стоятельств. Считается, что в  Храме  Лис  живут
пять таких женщин-лис. Пять... духов. Они сестры. Ко мне  были  отправлены
три вестника с сообщением о засаде. Первый должен был  добраться  до  меня
через три недели после происшествия. Он исчез. Второго отправили с другими
новостями неделю спустя. Он тоже исчез. Но третий,  с  новостью  о  смерти
жены вашего брата и о рождении ребенка, прилетел  как  на  крыльях  ветра.
Почему не дошли первые два? Потому что кто-то хотел, чтобы  мы  ничего  не
знали до рождения ребенка? Кто?
     - Далее, из Кансу не пришло вообще  никаких  вестей  о  нападении  на
вашего брата. Это, друг мой, ставит  перед  нами  дилемму.  Вы  не  можете
сказать, что знаете о смерти вашего брата. Вам придется  говорить,  откуда
вы это знаете. Поэтому за ребенком послать  вы  не  можете.  Вам  придется
ехать самому - под каким-нибудь  предлогом.  Мне  кажется,  что  тот,  кто
пропустил третьего вестника, хочет, чтобы явились вы сами. Почему?
     Мередит снова ударил по столу.
     - Я поеду!
     - В-третьих,  -  продолжал  Ли  Конг,  -  мой  вестник  сообщил,  что
сбежавшая женщина поднялась по лестнице  Храма  Лис.  И  когда  они  почти
догнали ее, между нею и ими оказалась лиса. И что эта лиса превратилась  в
женщину, которая превратила их предводителя в бешеного пса. И они  бежали.
Я думаю, - задумчиво сказал Ли Конг, - что я тоже убежал бы.
     Мередит ничего не ответил, но продолжал кулаком ударять по столу, и в
глазах его была ярость.
     - Вы думаете, -  сказал  Ли  Конг,  -  желтые  собаки!  Конечно,  они
убежали. Полны по горло ромом и опиумом! Конечно!
     Именно так подумал Мередит, но ничего не сказал.
     - И наконец, - сказал  Ли  Конг,  -  жена  вашего  брата  умерла  при
рождении ребенка...
     - Потому что шлюха-лиса забралась в  нее,  -  насмехался  Мередит  и,
откинувшись, засмеялся высоким тонким смехом.
     Китаец на мгновение утратил свое спокойствие, привстал,  потом  снова
сел. Он терпеливо сказал:
     - Если будете подниматься по лестнице, поезжайте  верхом  на  лошади.
Предпочтительно на английской, на которой охотятся за лисами.
     Он зажег новую сигарету.
     - Но это суеверие. Тем не менее, если решите отправиться, возьмите  с
собой двух человек, таких же свободных от этого позора, как и вы.  Я  знаю
двоих таких. Один немец,  другой  француз.  Храбрые  и  решительные  люди.
Двигайтесь втроем. Всегда держите при  себе  как  можно  меньше  китайцев.
Когда подойдете к храму, поднимайтесь по ступеням одни. Не берите с  собой
ни одного китайца. - Он серьезно сказал:  -  Я  поручусь  за  этих  двоих.
Больше того, за них ручается Дом  Небесных  Ожиданий.  Конечно,  им  нужно
будет заплатить.
     Мередит спросил:
     - Сколько?
     - Не знаю. Они не дешевы. Вероятно, не меньше пяти тысяч долларов.
     Мередит подумал:
     - Вот зачем он все это придумал. Это ловушка.
     Опять Ли  Конг  будто  прочел  его  мысли.  Он  очень  неторопливо  и
обдуманно сказал:
     - Послушайте, Мередит. Я больше ничего от вас не хочу. Я не говорил с
этими людьми. Они не знают и не узнают от меня ничего о той  операции,  за
которую вы мне только  что  заплатили.  Я  с  вами  покончил!  Вы  мне  не
нравитесь, и я надеюсь, что мы  больше  никогда  не  встретимся.  Понятный
американский разговор?
     Мередит так же неторопливо ответил:
     - Мне нравится. Продолжайте.
     - Они должны только знать, что  вы  беспокоитесь  о  брате.  Когда  в
должное время в пути вы обнаружите, что ваш брат и его жена мертвы  и  что
есть ребенок, вы, естественно, захотите привезти с собой ребенка. Если вам
откажутся отдать ребенка и понадобится убивать,  они  будут  убивать.  Это
все. Я сведу вас с этими двумя. И позабочусь, чтобы все, с кем у меня есть
связь, не мешали вам на пути  в  Кансу  и  на  обратном  пути  -  если  вы
вернетесь. Если бы не обязательства, о которых я говорил, я бы и этого  не
сделал. Я и пальцем бы не пошевелил, чтобы помочь вам. После того, как  вы
выйдете из этого дома, для меня вы будто не существуете. Я не желаю  иметь
ничего общего с  Ю  Чином  и  с  теми,  кто  идет  в  Храм  Лис.  Если  мы
когда-нибудь встретимся - не заговаривайте со мной. Не показывайте, что мы
знакомы! Никогда не говорите со мной, никогда не пишите  мне,  не  думайте
обо мне. Я покончил с вами! Ясно?
     Мередит кивнул, улыбаясь. Он подумал:  "Я  ошибался,  думая,  что  он
хочет удержать меня от этого места. Желтая крыса боится... он верит в  эти
предрассудки! Америка не смогла выбить из него эти суеверия!"
     Мысль  эта  позабавила  его.  Помогла  отнестись   к   Ли   Конгу   с
презрительной   терпимостью,   дала    приятное    чувство    собственного
превосходства. Он сказал, не пытаясь скрыть презрение в голосе:
     - Ясней, чем вы думаете, Ли Конг. Где я встречусь с вашими друзьями?
     - Они будут у вас в отеле в час, если вас это устроит.
     - Устроит. Как их зовут?
     - Они вам скажут. У них будет с собой моя письменная рекомендация.
     Ли Конг встал. Он остановился у двери и вежливо  поклонился.  Мередит
прошел мимо него. Они миновали другой коридор и через извилистый  переулок
вышли на улицу. Это была не та улица, с которой он вошел. Он ее не  узнал.
Его ждал кули. Ли Конг с поклоном усадил его.
     - Пусть наши тени  больше  никогда  не  соприкоснуться,  -  церемонно
сказал он. И добавил, впервые  за  все  время  угрожающе:  -  Ради  вашего
здоровья!
     Повернулся и исчез в переулке. Кули быстро побежал.



                                    4

     Месяц спустя в середине дня Мередит выехал на зеленую поляну и увидел
первые ступени лестницы, ведущей к  Храму  Лис.  Рядом  с  ним  ехали  фон
Бреннер  и  Лассаль,  два  храбрых   и   решительных   человека,   которых
рекомендовал ему Ли Конг. Они такими и оказались, но  к  тому  же  были  и
скрытными людьми. Без всяких комментариев они приняли его объяснение,  что
он хочет узнать о судьбе брата, проявили должное сочувствие и не  задавали
неудобных  вопросов.  Оба  могли  говорить  по-китайски  и  на  нескольких
диалектах. Лассаль знал Кансу, был даже знаком  с  местностью,  в  которой
расположен Храм Лис.
     Мередит решил, что разумно расспрашивать в тех местах, через  которые
проезжал Мартин, и здесь немец и француз были его переводчиками. Когда они
сообщали, что через это место отряд брата проехал в добром здравии, внешне
все в них говорило: они верят, что для него это добрая новость.
     Либо они превосходные актеры, либо Ли Конг сдержал слово и не  сказал
им  ничего,  кроме  условленного  с  Мередитом.  Но  вероятность   второго
предположения вскоре после  вступления  в  Кансу  несколько  поколебалась.
Француз слишком небрежно сказал, что если желательно подобраться  к  храму
незаметно, минуя все деревни, то  он  знает  путь.  Он  сказал,  что  хоть
священник храма, несомненно, знает об их приближении, он ожидает, что  они
пойдут обычным путем. Таким образом его можно захватить врасплох.
     Мередит почувствовал ловушку. Согласиться с этим предложением  значит
признать, что истинная цель его - храм, а то, что он говорил раньше, всего
лишь предлог, и беспокойные расспросы в пути - обман.  Он  резко  ответил,
что у нет причины заставать  священника  врасплох,  что  Ю  Чин  почтенный
ученый, старый друг его брата и когда они до него доберутся,  беспокоиться
будет не о чем. Почему  Лассаль  считает,  что  им  нужна  тайна?  Француз
вежливо ответил, что если бы знал об этой дружбе, такая мысль не пришла бы
ему в голову, конечно.
     Кстати, Мередит опасался Ю Чина не больше, чем женщин-лис  Ли  Конга.
Вспоминая, как этот китаец старался подействовать на него своей  болтовней
об  этой  желтой   Матушке-Гусыне,   он   испытывал   презрение,   которое
компенсировало перенесенное унижение оттого, что он  вынужден  был  отдать
проклятые деньги. Он часто  слышал,  как  Мартин  превозносит  мудрость  и
добродетели Ю Чина, но это  лишь  доказывало,  насколько  непрактичен  был
Мартин... преждевременно впал в маразм, по крайней мере  умственно...  это
стало ясно, когда он женился на этой юной искательнице  богатства,  годной
ему в дочери... Это больше не тот брат,  какого  он  знал...  кто  мог  бы
сказать, что он стал бы делать дальше... этот маразм мог их всех  привести
к гибели... старческий мозг в здоровом теле Мартина, вот и все... если  бы
Мартин страдал от какой-нибудь тяжелой неизлечимой болезни и  попросил  бы
помочь ему умереть, он, несомненно, сделал бы это... ну, и  какая  разница
между этим и тем, что он сделал? То, что пришлось пожертвовать девчонкой и
ее отродьем, конечно, плохо...  но  это  стало  необходимо  из-за  маразма
Мартина.
     Так Мередит оправдывал себя. Но в то же время у него не  было  причин
довериться этим двоим.
     Ему было не совсем ясно, что он станет делать с отродьем,  когда  оно
окажется у него в руках. Девочке  всего  два  месяца,  а  дорога  в  Пекин
долгая. В храме должна быть какая-нибудь женщина. Он организует  так,  что
она поедет с ними в Пекин. Если  что-то  случится,  если  девочка  в  пути
заболеет, это не его вина. Ее настоящее место, очевидно, в семье ее  отца.
А не в языческом храме в глубине Китая.  Никто  не  обвинит  его,  что  он
захотел привезти ее... даже если с ней что-нибудь случится.
     Но, поразмыслив, он решил, что это нехорошо. Придется привезти  ее  и
доказать, что это дочь его брата.  Лучше  привезти  ее  в  Пекин  живой...
может, лучше даже,  если  она  живой  попадет  в  Штаты  и  законно  будет
установлена опека и передано  наследство.  Времени  впереди  много.  А  он
получит свои полмиллиона и увеличенный  процент  с  доходов,  это  поможет
продержаться до тех пор,  пока...  что-нибудь  случится  и  все  состояние
перейдет к нему. Он бессердечно подумал: "Ну, что ж, до Пекина это отродье
в безопасности".
     Утром они проехали через деревню. Их встретил староста и в  ответ  на
обычные вопросы дал полный отчет об убийстве, бегстве Джин,  о  ее  смерти
позже в храме и рождении ребенка. Рассказ такой полный, включая все  даты,
что у Мередита родилось легкое подозрение. Как будто этот  человек  заучил
свой рассказ. Время  от  времени  он  подзывал  какого-нибудь  жителя  для
подтверждения. Но Чарлз проявил должное горе и желание наказать  убийц.  А
Бреннер и Лассаль в обычных словах выразили ему сочувствие.
     Наконец он сказал:
     - Прежде всего нужно увезти ребенка в  Пекин.  Там  я  найму  хороших
белых нянек. Здесь придется найти  женщину,  которая  будет  заботиться  о
ребенке до Пекина. Я хочу, чтобы девочка  как  можно  скорее  оказалась  в
Штатах под присмотром моей жены.  И  хочу  привести  в  действие  механизм
наказания убийц, хотя понимаю, что особенно надеяться на это нечего.
     Они согласились с ним, что желательно побыстрее отвезти девочку к его
жене и что надежды на наказание убийц нет.
     И вот он стоит, глядя на древние ступени, в конце  которых  находится
ребенок. Он сказал:
     - По этой лестнице  не  подняться  на  лошади,  если  только  это  не
цирковая лошадь. А таких здесь нет.
     Лассаль улыбнулся.
     - К храму на лошади вообще не  подняться.  Там  впереди  ступени  еще
более крутые. А тропы никакой нет. Нужно идти пешком.
     Мередит подозрительно сказал:
     - Похоже, вы хорошо знаете это место, Лассаль. Бывали раньше в храме?
     Француз ответил:
     - Нет, но я разговаривал с теми, кто в нем был.
     Мередит улыбнулся.
     - Ли Конг посоветовал мне  взять  лошадь.  Сказал,  что  женщины-лисы
боятся их.
     Бреннер рассмеялся.
     - Die Fuchs-Damen! [Женщины-лисы (нем.)]  Всегда  хотел  их  увидеть.
Точно как хотел увидеть одного из этих лунных лучников, о которых говорили
во время войны. Да!  Через  лучника  хотел  бы  пропустить  пулю,  но  для
женщины-лисы у меня нашлось бы другое оружие. Да!
     Лассаль уклончиво заметил:
     - Трудно кое-что изгнать из головы китайцев.
     Бреннер сказал Мередиту:
     - Я хотел бы задать вопрос. Далеко  ли  мы  зайдем,  пытаясь  забрать
ребенка? Если священник решит нам его не отдавать? Как далеко  мы  зайдем,
убеждая его? - И задумчиво добавил: - Староста сказал, что со  священником
три женщины и четверо мужчин. - Потом еще более задумчиво: - Староста  был
полон подробностей. Да - много  знал.  Мне  это  не  нравится,  совсем  не
нравится.
     Лассаль кивнул, ничего не говоря и вопросительно глядя на Мередита.
     Мередит сказал:
     - Не вижу, на каком основании Ю Чин отказался бы отдать нам  ребенка.
Я его  дядя  и  естественный  опекун.  Отец  девочки,  мой  брат,  оставил
распоряжение на случай своей смерти. Ну, он умер. Если священник откажется
отдать ребенка  добровольно,  я  буду  прав,  если  использую  силу.  Если
священник при этом будет ранен, винить он должен  только  себя.  Если  его
люди нападут на нас и будут ранены, мы в этом не виноваты. Так или  иначе,
ребенка я заберу.
     Лассаль мрачно сказал:
     - Если дело дойдет до схватки, обратно поедем тем путем, о котором  я
вам говорил. В Кансу для нас будет лучше, если мы на протяжении  дня  пути
отсюда не покажемся ни в одной деревне. И поедем мы со скоростью,  которая
может повредить ребенку.
     Мередит ответил:
     - Я уверен, у нас не будет неприятностей с Ю Чином.
     Они привели с собой четвертую  лошадь,  крепкое  животное  с  широким
китайским седлом, на каких ездят женщины. Лошадей они привязали  и  начали
подниматься  по  лестнице.  Вначале  они  разговаривали,  но   их   голоса
постепенно поглотились окружающей тишиной, стихли. Разговоры прекратились.
     Высокие сосны смотрели, как они проходят, скорчившиеся кусты  следили
за ними. Они никого не видели, ничего  не  слышали,  но  постепенно  стали
такими же настороженными, как сосны и кусты,  руки  их  не  отрывались  от
рукояток пистолетов, как будто это прикосновение придавало им уверенности.
Они поднимались на  выступ  горы,  с  лиц  тек  пот,  как  струится  он  с
испуганных  лошадей,  когда  они  чувствуют,  но  не  видят  и  не  слышат
опасность.
     И тут  они  как  будто  из  полных  угроз  джунглей  вышли  к  полной
безопасности. Они по-прежнему молчали, но распрямились, перевели  дыхание,
руки их отпустили рукояти оружия. Перед ними была черепичная  крыша  Храма
Лис, его голубой бассейн мира.  Рядом  с  ним  на  каменной  скамье  сидел
человек. У них на глазах он встал и пошел к храму. По обе стороны от  него
шли рыжие собаки. И вдруг путники поняли, что это не собаки, а лисы.
     Они спустились с выступа и обогнули храм. В коричневом камне не  было
двери, только шесть высоких окон, казалось, наблюдали за их  приближением.
Они сами никого не видели. Обошли храм и пришли  к  его  фасаду.  Человек,
которого они видели у бассейна, ждал их здесь. Лисы исчезли.
     Трое  невольно,  как  один,  остановились.  Мередит  ожидал   увидеть
старого-престарого человека, мягкого, может быть, слабого.  Лицо,  которое
он увидел, несомненно, старое, но глаза  на  нем  молодые  и  поразительно
живые. Большие, черные, подвижные, они притягивали к  себе.  Одет  человек
был в серебристо-голубое одеяние, на  груди  серебром  изображение  головы
лисы.
     Мередит подумал: "Он совсем не таков, как я ожидал."  Он  нетерпеливо
покачал головой, как будто избавляясь от оцепенения.  Сделал  шаг  вперед,
протянув руку. Сказал:
     - Я Чарлз Мередит. Вы Ю Чин, друг моего брата...
     Священник ответил:
     -  Я  ждал  вас,  Чарлз  Мередит.  Вы  уже  знаете,  что   произошло.
Деревенский староста милостиво снял с меня тяжесть  передачи  вам  первого
цветка печального знания.
     Мередит подумал: "Какого дьявола он об этом знает? Деревня  отсюда  в
половине дня пути. Мы двигались быстро, и  никто  не  мог  добраться  сюда
раньше нас".
     Священник взял его протянутую руку. Но взял не ладонь  к  ладони,  не
пожал,  а  пальцами   обхватил   запястье.   Мередит   почувствовал,   как
своеобразные холодные иголочки  покалывают  его  руку,  распространяясь  к
плечу. Черные глаза пристально смотрели на него, и он почувствовал  то  же
прохладное оцепенение в мозгу. Рука разжалась,  взгляд  отпустил.  Мередит
почувствовал, что одновременно что-то уходит и из мозга.
     - И ваши друзья... - Ю Чин так же схватил руку Бреннера, смотря ему в
глаза. Потом повернулся к Лассалю. Француз  убрал  руки  за  спину,  отвел
взгляд. Поклонился и  сказал:  -  Для  меня  это  слишком  большая  честь,
почтенный отец мудрости.
     Мгновение Ю Чин задумчиво смотрел на него. Потом сказал Мередиту:
     - О вашем брате и его  жене  больше  сказать  нечего.  Они  ушли.  Вы
увидите девочку.
     Мередит резко ответил:
     - Я пришел забрать ее с собой, Ю Чин.
     Священник, казалось, не слышал.
     - Идемте в храм, и вы ее увидите.
     Сквозь изъеденные временем колонны он прошел в зал, в котором  умерла
Джин Мередит. Трое следовали за ним.  В  зале  стояла  странная  полутьма.
Мередит предположил, что  просто  сказывается  переход  с  яркого  солнца.
Казалось, все помещение полно молчаливыми внимательными тенями. Алтарь  из
зеленого камня, на нем пять древних ламп молочного гагата. Лампы  круглые,
и в четырех горят свечи, превращая светильники в  четыре  маленькие  луны.
Священник подвел их к алтарю. Недалеко от него  стоял  огромный  бронзовый
сосуд, похожий на  крещенскую  купель.  Между  алтарем  и  сосудом  старая
китайская колыбель, а в ней запеленутый ребенок. Это девочка.  Она  спала,
поднеся ко рту сжатый кулачок с ямочкой.
     Священник негромко сказал:
     - Это дочь вашего брата, Чарлз Мередит. Нагнитесь. Я хочу кое-что вам
показать. Пусть ваши друзья тоже посмотрят.
     Трое склонились к колыбели. Священник осторожно откинул  пеленку.  На
груди, над сердцем, было родимое пятно в форме пламени  свечи,  колеблемом
на ветру. Лассаль поднял руку, показывая пальцем, но прежде  чем  он  смог
заговорить, священник схватил его за запястье.  Он  посмотрел  французу  в
глаза. Строго сказал:
     - Не будите ее.
     Француз несколько мгновений смотрел на него, потом ответил онемевшими
губами:
     - Вы дьявол!
     Священник отпустил его запястье. Спокойно сказал Мередиту:
     - Я показал вам это родимое пятно, чтобы вы его узнали,  когда  снова
увидите девочку. Не скоро, Чарлз Мередит, вы увидите ее снова.
     Мередит почувствовал приступ гнева, но прежде чем поддаться  ему,  он
успел удивиться, откуда это. Он прошептал:
     - Прикройте его, Бреннер! Лассаль, придушите его!
     И наклонился, чтобы взять девочку из колыбели. Застыл. В руках у него
пустой воздух. И ребенок, и колыбель исчезли. Он поднял голову.  Священник
тоже исчез.
     На месте Ю Чина стоял ряд лучников, больше десяти. Четыре светильника
отбрасывали на них тени. Они были в древних кольчугах, на  головах  черные
блестящие шлемы. Под забралами с бесстрастных лиц смотрели желтые раскосые
глаза. Луки натянуты, тетивы напряжены,  треугольные  головки  стрел,  как
змеи, готовы к прыжку. Мередит тупо смотрел на них. Откуда они взялись? Во
главе цепи стоял гигант семи футов ростом,  с  древним  лицом,  как  будто
вырезанным из грушевого  дерева.  Его  стрела  была  нацелена  Мередиту  в
сердце. Остальные...
     Он прыгнул назад, встал  между  Бреннером  и  Лассалем.  Они  стояли,
недоверчиво глядя на линию лучников. Он увидел, как немец поднял пистолет,
услышал, как он хрипло сказал: "Лунные лучники...", услышал крик  Лассаля:
"Бросай, дурак!" Услышал щелчок тетивы, свист стрелы, увидел,  как  стрела
пронзила запястье немца и пистолет со звоном упал на пол храма.
     Лассаль крикнул:
     - Не двигайтесь, Мередит!
     Пистолет француза ударился о пол.
     Он услышал приказ -  голос  Ю  Чина.  Лучники  двинулись  вперед,  не
касаясь троих, но угрожая им своими стрелами. Трое повернули назад.
     Неожиданно под алтарем в свете четырех  светильников  Мередит  увидел
колыбель и в ней спящ