. Песни у нее  были  странные.  Не  могу
сказать, о чем они. Но у меня в  мозгу  возникали  картины.  Я  видел  как
Рак-Чудотворец сотворял свои сады  и  заполнял  их  вещами  прекрасными  и
вещами - злыми. Видел, как он воздвигает гору,  и  знал,  что  это  Лалил;
видел, как он делает семь лун и разжигает огонь - огонь жизни. Видел,  как
он строит город, и видел, как мужчины и  женщины  приходят  в  этот  город
через множество врат.
     - Санту пела - и я знал, что звездный туман,  скользящий  за  лунами,
это души людей, которых Рак хочет возродить. Она  пела,  и  я  видел,  как
многие века иду  по  городу  Рака  рядом  с  Санту.  Песня  плакала,  и  я
чувствовал себя одной из звездочек в тумане. Песня плакала, и я видел, как
одна из звездочек вырывалась из тумана, бежала, уходила через  неизмеримое
зеленое пространство...
     - Рядом с нами стоял  человек.  Он  был  очень  высок.  Лицо  у  него
одновременно жестокое и доброе, мрачное, как у Сатаны, и  веселое,  как  у
Аполлона. Он взглянул на нас, и глаза у него были желтые,  как  лютики,  и
такие мудрые, такие мудрые! Уорд,  это  было  лицо  над  горой  в  комнате
драконьего стекла! Эти глаза смотрели на меня  с  лица  Ву-Синга!  Человек
улыбнулся... и исчез!
     - Я схватил Санту за руку и побежал. Мне вдруг показалось, что с меня
достаточно этих призрачных садов Рака, что я хочу вернуться в свой мир. Но
не без Санту Я пытался вспомнить дорогу к ущелью. Я чувствовал, что именно
там дорога назад. Мы бежали. Сзади издалека донесся вой. Санту закричала -
но я чувствовал, что боится она не за себя. За меня. Ни одно  существо  из
этого мира  не  могло  ей  повредить:  она  сама  часть  этого  мира.  Вой
становился все ближе. Я повернулся.
     - Ко мне в зеленом воздухе снижался зверь,  немыслимый  зверь,  Уорд!
Как крылатое чудовище  Апокалипсиса,  которое  несет  на  себе  женщину  в
пурпурном  и  алом.  Зверь  прекрасный  даже  в  своем  ужасе.  Он  сложил
ало-золотые крылья, и его длинное сверкающее тело устремилось ко мне,  как
чудовищное копье.
     - И тут, в то мгновение, когда копье должно было ударить, между  нами
возник туман! Радужный туман, и он был... брошен. Как  будто  чья-то  рука
бросила сеть. Я услышал, как крылатый  зверь  разочарованно  взвыл,  Санту
крепче схватила меня за руку. Мы побежали сквозь туман.
     -  Перед  нами  было  ущелье  меж  двумя  скалами.  Снова   и   снова
устремлялись  мы  к  нему,  и  снова  и  снова  прекрасный  сияющий   ужас
обрушивался на нас - и каждый раз возникал сбивающий его  с  толку  туман.
Это была игра. Один раз я услышал смех и знал,  кто  мой  охотник.  Хозяин
зверя. Тот, кто бросает туман. Человек с желтыми глазами...  и  он  играет
мной... играет, как ребенок играет с котенком, когда снова и снова бросает
ему кусочек мяса и выхватывает его из голодных челюстей!
     - Туман после последнего броска рассеялся, и вход в  ущелье  оказался
прямо перед нами. Снова зверь устремился  вниз  -  на  этот  раз  никакого
тумана не было. Игра надоела  игроку!  Зверь  ударил,  и  Санту  бросилась
передо мной. Зверь отвернул, и лапа, которая должна была разорвать меня от
горла до пояса, нанесла скользящий удар. Я упал... и падал сквозь  лиги  и
лиги зеленой пустоты.
     - Когда я пришел в себя, я оказался в постели, окруженный  докторами,
и с этим... - Он указал на забинтованную грудь.
     - В ту же ночь, когда сестра уснула, я встал,  посмотрел  в  драконье
стекло и увидел... лапу, как ты и сказал. Зверь там. Он ждет меня!
     Херндон немного помолчал.
     - Если он устанет меня ждать, то  может  послать  зверя  за  мной,  -
сказал он. - Я говорю о человеке с желтыми глазами. Хочу попробовать  одно
из этих ружей. Они реальны, эти  звери,  а  таким  ружьем  я  останавливал
слона.
     - Но кто он, человек с желтыми глазами? - прошептал я.
     - Как кто? - спросил Херндон. - Конечно, сам Чудотворец!
     - Ты не можешь в это верить! - воскликнул я. -  Это...  это  безумие!
Какая-то дьявольская иллюзия в этом стекле. Как будто...  хрустальный  шар
тебя гипнотизирует, и ты думаешь, что  видения,  созданные  твоим  мозгом,
реальны. Разбей его! Это дьявольское стекло, Джим. Разбей его!
     - Разбить его? - недоверчиво переспросил он. - Разбить его? Нет  даже
за десять тысяч жизней - дар  Рака!  Не  реальны?  А  разве  эти  раны  не
реальны? Разве Санту не реальна?  Разбить  его!  Милостивый  Боже,  вы  не
знаете, о чем говорите! Да ведь это же единственная  дорога  к  ней!  Если
этот желтоглазый дьявол так же умен, как выглядит, то он должен знать, что
ему не нужно держать тут зверя на страже. Я хочу идти, Уорд, хочу  идти  и
привести ее назад со мной. Мне кажется, что он...  ну,  не  полностью  все
контролирует. Мне кажется, что Великий Чудотворец не мог полностью  отдать
в руки Рака души всех  тех,  кто  пройдет  через  множество  ворот  в  его
царство. Должен быть выход, Уорд, должен быть путь к бегству.  Я  ушел  от
него один раз, Уорд. Я в этом уверен. Но я оставил там  Санту.  Мне  нужно
вернуться за ней. Поэтому я и нашел узкий коридор за тронным залом.  И  он
тоже знает это. Поэтому и спустил на меня своего зверя.
     - Я пойду туда снова, Уорд. И вернусь - вместе с Санту!


     Но он не вернулся. Прошло шесть месяцев с его  второго  исчезновения.
Он опять исчез из спальни, как и в  первый  раз.  По  завещанию  -  в  нем
говорилось, что если он исчезнет и не вернется в течение недели, обладание
домом и всем его имуществом переходит ко  мне,  -  я  оказался  владельцем
драконьего стекла. Драконы снова закружились  для  Херндона,  и  он  снова
прошел через Врата. Я нашел только одно слоновье ружье и понял, что второе
он унес с собой.
     Ночь за ночью сижу я перед стеклом, жду, что он вернется -  с  Санту.
Рано или поздно они вернутся. Я знаю это.





                          ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ И РОБОТЫ


     Народный, по  национальности  русский,  сидел  в  своей  лаборатории.
Лаборатория Народного  находилась  в  миле  под  поверхностью  земли.  Она
состояла из сотен пещер, маленьких и огромных, вырубленных  в  скале.  Это
было целое царство, и  он  был  его  единственным  владыкой.  В  некоторых
пещерах  светили  гирлянды  небольших  солнц;  в  других  маленькие   луны
прибывали и убывали, как прибывает и убывает Луна над Землей; были пещеры,
в которых над клумбами лилий, фиалок и роз царил вечный росистый  рассвет;
и другие пещеры, в которых алые закаты,  окрашенные  кровью,  тускнели,  а
потом рождались вновь за  сверкающим  занавесом  солнечного  сияния.  Была
пещера десяти миль в диаметре, в которой росли цветущие деревья и  деревья
с плодами, каких не видел ни один человек в течение многих поколений.  Над
этим большим садом горел желтый солнечный шар, и облака проливали дождь, и
гремел миниатюрный гром, когда его вызывал Народный.
     Народный был поэтом -  последним  поэтом.  Он  писал  свои  стихи  не
словами, материалом его были цвета, звуки и видения. Он был также  великим
ученым. В своей узкой области величайшим. Тридцать лет назад Научный Совет
России решал, дать ли  ему  разрешение  на  отъезд,  как  он  просил,  или
уничтожить  его.  Совет  знал,  что  Народный  неортодоксален.   Насколько
неортодоксален, не знал, иначе его не отпустили бы, а уничтожили.  Следует
напомнить, что  из  всех  стран  Россия  была  наиболее  механизирована  и
наполнена роботами.
     Народный не относился к механизации с ненавистью. Он был равнодушен к
ней. Как  истинно  разумный  человек,  он  не  ненавидел  ничего.  Он  был
равнодушен к человеческой цивилизации, в недрах  которой  родился.  Он  не
чувствовал  своего  родства  с  человечеством.   Внешне,   физически,   он
принадлежал к этому виду. Но не разумом. Как Леб за тысячу лет до него, он
считал   человечество   племенем   безумных   полуобезьян,   склонных    к
самоубийству.  Время  от  времени  из  океана  безумной   посредственности
вздымалась волна, удерживала на мгновение свет от солнца истины, но  скоро
опускалась снова, и свет исчезал. Гас в море глупости. Народный знал,  что
он одна из таких волн.
     Он исчез, и все потеряли его из  виду.  Через  несколько  лет  о  нем
забыли. Пятнадцать лет назад, никому не известный и под другим именем,  он
приехал в Америку и купил права  на  тысячу  акров  местности,  которая  в
старину называлась Вестчестер. Он выбрал  именно  это  место,  потому  что
исследования показали, что из всех мест на планете оно  наиболее  свободно
от опасности землетрясения и  других  сейсмических  беспокойств.  Человек,
владевший этой землей, был причудлив; вероятно, случай атавизма, как и сам
Народный, хотя Народный никогда бы так о себе не подумал. Во всяком случае
вместо угловатого стеклянного дома, какие строили  в  тридцатом  столетии,
этот человек восстановил разрушенный каменный дом девятнадцатого столетия.
Мало кто жил на открытой местности в те дни;  большинство  переселилось  в
города-государства. Нью-Йорк, раздувшийся за годы  обжорства,  представлял
собой толстый живот, набитый людьми, но находился все еще во многих милях.
Местность вокруг дома поросла лесом.
     Через неделю после того как Народный купил этот  дом,  деревья  перед
ним растаяли, оставив гладкую ровную площадку в  три  акра.  Они  не  были
срублены, а просто как бы растворились. Позже той же ночью над этим  полем
появился большой воздушный корабль - неожиданно,  как  будто  вынырнул  из
другого измерения. Корабль был в форме ракеты, но без носа. И сразу  туман
окутал корабль и дом, совершенно скрыв их. Внутри  тумана  можно  было  бы
увидеть широкий туннель, ведущий от цилиндрической двери корабля  к  двери
дома. Из корабля появились закутанные фигуры, всего десять, они прошли  по
туннелю, были встречены Народным, и старый дом закрылся за ними.
     Немного погодя они вернулись, Народный вместе с ними,  и  из  корабля
выехала небольшая плоская машина, на которой был  установлен  механизм  из
хрустальных конусов, поднимающихся друг над другом к  центральному  конусу
примерно четырех футов высотой. Конусы  стояли  на  толстом  основании  из
какого-то  стеклянистого  материала,  в  котором  плескалось   беспокойное
зеленое сияние. Его лучи не проникали за стены,  но,  казалось,  постоянно
ищут выход, чтобы освободиться. И в них чудилась невероятная  сила.  Много
часов держался густой необычный  туман.  На  двадцать  миль  уходил  он  в
стратосферу, росло слабо светящееся облако, как бы конденсируя космическую
пыль. И как раз перед рассветом скала холма за домом  растаяла  и  открыла
большой туннель. Пятеро вышли из дома и вошли в корабль. Корабль беззвучно
поднялся с земли, скользнул в отверстие и исчез. Послышался шепчущий звук,
а когда он стих, холм вновь стал целым. Скалы сдвинулись, как  закрывшийся
занавес, и на них снова появились отдельные камни.  То,  что  склон  холма
стал слегка вогнутым, хотя раньше был выпуклым, никто не смог бы заметить.
     Две недели наблюдалось в  стратосфере  сверкающее  облако,  по  этому
поводу строились ленивые предположения, потом его не стало  видно.  Пещеры
Народного были готовы.
     Половина скального материала, вынутого при их  изготовлении,  исчезла
вместе со сверкающим облаком. Остальное, преобразованное в первичную форму
энергии, было запасено в блоках стеклообразного  материала,  того  самого,
что поддерживал  конусы,  и  в  блоках  двигалось  беспокойно,  с  тем  же
ощущением неимоверной силы.  И  это  действительно  была  сила,  немыслимо
могучая; от нее исходила энергия маленьких солнц и лун,  она  приводила  в
движение многочисленные  механизмы,  регулировавшие  давление  в  пещерах,
поставлявшие воздух, создававшие дождь и превратившие царство Народного  в
миле под землей в рай поэзии, музыки, цвета и формы, которые он создавал в
своем сознании и с помощью остальных десяти воплощал в реальность.
     Больше нет  необходимости  говорить  об  этих  десяти.  Хозяином  был
Народный. Трое, подобно ему, были русскими; двое китайцами;  из  остальных
пяти три женщины: немка, женщина из народа басков и евроазиатка; и наконец
индус, ведший свою родословную от Гаутамы, и  еврей,  который  прослеживал
свою до Соломона.
     Все они разделяли равнодушие Народного к миру; каждый  был  одного  с
ним взгляда на жизнь; и все жили в одиночестве, каждый в своем собственном
раю в сотнях пещер, разве что иногда им было интересно поработать  вместе.
Время ничего для них не значило. Исследования  и  открытия  использовались
исключительно для их нужд и развлечений. Если бы они отдали  их  людям  на
поверхности, те использовали бы их как оружие  в  войне  на  Земле  или  с
жителями других планет. К чему ускорять самоубийство человечества? Они  не
чувствовали бы сожаления о гибели человечества. Но  зачем  приближать  ее?
Время ничего не значило для  них,  потому  что  они  могли  жить,  сколько
захотят; конечно, если не случайности. А пока существуют  скалы,  Народный
может превращать их в энергию, чтобы поддерживать свой рай - или создавать
другие.
     Старый дом начал трескаться и обрушился.  Гораздо  быстрее,  чем  под
действием стихий. Среди развалин его фундамента выросли деревья;  и  поле,
так странно выровненное, тоже заросло деревьями. За несколько коротких лет
вся  местность  превратилась  в  глухой  молчаливый  лес;  только  изредка
слышался рев пролетающей вверху ракеты да песни птиц, которые нашли  здесь
убежище.
     Но глубоко под землей, в пещерах, царили музыка и  пение,  веселье  и
красота. Легкие нимфы кружили под маленькими лунами. Пан играл на свирели.
Соревновались  древние  жнецы  под  миниатюрными  солнцами.  Рос  и   зрел
виноград, его давили, и вакханки пили красное и  пурпурное  вино,  засыпая
наконец в объятиях фавнов и сатиров. Ореады  танцевали  в  бледных  лунных
лучах, и изредка кентавры исполняли древние танцы под топот своих копыт на
поросшей мхом почве. Здесь снова жила старая Земля.
     Народный  слушал,  как  пьяный  Александр  хвастает  перед   Таис   в
великолепии завоеванного Персеполиса; слышал  треск  пламени,  по  капризу
куртизанки уничтожившего этот город.  Он  смотрел  на  осажденную  Трою  и
вместе с Гомером подсчитывал корабли ахейцев, вытащенные на берег  у  стен
Трои, или вместе с Геродотом смотрел, как маршируют племена  под  командой
Ксеркса: каспийцы в своих плащах из шкур и с луками из тростника; эфиопы в
шкурах леопардов с копьями из рогов антилопы; ливийцы в кожаной одежде,  с
копьями, закаленными в  огне;  фракийцы  с  лисьими  мордами  на  головах;
племена в шлемах из дерева и в шлемах из человеческих  черепов.  Для  него
снова разыгрывались элевсинские мистерии и мистерии Осириса,  он  смотрел,
как  фракийские  женщины  на  куски  разрывают  Орфея,  первого   великого
музыканта. По своей воле он мог видеть расцвет и падение империи ацтеков и
империи инков; возлюбленный Цезарь снова  погибал  в  римском  сенате;  он
видел лучников Азенкура или американцев  при  Бельвуде.  Все,  что  создал
человек: стихи, исторические записи, философские и научные  работы  -  все
его странной формы механизмы могли восстановить перед ним, превращая слова
в образы, реальные, ка