она падает у  основания
скалы. И когда мы  уносили  ее,  я  заметил,  как  с  ее  лица  сходит  то
выражение,  которое  появилось  впервые  при  звуках  хрустальной   музыки
Нан-Танаха, - нечеловеческое смешение противоположностей!



                               5. АВ-О-ЛО-А

     Мы отнесли Тору вниз, к ожидавшей Эдит. Рассказали Эдит о случившемся
и о том, что мы обнаружили. Она серьезно слушала, а когда мы кончили, Тора
вздохнула и открыла глаза.
     - Я  хочу  осмотреть  этот  камень,  -  сказала  Эдит.  -  Чарлз,  вы
оставайтесь с Торой. - Мы молча прошли во внутренний двор - и остановились
перед скалой. Эдит коснулась ее, отдернула руку, как и я; решительно снова
протянула ее и удержала. Казалось, она к чему-то  прислушивается.  Наконец
она повернулась ко мне.
     - Дэвид, - сказала моя жена, и печаль в ее голосе поразила меня, - ты
ведь будешь очень-очень разочарован, если  мы  уедем  отсюда,  не  пытаясь
ничего больше узнать?
     Гудвин, я ничего в жизни больше не хотел, как узнать, что  скрывается
за серой скалой. Вы поймете -  все  усиливающееся  любопытство,  вызванное
всем происходящим; уверенность в  том,  что  передо  мною  место,  хотя  и
известное туземцам - я все еще придерживался своей теории, - но совершенно
неизвестное людям моей расы; что  здесь,  на  расстоянии  вытянутой  руки,
лежит ответ на колоссальную загадку этих островов  и  утраченная  глава  в
истории человечества. Здесь, передо мной  -  и  меня  просят  отвернуться,
оставить ответ непрочитанным!
     Тем не менее я постарался справиться со своим желанием и ответил:
     - Эдит, нисколько, если ты хочешь, чтобы мы ушли.
     Она видела смятение в моих глазах. Вопросительно посмотрела на меня и
снова  повернулась  к  серой  скале.  Я  видел,  как  она   задрожала.   И
почувствовал угрызения совести и жалость!
     - Эдит, - воскликнул я, - мы уйдем!
     Она прямо взглянула на меня.
     - "Наука - ревнивая любовница", - процитировала она. - В конце концов
это все, возможно, мои выдумки. Ты не можешь так  просто  уйти.  Нет!  Но,
Дэвид, я тоже останусь!
     - Нет! - воскликнул я. - Ты отправишься в лагерь с Торой. Со  мной  и
Стентоном будет все в порядке.
     - Я останусь, - повторила она. И решение ее было неизменно. Когда  мы
приближались к остальным, она взяла меня за руку.
     -  Дэйв,  -  сказала  она,  -  если  произойдет  что-нибудь...  ну...
необъяснимое... что-нибудь кажущееся... опасным, ты обещаешь вернуться  на
наш остров завтра или как только мы сможем  и  подождать  там  возвращения
туземцев?
     Я с готовностью пообещал - желание остаться и увидеть, что происходит
ночью, жгло меня как огнем.
     Почему, Гудвин, я не стал ждать; почему  не  собрал  всех  в  тот  же
момент и не отплыл от острова через мангровые заросли к Ушен-Тау?
     Тору мы застали  на  ногах,  она  была  необыкновенно  спокойна.  Она
утверждала, что ничего не помнит  из  происходившего  после  ее  появления
перед нами со Стентоном перед серой скалой, как ничего  не  помнила  после
своего припадка на Ушен-Тау. Во время наших расспросов она стала такой  же
замкнутой, какой была до этого. Но, к моему изумлению, когда она узнала  о
наших приготовлениях к ночи, ее охватило какое-то лихорадочное возбуждение
и нетерпеливое ожидание.
     Мы выбрали место в пятистах футах от  лестницы,  ведущей  во  внешний
двор.
     Перед наступлением сумерек мы  подготовились  к  ожиданию  того,  что
может случиться. Я располагался ближе всех к гигантским ступеням, за  мной
Эдит, далее Тора и наконец Стентон. У каждого из  нас  был  автоматический
пистолет и у всех, кроме Торы, еще ружья.
     Наступила ночь. Через некоторое время небо на востоке  посветлело,  и
мы знали, что восходит луна; становилось все  светлее,  на  море  взглянул
сияющий шар и вдруг стал виден весь. Эдит схватила меня за руку: как будто
появление луны послужило сигналом, мы услышали под нами низкое пение.  Оно
доносилось из глубочайшей бездны.
     Луна лила на нас свои лучи, и я увидел, как вздрогнул Стентон. И  тут
же услышал поразивший его звук. Он доносился из внутреннего двора. Похожий
на долгий мягкий вздох. Звук не  человеческий,  какой-то  механический.  Я
взглянул на Эдит, затем на Тору. Моя жена  напряженно  вслушивалась.  Тора
сидела, как сидела с того  момента,  как  мы  расположились,  -  локти  на
коленях, лицо закрыто руками.
     И вдруг от стремившегося на нас лунного света на меня напала страшная
сонливость. Казалось, с лунных лучей капает сон и  падает  мне  на  глаза,
закрывая их, неумолимо закрывая их. Я чувствовал, как расслабилась в  моей
руке рука Эдит, видел, как  она  опустила  голову.  Я  видел,  как  голова
Стентона упала ему на грудь и как его тело пьяно  покачнулось.  Я  пытался
встать, пытался бороться с непреодолимым желанием уснуть.
     И в этой борьбе увидел, как Тора подняла голову, будто  прислушиваясь
к чему-то; увидел, как она встала и повернулась  лицом  к  лестнице.  Тора
смотрела туда, и своими затуманенными глазами я увидел  какое-то  глубокое
сильное сияние. Тора  взглянула  на  нас.  На  ее  лице  было  бесконечное
отчаяние - и ожидание. Я попытался встать - и сон с новой силой  навалился
на меня. Смутно, засыпая,  я  услышал  хрустальный  звон;  с  невероятными
усилиями еще раз приподнял веки, увидел Тору, купающуюся в свете,  стоящую
наверху лестницы, - и сон победил меня, унес в самое сердце забвения!
     Когда  я  проснулся,  начинался  рассвет.  На  меня   сразу   хлынули
воспоминания,  и  я  в  страхе  протянул  руку  к  Эдит,  коснулся  ее   и
почувствовал, как в приливе благодарности учащенно  забилось  сердце.  Она
зашевелилась, села и протерла заспанные глаза. Я посмотрел на Стентона. Он
лежал на боку, спиной к нам, закрыв голову руками.
     Эдит со смехом взглянула на меня.
     - Боже! Что за сон! - сказала она. И тут же все  вспомнила.  Лицо  ее
побледнело. - Что случилось? - прошептала она. -  Что  заставило  нас  так
уснуть?  -  Она  посмотрела  на  Стентона,  вскочила,  подбежала  к  нему,
затрясла. Он повернулся с могучим зевком,  и  я  видел,  как  на  ее  лице
отразилось облегчение, которое испытал и я сам.
     Стентон осторожно встал. Взглянул на нас.
     - В чем дело? - воскликнул он. - Вы как будто увидели привидение!
     Эдит схватила меня за руку.
     - Где Тора? - воскликнула она. Прежде чем  я  смог  ответить,  она  с
криком выбежала на открытое пространство: - Тора! Тора!
     Стентон смотрел на меня.
     - Взята! - все, что я мог сказать. Вдвоем мы  подошли  к  моей  жене,
которая теперь стояла возле больших каменных ступеней, с испугом глядя  на
вход на террасу. Здесь я рассказал им, что видел, прежде чем  сон  охватил
меня. Вместе мы поднялись по ступеням во внутренний двор и  направились  к
серой скале.
     Серая скала, как и накануне, была закрыта, не было ни следа того, что
ее открывали. Ни следа! Как раз когда я думал об этом, Эдит опустилась  на
колени перед ней и протянула руку к чему-то у ее основания. Это был клочок
серого шелка. Я узнал его - обрывок платка, который Тора всегда носила  на
голове. Эдит взяла клочок, заколебалась. Я увидел, что клочок  отрезан  от
платка будто острым ножом, увидел, что несколько нитей тянутся от  него  к
основанию серой плиты, тянутся к этому основанию и уходят под него.  Серая
скала - действительно дверь! И она открывалась, и Тора прошла в нее!
     Думаю, Гудвин, что следующие несколько  минут  мы  все  были  немного
безумны. Мы колотили по дьявольскому входу кулаками, камнями  и  дубинами.
Наконец разум вернулся к нам. Стентон направился в лагерь за  динамитом  и
инструментом. Пока он ходил, мы с Эдит обыскали весь  островок  в  поисках
какого-то другого следа. Никаких  признаков  пребывания  Торы  или  других
живых существ, кроме нас  самих.  Мы  вернулись  к  входу  и  застали  там
Стентона.
     Гудвин, в течение следующих двух часов мы испробовали  все  бывшие  в
нашем  распоряжении  способы  пройти  сквозь  скалу.  Камень  на   близком
расстоянии от скалы не поддавался сверлу. Мы пробовали произвести взрыв  у
основания  скалы,  покрывали  ее  зарядами,  прижатыми  камнями.  Никакого
воздействия на поверхность: естественно, заряд  действовал  в  направлении
меньшего сопротивления.
     К  полудню  мы  потеряли  всякую  надежду  прорваться  сквозь  скалу.
Приближался вечер, и нам нужно было решить, что  делать  дальше.  Я  хотел
отправиться на Понапе за помощью.  Эдит  возражала,  говоря,  что  на  это
потребуется много времени и нам вообще  не  удастся  убедить  наших  людей
вернуться с нами. Что тогда оставалось? Одно  из  двух:  вернуться  в  наш
лагерь, подождать возвращения наших людей и затем попробовать  убедить  их
пойти с нами на Нан-Танах. Но это значило  по  крайней  мере  на  два  дня
оставить Тору. На это мы не могли пойти, это было бы слишком трусливо.
     Другая возможность - дождаться ночи на месте, подождать, пока  скала,
как и накануне, не откроется, и сделать вылазку через нее в поисках  Торы,
прежде чем она закроется снова. С солнцем  к  нам  вернулась  уверенность,
развеялся зловонный туман суеверий, который на какое-то время  окутал  наш
разум. В ярком свете солнца, казалось, нет места для привидений.
     Очевидно, плита все же открывалась, но разве  Тора  просто  не  могла
обнаружить  ее  уже  открытой,  благодаря  действию  механизма,  все   еще
работающего и  основанного  на  законах  физики,  неизвестных  современной
науке? Этот механизм мог действовать при свете  полной  луны.  Утверждения
туземцев, что _а_н_и_ обладают  особой  силой  в  полнолуние,  могли  быть
смутным отражением знаний, которые давали возможность  использовать  силу,
заключенную  в  лунных  лучах,  как  мы  нашли  возможность   использовать
солнечные лучи. Если это так, то Тора, вероятно,  находится  за  плитой  и
шлет к нам призывы о помощи.
     Но как объяснить охвативший  нас  сон?  Может  быть,  запах  каких-то
растений или газ, выделяющийся на острове? Мы согласились, что это  вполне
вероятно. Каким-то образом период наибольшей активности этого  воздействия
совпадает с полнолунием, но если это так, почему Тора не уснула тоже?
     С наступлением сумерек  мы  проверили  свое  оружие.  Эдит  прекрасно
владела и  пистолетом,  и  ружьем.  Помня  о  том,  что  сон  мог  служить
следствием  естественной  или  созданной  людьми  причины,  мы  изготовили
простые, но надежные нейтрализаторы  сна  и  разместили  их  около  рта  и
ноздрей. Мы решили, что моя  жена  останется  в  укрытии.  Стентон  займет
позицию на противоположной стороне за лестницей, а я расположусь по другую
сторону ближе к Эдит. Место, которое я выбрал, находилось в пятистах футах
от нее, и я, глядя на углубление, в котором она лежала, уверял  себя,  что
она в безопасности. Поскольку накануне все началось с  восходом  луны,  мы
считали, что и теперь до появления луны нам нечего опасаться.
     Слабое свечение предвещало восход луны. Я поцеловал  Эдит,  и  мы  со
Стентоном заняли свои места. Становилось все светлее,  лунный  шар  быстро
поднимался и через несколько мгновений стал виден полностью.
     И тут же, как и накануне, с террасы донесся звук, похожий на вздох. Я
видел,  как  Стентон  выпрямился,  напряженно  глядя  на  вход,  с  ружьем
наготове. Даже на расстоянии  я  увидел  изумленное  выражение  его  лица.
Лунный свет усилился, стал ярче.  Я  видел,  как  изумление  Стентона  все
усиливается.
     Я встал.
     - Стентон, что вы видите? - осторожно окликнул  я  его.  Он  взмахнул
рукой, призывая к молчанию. Я повернул  голову  и  посмотрел  на  Эдит.  И
ощутил шок. Она лежала на боку, лицо ее освещала полная луна. Эдит  крепко
спала!
     Повернувшись, чтобы окликнуть Стентона, я задержал  взгляд  на  верху
лестницы и застыл в изумлении. Лунный свет еще более сгустился.  Казалось,
он... материализуется... там.  Сквозь  него  пробегали  жилки  сверкающего
белого пламени. Меня охватила вялость. Но не неотвратимая сонливость,  как
в предшествующую ночь. Просто у меня не было сил пошевельнуться. Я оторвал
взгляд и посмотрел на Стентона. Пытался позвать его. Но не  мог  заставить
губы  шевельнуться!  Борясь  с  этим  параличом,  я   испытал   сильнейшее
потрясение. Подобное удару. И с ним, Гудвин, пришла  полная  неспособность
двигаться. Я не мог даже повернуть глаз!
     Я видел, как Стентон прыгнул на лестницу  и  начал  подниматься.  При
этом свет во внутреннем  дворе  стал  ослепительно  ярок.  И  сквозь  него
пробивался тонкий  звон,  который  заставлял  сердце  биться  в  чистейшей
радости и в то же время охватывал его ужасом.
     И тут я впервые услышал возглас "Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а!",  который  вы
слышали на палубе. Звук производил странное впечатление -  будто  он  лишь
частично находился в нашем пространстве, будто это часть фразы,  пришедшей
из другого измерения и утраченной при переходе. Звук, бесконечно ласковый,
бесконечно жестокий!
     На лице  Стентона  появилось  выражение,  испугавшее  меня,  -  но  я
каким-то образом знал, что оно появится:  смешанное  выражение  радости  и
страха. Эти два чувства, как  и  на  лице  Торы,  шли  рука  об  руку,  но
значительно усилились. Стентон поднялся по лестнице и вышел из поля  моего
зрения.  Снова  я  услышал  возглас  "Ав-о-ло-а!"  Теперь  в  нем  звучало
торжество, и то же торжество прозвучало и в буре звенящих звуков.
     Краткое молчание. Затем еще один взрыв звуков, и сквозь него со двора
донесся голос Стентона  -  крик,  вопль,  полный  невыносимым  экстазом  и
невообразимым ужасом! И снова тишина.  Я  пытался  разорвать  удерживавшие
меня невидимые путы. И не мог. Даже веки мои не шевелились. А глаза, сухие
и неподвижные, горели.
     Затем, Гудвин... я впервые увидел... необъяснимое! Хрустальная музыка
взметнулась. Со своего места  я  видел  вход  во  внутренний  двор  и  его
базальтовые порталы, грубые и  разбитые,  поднимающиеся  на  сорок  футов,
изломанные, разрушенные порталы, недоступные для подъема. Из  входа  потек
все усиливающийся свет. Он рос, разбухал, и в него, прямо у меня на  виду,
вошел Стентон.
     Стентон! Но, Гудвин! Что за зрелище! - Он замолк. Я ждал... ждал.



                           6. В ЛУННОМ БАССЕЙНЕ

     - Гудвин, - сказал наконец Трокмартин, - я могу  описать  его  только
как  существо  из  живого  света.  Он  излучал  свет,  был  полон  светом,
переполнен им. Вокруг него  кружилось  сверкающее  облако,  оно  проходило
сквозь  него  блестящими  завитками,  горящими  щупальцами,   блистающими,
светящимися.
     Я видел его лицо. Оно светилось радостью, слишком сильной для  живого
существа, и в то же время было затемнено невыносимым несчастьем. Как будто
его лицо было переделано рукой  Бога  и  Сатаны  одновременно.  Вы  можете
видеть отражение этого в моем лице. Но вы не видели этого в той степени, в
какой оно было на лице Стентона. Глаза широко раскрыты и неподвижны, будто
созерцают внутреннее зрелище рая и  ада!  Он  шел,  как  труп  проклятого,
несущий в себе ангела света.
     Музыка взметнулась снова. Я вновь услышал бормотание  -  "Ав-о-ло-а!"
Стентон повернулся, лицом к порталу. И тут я заметил,  что  заполняющий  и
окружающий его свет имеет внутреннее ядро - нечто  отдаленно  напоминающее
по форме человеческую фигуру, - это ядро то  рассеивалось,  то  собиралось
вновь, вырывалось  за  его  пределы  и  входило  в  него  снова.  И  когда
сверкающие частицы входили в него, все тело  Стентона  испускало  свет.  И
внутри этого сверкания, спокойные и безмятежные, двигались семь  маленьких
светящихся шаров, как семь маленьких лун.
     Все это я видел, а потом Стентон поднялся,  взлетел  на  неприступную
стену, на самую ее вершину. Свет  под  луной  побледнел,  звенящая  музыка
стихла. Я попытался  шевельнуться.  Но  заклинание  продолжало  удерживать
меня. Теперь из неподвижных глаз полились слезы и облегчили боль в них.
     Я сказал,  что  взгляд  мой  был  неподвижен.  Так  оно  и  было.  Но
периферическим зрением я видел часть дальней  стены  внешнего  укрепления.
Казалось, прошли века, и я увидел на  этой  дальней  стене  сияние.  Потом
показалась фигура Стентона. Он  был  далеко,  на  самом  верху  гигантской
стены. Но я  по-прежнему  различал  сверкающие  спирали,  которые  ликующе
вились вокруг и сквозь него; скорее чувствовал,  чем  видел,  его  лицо  в
трансе при свете семи шаров. Взметнулись хрустальные ноты, и он прошел.  И
все это время, как будто из какого-то скрытого источника, внутренний  двор
светился и рассыпал серебряные огни, которые  затмевали  лунный  свет,  но
казались частью его.
     Десять раз он так проходил мимо меня. Свечение усиливалось  вместе  с
музыкой, проходило по вершине созданного человеком  базальтового  утеса  и
исчезало. А между этими появлениями проходили вечности,  а  я  по-прежнему
корчился в неподвижности, беспомощное существо из камня с незакрывающимися
глазами.
     Наконец луна приблизилась к горизонту. Звуки музыки стали громче,  за
ними - вторично - крикнул Стентон. Крик его был  как  эхо  первого.  Вновь
мягкий вздыхающий звук на террасе. И - полная тишина.  Свет  померк;  луна
заходила, и мгновенно жизнь и способность двигаться вернулись  ко  мне.  Я
побежал вперед, прыжками взлетел по лестнице, во внутренний двор и прямо к
серой скале. Она была закрыта - я знал, что так и будет. Но показалось  ли
мне  или  я  на  самом  деле  услышал  приходящий  с  огромного   удаления
торжествующий возглас: "Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а!"?
     Я вспомнил об  Эдит.  Побежал  к  ней.  При  моем  прикосновении  она
проснулась, с удивлением взглянула на меня, приподнялась на руке.
     - Дэйв! - сказала она. - Я уснула... после всего. - Тут она  заметила
в моем лице отчаяние и вскочила на ноги. - Дэйв! - воскликнула она. -  Что
случилось? Где Чарлз?
     Прежде всего я  разжег  костер.  Затем  рассказал  ей.  И  до  самого
рассвета мы сидели перед костром, обнявшись, как испуганные дети.
     Неожиданно Трокмартин умоляюще протянул ко мне руки.
     - Гудвин, старый друг! - воскликнул он. - Не смотрите на меня, как на
сумасшедшего! Это правда, абсолютная правда! Подождите... -  Я,  как  мог,
успокоил его. Через некоторое время он продолжил рассказ.
     - Никогда, - сказал он, - человек так не приветствовал приход солнца,
как мы в  то  утро.  Как  только  стало  светло,  мы  вернулись  во  двор.
Базальтовые  стены,  на  которых  я  видел  Стентона,  стояли   черные   и
молчаливые. Терраса, как всегда, была пуста. Серая скала на своем месте. В
углублении у ее основания - ничего. И ничего, никаких следов пребывания на
острове Стентона - ни следа, ни знака на Нан-Танахе, показывающего, что он
когда-нибудь жил.
     Что нам оставалось делать? Те же доводы, что удержали  нас  накануне,
удерживали и сейчас - и вдвое сильнее. Мы не могли покинуть тех двоих,  не
могли уйти, пока оставалась хотя бы слабая надежда на их спасение - но как
же нам оставаться? Гудвин, я любил свою жену, сильно  любил,  так  сильно,
как я и не подозревал до этого дня; и она так же любила меня.
     - Оно за ночь забирает только одного, - сказала она. - Любимый, пусть
оно возьмет меня.
     Я плакал, Гудвин. Мы оба плакали.
     - Вам потребовалась большая храбрость, Трокмартин, - прервал  я  его.
Он оживленно взглянул на меня.
     - Значит, вы поверили? - воскликнул он.
     - Верю, - ответил я. Он схватил меня за руку и сжал ее так, что  едва
не сломал.
     - Теперь, - сказал  он,  -  я  не  боюсь.  Если  я...  не  смогу,  вы
подготовитесь и продолжите работу.
     Я пообещал. И - да простит меня Небо - это было три года назад.
     - Да, потребовалась храбрость, -  продолжал  он,  опять  спокойно.  -
Больше чем храбрость. Потому что мы знали, что идем на  самопожертвование.
Каждый из нас в глубине сердца чувствовал,  что  один  из  нас  не  увидит
следующего восхода. И каждый  из  нас  молилс