ть.  На
дороге толкалось  не  меньше  народу,  чем  на  тротуаре,  хотя  там  же
оживленно двигалась, игнорируя все и всех на своем пути,  масса  всякого
рода экипажей, включая  кареты.  Люди  были  одеты  очень  разнообразно,
причем у некоторых фасоны настолько различались,  что  странно  было  их
видеть в одном и том же месте.
   Голландец опустил голову и взглянул на себя  самого,  согнул  ногу  и
убедился, что она в  полном  порядке.  Как  и  всегда,  все  его  травмы
исчезали, как только он приземлялся. Он никогда не  мог  понять,  как  и
почему они исцелялись. Он ощущал лишь благодарность, что боль  прошла  и
он снова может двигаться.
   Люди  все  шли  мимо,  не  обращая  внимания  на   его   присутствие.
Разумеется, большинство из них, не имея истинного Зрения, и не могли его
видеть. Если бы он привлек к себе внимание, на мгновение они увидели  бы
его и тут же забыли.
   Один-два человека из толпы поглядели в его сторону,  люди,  одаренные
задатками  Зрения,  но  и  они  не  смогли  увидеть  достаточно,   чтобы
проникнуться интересом. Голландец не ощущал вокруг  никого,  обладающего
чем-либо большим, чем малая толика способностей. Это  означало,  что  он
мог облегченно вздохнуть и заняться наблюдением.
   Вокруг было столько цветов! Красные, синие, зеленые,  золотые  -  так
много  цветов  и  еще  больше  оттенков.  Одежда  выглядела  странно.  У
некоторых она чуть-чуть прикрывала тело, а  других  грозила  задавить  в
пышных  складках.  Некоторые  мужчины  носили  шляпы,  у   других   были
удивительные прически. Чего-то недоставало, но чего именно, он понять не
мог.
   Вдруг он  увидел  элегантный  экипаж,  проехавший  сквозь  мужчину  и
женщину, в экипаже их видели так же  ясно,  как  они  сами  друг  друга.
Голландец огляделся и заметил, что многие пешеходы  и  повозки  проходят
друг сквозь друга.
   Тени. Большая часть людей и экипажей были призраками  прошлого,  хотя
среди них,  вероятно,  было  немало  и  из  будущего.  Невидимый  путник
взглянул вверх, заметив причудливые сооружения,  в  которых  сумасшедшим
образом  смешались  архитектурные  достижения  по  крайней  мере  целого
столетия.
   Усилием воли он сместил призраки  на  задний  план  и  заставил  себя
увидеть улицу такой, какой она была сейчас. Сотни,  а  может,  и  тысячи
фигур и экипажей исчезли, но на тротуарах  все  равно  оставались  толпы
народу, а по дороге в несколько рядов  медленно  двигались  повозки.  Он
вспомнил - автомобили. Примета второй половины двадцатого века. Судя  по
его предыдущему опыту - последнего целого века.
   Без сомнений, это означало, что Конец близок.  Нестабильности  он  не
чувствовал, никаких намеков, что этот мир вдруг разорвется  на  части  и
унесет  с  собой  всех  и  вся.   Однако   именно   так,   без   всякого
предупреждения, это и случалось уже множество раз. И каждый  раз  вскоре
после его появления.
   Голландец прижался к стене здания. Мысли  его  беспокойно  роились  в
голове. Блуждающий взгляд остановился на проезжающем автомобиле. На боку
его была реклама какой-то газеты под названием "Чикаго трибьюн". Значит,
это Чикаго, его порт назначения. По другим вариантам он  уже  знал  этот
город, хотя ни разу его не швыряло в самую гущу. Значит, именно здесь, в
Чикаго, появятся первые признаки напряжения, первые признаки краха.
   Причаль Голландец в другом городе любой части света, он  с  такой  же
легкостью смог бы читать надписи вокруг. Все языки были для него  едины.
Этот, можно сказать, дар он получил в плену. На своей собственной Земле,
ее первоначальном варианте, он знал лишь один язык, так как  всего  один
там и был. Только попав в третий или четвертый вариант, Голландец понял,
что могут быть и другие языки. Зачем ему дан этот дар, узник сказать  не
мог. Он не очень ценил его, но это, видимо, потому, что он не  стремился
общаться с людьми, которым вскоре суждено погибнуть по его вине.
   Он прижал ладони к лицу, размышляя, что же делать  теперь,  когда  он
оказался здесь  и  неизбежный  цикл  разрушения  начался  снова.  Прежде
Голландец  пытался  вмешаться  в  ход  событий,  но  все   эти   попытки
заканчивались полным провалом.
   По улице пробежала тень.  Голландец  распластался  по  стене,  сердце
бешено колотилось. Он бросил быстрый взгляд на небо, пытаясь  разглядеть
корабль-призрак, пришедший забрать его снова  в  свою  одинокую  тюрьму.
Корабль-призрак, чей приход возвещал начало Конца этой Земли.
   "Отчаяния" видно не было. Вверху просто проплывало облако. Он  понял,
что еще слишком  рано.  "Отчаяние"  все  еще  исцелял  себя,  разыскивая
частички, разлетевшиеся во времени. Теперь он будет дрейфовать  в  веках
туда-сюда, подбирая каждый фрагмент своей оснастки и  завоевывая  умы  и
души тех счастливцев, а  может  быть,  и  тех  проклятых,  что  обладают
Зрением. Легенды о корабле-призраке разнесутся в истории этого  варианта
так же, как это было в прежних  инкарнациях.  Он  получит  новые  имена,
обрастет новыми сказками, но они будут лишь тенью фантастической правды.
   Вместе с новыми останутся и старые  имена,  и  сказания  -  все,  что
повторялось в сотне миров.
   Имя, которое он выбрал себе (собственное, проклятое, даже он  не  мог
выносить), пришло из самой распространенной легенды, которая,  казалось,
с ним срослась. В его мире океан имел первостепенное значение,  и  люди,
ценя его, жили в гармонии с ним. Неудивительно, что морские образы  были
так важны для его  народа.  Однако  была  одна  легенда,  путешествующая
сквозь сотни вариантов Земли, которая  выделялась  из  всех.  Легенда  о
моряке, проклятом плавать до Страшного суда. Может, и правда  был  такой
бедолага-капитан, но Голландец,  проклятый  за  свои  собственные  дела,
настолько  сжился  с  образом  этого  несчастного  дурака,   что   очень
естественно взял на себя эту роль. Сначала он называл себя этим именем в
шутку, но прошло так много времени, что он уверился он сам и капитан  из
легенды - это одно и то же. Он был Летучим Голландцем, и плевать, кто он
на самом деле.
   А кроме того,  играя  роль,  он  меньше  думал  о  своей  собственной
потерянной жизни.
   Он стал бесцельно бродить, захваченный внезапной переменой: от вечной
пустоты к постоянной смене картин и звуков. Голландец знал, у него  есть
другие дела, тем более важные, что время его здесь ограничено, но  город
его завораживал.
   Вокруг него жужжали голоса, но это  были  голоса  живых  людей,  если
хотел, он мог бы их коснуться. Голоса проклятых на время умолкли. В этом
одно из преимуществ пребывания на Земле. А еще лучше то, что  вокруг  не
только голоса, но и грохот машин, птичий гомон, другие звуки, которых он
не смог определить. Не все звуки и запахи были приятными, но Голландец с
радостью воспринимал все. Даже  запах  сточных  вод,  которым  потянуло,
когда он ступил на обочину, был подарком.
   - Жизнь, - прошептал Голландец, полной грудью  вздыхая  и  хорошее  и
дурное, - жизнь!
   Он  все  шел,  жадно  вбирая  все  вокруг  истосковавшимися  глазами.
Усилился ветер, но в сравнении с  Мальстремом  это  был  нежный,  легкий
поцелуй. Другие прятали голову, а он благодарно подставлял лицо ветру.
   Дорога привела его на площадь, где статуя-монстр из красного  металла
стояла,  согнувшись,   как   будто   хотела   схватить   подростка,   ее
разглядывающего.  По  почти  пустой  площади  бегали  птицы  в   пестром
оперении, двигаясь туда-сюда в зависимости от того, подует ли ветер  или
кто-нибудь из немногих прохожих бросит на землю остатки еды или мусор.
   Контраст между статуей и зданиями из стекла и бетона был  так  силен,
что Голландец обернулся к алой конструкции, пытаясь  понять,  в  чем  же
состоял замысел скульптура.
   Все это напоминало птицу,  но  вовсе  не  таких  округлых  форм,  как
создания, толкущиеся у его ног.
   Птицы, конечно, его почувствовали. С усилием Голландец заставил их не
ощущать своего присутствия, но необходимости в этом не было. Он  присел,
потеряв  на  время  интерес  к  статуе.  Это  были   голуби,   создания,
процветавшие во всех вариантах, где он  приземлялся.  Голландец  вытянул
ладонь перед голубем с серыми крыльями и пестрым телом.
   Птица ступила ему на ладонь и присела. Голландец выпрямился, стараясь
не  наклонять  ладонь.  Большинство  людей  смотрело  на  этих  птиц   с
равнодушием либо неприязнью, но он чувствовал, что восхищается ими.  Они
выжили,  обретаясь  рядом  с  человечеством,  как  и  значительно  менее
приятные крысы. Оба вида по сравнению с людьми стояли ниже, но в  чем-то
и выше. Простота и приспособляемость.
   - Я вам завидую, - сказал он доверчивому голубю, -  но  я  ведь  всем
завидую.
   Голландец погладил спинку голубя и снова опустил его на землю.  Птица
поднялась и вернулась к своей стае.
   Выпрямляясь, он опять посмотрел на  статую.  Определенно  это  птица.
Должно быть, у скульптора буйная фантазия, раз он придумал такую штуку.
   Подходя к статуе, он заметил подростка. Голландец не обратил на  него
внимания, пока не заметил, что тот  на  него  смотрит.  Проблеск  Зрения
коснулся его. Подросток, смуглый мальчишка лет одиннадцати, моргнул и..,
пропал. Не убежал, а просто исчез.
   Не глядя на суетящихся вокруг него голубей, Голландец пошел к статуе,
его толкало любопытство, усиленное  необычной  встречей.  На  расстоянии
вытянутой руки от места, где стоял ребенок, он задержался  и  обследовал
все вокруг: не осталось никакого следа,  не  было  даже  легкого  звона,
который иногда отмечает место, где стоял кто-либо,  обладающий  Зрением.
Мальчишка буквально исчез.
   Может быть, он наткнулся на беглеца, одного  из  эмигрантов,  которые
путешествовали с одной Земли на другую в тщетных попытках уйти  от  того
разрушения, которое  Голландец  всегда  нес  с  собой.  Иногда  они  ему
попадались, но, как и этот мальчик, всегда старались скрыться,  если  он
был поблизости. Кое-кто из них уже  знал,  что  его  появление  означает
начало Конца, и относились к нему, как к парии, каким он и  был.  А  те,
кто не понимал, кто он такой, просто знали, что он не один из них, а раз
не один из них, то для беглецов он мог оказаться охотником.
   Были  существа,  которые  охотились  за  эмигрантами,  существа   без
совести. Их Голландец тоже встречал, и хотя он сожалел, что  самого  его
относят к той же категории, страх беглецов был ему понятен.
   Никогда ему еще не попадался такой молодой беглец.
   Они всегда были взрослыми. И след от них оставался более ощутимый, но
тут бывало по-разному.
   Может, он придумал этого мальчишку? Вообще-то он  способен  поддаться
галлюцинациям. Он вновь огляделся, но ничего рядом не заметил.
   Площадь его больше  не  интересовала.  Голландец  отошел  от  статуи,
нырнул в первую же улицу и быстро пошел прочь.
   Не оглядываясь.
   Достаточно удалившись, он замедлил шаг,  снова  обращая  внимание  на
окружающее.  И  снова  звуки  и  картины  города,  называемого   Чикаго,
зачаровали его. Сколько людей.
   Высокие, маленькие, толстые, худые, старые, молодые, черные, белые  и
еще какие-то. Это разнообразие поразило Голландца, хотя он видел его при
каждом приземлении. У человечества много вариантов, в этом одна  из  его
сильных сторон - такое многообразие,  хотя  и  не  все  люди  с  ним  бы
согласились.
   Ничто из этих преимуществ не будет иметь  значения,  когда  этот  мир
исчезнет.
   И  опять  восхищение  окружающим  поблекло  при  мысли   о   грядущей
катастрофе. Голландец застыл посреди толпы,  пешеходы  огибали  его,  не
чувствуя, что делают.
   "Что же мне делать?"
   Не следует ли ему просто порадоваться той малости, которую он  сумеет
увидеть в этом мире перед Концом, или, может  быть,  стоит  попробовать,
еще раз, найти выход, выход из своего личного ада и  из  того  ада,  что
ожидает этот ничего не подозревающий мир. Изменится ли что-нибудь?
   "Зачем я все время пытаюсь? Что я стараюсь совершить?"
   Таким искушением было отказаться от тщетной суеты, притвориться,  что
не замечаешь надвигающегося, распробовать...
   Разум,  не  принадлежащий  человеку,  прочесал  его  мысли  и  быстро
заслонился.
   Голландец моргнул и обратил взгляд к  окружающей  его  толпе.  Первой
мыслью было, что это мальчишка, которого он видел, но мальчик, беглец он
или нет, явственно ощущался  как  человек.  Нет,  чем  дольше  невидимый
путник думал, тем больше утверждался в  мысли,  что  встретил  разум  из
другого варианта. То, что сейчас привлекло его внимание, не имело  права
находиться в этом мире, - как и во всех других вариантах Земли,  где  он
встречал ему подобных. Рошаль - вот как они себя  называли,  по  крайней
мере тот, что перед смертью соизволил ответить на его вопрос.
   Он был там,  среди  людей,  на  кого-то  охотился,  но  не  на  него.
Голландец подозревал, кто был жертвой,  и  это  заставляло  его  в  свою
очередь искать охотника. Сердце забилось быстрей, когда он начал  поиск,
но теперь это было приятное чувство. Он что-то делал, даже  если  это  в
конечном счете не имело смысла.
   Он снова смешался с толпой. Любой из тех,  кто  вообще  заметит  его,
увидит еще  одного  спешащего  по  делам  человека,  одетого  в  костюм.
Единственными, кто разглядит иное, могут  быть  Рошали  и  те,  на  кого
охотились нечеловеческие создания.
   Беглецы. Наверняка это было одно  из  тех  существ,  которые  на  них
охотились.
   Странно, что оба оказались так близко. Вероятно, это не совпадение.
   Голландец чувствовал, что существо движется в том же направлении, что
и он. Оно шло с такой же  скоростью,  хоть  и  не  намеренно.  Он  пошел
быстрее, сокращая расстояние до тех пор, пока его добыча тоже  резко  не
двинулась быстрее.
   Его  заметили,  но  Голландцу  было   наплевать.   Пусть   и   Рошаль
почувствует,  что  значит  быть  дичью.  Он  знал,   что   за   существо
претворялось человеком, и  ему  доставляло  удовольствие  заставить  его
убегать - непривычное положение для  Рошаля.  Он  гнался  не  только  из
одного альтруизма. Это  давало  выход  его  разочарованию  и  горю.  Эти
охотники переносились с одной Земли на другую, не помышляя  о  жизни  на
этих мирах, а он,  причина  стольких  смертей,  страдал  о  каждом,  кто
погибал в неизбежном разрушении.
   Одну за  другой  Голландец  пронзил  взглядом  движущиеся  перед  ним
фигуры, узнавая в  них  ту  человеческую  повадку,  которую  его  жертва
повторить до конца не могла. Сопение, жесты, походка.., в  этих  мелочах
чувствовалось различие.
   Наконец его взгляд остановился на подвижной, но  невысокой  фигуре  в
сером пиджаке. По человеческим стандартам он  был  немолод  и  ничем  не
выделялся. Ну, разумеется. Как же иначе обмануть жертву, пока не  станет
слишком поздно.
   Голландец пошел быстрее, но тот, другой - в человеке в сером, - тоже.
   На одном перекрестке  Рошаль  заколебался,  он  посмотрел  налево  на
другой угол улицы. Одна нога двинулась в том направлении, но тут  Рошаль
оглянулся.  В  этот  момент  его  истинная  сущность  показалась  сквозь
человеческую оболочку. Голландец в полную силу своего Зрения увидел, что
глаза были полосатыми: в черную и белую  полоску.  Как  и  он  сам,  его
жертва не имела зрачков.
   Человек в сером пиджаке свернул направо и исчез за углом дома.
   Где-то далеко слева Голландец чувствовал  намеченную  жертву  Рошаля,
еще одного беглеца. И снова  его  заинтересовала  вероятность  появления
стольких посторонних лиц, таких, как он сам, поблизости от этого  места.
Голландец ощутил соблазн в этом разобраться, но  ведь  беглецы  были  по
большей части жертвами, а не угрозой, тогда как жестокосердные  охотники
жили лишь затем, чтобы делать свое дело.
   Когда Голландец наконец завернул за угол, Рошаля нигде не было видно,
но он его чувствовал.  У  охотников  Зрение  было  развито  не  в  такой
степени, как у него. Вероятно, это существо полагало, что  оно  от  него
спряталось, но на этом расстоянии защита была  недостаточной.  Он  точно
знал, где оно ждет. Он точно  знал,  как  оно  действует,  встречался  с
подобным  в  предыдущих  вариантах  Земли.  Сейчас  оно  было  всего   в
нескольких ярдах от него.
   Внешне вход в магазин, который выбрал охотник, выглядел очень обычно.
Клиенты входили и выходили, даже  когда  он  подошел  совсем  близко.  В
магазине продавали одежду, этим он  почти  не  интересовался.  Выбор  не
удивил Голландца,  Рошали  часто  устраивали  логова  над  дверями,  где
проходило много людей. Он знал это по предыдущим встречам.
   Чего он так и не сумел узнать, так это зачем им нужны беглецы  и  кто
их посылал. На этот счет Рошали были удивительно скрытны, во что  бы  им
ни обходилось молчание.
   Притворившись покупателем, Голландец открыл дверь и вошел внутрь.
   - Дурак, дурак, - каркнул низкий голос.
   Для него дверь открылась в какое-то компактное пространство, отдающее
кошмаром. Все вокруг было голубым, серебристым и серым или же сочетанием
этих трех цветов. Скалистая местность, все линии изломаны. Перед  рослой
фигурой Голландца неясно маячил изломанный вход в магазин, однако сквозь
разбитое стекло он различал настоящий  магазин,  где  люди  разглядывали
одежду  и  делали  покупки.  Элегантная  женщина  с  темными   волосами,
волосами, напоминавшими так сильно о другой женщине, все еще царившей  в
его сердце, а ведь со дня ее смерти рухнуло множество миров,  шла  прямо
на него. Она дошла до сломанной двери в версии кошмара.., и исчезла, как
только ее нога переступила порог.
   Голландец оглянулся. Женщина оказалась за ним, а дверь, в которую  он
вошел, как раз за ней захлопнулась.
   Он в буквальном смысле оказался в  мире  между  входом  и  внутренним
помещением магазина.
   - Назад слишком поздно. Назад слишком поздно.
   В первый раз он посмотрел на стену у потолка. Человек в сером  прилип
к ней, как паук, но теперь все его конечности стали длинными и  тонкими,
а руки и босые ноги заканчивались  пальцами  с  ногтями,  каждый  длиною
почти в фут.
   Ухмылка на лице Рошаля, не такая уж и человеческая,  растянулась  так
широко, что казалось странным, почему верхушка головы не отваливается.
   Кожа его была черной, как тень.
   - Заходи-ка, муха, в гости, - сказал Голландец  стишок  из  сотни,  а
может, и больше миров. Но его аудитория шутку не приняла. Монстр прыгнул
со стены, выставив  все  четыре  комплекта  когтей  и  пытаясь  схватить
таинственную фигуру.
   Неизвестно почему, но Голландец чувствовал: Рошаль полагает,  что  он
будет стоять и ждать нападения.  Может,  тут  и  было  чуть-чуть  магии,
достаточно для беглецов, но не для  него.  Ведь  он  нечто  большее,  но
одновременно и меньшее, чем они. Они, видимо, попадали в  капкан  ужаса,
не ведая о своей судьбе, а потом застывали на месте, и их  утаскивали  к
таинственному хозяину охотника.
   Такой беспомощный в своей проклятой  жизни,  сейчас  Голландец  и  не
пытался изображать беспомощность. Он выставил левую руку и, когда Рошаль
прыгнул, схватил чудовище за глотку.
   Когти впились, но не нашли опоры. Слишком призрачны были и Голландец;
и его одеяние, чтобы Рошаль мог его схватить.
   Голландец сжал чудище так, чтобы  оно  ни  о  чем  другом  больше  не
мыслило. Оно прекратило попытки схватить и уставилось на него.
   - Если хочешь, мы можем просто поговорить.
   Монстр  попробовал  плюнуть  ему  в  лицо,  но   Голландец   придавил
посильнее, и его добыча поперхнулась, задыхаясь.
   Голландец посчитал до десяти, а потом ослабил хватку,  чтобы  охотник
мог говорить.
   - Зачем тебе беглецы? - Этот вопрос он и раньше задавал. На  сей  раз
он надеялся получить другой ответ.
   - Нужны. Нужны. - Тот же ответ, примерно так они всегда отвечали.
   - Кто твой хозяин? - Он сомневался, что услышит ответ, но спросить не
мешало.
   Рошаль засмеялся, болезненный, ломающийся звук.
   - Это ничего тебе не даст. Что толку утаивать ответы?
   Кто твой хозяин?
   Полосатые глаза сверкнули.
   - Ты - не д