висло розовое, угрожающе вздувшееся  солнце,  и,  что  самое
страшное, оно вроде бы росло потихоньку, ширилось... Оно падало  прямо
на Кудыку.
    - О-ох!.. - выдохнул в ужасе древорез, и колени его подогнулись. -
Помилуй, добросиянное... Пощади...
    Возчики, похоже, предвидевшие Кудыкин  испуг,  засмеялись.  Однако
веселье их было недолгим. Полоснул  отчаянный  женский  визг,  и  все,
подпрыгнув  от  неожиданности,  уставились  на   Чернаву.   Погорелица
опрометью метнулась прочь  от  дороги  и  побежала  -  петляя,  падая,
расплескивая подтаявший снег.
    - Стой, дура!.. - завопил опомнившийся первым  Вражина  и  кинулся
следом.
    Бермята плюнул и со злостью вспорол кнутом сизую дорожную слякоть.
    - Тьфу, ты, леший!.. Она ж из Черной Сумеречи!..  -  Вне  себя  он
повернулся к Кудыке. - Чего стоишь? Догоняй давай!..
    Чернаву удалось перенять лишь на самой опушке. Сбитая наземь,  она
еще пыталась ползти, визжала, царапалась, била ногами.
    - Падает!.. Опять!.. - отрывисто вскрикивала она,  вжимая  лицо  в
ладони. - Падает!..
    - Да не на нас, дурочка!.. - уговаривал ее Вражина, жестко взяв за
ходящие ходуном плечи. - Чего  испугалась?  Думаешь,  развалится,  как
ваше? Не-ет, не разва-алится... Идем назад, девонька, идем...
    Кто-то сбегал за сулеей  доброго  вина.  Чернаве  разжали  зубы  и
заставили сделать несколько глотков прямо из горлышка.  Потом  подняли
на ноги и, поддерживая с двух сторон, отвели к обозу.  Шла  -  как  из
мочалок связанная, все норовила  оползти  на  снег.  Кудыка  суетился,
забегал то справа, то слева, но толку от него было, понятно, маловато.
    - Тудыть вашу растудыть!..  -  процедил  Бермята,  все  это  время
бывший при лошадях и участия в погоне не принимавший. - Знали же,  что
погорелица...  И  я,  главное,  не  смекнул...  Ну-ка,  дайте  ей  еще
хлебнуть! - Взгляд его упал на Кудыку. - И этому - тоже...
    - Тогда уж и всем... - рассудительно  заметил  Вражина,  отряхивая
мокрые колени.
    Влили в дрожащую Чернаву добрую четверть сулеи,  уложили  в  короб
(благо - новенький, ни разу еще золой не пачканный), укрыли с  головой
после чего и сами  произвели  по  глотку.  Вино  прошло  по  жилочкам,
толкнуло изнутри в затылок, и Кудыка снова  дерзнул  воздеть  глаза  к
небу. Дивно было в небе и  страшно.  Огромное  алое  солнце,  раскинув
окрест розовое сияние, шло к земле. Подумалось вдруг,  что,  наверное,
именно так падало оно когда-то на  грешный,  обреченный  гибели  город
Сволочь-на-Сволочи...
    - Часы... - прохрипел древорез.
    В зубы ему тут же сунули стеклянное горлышко опустевшей наполовину
сулеи.
    - Чего "часы"?
    Кудыка поперхнулся и чуть не помер.
    - Часы я изладил... - еле прокашлявшись, покаялся он со слезой.  -
Сожжет меня добросиянное...
    - Да кому ты нужен? - сказал Вражина. -  Меня  вон  тоже  поначалу
дрожь брала... Думаешь: ну все, прямиком на тебя летит... Ан  мимо,  в
Теплынь-озеро! Небось, не промахнется. Тут, брат Кудыка, умней  нас  с
тобой люди кумекали...
    В  лубяном  коробе  дернулась,  всхлипнула  Чернава,  и   Вражина,
прихватив сулею, направился к саням.
    - Ты лучше вон куда взгляни... - небрежно указал он через плечо.
    Кудыка обмяк заранее - и взглянул. Над  черно-сизыми  горами  золы
висело, быстро снижаясь, еще одно - греческое - солнышко.  Вот  только
назвать его теперь ложным -  язык  не  поворачивался.  Было  оно  чуть
меньше истинного, и явственно шло от него мягкое вечернее тепло.
    - Ох, доиграемся когда-нибудь... - предрек зловеще Бермята,  хмуро
поглядывающий на чужое светило. -  Опять  наши  с  ночью  протянули...
Греки теперь шум подымут. Договаривались ведь по очереди сажать...
    - Дык... - потрясенно молвил древорез. -  А  сказывали,  греки  за
краем света живут...
    - Н-ну... как?..  -  несколько  замялся  старшой.  -  В  общем-то,
правильно сказывали... Греки - за краем нашего света, а мы - за  краем
ихнего...
    Оглянулся на обоз и гаркнул:
    - Ночевать, что  ли,  здесь  собрались?  А  ну,  тронули,  тронули
лошадушек!..
    Вереница саней протиснулась между двумя  холмами  золы,  и  глазам
Кудыки предстало Теплынь-озеро. Слыхом слыханное, а вот  видом  доселе
не виданное... Шевелилась в нем закатная - алая с золотом  -  вода,  а
противоположного берега Кудыка так  и  не  углядел.  Не  зря,  не  зря
называли подчас берендеи это озеро Теплынским морем. Море и есть...
    В  переклике  от  берега  колебались  на  мелкой  волне   странные
веретенообразные ладьи - с высокими мачтами и  вздыбленным  частоколом
весел. Вдоль линии прибоя, отбитый от нее глыбами  волнореза,  тянулся
неглубокий ров с округлым дном, в дальнем конце которого  громоздилась
ни на что не похожая махина -  этакая  огромная  желобчатая  качель  с
перечапом [Перечап (берендейск.) - перевес, чебурах.] посередине.
    И кругом суетились люди. Их было так много,  что  собери  их  всех
вместе да заставь отстроиться - как раз и  вышла  бы  целая  слободка.
Судя по доносящейся снизу громкой перебранке подобрались здесь  сплошь
берендеи, хотя обликом они скорее напоминали тех же беженцев из Черной
Сумеречи... Хотя среди них и  впрямь  могли  затесаться  погорельцы  -
язык-то один что у тех, что у других...
    По краю груд древесной золы к  обозу  летел  чумазый  мужичонка  с
широкой деревянной лопатой в руке.
    - Ну вы что  ж,  сволочане,  сошку  вашу  -  да  об  камушек!..  -
напустился он на Бермяту. - Третий день вас ждем-пождем!.. Весь  берег
- в золе, повернуться негде, розмысл бранится на чем свет стоит...
    - Да, вишь, когда через слободку шли, древорезы нам обоз  разбили,
- нимало не забоявшись, равнодушно объяснил  тот.  -  Новый  снаряжать
пришлось... Ты давай говори, откуда золу брать?
    - Да золу - что золу? Ты  на  солнышко  посмотри!  Вот-вот  бултых
сделает! В темноте, что ли, грузить будешь?..
    - Ништо... С лампами погрузим...
    - Это мне опять к розмыслу идти, кланяться, чтоб лампы дал?..
    - Сходишь, не боярин, чай... - сказал Бермята. - Ты лучше поведай,
как тебя волхвы в жертву принесли. Мы  услышали  -  чуть  животики  не
надорвали...
    Не поверив своим ушам, Кудыка всмотрелся - и благо успел опереться
на оглоблю, иначе тут же бы и ополз у копыт  своего  савраски...  Тот!
Тот самый, которого давеча волхвы спустили в бадье к  навьим  душам...
Выходец из преисподней  казался  столь  живехоньким,  что,  лаючись  с
Бермятой, даже несколько раз  лопатой  на  него  замахивался.  Наконец
сдался и, огрызаясь через плечо, потрусил обратно -  искать  какого-то
там розмысла...
    Тем временем на земляной желоб, на камни  волнолома  и  на  хребты
золы лег зловещий  красноватый  налет,  и  древорез  вновь  запрокинул
голову. Теперь уже было ясно, что светлое и тресветлое  наше  солнышко
падает не на него, а именно  в  Теплынь-озеро.  И  все  равно  зрелище
наводило ужас. А с той стороны  точно  так  же  нависало  еще  одно  -
греческое...
    - Так это что же?.. - обеспамятев, взвыл древорез. - Оба - сюда?..
    - Знамо дело... - неспешно отозвался случившийся рядом Вражина.  -
А  ты  думал,  почему  Вытекла  никогда  не  замерзает?   Она   ж   из
Теплынь-озера течет... Только  ты  вот  что...  -  прибавил  он  вдруг
озабоченно. - Шапку держи. Ветрено будет...
    В этот  самый  миг  в  вышине  возник  некий  свист,  стремительно
переходящий в рев. Это ревело  светлое  и  тресветлое  наше  солнышко.
Огромное  вишнево-красное  ядро,  расталкивая  воздух,  летело   почти
отвесно в  Теплынь-озеро.  Лоб  обдало  жаром,  горячий  ветер  рванул
одежонку. Кудыка не выдержал и плотно зажмурил глаза. Понижающийся вой
рос, давил, нажимал на плечи -  и  вдруг  завершился  столь  страшным,
оглушительным шлепком и шипением, что древорез пал  на  четвереньки  и
сам заголосил по-волчьи...
    Когда  осмелился  разъять  веки,  первая  волна  уже  ударилась  с
грохотом о  волнорез,  а  веретенообразные  ладьи,  взлетая  и  падая,
устремились на  веслах  туда,  где  в  клубах  белого  пара  всплывал,
медленно вздымаясь из  воды,  иссиня-черный  пупырь,  всего  несколько
мгновений назад бывший ясным солнышком... Все это Кудыка  разглядел  и
запомнил навсегда, потому что не разглядеть всего этого в ярком сиянии
нависшего греческого светила было просто невозможно. А уж не запомнить
- тем более...
    "Вылавливать будут..." - смекнул он и потерял сознание.



                         Глава 8. НАВЬИ ДУШИ


    Синеглазый красавец  Докука  был  ленив  далеко  не  всегда.  Если
приходилось бороться за собственную  жизнь,  просыпались  в  нем  силы
немеряные. Одного волхва он так припечатал к замшелому стояку  цепного
ворота, что тот, оглушенный, сам чуть не упал в черное жерло  колодца.
Второго он затеялся душить, катаясь  с  ним  по  вымощенному  плоскими
камнями капищу.
    Рябой высокий кудесник гневно стиснул увенчанный  солнечным  ликом
посох и повернулся к оробевшим погорельцам.
    - Ну мне что на него, чары тратить? - раздраженно  спросил  он.  -
Чего стали?.. А  ну  пособите  волхву!..  Да  не  бойтесь,  грехом  не
сочту...
    Погорельцы воспряли и, засучивая дырявые  рукава,  устремились  на
помощь изнемогавшему в единоборстве служителю. Вшестером Докуку  мигом
стиснули, шмякнули, вышибли из него  временно  дух,  связали  узлом  и
смотали в клубок.
    - В бадью! - отрывисто повелел рябой кудесник.
    Опасаясь притронуться невзначай к позеленевшему от древности  дубу
жертвенного  ворота,  древореза  бережно  опустили  в  бадью,   потом,
потормошив, оживили простершегося на плоских камнях подручного волхва,
того, что Докука в самом начале приложил к стояку. Охая и покряхтывая,
служитель взялся за гнутую рукоять, другой - за другую, кудесник вынул
железный  клин,  и  тяжко  покачивающаяся  бадья  ушла  на   цепях   в
непроглядный мрак преисподней. Вскоре в колодце звучно гукнуло  -  это
дубовое дно низкой широкой кадки коснулось камня.
    Рябой волхв сурово оглядел чумазых  погорельцев  и,  должно  быть,
решил, что ради такого сброда хвалебную песнь солнышку даже и петь  не
стоит. Насупился и, покряхтывая  от  скупости,  направился  к  высокой
поленнице - отсчитать обещанные десять берендеек. Выбирал,  придирчиво
осматривая каждую, и вот что дивно-то: откладывал ведь самые дорогие -
глубокой, чуть не сквозной  резьбы.  Погорельцы  лишь  переглядывались
изумленно.
    - Благодетель,  приласкай   тя   ясно   солнышко...   -   проблеял
растроганно главарь Пепелюга, с поклоном  принимая  из  рук  кудесника
охапку идольцев.
    И тут (вспомнишь - до сих пор по загривку  перебирает)  из  гулкой
глубины колодца грянул грозный нелюдской голос:
    - Вы  что  мне  тут  придушенных  спускаете?..  Самих,   что   ли,
придушить, так вашу перетак?..
    Волхвы - и те  струхнули.  Что  же  до  погорельцев,  то,  услышав
утробный рык навьего мира, присели чумазые да и кинулись все стремглав
от капища, не растеряв при этом, однако, ни единой берендейки...


                                * * *


    - Или живой?.. - усомнился все тот же голос, и над томным  Докукой
склонилась угрюмая, будто из камня выветренная харя.
    Поросят бить о такое личико.
    Древорез застонал натужно и подвигал ушибленным плечом. Крепко его
стиснули, от души. Да и шмякнули тоже...
    - А живой - так вставай, - сердито продолжал немилорожий обитатель
преисподней, снова возносясь главою к светлой округлой дыре,  которой,
так получается, завершалась внизу труба  колодца.  -  Неча  зря  бадью
занимать...
    Постанывая  и  поругиваясь,  древорез  кое-как  перевалился  через
низкую дубовую боковину бадьи на каменный пол.
    - Подымай!.. - запрокинув бороду, оглушительно  крикнул  подземный
житель и показался Докуке великаном.
    Звякнув, натянулись цепи, порожняя  кадка  пошла  вверх.  Достигла
круглой дыры в низком потолке -  и  дневной  свет  разом  иссяк.  Зато
обозначилась поставленная торчмя на пол  стеклянная  греческая  лампа.
Еще одна висела под  потолком  на  крюке.  В  желтоватом  их  мерцании
стоящему окарачь Докуке удалось  разглядеть  часть  пыльной  стены  из
тесаного камня, да толстые дубовые  брусья,  перехлестывающие  долгий,
узкий потолок.
    - Кто таков? - недружелюбно осведомился принявший жертву  верзила,
до жути похожий на того, с кочергой, что вылез из-под земли  во  время
битвы на речке Сволочи...
    - Докука... -  хрипло  выговорил  древорез,  с  превеликим  трудом
поднимаясь на ноги. То ли жив, то ли помер - ничего не понять...
    Верзила, впрочем, стоило Докуке выпрямиться, оказался с ним одного
роста, разве что покоренастее чуть, покряжистее.
    - Тьфу, ты, пропасть!.. - сказал он с досадой. - Это теперь мне  к
розмыслу тебя вести?.. - Обернулся и вдруг рявкнул на  кого-то:  -  Да
будете вы  сегодня  грузить  или  нет?..  Руки  вон  уже,  чай,  вися,
отболтались!..
    Докука оглянулся в ужасе и увидел еще две навьи  души.  Одна  -  в
нагольном полушубке -  стояла,  прислонясь  к  высоченной  до  потолка
поленнице резных идольцев, увязанных мочальными волокнами в  небольшие
охапки, другая же - в подоткнутом сермяжном зипунишке -  опиралась  на
ручную тележку об одном колесе. Похоже, что грозный окрик нимало их не
смутил. Души с любопытством разглядывали свалившегося к ним на  головы
Докуку, да еще и скалились вдобавок.
    - Да полно те... - миролюбиво заметила душа в полушубке.  -  Знамо
дело, загрузим... Работа - не волхв...
    Мнимый верзила только зыркнул на  них,  ухватил  стоящую  на  полу
лампу за медное кольцо и снова повернулся к древорезу.
    - Пойдем... - И двинулся  вразвалку  по  плотно  утоптанному  полу
узкого подземелья. - Розмысл тебя давно уже поджидает.
    Противиться Докука не дерзнул... Помыслить зябко  -  Навь!  Неужто
помер, а? Как же теперь дальше-то?.. Хотя,  сказывают,  обтерпишься  -
оно и в преисподней ничего... А  что  же  этот,  коренастый-то  давеча
говорил: живой, мол?.. Или почудилось?..
    По дну подземного перехода тянулись две  глубокие  колеи,  как  от
телеги. Висящие на крюках лампы вымывали из мрака стены,  мохнатые  от
пыли брусья, какие-то груды мусора... Потом по правой колее  навстречу
им прокатила порожнюю тележку еще одна душа, и тоже мужского пола.
    - Розмысла  не  видел?  -  приостановившись,  спросил   коренастый
Докукин поводырь.
    - Да вроде на месте он... - равнодушно бросил встречный и  покатил
себе дальше.
    Уязвленный  неясным,   жутким   подозрением,   красавец   древорез
уставился ему вослед.
    - А бабы-то что ж?.. - просипел он наконец.
    Поводырь недоуменно сдвинул брови.
    - Что "бабы"?
    - Бабы-то здесь есть али как?..
    - Где "здесь"? На отгрузке? Вестимо, нету...  Не  велено  их  сюда
ставить - не сдюжат...
    Докука перевел дух. Стало быть, все-таки где-то да есть...
    - А по батюшке его как величают? - спросил он  тогда  осторожно  и
неспроста.
    - Кого?
    - Да Розмысла...
    - Ты еще по матушке  спроси!  -  усмехнулся  суровый  поводырь.  -
Розмысл - это вообще не имя...
    - А что?
    - Чин такой... Вроде как у  вас  там  наверху  боярин...  А  то  и
воевода... Смотря что за розмысл...
    "Стало  быть,  боярин...  -  судорожно  смекал  про  себя  Докука,
поспешая за коренастым поводырем. - Вона как оно... Навь  -  Навью,  а
без бояр, вишь, и  тут  никуда...  Тогда  сразу  в  ножки...  Прямо  с
порога... Помилуй-де... Не погуби, мол..."
    Говорить с боярами и прочими именитыми  людьми  древорез  был  еще
наверху горазд. Тут главное - не перечить. А лучше и вовсе молчать. Он
себе толкует, а ты знай мигай, будто смыслишь...
    Однако не суждено было свершиться Докукину  замыслу.  Перед  такой
они остановились дверцей, что никому бы и в голову не пришло, будто за
ней может пребывать кто-либо  знатный  да  именитый.  Была  та  дверца
низехонька, неокрашена, а вместо скобы  болталась  на  ней  веревочка.
Потому и не догадался древорез бухнуться в ножки прямо с порога...
    Коренастый потянул за веревочку и вошел, пригнувшись. Докука -  за
ним. Тесноватый подвал освещали три греческие  лампы:  две  прицеплены
были к потолку, а третья стояла посреди обширного стола,  за  которым,
уронив в ладони выпуклую плешь, сидел и разбирал грамоту... даже и  не
поймешь, кто. Но уж во всяком разе не боярин.
    Еще на столе громоздилась некая диковина,  искусно  выточенная  из
дерева: дергались два пупчатых резных колеса, свисала с  валика  малая
гирька на сыромятном ремешке, гуляло туда-сюда  липовое  колебало.  Да
много там было чего разного наворочено, сразу все и не разглядишь...
    - Привел, Лют Незнамыч, - почтительно доложил коренастый.
    Сидящий лишь  ручкой  на  него  махнул:  погоди,  мол.  Раскумекал
грамоту до конца, тяжко вздохнул и,  потирая  усталые  очи,  откинулся
спиной на гладкий прислон скамьи. Страдальчески взглянул на вошедших.
    - Ну, сказывай, Чурыня... Что там у тебя?
    Пожамканное морщинистое личико,  а  уж  бороденка-то...  Хоть  три
волоска,  да  растопорщившись!..  Одежкой  розмысл  тоже  не   слишком
отличался от прочих навьих душ, встреченных здесь Докукой. А вот  поди
ж ты - по отечеству хвалят... Лют Незнамыч...
    - Привел,  говорю,  кого  велено...  -  гулко  кашлянув  в  кулак,
повторил коренастый Чурыня.
    Розмысл Лют Незнамыч мигом оживился, спрянул с  лавки  и  ростиком
оказался - с Шумка, не выше. Так, обсевок какой-то...
    - Кудыка? - спросил он, пронзив древореза острым взором.
    - Докука  я...  -  виновато  вжимая  голову  в  плечи,   осмелился
поправить тот.  А  будь  перед  ним  подлинный  боярин  -  даже  бы  и
поправлять не стал: Кудыка - так Кудыка...
    Розмысл запнулся, задумался на миг.
    - Или  Докука?..  -  тревожно  переспросил  он  сам  себя.  -  Вот
память-то стала... Ну да неважно...  -  Он  повернулся  к  столу  и  с
уважением оглядел хитроумную диковину. "Трык-трык...  -  постукивал  и
поскрипывал резной снарядец. - Трык-трык..."
    - А  что,  Докука?..  -  одобрительно  молвил  розмысл.  -   Ловко
излажено... И резьба хороша... Что скажешь?
    Древорез поклонился на всякий случай и, подступивши  с  опаской  к
чудной  снасти,  придушенным  голосом  подтвердил,   что   да,   чисто
сработано... Сразу видно,  искусник  резал...  Розмысл  такому  ответу
почему-то подивился и взглянул на Докуку с любопытством.
    - Ну ты не больно-то важничай!.. - ворчливо заметил он,  ненароком
бросив древореза в холодный пот. -  Рука,  не  спорю,  верная,  а  вот
насчет головы - это мы еще посмотрим...
    - Так я пойду, Лют Незнамыч? - напомнив о себе глуховатым  кашлем,
спросил Чурыня. - Там уже отгрузка вовсю идет...
    Розмысл его не услышал,  он  снова  был  увлечен  резной  снастью.
Досадливо прицыкнув, кивнул мизинцем на что-то понятное ему  одному  и
вновь вскинул взгляд на древореза.
    - Словом, так, Докука, - известил он,  деловито  потирая  руки.  -
Нечего тебе наверху делать... Да нет, ты не дрожи, не дрожи! Наверх мы
тебя отпускать будем... Ну, не сейчас, конечно,  а  со  временем...  А
работать - здесь, у меня. Нам  такие,  как  ты,  позарез  нужны.  Чего
заробел?
    - Помилуй, батюшка!.. - Ножки подломились, и  древорез  пал  перед
розмыслом на колени. - Не губи неповинного!..
    - Ну  вот,  неповинного!..  -  Глядючи  на  него,   Лют   Незнамыч
распотешился и даже лукаво подмигнул переминающемуся у дверцы  Чурыне.
- Часы изладил, а сам ни при чем... Ты их как, у греков подсмотрел или
своедуром дошел, а, Докука?
    - Милостивец!.. - запричитал  древорез,  смекнув  наконец,  в  чем
дело. - Да мне такое в жисть не изладить! Это  Кудыка,  верно,  резал,
непутевый! Его рука...
    Розмысл оторопел. Вид у  него  был,  будто  семерых  проглотил,  а
восьмым поперхнулся.
    - Погоди-погоди... - сказал он, заслоняясь натруженной  небоярской
ладошкой. - Ты кто?
    - Докука!..
    - А резал кто?
    - Кудыка!..
    Лют Незнамыч потрогал с