Тумана начинал уставать - но только телом, а не  духом.  Теперь  он
был благодарен Пендаррику. Без предупреждения царя он был бы уже мертв.
   Он не смог бы сражаться так стойко, стараясь  освоиться  со  страшной
правдой.
   - Начинаешь узнавать, что такое страх, малыш? - спросил он.
   Гильгамеш пробормотал проклятие и рванулся вперед.
   - Тебя я никогда не устрашусь, - прошипел он, но в его серых  мертвых
глазах не отразилось никакого чувства.
   Мечи скрестились с лязгом, и Кулейн  еле  успел  отразить  охотничьим
ножом безупречно замаскированный выпад, который распорол бы  ему  живот.
Он отпрыгнул, особенно остро сознавая, что  должен  следовать  избранной
тактике, потому что этот  бой  требовал  еще  чего-то,  кроме  искусства
владения мечом.
   - Недурной выпад, но тебе следует научиться  лучше  маскировать  свои
намерения, - сказал он. - Или тебя обучал торговец рыбой?
   Гильгамеш взвизгнул и снова атаковал: его мечи мелькали в  воздухе  с
немыслимой быстротой. Кулейн отбивал удары,  увертывался,  пятился,  все
больше и больше оттесняемый к острому выступу в обрыве.  Он  нырнул  под
свистящее лезвие, метнулся вправо, перекатился через плечо и вскочил. Из
рассеченного бока сочилась кровь.
   - Уже лучше, - сказал он, - но ты был открыт для удара слева.
   Это была ложь, но тон Кулейна был категорично твердым.
   - Я еще не встречал человека такого болтливого,  как  ты,  -  ответил
Гильгамеш. - Когда ты свалишься мертвым, я вырежу твой язык.
   - А я бы выковырял глаза, - ответил  Кулейн.  -  У  тебя  они  такие,
словно в них так и остались могильные черви.
   - Будь ты проклят! -  завопил  Гильгамеш,  и  оба  его  клинка  почти
достигли лица Кулейна. Воину Тумана потребовались все  его  силы,  чтобы
отбить их. Нанести ответный удар возможности не было.  Гильгамеш  трижды
сумел прорвать его защиту -  полоснул  его  по  груди,  проколол  бок  и
пронзил  плечо.  Вновь  он  вывернулся,  перекатившись  через  плечо   и
поднявшись на ноги.
   - Где же теперь твои насмешки, отец? Я что-то не слышу их.
   Кулейн выпрямился, устремив взгляд серых глаз в  безжизненные  зрачки
своего противника. Теперь им овладела страшная уверенность, что  нанести
поражение Гильгамешу и остаться в  живых  ему  не  дано.  Он  попятился,
споткнулся, и Гильгамеш прыгнул вперед.  Однако  Кулейн  вдруг  упал  на
землю, перекатился и встал прямо перед  Гильгамешем.  Меч  Владыки  Битв
погрузился в грудь Кулейна, рассекая легкие, но меч Воина  Тумана  вошел
снизу вверх в живот врага и пронзил сердце. Гильгамеш  застонал,  и  его
голова упала на плечо Кулейна.
   - Я победил тебя, - прошептал он. - Я всегда знал, что так и будет.
   Кулейн попятился, и труп  соскользнул  на  землю,  уткнувшись  в  нее
лицом. Кулейн споткнулся: кровь заливала его легкие, душила его. Он упал
на колени и уставился на рукоять меча, торчащую из его груди. Изо рта  у
него хлынула кровь.
   На скале над ним закричала Горойен. Она спрыгнула вниз,  подбежала  к
Кулейну и рывком вырвала меч из его груди. Он  упал,  а  она  вынула  из
кармана туники маленький  Сипстрасси,  поднесла  к  ране  в  груди..,  и
замерла, глядя на свои руки - морщинистые, в коричневых пятнах старости.
   Но как это  могло  быть,  если  пять  тысяч  человек  погибли,  чтобы
напитать ее Кровь-Камень? И она поняла, что спасти ей жизнь может только
вот этот осколочек Сипстрасси, который она держит над Кулейном.
   Она взглянула в лицо умирающего.
   Он попытался покачать головой, внушая ей,  что  она  должна  жить,  и
погрузился в сон смерти.
   Рука Горойен опустилась, энергия перетекла в тело  Кулейна,  заживляя
раны, исцеляя легкие, действуя, действуя, беря верх над его смертностью.
Волосы у него потемнели, кожа на лице обрела молодую упругость.
   Наконец камешек совсем почернел.
   Кулейн очнулся и увидел, что рядом  с  ним  распростерто  похожее  на
скелет тело, увидел желтоватую седину  волос.  Он  закричал  от  муки  в
холодное небо, - хотел приподнять ее, но шелестящий шепот его остановил.
Красные гноящиеся глаза приоткрылись. Он скорчился  над  ней  и  услышал
последние слова Горойен, богини Астарты, богини Афины, богини Фрейи.
   - Вспоминай обо мне...
   Последний тлевший уголек жизни  угас,  кости  рассыпались  в  белесый
прах, ветер подхватил его и развеял по каменистой земле.

***

   Утер, Прасамаккус и Лейта молча шли вперед,  а  пятьдесят  легионеров
двигались шеренгой, держа щиты поднятыми.  Черная  крепость  становилась
все больше, все зловещее. В узких окнах не светилось ни единого огонька,
а ворота казались чернее ночи.
   Прасамаккус шел, наложив стрелу на тетиву, Лейта  держалась  рядом  с
Утером. Позади них шагал Магриг  с  шестью  воинами  Пинрэ.  Его  взгляд
вперялся в спину Утера - стоило ему посмотреть на крепость, как  ноги  у
него подкашивались, а сердце словно старалось выпрыгнуть  из  груди.  Но
куда бы  ни  пошел  Берек,  Магриг  намеревался  идти  следом,  а  когда
Царица-Ведьма будет мертва, божок отправится за ней. Магриг твердо знал,
что принц ни за  что  не  откажется  от  власти  над  пинрэйцами,  и  не
собирался допустить, чтобы его край вместо чародейки терзал чародей.
   С каждым шагом их напряжение росло в ожидании, что  вот-вот  вспыхнет
пламя и пожрет их, точно призрачный легион, сотворенный Утером. Но пусть
медленно, они приблизились к крепости, и  Утер  вступил  на  мост  перед
надвратными башнями. Он вынул Меч Кунобелина, взглянул вверх  на  словно
пустующий парапет и шагнул вперед.
   Внезапно из  мрака  выскочила  звероподобная  фигура,  и  жуткий  вой
прервал тишину. Гигантский волк ростом более семи футов,  рыча,  ринулся
на принца.
   Когтистые лапы сжимали боевой топор. Пропела  стрела  Прасамаккуса  и
вонзилась чудовищу в горло, но не задержала его. Утер  бросился  вперед,
ловко отпрыгнул влево от опускающегося топора,  Меч  Кунобелина  взвился
вверх и отсек огромную руку у плеча. Чудовище завизжало, а меч  врубился
в его шею со всей силой, какую Утер  сумел  вложить  в  обе  свои  руки,
сжимавшие рукоять. На глазах у них гигантское тело съежилось, и  Магриг,
протолкавшись  вперед,  уставился   на   мертвое,   но   теперь   совсем
человеческое лицо.
   - Секаргус, - сказал он. - Я служил с ним десять лет  назад.  Хороший
был человек.
   Тут до толпившихся в напряжении воинов донесся нежданный звук, и  они
с удивлением переглянулись.
   Ветер донес до них  крик  младенца,  эхом  отозвавшийся  под  сводами
ворот.
   - Возьми двадцать человек,  -  приказал  Утер  центуриону  Дегасу.  -
Установи, откуда доносится плач.  Остальные  разделитесь  на  десятки  и
обыщите крепость.
   - Мы пойдем с тобой, владыка Берек, - сказал Магриг, положив руку  на
меч. Он отвел глаза, опасаясь, как бы  Утер  не  прочел  по  ним  о  его
намерении. Утер  просто  кивнул  и  вошел  в  ворота.  Дальше  начинался
лабиринт туннелей и лестниц. Утер поднялся на следующий  этаж.  Коридоры
освещались фонарями, от которых  исходил  легкий  аромат.  Свет  их  был
кроваво-красным.  На  стенах  висели   ковры   со   странными   узорами,
обрамлявшими сцены охоты и сражений. Повсюду виднелись статуи атлетов  в
разнообразных позах  -  мечущих  копья,  бегущих,  поднимающих  тяжести,
борющихся. И все - из прекраснейшего белого мрамора.
   Поднявшись почти на самый  верх,  они  вошли  в  покои  Горойен,  где
небольшую комнату почти целиком занимала массивная  кровать,  а  стенами
служили  серебряные  зеркала.  На  Утера  отовсюду  смотрели  отражения.
Простыни были  шелковыми,  а  кровать  -  из  слоновой  кости,  покрытой
тончайшей резьбой и инкрустированной золотом.
   - Она, несомненно, любила смотреть на себя, - заметила Лейта.
   Прасамаккус промолчал. Ему было  не  по  себе,  но  совсем  не  из-за
Горойен. В конце-то концов, она могла его убить - и только. Но в воздухе
чудилось что-то другое, и ему очень не нравилось, что Магриг не  отходит
от Утер, да и другие пинрэйцы держатся около принца, совсем его окружив.
Они  прошли  в  дальний  покой,  где   пятифутовый   золотой   треножник
поддерживал  овальный  черный  камень  в  тусклых  прожилках  червонного
золота.
   - Источник ее силы, - сказал Утер.
   - А мы можем им воспользоваться? - спросил Магриг.
   Вместо  ответа  Утер  быстро  подошел  к  треножнику  и  поднял   Меч
Кунобелина высоко над головой. Одним ударом он разбил камень  на  мелкие
осколки. И тотчас  комната  затуманилась  -  занавесы,  ковры  и  мебель
расплылись и исчезли. Они теперь стояли  в  пустом  холодном  помещении,
освещаемом только лунным светом, косыми серебряными  лучами  падавшим  в
узкие высокие окна.
   - Ее тут нет, - сказал Утер.
   - Где она? - с нажимом спросил Магриг.
   - Не знаю. Но Камень утратил силу. Радуйся.
   Вы победили.
   - Пока еще нет, - негромко сказал Магриг.
   - Минуту твоего времени, - сказал Прасамаккус, когда Магриг, поджарый
матерый волк, выхватил нож.
   Воин медленно обернулся и увидел лук со стрелой,  нацеленной  на  его
горло.
   Остальные пинрэйцы образовали круг, вытаскивая  мечи  и  ножи.  Лейта
шагнула к ошеломленному Утеру.
   - Коррин и правда значил для вас так много? - спросил бригант.
   - Коррин? - ответил Магриг с ядовитой усмешкой. - Нет. Он был упрямым
дурнем. Но вы думаете, я тоже глуп? Это не конец притеснениям, а  только
начало новых зол. Твоя магия и твои чары! - Голос его перешел в шипение.
- От такой силы ничего хорошего не бывает. Только мы  не  позволим  тебе
занять ее место.
   - Но я совсем не хочу занять ее место! - сказал Утер. -  Поверь  мне,
Магриг, Пинрэ принадлежит вам.
   У меня есть своя страна.
   - Я бы и поверил тебе. Но ты уже один раз солгал. Ты сказал мне,  что
мы свободны служить тебе или уйти, и тем  не  менее  в  тени  притаились
лучники легиона. Мы были бы все сражены. Довольно лжи, Берек. Умри!
   Еще не договорив, он ринулся на Утера. Принц  отпрыгнул,  и  его  меч
нанес удар снизу вверх  почти  против  его  воли.  Клинок  вошел  в  бок
Магрига, пронзил ребра  и  вышел  наружу  обагренный  кровью.  Остальные
пинрэйцы тоже бросились в нападение. Первого сразил Прасамаккус - стрела
пробила ему висок, второго убила Лейта.
   - Остановитесь! - крикнул Утер громовым голосом с такой  властностью,
что воины замерли на месте. - Магриг ошибался. Я  не  замышлял  никакого
предательства! И говорю я так не из страха: по-моему, вы знаете, что  мы
можем перебить вас всех. Так прекратите это безумие!
   На миг казалось, что он  убедил  их,  но  внезапно  стоявший  впереди
метнул кинжал, и Утер едва успел уклониться от просвистевшего у его  уха
клинка.  Лейта  вонзила  гладий  в  грудь  ближайшего  к  ней  врага,  а
Прасамаккус застрелил еще одного. Оставшиеся двое кинулись на Утера,  он
отразил удар первого и, повернувшись на  пятке,  ударил  локтем  в  лицо
второго. Меч Кунобелина рассек ему шею, и голова скатилась на пол. Лейта
прыгнула  вперед  и  блистательным  ответным   ударом   пронзила   горло
последнего.
   В наступившей тишине Утер попятился от трупов; страшная тоска тисками
сжала его.
   - Он мне нравился, - прошептал принц, глядя на мертвого Магрига. - Он
был, хорошим человеком.
   Почему он решился на такое?
   Бригант отвернулся, пожимая плечами. Сейчас было не время говорить  о
Круге Жизни, о том, что поступки человека неизбежно приводят к расплате.
С той самой минуты, когда Утер в ярости убил Коррина,  Прасамаккус  ждал
минуты, когда пинрэйцы попробуют отомстить.
   Это было столь же неизбежным, как приход ночи на смену дня.
   - Почему? - повторил Утер.
   - Этот мир безумен, - сказала Лейта. - Постарайся забыть.
   Они вышли из холодной каменной комнаты и медленно спустились во двор.
Там ждал Дегас, примерно сорок беременных женщин и одна  успевшая  стать
матерью. Некоторые женщины плакали, но это были  слезы  облегчения.  Два
дня назад в темницах Серпентума их было заперто шестьдесят.
   -  Странная  крепость!  -  сказал  Дегас,  невысокий,   но   могучего
телосложения легионер. - Есть еще трое ворот, но они никуда не  ведут  -
за ними только чернота и лютый холод. А совсем недавно вдруг исчезли все
фонари и статуи. Ну все! Осталась только сама крепость, но по стенам уже
пошли трещины.
   Он еще не договорил, как надвратная башня начала оседать.
   - Надо уходить, - сказал Утер. - Люди все здесь?
   - Да, все римляне, но твоя охрана?
   - Они не придут. Надо поскорее увести женщин.
   Стена у них за спиной покачнулась, огромные камни заскрипели друг  об
друга, начали смещаться,  пока  легионеры  помогали  женщинам  встать  и
выводили их из пасти ворот. Когда они все оказались  на  равнине,  Дегас
оглянулся.
   - Матерь Митры! - воскликнул он. - Смотрите!
   Мощная Железная крепость превращалась в пыль,. утренний ветер колыхал
густые ее облака. Из леса выбегали легионеры,  их  приветственные  крики
оглашали ночь. Легионеры подхватили Утера и  на  плечах  понесли  его  в
лагерь. Когда над равниной взошло солнце, крепость исчезла.  Теперь  там
виднелось только большое кольцо черных камней. Утер оставил  Северина  и
остальных, подошел к выходу из лагеря и посмотрел на  лагерь  пинрэйцев,
окутанный тишиной. Подчиняясь порыву, он покинул  защиту  валов  и  один
направился туда, где сидели вожди пинрэйцев. Они угрюмо  поглядывали  на
него, а некоторые потянулись за оружием. Сидели они  в  круге,  а  сзади
стояли воины, словно на арене.
   Утер мрачно улыбнулся.
   - Завтра, - сказал он, - я покину Пинрэ. И теперь в нашей победе  нет
радости. Несколько дней назад мне пришлось убить  человека,  которого  я
считал своим другом. Сегодня я убил другого, которого  уважал  и  думал,
что он возглавит вас, когда я уйду. - Он обвел взглядом лица перед  ним.
- Я явился сюда помочь вам, и у  меня  нет  желания  править  вами.  Моя
родная земля далеко  отсюда.  Коррин  Рогер  умер,  потому  что  не  мог
совладать с ненавистью в своем сердце; Магриг умер, потому  что  не  мог
поверить, что в моем сердце ненависти нет.  Сегодня  вечером  вы  должны
выбрать нового вождя - царя, если хотите. Ну а я больше никогда сюда  не
вернусь.
   Ни слова не было произнесено, но их ладони уже не лежали на  рукоятях
мечей. Утер смотрел на них - на Бальдрика, с которым отправился  в  горы
на поиски магического камня. В глазах  Бальдрика  была  только  холодная
злоба. Рядом сидели Хогун, Кэрл и Рьял.
   Они не сделали ни единого движения, но их ненависть не смягчилась.
   Утер печально побрел в лагерь.  Еще  совсем  недавно,  возвращаясь  с
Бальдриком, он рисовал себе их поклонение. Теперь,  чувствовал  он,  ему
был преподан хороший урок. За время своего недолгого пребывания в  Пинрэ
он освободил  целый  народ,  рискуя  собственной  жизнью,  только  чтобы
заслужить их неугасимую ненависть.
   Загадка для Мэдлина...
   У входа его встретил Прасамаккус, и принц похлопал его по плечу.
   - Ты тоже меня ненавидишь, мой друг?
   - Нет. И они - нет. Они боятся тебя, Утер; они боятся  твоей  силы  и
твоей доблести, но больше всего они боятся твоего гнева.
   - Я не испытываю гнева.
   - Но испытывал в ту ночь, когда убил Коррина.
   Это было кровавое деяние.
   - Ты думаешь, я поступил не правильно?
   - Он заслуживал смерти, но тебе следовало собрать людей Пинрэ,  чтобы
они его судили. Ты убил его слишком холодно и велел выбросить  его  тело
воронью.
   Гнев у тебя взял верх над рассудком. Вот чего не мог простить Магриг.
   - Если бы не ты, я бы лежал сейчас мертвым, я это не забуду.
   Прасамаккус весело усмехнулся.
   - Знаешь, что говорят  умные  люди.  Утер?  Гнев  королей  долог,  их
благодарность коротка, и это нерушимый закон. Так не обременяй  меня  ни
тем ни другим.
   - И даже дружбой?
   Прасамаккус положил руку на плечо Утера.  Жест  был  трогательный,  и
Утер почувствовал - совершенно правильно, - что он никогда  повторен  не
будет.
   - Я думаю, мой государь, что  у  королей  друзей  не  бывает,  только
верные подданные и враги. Секрет в том, чтобы уметь различать, кто  есть
кто.
   Бригант заковылял в темноту, и Утер остался в одиночестве, какого еще
никогда не испытывал.

Глава 17

   На заре  Утер  один  ушел  в  круг  черных  камней,  на  которых  был
воздвигнут Серпентум. Рассветные тени сокращались, и над равниной  гулял
прохладный ветер.
   На центральном алтаре сидел Пендаррик, кутая могучие плечи в  тяжелый
пурпурный плащ, подбитый овчиной.
   - Ты прекрасно справился, Утер. Даже лучше, чем тебе известно.
   Принц сел рядом с ним.
   - Люди Пинрэ только и думают, как бы поскорее увидеть  мою  спину.  А
когда увидят, постараются воткнуть в нее нож.
   - Такова дорога правителей, - сказал Пендаррик. - И мне ли не  знать?
Ты  обнаружишь  -  если   проживешь   достаточно   долго   -   кое-какие
великолепнейшие парадоксы. Человек может всю жизнь быть разбойником,  но
стоит ему совершить одно доброе дело, и его будут с восторгом и  любовью
вспоминать в песнях. Но правитель? Он может потратить  жизнь  на  благие
дела, но стоит ему совершить одно дурное дело, и его будут  помнить  как
жестокого тирана.
   - Не понимаю.
   - Поймешь, Утер. На негодяя смотрят сверху вниз, на правителя - снизу
вверх. Вот почему негодяя всегда можно простить. Но правитель  -  больше
чем человек, он символ. А символам отказано в человеческих слабостях.
   - Ты меня отговариваешь?
   - Нет, открываю тебе глаза. Ты хочешь вернуться домой?
   - Да.
   - Даже если я скажу  тебе,  что,  по  всей  вероятности,  там  ты  не
проживешь и часа?
   - О чем ты?
   - Эльдаред и саксы соединили войска. Пока мы разговариваем тут,  твои
силы, не насчитывающие и шести тысяч человек, окружены  двадцатью  пятью
тысячами врагов. Даже с Девятым легионом твои шансы на победу невелики.
   - Ты можешь перенести меня на поле битвы?
   - Могу. Но подумай вот о чем.  Британия  станет  страной  саксов.  Их
много, а вас мало. Вы не сумеете побеждать без конца. Если ты останешься
в Пинрэ, то сможешь создать империю.
   - Как Горойен? Нет, Пендаррик. Я обещал Девятому легиону  отвести  их
домой, и я держу свои обещания, когда могу.
   - Хорошо. Но одно обстоятельство тебе неизвестно. Горойен умерла. Она
умерла, спасая Кулейна. Нет, не спрашивай меня почему, но Владыке  Ланса
возвращена юность. И в один прекрасный  день  он  снова  войдет  в  твою
жизнь. Будь осторожен, Утер.
   - Кулейн никогда не причинит мне вреда, - ответил Утер и похолодел от
страшного предчувствия, представив себе Лейту. Его глаза  встретились  с
глазами Пендаррика, и он понял, что царь знает все.
   - Что будет, то будет, - сказал Утер.

***

   Викторин полоснул мечом по лицу светлобородого воина,  тот  упал  под
ноги вопящей, визжащей орды, волной накатывавшейся позади него.  На  щит
Викторина обрушился боевой топор, и рука  у  него  онемела.  Его  гладий
ударом снизу глубоко вошел в бок противника.
   Меч отскочил от шлема римлянина и  рассек  кожаный  нагрудник.  Копье
пронзило владельца меча, и два легионера,  пробившись  вперед,  сомкнули
щиты перед Викторином. Он отпрыгнул, освобождая им  место.  По  его  лбу
катился пот, жег глаза. Он взглянул налево, направо, но строй  проломлен
не был. На холме справа Аквила был окружен. Его семь  когорт  образовали
стену щитов против бригантов. А Викторин и его шесть  когорт  тоже  были
окружены восемью тысячами саксов, которых вел  Хорса,  сын  легендарного
Хенгиста.
   Это  была  решающая  битва,  которой  римляне  стремились   избежать.
Амброзии атаковал войско саксов на протяжении  почти  всего  их  долгого
похода на север, но затем попал в ловушку у Линдума, и два  его  легиона
были полностью разбиты за четыре дня кровавого сражения. С оставшимися у
него тремя когортами - всего тысяча четыреста сорок человек  -  Амброзии
добрался до Эборакума. И у Аквилы не осталось иного  выбора,  кроме  как
рискнуть судьбой королевства в одной  отчаянной  битве.  Но  он  слишком
медлил.
   Эльдаред  и  Кэль  уско