о  -
заказчика с чурками  подослали...  А  кабы  знал  Докука,  как  оно  с
погорелицей обернется, еще и про денежку  греческую  потаенную  сказал
бы... Ну да еще не поздно...
    Долго  злорадствовал  втихомолку  красавец  древорез,  как   вдруг
сообразил, что за хлипкой дверью хижины давно уже стоит тишина. Неужто
обманула чумазая? Ужаснулся, прислушался. Ну так и есть! Никому нельзя
верить!..
    - Спишь? - плачуще закричал он на скорчившегося у двери сторожа. -
Тебя зачем тут поставили? Бока отлеживать?..



                      Глава 6. ГЛАВНЫЙ ЗАЧИНЩИК


    Ночка выпала туманная,  с  морозной  искоркой.  Оплывшие  за  день
сугробы запеклись ломкой ледяной корой, опасно хрустевшей под  ногами.
Кудыка вздрагивал едва ли не при каждом  шаге  и  все  оглядывался  на
черные горбы землянок, еле различимые  в  общей  темноте.  То  и  дело
отставал он от шустрой погорелицы, надо  полагать,  знавшей  развалины
наощупь.
    Страшное это  было  место,  проклятое.  Судя  по  многочисленности
сложенных из камня, а ныне оземленелых подстенков,  Сволочь-на-Сволочи
простирался на многие переклики, доходя на севере чуть ли не до  самой
Ярилиной Дороги. Сказывают, пало сюда с небес разгневанное солнышко  и
выжгло город дотла, пощадив лишь княжьи хоромы, измуравленные на месте
слияния двух рек, да прижавшуюся к Вытекле  слободку  древорезов...  В
общем-то оно и понятно: князь солнышку угоден, сам  красным  солнышком
прозывается, а древорезы люди смирные, идольцев жертвенных режут -  за
что их жечь?
    Преданий об этом несчастье сохранилось много, а вот  из  очевидцев
остался, пожалуй, один только старенький воевода Полкан  Удатый,  если
ему, конечно,  посчастливилось  уцелеть  в  недавней  битве  на  речке
Сволочи. Сами берендеи до сих пор не отваживались селиться на обширном
пепелище, да и  погорельцев  не  жаловали  за  то,  что  в  развалинах
живут...
    Беглецы  уже  миновали  низкий  вал,  служивший  когда-то  основой
внутренней стены, когда древорез наконец спохватился.
    - Э!.. - ошеломленно окликнул он. - А Докука-то?..
    - Да на кой он тебе нужен? - не оборачиваясь,  недовольно  бросила
погорелица.
    Кудыка  остановился  в  растерянности  и   беспомощно   оглянулся.
Договаривались-то как?..
    - Ну чего стал? - прошипела она. - Живей давай!..
    Кудыка моргал. Бросать товарища связанным было совестно... Хотя...
Что ему  грозит,  Докуке?  Сводят  утром  на  капище  да  и  отпустят.
Волхвам-то наверняка  Кудыку  подавай,  а  не  Докуку  -  до  боярской
племянницы им дела нет...
    Древорез махнул озябшей рукой и поспешил вослед  за  девкой.  И  в
этот миг откуда-то издалека донесся тихий, но ясный вопль.  Голос  был
Докукин.
    - Спишь? Тебя зачем сюда поставили?.. Бока отлеживать?..
    Погорелица злорадно засмеялась.
    - Тревогу поднял, лоботес!.. - сообщила она, хотя и  без  нее  все
было ясно. - А ты, чай, возвращаться за ним  хотел...  за  дружком  за
своим...
    Ухватила за руку и,  хрустя  настом,  повлекла  в  какую-то  узкую
расселину, где оба и залегли. В развалинах тем временем  стало  шумно.
Крики, брань, треск.  Должно  быть,  всполошенные  Докукой  погорельцы
спросонья кинулись кто куда и в который  уже  раз  порушили  землянку.
Потом над общим гомоном взмыл  голос  главаря  Пепелюги,  померещились
звуки  далеких  оплеушин.  Вскоре  замельтешили,  рассыпались  в  ночи
огоньки смоляных светочей - погорельцы обшаривали окрестность.
    - Найдут!.. - охнул Кудыка.
    - Не найдут, - успокоила суженая. - По гололеду-то!.. Снега нет  -
и следа нет...
    - А случайно наткнутся?
    Вместо ответа  погорелица  больно  стиснула  ему  руку,  и  Кудыка
испуганно умолк. Неподалеку хрустел наст, слышались голоса.
    - Просыпаюсь... - возмущенно, взахлеб жаловался кому-то Докука.  -
Костерок еле тлеет, сторож этот твой уже седьмой сон  досматривает,  а
их и след простыл...
    - Кого "их"? - приглушенно рявкнул Пепелюга, на этот раз, судя  по
всему, к шуткам не расположенный. - Вас же только двое было!..
    Докука поперхнулся и закашлялся.
    - Да это... Я задремывал уже... Смотрю: вроде девка ваша о  чем-то
с ним толкует... Ну вот я и подумал: может, это она  его  развязала?..
Пока я спал...
    - Врет - во всю губу!.. - не выдержав, шепнул Кудыка.
    Погорелица  тут  же  на  него  шикнула,  и  оба   вновь   замерли,
прислушиваясь.
    - Что за девка? - допытывался Пепелюга.
    - Да нешто я знаю! - жалобно вскричал красавец древорез. - Девка и
девка. Чумазая...
    В гулкой ночи отчетливо треснула оплеуха.
    - Я те дам "чумазая"! - озлился погорелец. - За  чумазых,  знаешь,
что бывает?..
    Прошитый морозными иглами ночной туман затлел  розовым,  и  вскоре
из-за окованного ледяной  броней  холмика  показались  трое:  главарь,
Докука и  еще  один  со  смоляным  огнем  на  палке.  Главарь  свирепо
озирался, а разобиженный Докука озадаченно ощупывал затылок.
    - Замуж за него просилась... -  добавил  он,  как  бы  только  что
вспомнив.
    - Ах, во-он это кто!.. - Пепелюга выбранился по-черному, помянув и
царя-батюшку и тресветлое солнышко.  -  Давно  она  у  меня  на  бирке
зарублена... Ну попадись только... Согну в дугу да и  концы  на  крест
сведу!..
    - Так чего их теперь искать-то? - недовольно спросил тот,  что  со
смоляным светочем. - Слышь, Пепелюга... Они уж  наверняка  в  слободке
давно...
    - Да не могли они далеко уйти!.. - взвыл Докука.
    - А ты почем знаешь? - недобро прищурился главарь. - Ты  же  спал,
говоришь!..
    - Так а костерок-то! - быстро нашелся тот. - Костерок-то погаснуть
- не успел! Значит, совсем недолго я спал...
    Переругиваясь, скрылись за другим ледяным горбом, однако шаги их и
голоса долго еще отдавались в гулкой ночи.
    - Светил бы мне ясный месяц, а по частым звездам я колом бью...  -
донеслось совсем уже издали.
    Погорелица вздохнула и с досадой потерла замерзший нос.
    - Зря... - признала она с  сожалением.  -  Надо  было  мне  и  его
развязать... Ну что, берендей? Как тебя звать-то?
    Кудыка  сказал.  Погорелица  уставилась  на   него   в   радостном
изумлении.
    - Правда, что ль?  Так  это,  выходит,  от  тебя  жена  с  греками
сбежала? Ну все, берендей, пропал ты! Такого мужика я не  выпущу...  У
тебя вон, сказывают, и дом двупрясельный, и печка кирпичная...
    - Тебя-то саму как зовут? - буркнул Кудыка.
    - Чернавой величают... - не без гордости ответила та.
    Чернава? А ведь точно - ворожея... Слыхал про  нее  Кудыка,  и  не
раз. Сам боярин  ее  о  прошлом  годе  в  терем  призывал  -  шишимору
вывести... Что ж теперь делать-то? Не возьмешь в жены - воду  в  ложке
заморозит, порчу наведет... А возьмешь - и того хуже. Как с такой жить
прикажешь?..
    И принялся древорез вспоминать в смятении все, что знал о ворожеях
и ведьмах. Бить их  можно  только  тележной  осью,  при  каждом  ударе
приговаривая: "Раз!.." Скажешь: "Два!" - изломает... Потом  еще  врут:
наотмашь их тоже бить нельзя - только  от  себя.  Ударишь  от  себя  -
рассыплется... Да врут, наверное!..


                                * * *


    Но, конечно, кабы не Чернава, нипочем бы  не  выбрался  Кудыка  из
развалин мертвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить,  то
ли просто хорошо знала  здесь  каждый  взгорбок  и  каждую  ямку.  Был
случай,  когда,  затаившись,  они  пропустили  ватагу  погорельцев   в
каких-нибудь двух переплевах от  своего  укрытия.  Обитатели  развалин
возвращались к землянкам усталые и  сильно  раздраженные.  Докуку  они
вели с собой, награждая его время от времени к превеликому  Кудыкиному
злорадству тычками да затрещинами.
    Когда же наконец похожие на кладбище горбатые  развалины  остались
за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне  внешний  ров,
небо на востоке уже опушилось  розовым  заревом.  Там,  за  синеватыми
Кудыкиными горами разгоралось, готовясь взмыть над страной  берендеев,
светлое и тресветлое  наше  солнышко.  Обозначилась  впереди  поросшая
дымами слободка,  блеснуло  за  ней  зеркало  никогда  не  замерзающей
Вытеклы.
    Чернава повернулась к  алеющему  востоку,  потянулась  с  хрустом,
повела плечами.
    - Эх,  умоюсь...  -  мечтательно  пообещала   она   просыпающемуся
солнышку и лукаво глянула через плечо. - А что, Кудыка,  справишь  мне
шубейку на беличьих пупках?
    - На  пупках   не   осилю,   а   сторожковую   [Сторожковые   меха
(берендейск.) -  собачьи,  колотковые  -  кошачьи.]  справлю...  -  со
вздохом отозвался тот. - Только ты, слышь, больно-то  явно  не  ворожи
теперь... У нас в слободке этого не любят...
    - Хватит, - сказала она радостно. - Отворожила... Надоело мне все,
Кудыка! Грязь надоела, холод... Летом оно вроде бы  и  ничего,  а  вот
зимой тут у вас стужа - прямо как в Черной Сумеречи...
    Просияв, взметнулось в небо красно солнышко с блуждающим по ясному
лику темным пятном, и  подумалось  вдруг  Кудыке,  что  неспроста  все
неудачи в последнее время выпадают именно  на  нечетные  дни.  С  того
самого утра после неслыханно  долгой  ночи  жизнь  у  берендеев  пошла
кувырком...
    Оба еще раз поглядели на ласковое, пусть даже  и  меченное  пятном
светило и двинулись в сторону слободки.
    - Так что у вас там все-таки стряслось в  Черной  Сумеречи?  -  не
устоял любопытный  Кудыка.  -  Одни  толкуют:  отвернулось-де  от  вас
солнышко, другие: погорело, мол... Кому верить-то?
    - Погорело... - нехотя ответила Чернава.
    - Ну а как погорело-то? Расскажи!
    - Да что рассказывать... Кабы я тогда чуть постарше была...  Помню
только: пожары кругом - дома горят, леса... А потом - стужа.  Все  как
есть морозом сковало...
    - А другие, постарше которые? Рассказывали, чай?..
    Поднимающееся  солнышко  съело  ночной  туман,   прояснило   дали.
Слободка впереди, казалось, была искусно вырезана  из  мягкого  дерева
тончайшим лезвием.
    - Развалилось, говорят, прямо в небе...
    - Солнышко?! - не поверил Кудыка.
    - Ну да... Небо сразу черное стало, как ночью. А на землю огненный
дождь упал... Весь день головешки  горящие  сыпались.  И  еще  железки
какие-то раскаленные...
    - Да ну?.. - только и смог оторопело вымолвить  древорез,  пытаясь
представить жуткое это зрелище. - А потом?
    - Какое уж там потом?.. - бросила с  досадой  Чернава.  -  Что  не
сгорело, то вымерзло. Непруху-реку до дна сковало. Света  нет,  черно,
как в дубине... Ну и побежали все кто куда. Кто к вам, кто к грекам, а
кто и вовсе на север...
    - Неужто и там люди живут?
    - Да говорят...
    Некоторое время Кудыка шел молча, что-то озабоченно прикидывая.
    - Так... - решил он наконец, посопев. - Ты об этом тоже  никому  в
слободке не рассказывай. Даже деду моему. Побить могут...
    - Да я и не собираюсь...
    Выбрались на слегка припорошенную золой дорогу, по которой  прежде
что ни день тянулись с Теплынь-озера обозы сволочан.
    - Погоди-ка, - сказал вдруг древорез, останавливаясь. - Куда ж это
мы идем? Мне на княжий двор надо, к Столпосвяту, а мы - в слободку...
    Чернава изумленно оглядела Кудыку - и расхохоталась.
    - Прямо так к князю  и  явишься?  Ты  на  себя  посмотри!  Вылитый
погорелец!..
    Древорез крякнул, нахмурился,  поскреб  бороденку.  А  ведь  верно
говорит  девка,  переодеться  надобно...  Эх,  кабы   чуть   пораньше,
проскочили бы в темноте, никем не зримые. А теперь... Если уж  главарь
погорельцев прослышал, что волхвы ищут какого-то Кудыку, то в слободке
тем  более  должны  об  этом  знать...  Может,  как-нибудь  по   задам
пробраться, околодворком?..
    - А  зачем  тебе  к  князю-то?  -  заподозрив  неладное,  спросила
Чернава.
    - Велено... - уклончиво ответил Кудыка.
    Справа на обочине виднелась ничем не огороженная низкая избенка  с
кривым сугробом  вместо  крыши.  Ни  дыма  из  оконца,  ни  тропки  от
окованного льдом порожка. Похоже, загостился где-то  хозяин,  загулял.
То по теремам  по  боярским,  то  по  ратному  делу,  а  сейчас,  надо
полагать, вели синеглазого Ярилиной Дорогой прямиком к капищу.
    - Да, - молвила Чернава, глядя на убогое это жилище. - Хороша бы я
была, кабы на такое сокровище прельстилась. Сложил домок - не  надобен
и замок...
    Что верно, то верно: отродясь ленивый  красавец  Докука  замка  на
дверь не вешал. Во-первых, не было у него замка, а  во-вторых,  зачем?
Так, привалит дверь камушком, чтоб ветром не мотало,  а  сам  -  шапку
набекрень и поминай, как звали...
    "Или не донесут? - тревожно мыслил тем временем Кудыка. - Да  нет,
не должны... На волхвов все ныне сердиты, бить вон даже собирались..."
    - Вроде лежит кто-то... - вывел его из раздумья голос Чернавы.
    И точно, неподалеку от Докукиной хибарки горбом  вверх  лежал  без
движения некто в лохматом нагольном  полушубке.  Подошли,  склонились.
Кудыка взял мерзлое тело за плечо, отодрал  от  наста,  перевернул  на
спину. Глазам  обоих  явилось  синевато-желтое  опушенное  инеем  рыло
Шумка.
    - Вот  зверь  народ!..  -  горестно  подивился  Кудыка.  -  Забили
все-таки!..
    При этих словах опухшее левое веко лежащего дрогнуло и вздернулось
через силу.
    - Правду...  не  забьешь...  -  еле  слышно  выговорил   Шумок   в
беспамятстве. - Берендей... берендею... волхв...
    Кудыка облегченно выпрямился и потер иззябшие руки.
    - Жив... - бодро известил он. - Ну, стало быть, и ладно...
    - А замерзнет?.. - усомнилась Чернава.
    - Поднимется.  Не  впервой  ему...   Да   и   солнышко   вон   уже
пригревает...
    Припорошенная золой дорога и впрямь начала уже раскисать,  того  и
гляди  капель  проклюнется,  поэтому  дальше  двинулись   по   хрупкой
слезливой обочине. Шли, правда, недолго.
    - Берендеи!.. - раздался вдруг плаксивый изумленный  вопль.  -  Вы
только  гляньте!  Вконец  чумазые  распоясались!  Средь  бела  дня  по
слободке шастают!..
    Захлюпал снежок, заскрипели калитки, и вскоре на  улочку  высыпало
человек семь -  все  с  колами.  Впереди,  засучивая  рукава  шубейки,
косолапо выступал насупленный косматый Плоскыня. Грозен. Брови  -  что
медведь лежат.
    - Да вы что? - попятившись, заорал струхнувший Кудыка. - Плоскыня,
лихоманка те в бок! Бельма, что ли, отсидел - своих не узнаешь?..
    Слобожане инда в коленках просели от  неожиданности.  Всмотрелись,
разинув рты.
    - Гля-кося! Никак Кудыка?..
    - Он...
    - Точно он...
    - Держи Кудыку!.. - отчаянно крикнул кто-то, и слобожане  кинулись
на пришельцев.
    Чернава в  отличие  от  привычного  к  спокойной  жизни  древореза
подхватилась первой. Должно быть,  не  раз  и  не  два  доводилось  ей
уносить ноги от  размахивающей  дрекольем  толпы.  Погорелица  дернула
суженого за пролокотнувшийся рукав с такой силой,  что  чуть  клок  не
вырвала. Разбрызгивая синевато-серую перемешанную с подтаявшим  снегом
слякоть, пробежали они мимо  Докукиной  избенки,  мимо  привскочившего
Шумка, а по пятам катились топот, плеск, улюлюканье, крики.
    - Сто-ой!..
    - Держи, лови!..
    Шлепнулся с перелетом, закрутился на  скользкой  обочине  вдогонку
брошенный кол...
    Ножки, ножки! Уносите  головушку!..  Кудыка  так  и  не  уразумел,
улепетывая, с чего это вдруг обиделись на него слобожане. Не  за  часы
же, в самом-то деле!.. В одном он был твердо уверен: поймают  -  будет
плохо.
    Взбодренные  страхом  и  вдобавок  не   отягощенные   ни   добрыми
шубейками, ни дрекольем Кудыка с Чернавой довольно  быстро  оторвались
от  погони.  Топот  за  спиной  стал  пожиже,  хотя   криков   хватало
по-прежнему. Достигнув опушки, догадались оглянуться и  увидели,  что,
разевая рот и размахивая руками, их преследует один Шумок. Без кола.
    Остановились, резко выдохнули и двинулись навстречу.  Шумок  разом
опомнился и тоже остановился. Кудыка с Чернавой зашли на него  с  двух
сторон.
    - Это... - сказал Шумок, заслоняясь на всякий случай. -  Смотрю  -
бегут... Ну и я тоже...
    Ни бить, ни орать на него сил уже не было.
    - У вас там что?.. - задыхаясь, выговорил Кудыка. - Чердаки у всех
попродырявились?.. На своих бросаетесь...
    У Шумка забегали глаза. Шмыгнул носом, утерся косматой  рукавицей,
потоптался, беспомощно разводя руками.
    - Да тут, вишь, какие дела-то... - смущенно выдавил он. - Указ-то,
стало быть, все-таки царь писал, а не Всеволок...
    Кудыка аж обмяк, услышав.
    - Да ну?.. А что же князюшка сказывал... Столпосвят-то...
    - Ну вот ошибся, значит... -  со  вздохом  отвечал  Шумок.  -  Как
только рати поразбежались, он, вишь, и повинную принес царю-батюшке, и
с братом своим со  Всеволоком  замирился...  Грех,  говорит,  попутал,
смутьяны всякие с толку сбили... Ну  там,  понятно,  пир  на  радостях
устроили... у боярина у  нашего  в  тереме.  И  сейчас  еще,  наверно,
гуляют...
    - А! Так, значит, простил царь князюшку? - обрадовался древорез.
    - Да простил... - снова пряча глаза, нехотя отозвался Шумок.  -  А
зачинщиков выдать велел...
    - Это кого же? - холодея, спросил Кудыка.
    - Кого-кого... Тебя! Кто первый на сволочан напал, когда они  золу
везли?.. Так-то вот...
    Тихонько охнула Чернава. Кудыка стоял столбом -  прямо  хоть  бери
его на плечо да неси.
    - Деда-то хоть не тронули?.. - выпершил он наконец.
    - Да что дед? - взмахнув рукавицами, неистово  вскричал  Шумок.  -
Дед от тебя тут же и отрекся!..
    - Врешь! - не поверил Кудыка.
    - Да чтоб мне до утра красна солнышка не видать! Не внук  он  мне,
говорит, больше... Смуту, говорит, затеял, обоз разбил да еще  и  часы
изладил! Эх! Не послушали  меня  тогда!  Волхвов!  Волхвов  надо  было
сначала бить, а потом уже сволочан!..
    Голос его вдруг уехал  куда-то  далеко-далеко,  и  накрыло  Кудыку
затмение. Вновь пришел  на  память  тугомордый  отрок  в  шубейке  под
малиновым сукном - сунул грубо вытесанный оберег, сказал  гнусаво:  "А
ежели кто обидит, дай только знать..." Тут же, видать, сообразил,  что
супротив рожна не попрешь, запнулся - и сгинул вместе со всеми  своими
дутыми из золота побрякушками...
    Потом возник старый  Пихто  Твердятич,  выпучил  глаза  и,  подняв
палец, изрек назидательно: "От гнева властей - первое дело  тирлич  да
жабья костка..."
    И  наконец  выпрыгнула  придурковато-хитренькая  мыслишка,  что  в
общем-то дед поступил по-хозяйски. Не отрекись он от внука-смутьяна  -
пожалуй, и двор бы пограбили, и дом разнесли...
    Кудыка очнулся. Шумка уже нигде видно  не  было.  Верно,  счел  за
лучшее убраться подобру-поздорову, пока не вспомнили  о  нем.  Чернава
сидела  на  пеньке,  опустив  голову,  плечи  ее  под  ветхим  тряпьем
вздрагивали.  Кудыка  сначала  подумал:  плачет.  Оказалось,  нет.  Не
плакала погорелица, а смеялась, правда невесело.
    - Ах, дура!.. Ах, дура!.. - приговаривала она, качая рваной по шву
шапчонкой-столбунцом  [Столбунец  (берендейск.)  -   девичья   меховая
шапка.]. - Ведь знала же, знала... Чего ни коснусь - все вдребезги...
    "Осью  бы  тебя  тележной..."  -  хмуро  подумал  Кудыка  и   даже
огляделся, не валяется  ли  где  какая-нибудь  поломанная...  Понятное
дело, что не валялась. Оси-то ведь они - тоже из дерева...
    - Вот тебе и шубка на беличьих  пупках!..  -  продолжала  горестно
зубоскалить Чернава. - Умыла, называется, бело личико...  Куда  ж  нам
теперь податься-то, а, берендей? В слободку - хода нет, к  погорельцам
- тоже... Пепелюга - он, знаешь, какой злопамятный?..
    Тем временем с той  самой  стороны,  откуда  им  пришлось  недавно
уносить  ноги,  показался  порожний  обоз,  снова   направляющийся   к
Теплынь-озеру. Тощие вислобрюхие лошаденки были те же, что и в прошлый
раз, а вот упряжь и санки -  новенькие,  с  топорика  да  с  иголочки.
Полозья шипели по черно-синей грязи, как гадюки.
    Кудыка с Чернавой переглянулись и решили не убегать  пока.  Лес  -
рядом, в случае чего - шмыг в кусты и "ау"...
    - Эй, чумазые? - поравнявшись, бодро окликнул