ль быстро двигался на юг.
     Трокмартин упал в кресло. Дрожащей рукой зажег сигарету. Пламя спички
осветило его лицо, и я со странным предчувствием  увидел,  что  незнакомое
выражение  углубилось,  стало  напряженным,  как  будто  выжженным  слабым
раствором кислоты.
     -   Сегодня    ведь    полнолуние?    -    очевидно,    с    деланной
непоследовательностью спросил он
     - Первая ночь полнолуния, - ответил я.
     Он снова замолчал. Я тоже  сидел  молча,  ожидая,  когда  он  решится
заговорить. Он повернулся ко мне, как будто принял неожиданное решение.
     - Гудвин, - сказал он, - мне нужна помощь. Если когда-нибудь  человек
действительно нуждался в помощи, так это я  сейчас.  Гудвин...  можете  вы
представить себя в другом  мире,  чуждом,  незнакомом,  в  мире  ужаса,  в
котором величайшая радость одновременно и величайший ужас; и вы там  один,
чужак! Как такой человек нуждается в помощи, так и я...
     Он неожиданно замолк и напряженно поднялся, сигарета выпала у него из
пальцев. Я увидел, что луна опять прорвалась  сквозь  тучи,  на  этот  раз
гораздо ближе. Не дальше мили от нас она отбросила свою дорожку на воду. И
оттуда  до  самого  горизонта  протянулась  лунная  тропа   -   гигантская
сверкающая змея от края мира к нашему кораблю.
     Трокмартин смотрел на нее, будто окаменев. Он напрягся,  как  пойнтер
при приближении к спрятавшемуся выводку. От него исходила волна ужаса - но
ужаса, смешанного с незнакомой адской радостью. Волна  прошла  и  оставила
меня потрясенного, дрожащего, всего в поту.
     Трокмартин наклонился,  вся  жизнь  сосредоточилась  в  его  взгляде.
Лунная дорожка приближалась, теперь она  находилась  в  полумиле.  Корабль
убегал от нее, мне показалось, как преследуемый. А вслед за ним, быстро  и
прямо, рассекая волны, стремился лунный поток. И затем...
     -  Боже!  -  выдохнул  Трокмартин,  и  слова  его  были  молитвой   и
заклинанием.
     И затем... я впервые... увидел... _е_г_о_!
     Лунная дорожка, как я говорил, тянулась до самого горизонта, со  всех
сторон окруженная тьмой. Как будто облака наверху раздвинулись, чтобы дать
ей место, отдернулись, как занавес  или  как  воды  Красного  моря,  чтобы
пропустить народ Израиля. По обе стороны дорожки  складки  этого  занавеса
отбрасывали  тьму.  И  посередине  дорожки  между  непрозрачными   стенами
сверкали, дрожали и танцевали горящие, бегущие волны лунного света.
     Далеко, бесконечно далеко  на  дорожке  я  скорее  почувствовал,  чем
увидел приближение чего-то. Оно виднелось как более яркое свечение  внутри
света. Вперед и вперед стремилось оно к нам - светящийся туманный сгусток,
напоминающий крылатое существо в полете. Я  вспомнил  даякскую  легенду  о
крылатом вестнике Будды - птице Акле,  чьи  перья  из  лунных  лучей,  чье
сердце - живой опал, чьи крылья испускают кристально  ясную  музыку  белых
звезд, но эта музыка  сжигает  и  разбивает  души  неверующих.  Непонятное
приближалось, и до меня донесся сладкий, тревожный звук  -  как  пиццикато
стеклянных скрипок, как преобразованное в  звук  чистейшее,  прозрачнейшее
стекло. И снова я вспомнил миф о птице Акле.
     Теперь оно было близко к концу  светлой  полоски,  рядом  с  барьером
тьмы, все еще разделявшим корабль  и  сверкающее  начало  лунной  дорожки.
Ударилось об этот барьер, как птица о прутья клетки. И я понял, что это не
туман, рожденный морем и воздухом. Оно завертелось  сверкающими  полосами,
водоворотами кружевного света,  спиралями  живого  пара.  Внутри  него  со
странным,   незнакомым   сверканием   двигалось   что-то    перламутровое.
Светящиеся, сверкающие частички  скользили  сквозь  него,  как  будто  оно
притягивало их из лучей, окружавших это нечто.
     Все ближе и ближе подходило оно, рождаясь в сверкающих волнах, и  все
тоньше и тоньше становилась защищавшая нас полоска тьмы. Хрустальные звуки
слышались все отчетливее - ритмичные, похожие на музыку с другой планеты.
     Теперь я видел  внутри  сверкающего  тумана  сердцевину,  ядро  более
интенсивного света, жилистого, опалового, лучезарного, напряженно  живого.
А над ним, в путанице дрожащих  и  пульсирующих  полос  и  спиралей,  семь
огоньков.
     Во всем непрерывном,  но  странно  организованном  движении  этого...
с_у_щ_е_с_т_в_а_... семь огней  держались  устойчиво  и  неподвижно.  Один
жемчужно-розовый, еще  один  тончайшего  голубовато-перламутрового  цвета;
один сверкающе шафрановый, еще один изумрудный,  как  мелкие  воды  вблизи
тропического острова; смертельно-белый; призрачно-аметистовый; и еще  один
серебряный, цвета рыбы, выпрыгивающей из глубины океана под луной. Так они
сияли, эти семь маленьких разноцветных шаров внутри опалового тумана,  чем
бы он ни был, - балансирующие и ожидающие, ждущие приближения к нам, когда
исчезнет разделяющая полоска темноты.
     Звенящая музыка стала еще громче. Она пронзала уши  дождем  крошечных
копий, заставляла сердце ликующе биться  -  и  сжимала  его  скорбно.  Она
сжимала  горло  в  приступе  восторга  и  крепко  держала  его,  как  рука
бесконечной печали!
     До меня донесся бормочущий возглас, он слышался отчетливо, но исходил
как бы из чего-то, абсолютно  чуждого  этому  миру.  Ухо  восприняло  этот
возглас и с трудом преобразовало его в звуки этого мира. И мозг отшатнулся
от них неудержимо, и столь же неудержимо они к нему устремились.
     - А-во-ло-а! А-во-ло-а! - казалось, слышалось в этом крике.
     Трокмартин разжал руку. Он напряженно  двинулся  по  палубе  прямо  к
видению, находившемуся теперь  всего  в  нескольких  ярдах  за  кормой.  Я
побежал за ним, схватил его - и тут же отшатнулся.  Потому  что  его  лицо
утратило всякое сходство с человеческим. Страшная боль и крайний экстаз  -
они были рядом, не  боролись  друг  с  другом;  нечестивые  нечеловеческие
спутники, они смешивались в выражении,  которое  не  может  иметь  никакое
Божье создание, и  глубоко,  глубоко  вцеплялись  в  душу.  Дьявол  и  Бог
гармонично шли рука об руку. Так, должно быть, выглядел Сатана, только что
павший, все еще божественный, видя и небо, и ожидающий его ад.
     И тут - лунная дорожка быстро померкла! Небо затянули тучи, как будто
их привела чья-то рука. С юга налетел ревущий шквал. Луна исчезла,  и  то,
что я видел, исчезло с нею, погасло, как  изображение  волшебного  фонаря;
звуки странной музыки резко смолкли  -  и  наступила  тишина,  за  которой
последовал лишь раскат грома. И вокруг нас не было ничего, кроме тишины  и
тьмы.
     По всему моего телу прошла дрожь, как будто я  только  что  стоял  на
самом краю пропасти, в которой, как говорят жители Луизиады,  живет  ловец
человеческих душ, и только случайность спасла меня.
     Трокмартин поддержал меня.
     - Как я и думал, - сказал он. В  его  голосе  звучала  новая  нота  -
спокойная уверенность сменила ужас ожидания неизвестного. - Теперь я знаю!
Идемте в мою каюту, старый друг. Теперь, когда вы тоже видели это, я  могу
вам рассказать... - он заколебался, - рассказать,  что  же  вы  видели,  -
закончил он.
     Входя, мы столкнулись с первым помощником капитана. Трокмартин быстро
отвернулся, но все же недостаточно быстро, чтобы помощник не остановился в
изумлении. Потом он вопросительно взглянул на меня.
     Усилием воли  Трокмартин  придал  своему  лицу  выражение,  отдаленно
напоминающее нормальное.
     - Нас ожидает буря? - спросил он.
     - Да, - ответил помощник. Потом, поборов любопытство,  моряк  светски
добавил: - Очевидно, она будет сопровождать нас на всем пути до Мельбурна.
     Трокмартин распрямился, как будто ему в голову пришла новая мысль. Он
энергично схватил моряка за рукав.
     - Вы хотите сказать, что  нас  ожидает  облачная  погода,  -  тут  он
заколебался, - еще по крайней мере три ночи?
     - И еще три, - ответил помощник.
     - Слава Богу! - воскликнул Трокмартин, и мне кажется,  я  никогда  не
слышал в его голосе такого облегчения и надежды.
     Моряк удивился.
     - Слава Богу? - повторил он. - Слава... что вы хотите этим сказать?
     Но Трокмартин уже направлялся в свою каюту. Я  хотел  пойти  за  ним.
Первый помощник остановил меня.
     - Ваш друг не болен?
     - Море, - торопливо ответил я. - Он  не  привык  к  нему.  Я  за  ним
присмотрю.
     В глазах моряка было сомнение и недоверие,  но  я  поторопился  уйти.
Потому что знал: Трокмартин на самом деле болен - но в этой болезни ему не
поможет ни корабельный врач, ни кто-либо другой.



                          3. "МЕРТВЫ! ВСЕ МЕРТВЫ!"

     Когда я вошел, Трокмартин сидел на краю койки. Он снял пальто.  Сидел
склонившись, закрыв лицо руками.
     - Закройте дверь,  -  негромко  сказал  он,  не  поднимая  головы.  -
Закройте иллюминаторы и затяните занавес... и... нет ли у  вас  в  кармане
электрического фонарика, хорошего, сильного фонаря?
     Он посмотрел на карманный фонарик, который я протянул ему, включил.
     -  Боюсь,  этого  недостаточно,  -  сказал  он.  -  Впрочем,   -   он
заколебался, - это всего лишь теория.
     - Что всего лишь теория? - удивленно спросил я.
     - Считать, что это оружие против... против того,  что  вы  видели,  -
сказал он с сухой улыбкой.
     - Трокмартин! - воскликнул я.  -  Что  это  было?  Я  на  самом  деле
видел... это существо... на лунной дорожке? На самом деле слышал?..
     - Например, это, - прервал он меня.
     И  негромко  прошептал:  "Ав-о-ло-а!"  И  я   будто   вновь   услышал
хрустальную  неземную  музыку,  ее  эхо,  слабое,  зловещее,  насмешливое,
ликующее.
     - Трокмартин, - сказал я. - Что это было? От чего вы  бежите?  И  где
ваша жена... и Стентон?
     - Мертвы! - монотонно ответил он. - Мертвы! Все мертвы! - И, когда  я
отшатнулся в ужасе: - Все мертвы. Эдит, Стентон, Тора... мертвы... или еще
хуже. А Эдит в лунном бассейне... с ними... ее утащило то, что  вы  видели
на лунной дорожке... теперь оно охотится за мной... оно наложило  на  меня
свою ленту... и преследует меня.
     Злобным движением он распахнул рубашку.
     - Взгляните, - сказал он. Я смотрел молча. Кожа на груди, примерно на
дюйм выше сердца, была жемчужно-белой. Белизна резко  выделялась  на  фоне
здоровой кожи. Он повернулся, и я увидел, что полоса проходит по  спине  и
окружает все тело. Она образовывала идеально ровный пояс  примерно  в  два
дюйма шириной.
     - Прижгите! - сказал он, протягивая мне сигарету.
     Я отшатнулся. Он сделал повелительный знак. Я прижал  горящий  кончик
сигареты к белому поясу. Он даже не  моргнул,  не  слышно  было  и  запаха
горелого; когда я отвел белый цилиндрик, на коже не было ни следа.
     - Потрогайте, - снова приказал он.
     Я коснулся пальцами ленты. Она была холодной - как мрамор на морозе.
     Он протянул мне маленький перочинный нож.
     - Режьте! - приказал он.
     На этот раз, увлекаемый научной любознательностью,  я  не  колебался.
Лезвие погрузилось в тело. Я ждал появления крови. Ничего не появилось.  Я
извлек лезвие и погрузил его снова, на этот раз  на  четверть  дюйма.  Как
будто я резал бумагу - ничего похожего на человеческую кожу и мышцы.
     Мне пришла в голову еще одна мысль, и я с отвращением отшатнулся.
     - Трокмартин, - прошептал я, - это не проказа?
     - Если бы, - ответил он. - Взгляните на места разрезов.
     Я посмотрел: на белой полосе не было  ни  следа.  Там,  где  я  делал
разрез, не было даже царапины. Как будто кожа разошлась, пропустила лезвие
и сомкнулась снова.
     Трокмартин встал и надел рубашку.
     - Вы видели две вещи, - сказал он, - _е_г_о_ и  печать,  которую  оно
наложило на меня и которая, как я думаю,  дает  ему  власть  следовать  за
мной. Теперь вы должны поверить в мой рассказ. Гудвин, говорю  вам  опять,
что моя жена мертва - или еще хуже, я не  знаю;  добыча...  того,  что  вы
видели; и Стентон тоже, и Тора. Как... - он замолк. Потом продолжил.
     -  Я  отправляюсь  в  Мельбурн  за  оборудованием,  которое  позволит
опустошить гробницу и его  берлогу;  за  динамитом,  чтобы  разрушить  его
логово - если что-либо, сделанное на земле, может  его  уничтожить;  и  за
храбрыми белыми людьми, которые не побоятся его. Может быть... может быть,
после того что вы услышите,  вы  будете  одним  из  них?  -  Он  задумчиво
посмотрел на меня. - А теперь - не прерывайте меня, прошу вас, пока  я  не
кончу, потому что, - он слабо улыбнулся, -  помощник  может  ошибаться.  А
если это так, - он встал и дважды прошелся по каюте, - если он  ошибся,  у
меня может не хватить времени рассказать вам.
     - Трокмартин, - ответил я, - у меня нет предрассудков.  Рассказывайте
- и если я смогу, я помогу вам.
     Он взял мою руку и пожал ее.
     - Гудвин, - начал он, - если вам показалось, что  я  легко  воспринял
смерть  жены,  или  вернее,  -  лицо  его  исказилось,  -  как  нечто   не
первостепенное для меня, поверьте, это не  так.  Если  я  ушел  достаточно
далеко... если первый  помощник  сказал  правду...  если  облачная  погода
продержится, пока луна не начнет убывать... я  могу  победить...  то,  что
знаю. Но если это  не  так...  если  обитатель  лунного  бассейна  возьмет
меня... тогда вы или кто-нибудь другой должны отомстить за мою жену...  за
меня... за Стентона. Я не могу  поверить,  что  Бог  позволит  этой  твари
победить. Но почему же Он тогда  позволил  забрать  мою  Эдит?  Почему  Он
вообще позволил ему существовать? Может быть, это существо  сильнее  Бога,
как вы думаете, Гудвин?
     Он лихорадочно повернулся ко мне. Я не знал, что ответить.
     - Не знаю, как вы определяете Бога, - сказал я, - если  вы  имеете  в
виду стремление познавать, осуществляемое через науку...
     Он нетерпеливым взмахом руки заставил меня замолчать.
     - Наука, - сказал он. - Что  наша  наука  перед...  этим?  Или  перед
наукой той проклятой исчезнувшей расы,  что  создала  его...  и  дала  ему
возможность проникнуть в наш мир?
     С заметным усилием он овладел собой.
     - Гудвин, - сказал он, - что вы вообще знаете о руинах на Каролинских
островах, о гигантских мегалитических городах и гаванях на Понапе и  Леле,
на Кусаие, на Руке и Хоголу, на десятке других островов? В особенности что
вы знаете о Нан-Матале и Металаниме?
     - О Металаниме я  слышал,  видел  фотографии,  -  ответил  я.  -  Его
называют Забытой Венецией Тихого океана.
     - Взгляните на эту карту, - сказал Трокмартин. Он протянул мне карту.
- На  ней  Кристиан  обозначил  гавани  Металанима  и  Нан-Матала.  Видите
прямоугольники, названные Нан-Танах?
     - Да, - ответил я.
     - Здесь, - продолжал он, - под этими стенами - лунный бассейн и  семь
сверкающих шаров, поднимающих обитателя бассейна  из  глубины,  здесь  его
алтарь и гробница. И здесь, в лунном бассейне, Эдит, и Стентон, и Тора.
     - Обитатель лунного бассейна, - недоверчиво повторил я.
     - Существо, которое вы видели, - серьезно ответил Трокмартин.
     В иллюминаторы ударил сплошной поток дождя, и "Южная королева" начала
раскачиваться на поднимающейся волне. Трокмартин опять облегченно вздохнул
и, отведя занавеску, начал всматриваться в  ночь.  Ее  чернота,  казалось,
успокоила его. Во всяком случае, садясь, он был спокоен.
     - Нет более удивительных руин,  чем  Металаним  на  восточном  берегу
Понапе, - сказал он почти обыкновенным  тоном.  -  Они  занимают  примерно
пятьдесят островков и покрывают своими пересекающимися каналами и лагунами
около двенадцати квадратных миль. Кто построил их? Никто не  знает!  Когда
они были построены? Несомненно, за века до тех времен, что помнит человек.
Десять тысяч, двадцать тысяч, сто тысяч лет  назад  -  последнее  наиболее
вероятно.
     Все эти островки, Гудвин, прямоугольные,  и  на  море  хмуро  смотрят
стены из гигантских базальтовых  блоков,  вырубленных  и  поставленных  на
место руками древних  людей.  Каждый  выходящий  на  воду  берег  укреплен
террасой из этих базальтовых блоков, которые на  шесть  футов  возвышаются
над  извивающимися  между  ними  мелкими  каналами.  За  стенами  на  этих
островках циклопические, разрушенные временем крепости,  дворцы,  террасы,
пирамиды; огромные дворы, усеянные руинами, - и все  такое  древнее,  что,
кажется, даже глаз устает от этой неизмеримой древности.
     Когда-то здесь произошел большой обвал. Если на три мили  выплыть  из
гавани Металанима, то в двадцати футах под водой видны такие же монолитные
строения и стены.
     И  повсюду,  связанные  каналами,  острова,  окруженные   загадочными
гигантскими стенами, глядящие сквозь густые мангровые заросли  -  мертвые,
покинутые неисчислимые века назад, и все живущие сторонятся их.
     Вы как ботаник  знакомы  с  доказательствами  существования  в  Тихом
океане огромного континента - континента, который не был разорван на части
вулканическими извержениями, как легендарная Атлантида в Восточном океане.
Мои исследования на Яве, Папуа и на Ладронских  островах  вызвали  у  меня
интерес к затонувшему тихоокеанскому материку. Я  получил  доказательства,
что как Азорские острова считаются уцелевшими вершинами Атлантиды,  так  и
Понапе, Леле и их окруженные стенами  островки  -  это  последние  кусочки
медленно тонущего западного континента, все еще цепляющиеся  за  солнечный
свет, и они-то и стали последним убежищем и святыней правителей той  расы,
которая потеряла свой дом под поднимающимися водами Тихого океана.
     Я считал, что  здесь,  под  руинами,  я  найду  доказательства  своей
теории. Вновь и вновь сталкивался я  с  легендами  о  подземной  сети  под
Нан-Маталом, о проходах, ведущих в глубины главного острова, о базальтовых
коридорах, повторяющих очертания мелких каналов  и  соединяющих  остров  с
островом, связывающих их в загадочную цепь.
     Моя... моя жена и я  договорились  перед  женитьбой,  что  это  будет
главной работой нашей жизни. После  медового  месяца  мы  подготовились  к
экспедиции. Она должна была стать моим памятником. Стентон был увлечен  не
меньше нас.  Как  вы  знаете,  в  мае  прошлого  года  мы  отплыли,  чтобы
осуществить свою мечту.
     На Понапе мы набрали - не без трудностей - рабочих,  землекопов.  Мне
пришлось употребить необыкновенные приманки, чтобы получить рабочую  силу.
У жителей Понапе мрачные верования. Они  населяют  болота,  леса,  горы  и
берега злыми духами - они их  называют  _а_н_и_.  И  они  боятся,  страшно
боятся островных развалин и того, что, как  они  считают,  там  живет.  Не
удивляюсь - теперь! Страх дошел до них от людей "до наших отцов", как  они
их называют, которые, как  они  рассказывают,  подчинили  себе  этих  злых
духов, сделали их своими рабами и посыльными.
     Когда им сообщили,  куда  мы  направляемся  и  сколько  намерены  там
оставаться,  они  зашептались.  Те,  кто  все-таки   согласился   с   нами
отправиться, поставили условие, которое я считал предрассудком, - чтобы им
позволили уходить на три ночи полнолуния. Если бы я только послушался их и
ушел вместе с ними!
     Он замолчал, и на его лице опять появилось глубоко врезанное странное
выражение.
     - Мы прошли в гавань Металанима, - продолжал  он.  -  Слева  от  нас,
примерно в миле, поднимался массивный прямоугольник. Стены  его  достигали
сорока футов в высоту и тянулись на сотни футов в обе  стороны.  Когда  мы
проходили мимо него, туземцы замолкли, украдкой со страхом поглядывали.  Я
знал, что эти развалины называются Нан-Танах, "место, где  хмурые  стены".
Молчание моих людей напомнило мне, что написал об этом месте Кристиан, как
он "достиг древних платформ и прямоугольных стен, удивительных  извилистых
проходов и лабиринта мелких каналов, угрюмых каменных масс, глядящих из-за
зеленого занавеса, циклопических баррикад. И вот, когда мы оказались в  их
мрачной  тени,  немедленно  веселье  наших  проводников   прекратилось   и
разговоры перешли в шепот. Мы были близки к  Нан-Танаху  -  месту  высоких
стен, наиболее интересной из руин Металанима".
     Трок