ся  на  мох,  спиной  прижался  к
стволу.
     И неожиданно Маккею показалось, что он сумасшедший, такой же безумец,
как  Поле  и  его  сыновья.  Он  спокойно  начал   вспоминать   обвинения,
высказанные лесу старым крестьянином; вспомнил его лицо  и  глаза,  полные
фанатичной ненависти. Безумие! В конце концов деревья - это всего  лишь...
деревья. Поле и его сыновья, так он рассудил,  перенесли  на  деревья  всю
жгучую  ненависть,  которые  испытывали  их  предки  к   своим   хозяевам,
поработившим их; возложили на них всю горечь своей собственной  борьбы  за
существование в этой высокогорной местности. Когда они ударят по деревьям,
это  будет  призрак  того  удара,  который  их  предки  нанесли  по  своим
угнетателям; и сами они ударят по  своей  судьбе.  Деревья  -  всего  лишь
символ. Искаженный мозг Поле и его сыновей одел их  в  видимость  разумной
жизни в слепом стремлении отомстить  старым  хозяевам  и  судьбе,  которая
превратила их жизнь в непрестанную жестокую  борьбу  с  природой.  Хозяева
давно мертвы; судьба не подвластна  человеку.  Но  деревья  здесь,  и  они
живые. Благодаря  им,  закутанным  в  мираж,  можно  удовлетворить  жгучее
стремление к мести.
     А сам он, Маккей? Разве его собственная глубокая любовь к деревьям  и
сочувствие им также не одели их в ложное подобие разумной жизни? Разве  не
он сам создал свой собственный мираж? Деревья на самом деле не плачут,  не
могут страдать, не могут - сознавать. Его собственная печаль таким образом
сообщилась им; собственная печаль эхом отразилась от них.
     Деревья - это только деревья.
     И тут же, как бы в ответ на свою  мысль,  он  ощутил,  что  ствол,  о
который он опирается, дрожит глубокой внутренней дрожью. Дрожит вся  роща.
Все листья мелко и боязливо трясутся.
     Удивленный, Маккей вскочил на ноги. Рассудок  говорил  ему,  что  это
ветер, - но ветра не было!
     И тут же он услышал пение, как будто траурный печальный  ветер  задул
меж деревьями, - и все-таки никакого ветра не было!
     Все громче слышалось пение, а с ним тонкий плач.
     - Идут! Идут! Прощайте, сестры! Сестры, прощайте!
     Он ясно слышал этот печальный шепот.
     Маккей побежал через деревья к тропе, которая по полям вела к  старой
хижине. Лес потемнел, как будто в нем собрались тени, как  будто  огромные
невидимые крылья взметнулись над  ним.  Дрожь  деревьев  усилилась;  ветвь
касалась ветви, они  прижимались  друг  к  другу;  все  громче  становился
печальный возглас:
     - Прощайте, сестры! Сестры, прощайте!
     Маккей выбежал на открытое место. На  полпути  между  ним  и  хижиной
видны были Поле и его сыновья.  Они  увидели  его;  Указывали,  насмешливо
поднимая блестящие топоры. Он присел, ожидая их  приближения;  все  теории
забыты, внутри кипел тот же гнев,  что  несколько  часов  назад  звал  его
убивать.
     Скорчившись, он слышал тревожный шум на  покрытых  лесом  холмах.  Он
доносился  отовсюду,  гневный,  угрожающий;  как  будто  голоса   легионов
деревьев ревели в рог бури. Этот шум приводил Маккея в бешенство, раздувал
пламя гнева в невыносимый жар.
     Если трое слышали этот гул, они не подали виду.  Шли  упрямо,  смеясь
над ним, размахивая острыми топорами. Он побежал им навстречу.
     - Уходите! - кричал он. - Уходите, Поле! Предупреждаю вас!
     - Он нас предупреждает! - насмехался Поле. - Он - Пьер, Жан - он  нас
предупреждает!
     Рука старого  крестьянина  взметнулась  и  стиснула  до  кости  плечо
Маккея. Потом  согнулась  и  бросила  его  на  неискалеченного  сына.  Сын
подхватил  его,  развернул  и  отшвырнул  в  сторону  на  десяток   ярдов,
отшвырнул, как ветку на опушке леса.
     Маккей вскочил на ноги, завывая, как волк. Шум леса стал еще громче.
     - Убей! - ревел лес. - Убей!
     Здоровый сын поднял свой топор. И опустил его на ствол березы,  одним
ударом наполовину расколов его. Маккей слышал,  как  по  маленькой  рощице
пронесся жалобный вопль. Прежде чем топор смог нанести второй удар, Маккей
ударил его владельца кулаком в  лицо.  Голова  сына  Поле  откинулась,  он
заорал и, прежде чем  Маккей  снова  смог  ударить  его,  обхватил  своими
сильными руками,  почти  лишив  способности  дышать.  Маккей  расслабился,
обвис, и сын разжал руки. Маккей мгновенно выскользнул  из  его  хватки  и
снова ударил, увернувшись от встречного удара. Сын Поле  оказался  быстрее
его, его длинные руки снова  схватили  Маккея.  Но  когда  они  сжимались,
послышался резкий треск, и береза, которую он ударил топором,  упала.  Она
ударилась о землю прямо  перед  борющимися  людьми.  Ее  ветви,  казалось,
вытянулись и ухватили сына Поле за ноги.
     Он споткнулся и упал на спину, Маккей на него. При  падении  руки  от
удара разжались, и Маккей снова высвободился. Снова он  вскочил,  и  снова
сын Поле, быстрый, как и он, стоял  против  него.  Дважды  Маккею  удалось
ударить его по корпусу, прежде чем длинные руки  снова  схватили  его.  Но
теперь хватка их была слабее; Маккей чувствовал, что теперь силы их равны.
     Они кружили, Маккей пытался вырваться. Падали, перекатываясь,  сжимая
друг друга  руками  и  ногами;  каждый  пытался  высвободить  руку,  чтобы
ухватить другого за горло.  Вокруг  бегали  Поле  и  его  одноглазый  сын,
подбадривали Пьера, но никто не решался ударить Маккея,  потому  что  удар
легко мог прийтись в его противника.
     И все это время Маккей слышал крик маленькой рощи.  Из  него  исчезла
вся траурность, вся пассивная покорность. Лес  был  живым  и  гневным.  Он
видел, как тряслись и сгибались деревья, будто под  ударами  бури.  Смутно
сознавал, что остальные этого не видят и не слышат; столь же смутно думал,
почему бы это.
     - Убей! - кричала роща - а издалека доносился рев большого леса:
     - Убей! Убей!
     Он увидел рядом с собой две теневые фигуры одетых в зеленое мужчин.
     - Убей! - шептали они. - Пусть потечет его кровь! Убей!  Пусть  течет
кровь!
     Он высвободил руку из хватки  сына.  И  тут  же  почувствовал  в  ней
рукоять ножа.
     - Убей! - шептали теневые мужчины.
     - Убей! - кричала роща.
     - Убей! - ревел лес.
     Маккей размахнулся свободной рукой и погрузил нож в горло сына  Поле!
Услышал  захлебывающийся  вздох;  услышал  крик  Поле;  почувствовал,  как
горячая кровь хлынула ему на лицо и руки; ощутил ее соленый и слабо кислый
запах. Руки разжались; он, шатаясь, встал.
     И  как  будто  кровь  была  мостом,  теневые  мужчины   прыгнули   из
нематериальности в  реальность.  Один  набросился  на  человека,  которого
ударил Маккей; второй - на старого Поле.  Искалеченный  сын  повернулся  и
побежал, завывая от ужаса. Из тени выпрыгнула белая женщина, бросилась ему
в ноги, схватила за них и уронила его. Еще женщина и еще падали  на  него.
Крик ужаса сменился криком боли; потом неожиданно оборвался.
     Теперь Маккей не видел никого из  троих:  ни  старого  Поле,  ни  его
сыновей, потому что их накрыли зеленые мужчины и белые женщины.
     Маккей стоял, тупо глядя на свои  красные  руки.  Рев  леса  сменился
глубоким торжествующим пением. Роща обезумела от  радости.  Деревья  снова
стали призрачными фантомами в изумрудном прозрачном воздухе, как и  тогда,
когда впервые его охватило зеленое волшебство. Вокруг  него  сплетались  и
танцевали стройные блистающие женщины леса.
     Они окружили его, песня  их  была  по-птичьи  сладкой  и  резкой.  Он
увидел, как к нему скользит  женщина  из  туманного  столба,  чьи  поцелуи
наполняли его вены зеленым огнем жизни. Она протянула к нему  руки,  в  ее
странных широко расставленных глазах застыл восторг, белое  тело  блестело
лунным светом, красные губы разошлись и  улыбались  -  алая  чаша,  полная
обещаний неслыханного экстаза. Круг танцующих расступился, пропуская ее.
     Неожиданно Маккея наполнил ужас. Не перед этой  прекрасной  женщиной,
не перед ее торжествующими сестрами - перед самим собой!
     Он убил! И рана, которую оставила война в его душе, которую он считал
зажившей, снова открылась.
     Он рванулся через круг, отталкивая женщин  окровавленными  руками,  и
побежал, плача, к берегу озера. Пение прекратилось. Он  услышал  негромкие
восклицания, нежные, умоляющие; возгласы жалости; мягкие  голоса,  зовущие
его остановиться, вернуться. За ним  слышали  бегущие  шаги,  легкие,  как
падение листа на мох.
     Маккей продолжал бежать. Роща поредела, перед ним берег.  Он  слышал,
как зовет его прекрасная  женщина,  чувствовал  прикосновение  ее  руки  к
своему плечу. Но не обратил внимания. Пробежал по  узкой  полоске  берега,
оттолкнул лодку и по мелководью вскочил в нее.
     Он лежал  на  дне,  всхлипывая,  потом  поднялся,  взялся  за  весла.
Посмотрел на берег, теперь на расстоянии в двадцать футов от него. На краю
рощи стояла женщина, глядя на него сочувственным мудрым взглядом.  За  ней
виднелись белые лица ее сестер, смуглые лица одетых в зеленое мужчин.
     - Вернись! - прошептала женщина и протянула к нему стройные руки.
     Маккей колебался, его  ужас  в  этом  чистом,  мудром,  сочувственном
взгляде  ослаб.  Он  почти  повернул  лодку  назад.  Но  тут  увидел  свои
окровавленные руки, и снова у него началась истерика.  Только  одна  мысль
оставалась в мозгу - уйти как можно дальше от того места,  где  лежит  сын
Поле с разрезанным горлом, поместить между ним и собой озеро.
     Склонив  голову,  Маккей  нагнулся  к   веслам,   быстро   погреб   к
противоположному берегу. Когда он оглянулся, между ним  и  берегом  стояла
стена тумана. Из рощи и из-за нее не доносилось  ни  звука.  Он  посмотрел
вперед, в сторону гостиницы. И ее скрывал туман.
     Маккей молча поблагодарил  за  этот  занавес,  скрывающий  его  и  от
мертвых, и от живых. Он лег под банку. Немного погодя  склонился  за  борт
лодки и, содрогаясь, смыл кровь с рук. Стер кровь с весел,  где  его  руки
оставили красные пятна. Вырвал подкладку пиджака и, намочив  ее  в  озере,
промыл лицо. Взял грязный пиджак, вместе  с  подкладкой  завернул  в  него
якорный камень и утопил в озере. На рубашке тоже есть пятна, но от них  он
избавится позже.
     Некоторое время он бесцельно греб,  физическое  напряжение  уменьшало
напряжение душевное.  Онемевший  мозг  начал  функционировать,  анализируя
положение, составляя планы на будущее - как спастись.
     Что ему делать? Признаться, что он убил сына Поле? Какую  причину  он
укажет? Он его убил, потому что тот хотел  срубить  несколько  деревьев  -
деревьев, принадлежавших его отцу?
     А если он расскажет о лесной женщине, о лесных  женщинах,  и  теневых
фигурах их зеленых кавалеров, которые ему помогли, кто ему поверит?
     Решат, что он сошел с ума; он сам почти поверил в свое безумие.
     Нет, ему не поверят. Никто! И признание не вернет  к  жизни  убитого.
Нет, он не будет признаваться.
     Но погоди - у него появилась другая мысль. Могут ли его обвинить? Что
в сущности произошло с Поле и другим его сыном? Он считал несомненным, что
они погибли; умерли под белыми и смуглыми телами. Но умерли ли они?  Когда
его окружало зеленое волшебство, он в этом  не  сомневался.  Иначе  почему
торжествовала роща, почему триумфально пел лес?
     Умерли ли они - Поле и его одноглазый сын? Ему пришло в  голову,  что
они не видели то, что он видел, и не  слышали,  что  он  слышал.  Для  них
Маккей и его противник  были  лишь  двумя  людьми,  борющимися  на  лесной
поляне. И больше ничего до самого конца. До самого конца?  Видели  ли  она
тогда еще что-нибудь?
     Нет, нужно считать реальностью только, что он разрезал  горло  одного
из сыновей старого Поле. Это единственная неопровержимая истина.  Кровь  с
лица и рук он смыл.
     Все остальное должно быть миражом, но одно остается  несомненным.  Он
убил сына Поле!
     Сожаление? Вначале ему показалось, что он его испытывает.  Теперь  он
знал, что это не так: ни тени сожаления он  не  испытывает.  Его  потрясла
паника, паника от сознания необычности,  реакция  на  боевую  ярость,  эхо
войны. Он  справедлив  в  своем  -  устранении.  Какое  право  имеют  люди
уничтожать эту маленькую рощу, бессмысленно убивать такую красоту?
     Никакой! Он рад, что убил!
     В этот момент Маккей с радостью повернул бы лодку и устремился прочь,
чтобы пить из алой чаши женских губ. Но туман поднимался. Он  увидел,  что
уже совсем близко от причала и гостиницы.  Никого  не  было  видно.  Время
убрать последние обвиняющие улики. После этого...
     Он быстро выбрался, привязал скиф, никем не замеченный проскользнул в
свою комнату. Закрыл дверь, начал раздеваться. Но тут волной навалилась на
него непреодолимая сонливость, унесла беспомощного в глубины океана сна.
     Разбудил Маккея стук в дверь,  голос  хозяина  позвал  его  на  обед.
Маккей сонно ответил и, когда шаги хозяина замерли вдали, встал. Глаза его
упали на  рубашку  с  большими  темными  пятнами,  теперь  ржавого  цвета.
Удивленный, он некоторое время смотрел на нее, пока память не вернулась.
     Он подошел к окну. Сумерки. Дул ветер, деревья пели,  все  их  листья
танцевали; от леса доносилась торжественная вечерняя молитва. Исчезло  все
беспокойство, весь невыраженный страх. Лес был спокоен и счастлив.
     Маккей поискал  в  сгущавшихся  сумерках  рощицу.  Ее  девушки  легко
танцевали  на  ветру,  опустив  лиственные  головы,  их  лиственные   юбки
развевались.  Рядом  с  ними  маршировали  зеленые  трубадуры,  беззаботно
помахивая игольчатыми руками. Весел был маленький лес, весел,  как  тогда,
когда его красота впервые притянула к себе Маккея.
     Маккей  разделся,  спрятал  грязную  рубашку  в  дорожном   саквояже,
вымылся, надел свежий костюм,  спокойно  спустился  к  обеду.  Поел  он  с
аппетитом. Он удивлялся, что не чувствует  сожалений,  даже  печали  из-за
человека, которого убил. Он готов был поверить, что все это сон, настолько
слабые эмоции он испытывал. Он даже перестал думать о том, что произойдет,
когда убийство откроется.
     Мозг его был спокоен;  он  слышал,  как  лес  поет,  что  ему  нечего
бояться, и когда он в этот вечер сидел  на  балконе,  из  шепчущего  леса,
окружившего гостиницу, к нему снизошел мир. И оставался в нем.
     Но старый владелец гостиницы все больше беспокоился. Он  часто  ходил
на причал, всматривался в противоположный берег.
     - Странно, - сказал  он  наконец  Маккею,  когда  солнце  уходило  за
вершины. - Поле должен был быть у меня сегодня. Он никогда не нарушал свое
слово. Если не мог прийти сам, послал бы одного из сыновей.
     Маккей беззаботно кивнул.
     - Еще одного я не понимаю, - продолжал старик. - Весь день я не видел
дыма над хижиной. Как будто их там нет.
     - Где же они могут быть? - равнодушно спросил Маккей.
     - Не знаю, - в  голосе  хозяина  звучало  беспокойство.  -  Это  меня
беспокоит, мсье. Поле жесткий человек, да; но он мой  сосед.  Может  быть,
несчастный случай...
     - Если что-нибудь случилось, они дадут знать, - сказал Маккей.
     - Может быть, но... - старик колебался. - Если он завтра не придет  и
я снова не увижу дыма над хижиной, я отправлюсь туда, - закончил он.
     Маккей испытал легкий шок: завтра он будет знать,  точно  знать,  что
произошло в маленьком лесу.
     - На вашем месте я не стал бы ждать слишком долго,  -  сказал  он.  -
Несчастные случаи возможны.
     - Пойдете со мной, мсье? - спросил старик.
     - Нет, - прошептал предупреждающий голос. - Нет. Не ходи!
     - К сожалению, мне нужно кое-что написать, - вслух сказал он. -  Если
я вам понадоблюсь, пошлите за мной своего человека. Я приду.
     Всю ночь он спал без сновидений, и поющий лес баюкал его.
     Утро прошло без всяких знаков с противоположной  стороны.  Через  час
после полудня Маккей видел, как старый  хозяин  и  его  человек  плыли  по
озеру. Неожиданно все спокойствие Маккея исчезло. Он достал  свой  полевой
бинокль и следил за этими двумя, пока они  не  причалили  к  берегу  и  не
скрылись в роще.  Сердце  его  забилось  сильнее,  ладони  вспотели,  губы
пересохли. Он вглядывался в берег. Долго ли они в лесу?  Должно  быть,  не
меньше часа. Что они там делают? Что  нашли?  Он  недоверчиво  смотрел  на
часы. Прошло всего пятнадцать минут.
     Медленно тянулись секунды. И действительно прошел целый  час,  прежде
чем он увидел, как они идут к берегу и стягивают лодку в воду.
     Горло Маккея пересохло, пульс оглушительно бился в ушах: он заставлял
себя успокоиться, неторопливо направиться к причалу.
     - Все в порядке?  -  крикнул  он,  когда  они  были  близко.  Они  не
ответили; но когда скиф был привязан, они посмотрели  на  него,  и  на  их
лицах был ужас и удивление.
     - Они мертвы, мсье, - прошептал хозяин. - Поле и оба его сына  -  все
мертвы!
     Сердце Маккея подпрыгнуло, он почувствовал легкое головокружение.
     - Мертвы! - воскликнул он. - Что их погубило?
     - Что, кроме деревьев, мсье? - ответил старик, и  Маккею  показалось,
что он смотрит на него странно. - Их убили деревья. Понимаете, мы пошли по
тропе через рощу, и в конце ее путь преградили упавшие деревья.  Над  ними
жужжали мухи, мсье, поэтому мы принялись искать. Они были  под  деревьями,
Поле и его сыновья. Пихта упала на Поле и раздавила ему грудь. Другой  сын
лежал под пихтой и несколькими березами. Они сломали ему спину  и  вырвали
глаз - но эта последняя рана была не свежая.
     Он помолчал.
     - Должно быть, неожиданный порыв ветра, - сказал его человек. - Но  я
никогда о таких порывах не слышал. Никакие деревья не  упали,  кроме  тех,
что лежали на них. А эти как будто выпрыгнули  из  земли.  Да,  как  будто
вырвались и прыгнули на них. Или  их  вырвали  какие-то  гиганты.  Они  не
сломаны, корни у них голые...
     - Но второй сын? У Поле ведь их было двое? - Маккей старался изо всех
сил скрыть дрожь в голове.
     - Пьер, - сказал старик, и снова Маккею почудилось что-то странное  в
его взгляде. - Он лежал под пихтой. У него перерезано горло.
     - Перерезано горло! - прошептал Маккей. Его нож! Нож, который  сунула
ему в руку теневая фигура.
     - Перерезано горло, - повторил хозяин. - И  в  нем  сломанная  ветвь,
которая это сделала. Сломанная ветвь, мсье, острая, как нож. Должно  быть,
ударила Пьера, когда пихта падала, и разорвала ему горло. Ветвь  сломалась
при падении дерева.
     Маккей стоял, теряясь в диких предположениях.
     - Вы сказали, сломанная ветвь? - побелевшими губами спросил Маккей.
     - Сломанная ветвь, мсье, - хозяин смотрел ему  в  глаза.  -  То,  что
произошло, очень ясно. Жак, - обратился он к своему человеку, - иди в дом.
     Он подождал, пока тот не скрылся из виду.
     - Не все ясно, - негромко сказал он Маккею. - Потому что в руке Пьера
я нашел - вот это.
     Он сунул руку в карман и достал  пуговицу,  прикрепленную  к  обрывку
ткани. Ткань и пуговица - это части окровавленного пиджака Маккея, который
он утопил в озере. Несомненно, они были оторваны,  когда  он  ударил  сына
Поле.
     Маккей пытался заговорить.  Старик  поднял  руку.  Пуговица  и  ткань
выпали из нее в воду. Волна приняла их и понесла, потом  еще  и  еще.  Они
молча следили, пока ткань не исчезла.
     - Ничего не говорите мне, мсье, - повернулся к нему старик хозяин.  -
Поле был трудным человеком, и сыновья его не легче. Деревья их ненавидели.
Деревья их убили. И теперь деревья счастливы. Вот и все. А этот -  сувенир
- исчез. Я забыл, что видел его. Но мсье тоже лучше... уйти.
     Вечером Маккей собрался. Когда рассвет начал проникать в его окно, он
долго смотрел на маленькую рощу. Она просыпалась,  сонно  шевелилась,  как
томная изящная девушка. Он пил ее красоту, в  последний  раз;  прощался  с
ней.
     Маккей хорошо позавтракал. Сел в сидение водителя,  мотор  заработал.
Старик и его жена, как всегда заботливо, пожелали ему удачи. На  их  лицах
было дружелюбие, а в глазах старика еще и благоговейный страх.
     Дорога шла через густой лес. Скоро гостиница