тот, кому он будет принадлежать,  и  именем  его  будет  имя  этого
камня: Элессар.
     Другая же легенда рассказывает так: давным-давно, в те времена, когда
Саурон еще не обманул  кузнецов  Эрегиона  [Остранны],  Галадриэль  пришла
туда, и сказала главе эльфийских кузнецов Келебримбору:
     - Мне тяжело в Средиземье, ведь листья здесь опадают, а цветы, что  я
любила увядают, и вся моя земля полна печали, которую не  излечит  никакая
весна.
     - Как же иначе может быть для Эльдара, пока он остается в Средиземье?
- ответил Келебримбор.
     - Так что же, ты уйдешь за Море?
     - Нет, - сказала она. - Ангрод  ушел,  и  Аэгнор  ушел,  а  Фелагунда
больше нет. Я последняя из детей Финарфина. Но гордость еще жива в  сердце
моем. В чем вина золотого дома Финарфина, почему должна я просить прощенья
у Валар или довольствоваться жизнью на острове посреди моря, я, чья родина
- Аман Благословенный! Здесь я могущественней.
     - Что же тогда? - спросил Келебримбор.
     - Я желала бы жить среди не умирающих деревьев и трав здесь, в  своей
земле, - ответила она. - Что стало с мастерством Эльдаров?
     - Где теперь камень Эарендила? - вздохнул Келебримбор. -  И  Энердил,
создавший его, покинул мир.
     - Они ушли за море, - сказала Галадриэль, - забрав с собой почти  все
прекрасное,  что  создали  их  руки.  Неужели,  Средиземье  теперь  должно
завянуть и умереть?
     - Наверное, такова его судьба - пожал плечами Келебримбор.  -  Но  ты
ведь знаешь, я люблю тебя (хотя тебе милей  Келеборн),  и  я  сделаю,  что
смогу, если мое искусство способно хоть немного смягчить твою печаль.
     Он не сказал Галадриэли, что много лет назад сам жил  в  Гондолине  и
был другом Энердила. Вторым по мастерству после Энердила был  Келебримбор.
И вот он задумал и начал долгую и кропотливую работу,  и  в  конце  концов
создал Галадриэли величайшее из всех своих  творений  (исключая  лишь  Три
Кольца). Говорят, что  камень  это  был  прозрачней  и  ярче  сработанного
Энердилом, но не  был  таким  могущественным:  ведь  камень  Энердила  был
пронизан лучами Солнца в дни его юности. Когда же Келебримбор  начал  свою
работу, уже нигде в Средиземье не было света, столь чистого как в те  дни,
и хотя Моргот был вышвырнут в Ничто и  не  мог  вернуться,  тень  его  уже
запятнала Землю. И все же прекрасным и лучистым был Элессар  Келебримбора,
и был он  вправлен  в  серебряную  брошь  в  виде  орла  с  распростертыми
крыльями.  Обладая  Элессаром,  Галадриэль  смогла   сделать   свои   леса
прекраснейшими в Средиземье, пока снова не пришла тень.  Но  потом,  когда
Келебримбор прислал ей Нэнья, главнейшее из Трех, он уже не был  нужен  ей
(как она думала) и она отдала его Келебриан, своей дочери. Так он попал  к
Арвен, а потом к Арагорну, принявшему имя Элессар.




                        ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОМА БОМБАДИЛА

                            и другие стихи из

                                АЛОЙ КНИГИ




     В Алую Книгу включено много стихов. Некоторые из них вошли  в  эпопею
"Властелин Колец" или в связанные с нею  повести  и  хроники,  но  гораздо
большее число  стихотворений  было  найдено  на  разрозненных  листках,  а
кое-что - в записях на полях и пустых страницах. Значительная  часть  этих
набросков представляет собой обыкновеннейшую чепуху, часто неудобочитаемую
(даже в тех случаях, когда почерк сам по себе читается легко),  или  ни  с
чем не связанные фрагменты. Из таких вот  записок  на  полях  и  извлечены
вирши 14, 11 и  13,  хотя  лучше  всего  их  характер  передают  каракули,
найденные на странице  со  строками  Бильбо  "Когда  сквозь  муть  осенних
слез...":

                   Под ветром флюгер-петушок
                   Никак не может хвост поднять.
                   Дрожит продрогший петушок:
                   Никак улитки не поднять.
                   - Жить тяжко! - флюгер признает;
                   - Напрасно все! - петух поет;
                   Так стали хором вслух пенять.

     Настоящая подборка  составлена  из  старейших  отрывков,  в  основном
касающихся легенд и шуток Графства конца Третьей Эпохи, которые, вероятнее
всего, были написаны хоббитами, а именно, Бильбо и  его  друзьями  или  их
прямыми потомками. Авторство, однако, указывалось редко, поскольку отрывки
эти, не входящие в эпопею, прошли через многие  руки  и  записаны,  скорее
всего, со слов.
     В Алой Книге говорится, что номер 5 - сочинение Бильбо, а номер  7  -
Сэма Скромби. Инициалами С.С. помечен и  номер  8,  что  следует  признать
правильным; номер 10 также помечен С.С., хотя в данном случае Сэм,  скорее
всего,  просто  изменил  старый  стих  из  забавного   бестиария,   весьма
популярного среди хоббитов, ибо во "Властелине  Колец"  сам  же  Сэм  ясно
говорит,  что  стихотворение  это  относится  к  широко   распространенным
преданиям Графства.
     Стихотворение номер 3 относится к другому роду произведений,  которые
очень забавляли хоббитов: сказка или песня, которая, возвращаясь в конце к
своему началу, могла повторяться  до  бесконечности,  пока  слушателям  не
надоест. Отдельные образчики подобного рода записаны в Алой Книге,  однако
большинство их  весьма  примитивно  и  необработано.  Номер  3  длиннее  и
завершеннее прочих. Он, вне всякого сомнения, написан Бильбо. На авторство
указывает совершенно  очевидная  связь  стихотворения  с  длинной  поэмой,
которую Бильбо продекламировал в качестве собственного  сочинения  в  доме
Элронда.  Раздольская  версия  "вздорных   вирш"   была   им   значительно
трансформирована и приспособлена (правда,  несколько  нелепо)  к  легендам
высших эльфов и нуменорцев об Эрендиле. Бильбо очень гордился и версией  и
оригиналом, поскольку размер их, похоже, придумал сам. Приведенное в  этом
сборнике более раннее произведение относится, по-видимому, к тому времени,
когда Бильбо только что вернулся из  своего  путешествия.  Хотя  в  нем  и
заметно  влияние  эльфийских  преданий,  оно  едва   сказывается,   да   и
использованные в  стихотворении  имена  (Деррилин,  Белмариэль,  Телламин,
Фантазиель) совершенно не эльфийские, а лишь придуманы в эльфийском стиле.
     В прочих  стихах  заметно  влияние  событий  конца  Третьей  Эпохи  и
расширение горизонтов Графства благодаря контактам с Раздолом и  Гондором.
Стихотворение номер 6, помещенное непосредственно  за  песенкой  Бильбо  о
Лунном Деде, и последнее, номер 16, восходят к гондорским источникам.  Они
явно отражают обычаи людей, живущих на  побережье  и  привычных  к  рекам,
которые впадают в море. Так, в номере 6 содержится упоминание о Дивногорье
(известный "ветрам всем открытый залив") и о колоколе приморской  крепости
Тирит-Аэор в Дол-Амроте. В номере 16  говорится  о  "семи  быстрых  реках"
<Лефнуй, Мортонд-Кирилл-Рингло, Гилрейн-Сернуй и Андуин>, что текут к морю
в Южном Королевстве, и названо имя на высоком  языке  Гондора  -  Фириэль,
смертная женщина. <Имя это принадлежало принцессе  Гондора,  которая  вела
свою родословную, по утверждению Арагорна, по южной линии.  Так  же  звали
дочь Эланор, внучку Сэма, хотя имя ее, скорее всего, взято именно из  этой
песни. Появиться в Западном  Уделе  оно  не  могло.>  В  Дол-Амроте  и  на
Прибрежье сохранились многие обычаи древнейших их обитателей -  эльфов,  а
из гавани в устье Мортонда "западные корабли" уплывали всю Вторую Эпоху до
самого падения Эрегиона. Таким образом, оба  стихотворения  являются  лишь
переделками южных источников, хотя  Бильбо  мог  услышать  последние  и  в
Раздоле. Номер  14  также  связан  с  преданиями  Раздола,  эльфийскими  и
нуменорскими, о героических  днях  конца  Первой  Эпохи.  Пожалуй,  в  нем
отразилась нуменорская легенда о Турине и гноме Миме.
     А вот номера 1 и 2 явно родились в Забрендии: в них масса сведений  и
об этом крае, и  о  чащобах  Леса,  и  о  долине  Ветлянки.  <Загородка  -
небольшая гавань на северном берегу Ветлянки за Городьбою, которая  хорошо
охраняется и защищена "загородью" - изгородью из кольев в  воде.  Брередон
("вересковый холм" на всеобщем языке) - небольшая деревушка на косогоре за
гаванью, что лежит в узком языке между Сенной и  Брендуином.  Близ  Схода,
притока Ивлянки, была пристань, от которой  проселочная  дорога  бежала  к
Глубокопному и далее  к  тракту  на  Неторное  Перепутье,  что  шел  через
Камышное и Склады.> Ни один хоббит к западу от  грибных  угодий  не  знает
столько. Стихотворения показывают также, что забрендийцы  были  знакомы  с
Томом Бомбадилом, <возможно,  именно  они-то  и  дали  ему  это  имя  (оно
забрендийское по форме) в дополнение ко всем его более древним  прозвищам>
хотя, без сомнения, столь  же  мало  подозревали  о  его  могуществе,  как
население  Графства  -  о   могуществе   Гэндальфа.   И   тот   и   другой
рассматривались  хоббитами  как  доброжелательные  личности,  быть  может,
несколько таинственные и непредсказуемые, но  и  не  в  последней  степени
забавные. Номер 1 - более раннее произведение, составленное  из  различных
хоббитонских легенд о Бомбадиле. Сходные предания использованы и в  номере
2, хотя доброжелательное подшучивание Тома над его  знакомцами  обратилась
здесь в едкие насмешки, не без юмора, но  с  оттенком  угрозы.  Этот  стих
сочинен,  вероятно,  много  позднее,  уже  после  появления  Фродо  и  его
спутников в жилище Бомбадила.
     Собственно хоббичьи  стихотворения,  здесь  представленные,  обладают
двумя главными общими чертами: пристрастием  к  иноземным  словечкам  и  к
ритмическим или рифмовым сложностям. При всем  своем  простодушии  хоббиты
явно уважают такие вещи, как добродетель и любезность, хотя качества эти -
в основном лишь имитация учтивости эльфов. Данные стихи также, по  крайней
мере на первый взгляд, легкомысленны и фривольны, но при чтении  временами
возникает  неловкое  ощущение,  что  подразумевается  в  них  больше,  чем
высказывается. Исключение составляет только номер 15,  явно  хоббитанского
происхождения. Это наиболее позднее произведение, относящееся к  Четвертой
Эпохе, включено тем не менее в сборник, ибо чья-та рука накорябала в конце
"Сон Фродо" - весьма любопытная отметка. Она указывает, что  стихотворение
(вне всякого сомнения, сам Фродо его не сочинял) ассоциируется с  темными,
тягостными видениями, посещавшими  Фродо  в  марте  и  октябре  в  течении
последних трех лет.  Но  оно  созвучно  и  другим  преданиям  о  хоббитах,
зараженных "безумием странствий", которые, если когда-либо и возвращались,
чувствовали себя  неладно  и  неуютно  на  родине.  Море  всегда  и  всюду
присутствует на заднем плане в любых хоббитских сочинениях, но страх перед
ним и недоверие ко всем  эльфийским  легендам  в  Графстве  Третьей  Эпохи
преобладали, и настрой этот не  вполне  исчез  после  событий  и  перемен,
завершивших Эпоху.




                    ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОМА БОМБАДИЛА

             Жил-был Том Бомбадил - развеселый малый
             В ярко-желтых башмаках, в синей куртке старой,
             И в зеленом кушаке, и в чулках из кожи,
             В острой шляпе, и перо есть на шляпе тоже.
             Он на горке поживал, где родник Ветлянки
             В чащу ручейком сбегал прямо по полянке.

             Как-то летнюю порой старый Том, гуляя,
             В заливных лугах кружа, лютики срывая,
             Травкой щекоча шмелей, что в цветах гудели,
             Засиделся у реки: воды так блестели...

             Борода висит в воде, прямо как на грех.
             Золотинка, дочь Реки, тут всплыла наверх...
             Ловко дернула она. Том в кувшинки - плюх!
             Ну барахтаться, хлебать, булькать - фух! да ух!

             - Эй, Том Бомбадил! Ты на дно собрался?
             Пузырей тут напускал, тиной расплескался,
             Быстрых рыбок разогнал, диких уток тоже...
             Шляпу, глянь-ка, утопил! И перо к тому же!

             - Ты достань-ка мне ее, милая ундина!
             Бомбадилу нипочем лужица и тина.
             А потом назад ныряй в омут свой тенистый,
             Спи себе там средь корней старых ив ветвистых!

             Золотинка ускользнула в дом подводный, к маме,
             Том остался у реки в шляпе и кафтане.
             Он на солнышке присел: отдых Тому нужен,
             Чтоб просохли башмаки и перо к тому же.

             Тут проснулся Старец Ива, начал песнопенье,
             Крепко Тома усыпил под ветвистой сенью,
             В щель тихонько засосал - крак! - нет двери туже.
             Том пропал, и башмаки, и перо к тому же.
             - Эй, Том Бомбадил! О чем размышляешь?
             Посидеть в моем нутре разве не желаешь?
             Щекочи меня пером, а я воды напьюсь,
             И капелью на тебя по трещинам прольюсь!

             - Ну-ка, выпускай меня, Старец Ива, душка!
             Корни старые твои, право, не подушка!
             Пей речную воду всласть, набирайся силы,
             Сон тебе хочу послать, как ундине милой.

             Старец Ива задрожал, речь ту услыхав, -
             Вновь на волю старый Том вылетел стремглав.
             Скрипнув, вмиг сомкнулась щель, замерла листва...
             По Ветлянке вверх пошел Бомбадил тогда.
             На опушке посидел, где и свет и тень,
             Свист и щебет певчих птиц слушал целый день.
             Бабочки вились над ним, солнце опускалось,
             Туч угрюмых пелена в небо поднималась.

             Мелкий дождь заморосил и вдруг хлынул бойко,
             Гладь речную замутил, пузырей-то сколько!
             Том пустился наутек под тугой капелью
             И в укромную нору спрятался скорее.

             Жил в норе Барсук седой, черные глазищи,
             С сыновьями и с женой. Холм изрыл до днища.
             Он за куртку Тома - хвать! - и скорей в туннели
             Поволок, в земную глубь от передней двери.

             В темном тайнике своем заворчал сердито:
             - Ну, Том Бомбадил, вот теперь мы квиты!
             Ты зачем вломился в дом непрошенно-незванно?
             Поищи-ка путь наверх! Будет нам забавно.

             - Ну-ка, выводи меня, Барсук-барсучище!
             Землю с лапок отряхни, вытри нос почище!
             К задней двери проводи в зарослях терновых,
             Сам же спать скорей беги, слов не жди суровых:
             Золотинка крепко спит, Старец Ива тоже.
             Препираться мне с тобой, право, тут негоже!

             Испугались барсуки, извиняться стали,
             Ход удобный к задней двери мигом показали.
             Сами дрожкою дрожат: юркнули в нору,
             Глиной стали затыкать каждую дыру.

             Дождь прошел, в умытом небе легкой дымки вязь.
             Бомбадил домой пошел, в бороду смеясь.
             Ставни настежь распахнул, в комнату войдя.
             Мотыльки тотчас порхать стали вкруг огня.
             А в окошках свой заводят звезды хоровод,
             Тонкий месяц с небосвода уплывет вот-вот.

             Тьма сгустилась над холмом. Том свечу берет,
             К двери по скрипучим доскам с песнею идет.
             Холодом дохнула ночь: - Слушай, Бомбадил!
             Зря ты о Могильном Духе, весельчак, забыл!
             На свободе я опять, из кургана встал,
             Где источенных камней щерится оскал.
             Унесу тебя с собой, румянец прочь сгоню,
             В склепе смрадном под землей навек окостенею!

             - Прочь! Немедля дверь закрой! Сгинь в немую тьму!
             Слушать твой загробный хохот Тому ни к чему!
             В землю, скрытую травой, кости уноси!
             Золотинка видит сны, спят и барсуки,
             Старец Ива задремал, и тебе спать вскоре.
             Клад могильный свой храни и былое горе!

             Дух Могильный тут вздохнул, тяжко застонал,
             И в окошко с воем выплыл, темной тенью стал,
             Прочь помчался над холмом, словно филин-тать,
             Чтоб в кургане одиноком ребрами стучать.

             Бомбадил же лег в кровать, по уши укрылся,
             Крепче Старца Ивы мигом в дрему погрузился,
             Носом начал выводить звонкие рулады.
             Так уютно, сладко спать все бы были рады.

             На рассвете он вскочил, песней солнце встретил,
             Сыр бор, волглый дол в песне той приветил,
             Быстро куртку натянул и чулки из кожи.
             Где же шляпа? Здесь. Перо есть, конечно, тоже.

             Вот он, Том Бомбадил, развеселый малый,
             В ярко-желтых башмаках, в синей куртке старой.
             Тома похищать никто больше не желает,
             По Ветлянке, по холмам, в чаще он гуляет,
             В лодке плавает своей, нюхает кувшинки...
             Но однажды старый Том похитил Золотинку.
             В тростниках ундина пела матери напевы,
             Кудри пышною волною стан скрывали девы.

             Крепко обнял Том ее. Ну переполох!
             В рассыпную удирают выдры, как горох,
             Цапли в крик, тростник трепещет, дева вся дрожит...
             - Душенька, пойдешь со мной! - Том ей говорит:
             - Стол накрыт: там желтый мед, белый хлеб и масло,
             В окнах розы и жасмин, значит, все прекрасно.
             Позабудь родных озер мокрые цветы,
             Здесь любви тебе не встретить и не обрести!

             Свадьбу весело и споро Бомбадил сыграл,
             Пел, свистел, играл на скрипке. Шляпу, кстати, снял.
             В праздничный венок он вплел желтые кувшинки.
             Было искристо-зеленым платье Золотинки,
             Ирисы и незабудки в волосах синели.
             Бомбадил с невестой милой рядышком сидели.

             Ламп уютен желтый свет, а постель бела,
             Золотистая, как мед, выплыла луна.
             На лужайке под холмом пляшут барсуки,
             Старец Ива тянет к окнам веточки свои.
             Тихо в сонных тростниках Мать-Река вздыхает,
             Слушая, как Дух Могильный стонет и рыдает.

             Бомбадилу нипочем все ночные звуки:
             Трески, вздохи, шепоток, шорохи и стуки.
             На рассвете он вскочил, песней солнце встретил,
             Сыр бор, волглый дол в песне той приветил.
             На пороге он сидит, хлопает лозинкой,
             Рядом золотые кудри чешет Золотинка.




                      ЛОДОЧНАЯ ПРОГУЛКА БОМБАДИЛА

             Начал старый год желтеть, Запад ветер шлет,
             Листьев бука видит Том медленный полет.
             - Что ж, пусть ветер гонит прочь летние деньки,
             Том не будет ждать тепла, сидя у реки!
             Лучше лодку починю: пусть она плывет
             По Ветлянке вниз, а там - как уж повезет!

             Птичка села на сучок: - Слышу, слышу Том!
             Знаю, знаю, что тебя манит, гонит вон!
             Полечу и просвищу, пусть встречает он!

             - Цыц, болтушка! Вмиг тебя ощиплю и съем,
             Чтоб секреты ты мои не носила всем.
             Если скажешь Старцу Иве куда Том плывет,
             То зажарю на лозинке! Вот что тебя ждет!

             Иволга, тряхнув хвостом, с ветки: - Фьюти-чу!
             Излови, и жарь потом! А я улечу!
             Кому надо на ушко вестку прошепчу:
             "К Сходу вечером спустись, не ложись в кровать!
             Торопись! Торопись! Время пировать!"

             Улыбнулся старый Том: - Мысль-то неплоха!
             Тот иль этот выбрать путь? Поплыву туда!
             Лодку быстро залатав, весла он поставил,
             Из укромной бухты в реку нос ее направил,
             В камышах нашел дорогу, в гуще ивняка,
             Где, чуть выше, с суши в воду клонится ольха.
             По теченью Том поплыл с песней: - Тилли-велли!
             Ну, Ветлянка, обходи омуты и мели!

             - Эй, Том Бомбадил, куда уплываешь?