ти могут надеяться, что они найдут в
волшебных сказках, как ветвфх искусства в целом те, которые
подойдут им и окажутся по их мерке, и они могут надеяться
тогда, что получат в них подходящее предисловие в поэзии,
истории и науке. Потому что детям лучше читать что-либо,
особенно волшебные сказки, которые окажутся выше их мерки, чем
если бы они будут ниже. Их книги, как и одежда, должны быть
навырост, и в любом случае, книги должны поощрять их к росту.
   Итак, очень хорошо. Если взрослые читают волшебные сказки как
естественную часть литературы - не играя в детей и не
притворяясь, что они выбирают их для детей и не будучи так и
не выросшими мальчишками - в чем тогда значение и функции
этого сорта литературы? Это, как мне кажется, последний и
самый важный вопрос. Я уженамекнул на некоторые из моих
ответов. Прежде всего: если они написаны мастерски, с
искусством, главное значение волшебных сказок будет тем же,
которое, как произведения литературы, они делят с другими
жанрами и формами. Но волшебные сказки предполагают также, в
особенном виде или степени такие вещи, в которых дети, как
правило, нуждаются меньше, чем те, кто старше. Большая их
часть к сегодняшнему дню всеми обсуждена и рассмотрена, чтобы
быть для кого-либо непонятной. Я рассмотрю их кратко и начну с
Фантазии.
     ФАНТАЗИЯ

   Человеческий ум способен создавать мысленные образы вещей,
которых не существует в действительности. Способность
представлять себе образы называется (или называлась)
Воображением. Но еще недавно, в ненормальном технизированном
языке, Воображение часто неверно связывалось с чем-то большим,
чем простое создание образов, которое приписывалось к
Фантазированию (сокращенной и обесцененной форме более старого
слова Фантазия), таким образом делалась попытка ограничить, я
бы сказал, неправильно приписать Воображению "силу придания
идеальным образам внутренней правильности реальности".
   Хотя, может быть, выглядит смешно, что столь несведущий
человек отваживается иметь свое суждение по этому критическому
вопросу, я рискну утверждать, что словесчное определение
филологически несовершенно, а анализ неточен. Способность
создавать мысленные оброазы - это один аспект, и ее следует
совершенно правильно называть Воображением. Степень восприятия
образа, быстрого схватывания его значения и контроль, которые
необходимы для успешного выражения, могут варьироваться по
живости и силе, но это различие в степени Воображения, а не
различие между разными соратми потребностей. Воплощение
выражения, которое обеспечивает (или будто бы обеспечивает)
"внутреннюю правильность реальности"<$FТ.е. которое управляет
или вызывает Вторичную Веру.> - это, конечно, совершенно
другое понятие, или аспект, требующий другого названия:
Искусство, действующее звено между Воображением и его конечным
результатом, Со-Творением. Для моей настоящей цели мне
требуется слово, которое могло бы охватить как Искусство
Со-Творения, так и качество необычного и удивительного в
Выражении, заимствованного у Образа; неотъемлемого качества
волшебной сказки. Я предлагаю, тем не менее, приписать мне
силу Хампти-Дампти - Шалтая-Болтая - и использовать для
этого Фантазию: в том самом смысле, в соединении с его старым
благородным использованием как эквивалента Воображения,
видимом из "нереального" (т.е. непохожести на Первичный Мир),
свободном от видимых "фактов", короче, фантастики. Таким
образом, я не только знаю, но и уверен в этимологической и
семантической связи фантазии с фантастикой: с
образами вещей не только "не существующих в
действительности", но которых невозмоно вовсе найти в нашем
мире, или, по всеобщему убеждению, нельзя в нем найти. Но
допуская это, я не соглашусь на пренебрежительный тон. То, что
эти образы суть огбразы вещей не из настоящего мира (если это,
конечно, возмоно), это добродетель, а не порок. Фантазия (в
этом смысле), я думаю, не низшая, а высшая форма Искусства,
наиболее, конечно, чистая и также (если она достигает
совершенства) наиболее могущественная его форма.

   Фантазия, конечно, имеет начальное преимущество: захватывающую
необычность. Но это преимущество обернулось против нее, и
внесло свой вклад в ее дурную славу. Многие люди не любят быть
"захваченными". Они не любят никаких вмешательств в Первичный
Мир или тех слабых намеков на это, которые им знакомы. Они,
тем не менее, глупо и даже злонамеренно смешивают Фантазию со
Снами, в которых вовсе нет Искусства,<$FЭто верно не для всех
сновидений. В некоторых из них Фантазия, кажется, играет некую
роль. Но это исключения. Фантазия - это рациональная, а не
иррациональная деятельность.> и с умственной неразберихой, в
которой вовсе отсутствует разумный контроль: иллюзиями и
галлюцинациями.
   Но ошибка или злой умысел, порожденный раздраженной и
последовательной нелюбовью, не единственные причины этого
заблуждения. Фантазия так же содержит существенное
препятствие: она труднодостижима. Я думаю, что Фантазия имеет
не меньшую, а большую силу со-творения; но, тем не менее,
практика показывает, что "внутреннюю правильность реальности"
создать тем сложнее, чем более непохожи образы и
переустройство исходного материала на фактическое устройство
Первичного Мира. Легче сотворить подобие "реальности" с более
"здравым" материалом. Фантазия тогда слишком часто остается
недоразвитой; она использовалась и используется поверхностно,
или только полу-серьезно, или просто для декорации: она
остается только "причудливостью". Любой, унаследовавший
фантастические способности человеческого языка, может говориь
о "зеленом солнце". Многие могут затем представить его себе или
изобразить. Но этого недостаточно - хотя уже это, может быть,
более могущественная вещь, чем многие "наброски" или
"извлечения из жизни", которые получают литературные похвалы.
   Создать Вторичный Мир, внутри которого зеленое солнце будет
вероятным, управляется Вторичной Верой, возможно, потребует
труда и мысли, и наверняка потребует специального мастерства,
умения из разряда эльфских. Немногие берутся за такие сложные
задачи. Но когда берутся и в какой-то степени достигают
желаемого, тогда мы имеем редкий случай достижения Искусства:
конечно, искусства рассказа. создания сказки в его первом и
наиболее сильном виде.
   В человеческом мире Фантазия - это Искусство, которое лучше
всего выражается в слове, истинной литературой. В живописи,
например, видимое представление фантастических изобраений
оказывается слишком легким: руки способны обогнать мысль, даже
сделать ее ненужной.<$FСм. замечание Е в конце.> Частым
результатом этого оказывается глупость или болезненность.
Очень жаь, что Драма, искусство, коренным образом отличное от
литературы, в общепринятом мнении, настолько ассоциируется с
ней или с ее ветвью. Среди таких ошибочных мнений находится и
пренебрежение Фантазией. В конце концов, такое пренебрежение
частично связано с естественным желанием критиков превозносить
те формы литературы или "воображения", которые они сами
благодаря своим врожденным или благоприобретенным вкусам,
предпочитают. И критика такого рода в стране, давшей миру
столь великие образцы Драмы, в том числе Шекспира, склонна
быть еще более драматической. Но Драма по своей природе
враждебна Фынтазии. Фантазия, даже простейшего вида, редко
бывает успешна в Драме, когда она представляется там, как это
принято, видимой и слышимой. Фантастические формы не переносят
подделки. Человек, одетый говорящим животным, может достичь
комического эффекта или действительного сходства, но не моет
достичь Фантастичности. Это хорошо иллюстрирует, как мне
кажется, упадок искусства пантомиы - недоразвитой формы
Драмы. Чем ближе она к "театрализованной волшебной сказке",
тем хуже. Она бывает сносной только тогда, когда ее сюжет и
фантастика низводятся до простого обрамления фарса, и никакой
"веры" не требуется и не ожидается. Это, конечно, отчасти
связано с фактом, что драматурги используют или пытаются
использоватькакую-то механику для представления Фантастики или
Магии. Я однажды видел так называемую "детскую пантомиму",
представляющую "Кота в сапогах", в которой дае было
превращение великана в мышь. Если бы оно было успешным, то
смогло бы только напугать зрителя, или оказаться мастерским
фокусом. В результате того, как оно было выполнено,
посредством некоего трюка с выключением света, недоверие было
не столько подавлено, сколько казнено.
   В "Макбете" в процессе чтения я воспринимал ведьм вполне
соответствующими: они имели повествовательную функцию и некий
намек на мрачное предзнаменование, хотя они и были
вульгаризированным неудачным примером этого вида явлений. Но в
пьесе они почти неуместны. Они оказались бы и вовсе
невыносимы, если бы меня не защищали некоторые воспоминания о
них как о элементе прочитанного. Мне говорили, что я вопринял
бы их иначе, если бы относился к ведьмам как к возможному, дае
необходимому элементу Реального Мира, другими словами, если бы
они перестали быть "Фантазией". Этот аргумент подтверждает мою
точку зрения. Раствориться или деградировать - такова
печальная участь Фантазии, когда драматург, даже такой, как
Шекспир, пытается ее использовать. "Макбет", конечно, работа
сценариста, который в данном случае мог, в конце концов,
написать сказку, если бы он обладал нееобходимыми умением и
терпением.
   Причина, по моему мнению, более важная, чем неадекватность
сценического эффекта, заключается в следующем: Драма по своей
природе является попыткой фальшивой, можно сказать, подложной
магии: видимого и слышимого представления воображаемых
людей из повествования. Это само по себе является попыткой
подмены волшебной палочки. Ввести, пусть даже с механическим
успехом, в этот квази-магический вторичный мир дальнейшую
фантазию или магию, все равно что требовать, как это и было,
еще одного внутреннего, уже третичного мира. Это уже слишком
большое количество миров. Сделать это, может быть, и не
невозможно. Однако я никогда не видел, чтобы это увенчалось
успехом. Но в конечном счете, этого нельзя требовать как
основной цели Драмы, где двигающиеся и говорящие люди
оказываются истинными инструментами Искусства и иллюзии.<$FСм.
замечание Ф в конце.>
   Именно по этой причине - что герои и даже сцены в Драме не
воображаемые, а действительно зримые персонажи - Драма
является, даже несмотря на то, что она использует тот же самый
материал (слова, стихи, сюжет) искусством, в корне отличным от
искусства повествования. Так, если вы предпочитаете Драму
Литературе (как это и делают многие литературные критики) или
строите свои критически теории прежде всего из драматической
критики, или даже из Драмы, вы склонны к непониманию чистого
литературного творчества и втискиваете его в границы сценария.
Вы склонны предпочитать характеры, даже простейшие и
скучнейшие, предметам. Очень немногое о деревьях как о
деревьях может попасть в пьесу.
   "Драмы Фаерии" - те спектакли, которые согласно
многочисленным свидетельствам, эльфы часто давали перед людьми
- могут производить Фантазию с реализмом и
непосредственностью, которая свыше объяснения каким-либо
человеческим механизмом. В результате их обычный эффект
(производимый на человека) - выше, чем Вторичная Вера. Если
вы участвуете в драме Фаерии, вы сами находитесь или думаете,
что находитесь, во Вторичном Мире. Опыт такого участия может
быть сродни Сновидению и (как может показаться) иногда (для
человека) смешиваться с ним. Но в Драме Фаерии вы находитесь
во сне, который чей-то другой разум передает вам, и знание
этого тревожного обстоятельства может оказаться выше вашего
понимания. Переживание напрямую является Вторичным
Миром: зелье слишком сильно, и вы уделяете ему Первичную Веру,
несмотря на чудесность событий. Вы обмануты - входит ли это в
намерения эльфов (всегда или в каких-либо случаях), это уже
другой вопрос. Сами они, в любом случае, не обманываются. Для
них это некая форма Искусства, не зависимая от Волшебства или
Магии, именно так и называемых. Они не живут в нем больше
времени, чем актеры человеческой породы. Первичный Мир для
людей и эльфов един, даже если он воспринимается по-разному и
имеет различные значения.
   Нам необходимо слово для этого эльфийского искусства, но все
слова, которые можно приложить к нему затуманены и перепутаны
обозначением других вещей. Магия просится в руки, и я уже
использовал ее выше (см. стр. 6), хотя это не следовало бы
делать: Магию надо оставить для Магов. Исскуство - это
человеческое действие, которое попутно (необязательно его
единственное или главное действие) производит Вторичную Веру.
Искусство того же сорта, может быть, только более мастерское и
легкое, эльфы тоже могут использовать, по крайней мере, так
говорится в сообщениях; но более могущественное и
специфическое эльское мастерство я хочу, за неимением менее
сомнительных слов, назвать Очарованием. Очарование производит
Вторичный Мир, в который и создатель, и зритель могут войти,
который дает полное удовлетворение их чувствам, пока они
находятся внутри; но это в чистом виде искусственный мир по
своим намерениям и целям. Магия производит, или притворяется,
что производит, альтернативу Первичному Миру. Неважно, кому
приписывают магические действия - фэйри или смертному - они
остаются отчетливо отделенными от предыдущих двух понятий;
магия не искусство, но приемы, ее целью является власть
в этом мире, господство вещей и желаний.
   К этому эльфийскому мастерству, Очарованию, стремится
Фантазия, и когда это стремление бывает успешно, в любых
формах человеческого искусства, она приближается к нему. В
сердце многих человеческих историй об эльфийском обмане,
открытом или тайном, чистом или с примесями, лежит желание
живого, реализованного искусства со-творения, которое
(конечно, по большей части внешне может походить на нее)
внутренне полностью отлично от жадной эгоцентрической силы -
признака обычной магии. Из этого желания в своей лучшей (но
все равно опасной) части и состоят эльфы; именно от них мы
можем узнать то, что является главным намерением и стремлением
человеческой Фантазии - даже если эльфы, более того, потому
что эльфы есть всего лишь предмет человеческой Фантазии. Это
созидательное желание подделывается обманщиками, будь то
невинные, но грубые приемы людских драматургов или
злонамеренные надувательства магов. В нашем мире они не
удовлетворяются и потому непреходящи. Неподкупное, оно не ищет
ни иллюзий, ни колдовства, ни господства, оно ищет тех, кто
готов поделиться богатством, партнеров в созидании и
наслаждении, а не рабов.
   Для многих Фантазия, это со-творческое искусство, которое
играет странные шутки с миром и всем, что в нем есть,
комбинируя существительные и переопределяя прилагательные,
кажется подозрительным, если не незаконным. Некоторым оно
кажется в конечном счете детскими глупостями, вещью подходящей
для людей или народов в пору молодости. Что до законности, то
я не буду говорить об этом ничего, только процитирую короткий
отрывок из письма, которое я однажды написал человеку,
называвшему мои мифы и волшебные сказки "ложью", хотя, надо
отдать ему должное, он был чересчур добр и весьма смущен,
чтобы обозвать создание волшебных сказок "Серебряным дыханием
лжи".
   "Дорогой сэр, - писал я, - Хотя в изгнаньи долго находился
Человек еще не весь потерян и не весь изменился,
Опозорен, может быть, но не повержен
и сохранил частицу царственности, которой обладал:
Человек, со-Творец, преломленный им Свет
Из простого белого превращается во множества оттенков, и
бесконечно сочетаются они
в живых формах, передаваемых от ума в уму.
Пусть все трещины мироздания мы заполнили
Эльфами и Гоблинами, и мы отважились создать
Богов и их жилища вне света и тьмы,
и посеяли семена драконов - это было наше право
(использованное или нет). Это право не сгнило:
мы все еще творим по тем законам, по которым сотворены сами".
   Фантазия - естественная деятельность человека. Без сомнения,
она не разрушает и даже не оскорбляет Рассудок; так же точно
она не притупляет аппетита и не замутняет восприятие научной
истины. Наоборот. Чем острее и чище рассудок, тем лучшую
фантазию может он создать. Если люди находятся в состоянии, в
котором они не хотят знать или не могут вопринимать правду
(факты или доказательства), то и Фантазия слабеет до тех пор,
пока они не исцелятся. Если же они когда-либо придут в это
состояние (это не кажется таким уж невероятным), Фантазия
исчезнет и воцарится Патологическая Иллюзия.
   Ибо созидательная Фантазия основана на твердом знании того,
что вещи таковы, какими они видятся в мире под Солнцем, на
знании фактов, а не рабстве перед ними. Так, на логике
построены бессмыслицы, это видно в сказках и стихах Льюиса
Кэррола. Если бы люди действительно не видели разницу между
лягушкой и человеком, то и сказки о принцах-лягушках не могли
бы появиться.
   Конечно, Фантазия может доходит до крайности. Она может быть и
скверной. Она может быть использована во зло. Она может даже
обмантуь разум, который создал ее. Но о каком человеческом
действии или понятии нельзя сказать то же самое в этом грешном
имре. Люди придумали не только эльфов, но и богов, и
поклонялись им, даже тем, которые больше всего были искажены
злом выдумавших их. Они сотворили себе фальшивых богов из
других материалов - из своих понятий, своих знамен, своих
денег, даже их научные, социальные и экономические теории
потребовали человеческих жертвоприношений. Absus non tollit
usum.<$FБесполезное нельзя использовать. Лат.> Фантазия
остаетс правом человека: мы творим по нашим меркам и по нашим
производным образцам, поскольку сами сотворены, и не протсо
сотворены, а сотворены по образу и подобию Творца.

     ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ, ИЗБАВЛЕНИЕ, УТЕШЕНИЕ

   Что касается древнего возраста, будь то возраст человека или
возраст времени, в котором мы живем, может быть и есть доля
истины в предположении, что он налагает немощи.<$FСр. стр. 35>
Но это по большей части идея, произведенная примитивным
изучением волшебных сказок. Аналитическое изучение
волшебных сказок - столь же плохая подготовка к наслаждению
ими или их сочинению, как историческое изучение драматургии всех
времен и народов для наслаждения и сочинения театральных пьес.
Изучение может, конечно, стать унылым. Изучающий легко может
осознать, что в результате всей проделанной работы ему удалось
лишь собрать несколько листьев, и то многие из них уже
изорваны или сгнили, упавших из бессчетной кроны Дерева Сказок
и устилающих Лес Дней. И кажется бесполезным добавлять что-либо
к этому сору. Что может изменить еще один лист? Все образцы,
от почки до распустившегося листа, от ранней весны до поздней
осени, уже давно были открыты людьми. Но это не так.
Семя дерева может быть пересажено в душу почти каждого, даже
того, кто обожает городские туманы (по выражению Ланга), такие
люди до сих пор встречаются в Англии. Нет сомнения в том, что
весна не становится менее прекрасной оттого, что мы видели
или слышали о других подобных событиях: подобных, ибо от
начала мира до его конца не было и не будет одного и того же
события. Каждый лист дуба, ясеня или терновника суть
уникальное воплощение образца, и для кого-то именно в этом
году произошло это воплощение, первое когда-либо
увиденное и познанное, хотя вот уже бесконечное множество
поколений людей прошли по земле, а дубы все распускают листья
каждую весну.

   Мы не отчаиваемся и не должны отчаиваться, что рисовать
бессмысленно, потому что все линии могут быть только кривыми
или прямыми, или что бессмысленно писать новые картины, потому
что существует всего лишь три "первичных" цвета. Мы, конечно,
сейчас старше, поскольку в наслаждении и практике искусства сы
наследники многих поколений предков. В этом праве на
наследование богатства может скрываться опасность скуки или
излишнего желания быть оригинальным, и это может привести к
потере вкуса к чудесным рисункам, утонченным формам и