мне.., со всеми подробностями.
   И Пендаррик  рассказал,  задержавшись  на  том,  как  повел  Лейту  к
центральному алтарю.
   - Я все еще не понимаю, почему велел ей сделать это. Словно в мозгу у
меня раздался чей-то голос. Я был  поражен  не  меньше  нее,  когда  она
достала меч, - и  даже  куда  больше,  если  сообразить,  что  из  этого
следует. Она проникла в прошлое, в то место и в то время, в которых  уже
существовала. А мы оба знаем, что это  невозможно.  Такая  вот  чудесная
загадка!
   - Тебе следует обсудить ее с Мэдлином.
   - Не премину, хотя он мне не нравится. Внутри него прячется  пустота.
Он не умеет любить. Да я и не уверен, что хочу узнать разгадку. Одна  из
бед бессмертия - что за столько столетий очень  мало  вопросов  остается
без ответа. Так пусть этот будет одним из них.
   - Способен Туро... Утер.., победить Горойен?
   - Не могу сказать. - Пендаррик пожал плечами. - Она обладает огромной
силой. Но сейчас меня больше заботит Кулейн.  -  Он  протянул  руку  над
столом и раскрыл пальцы. Из них на стол упал Сипстрасси.
   - Взять его я не могу, - сказал Кулейн.  -  Но  поверь,  очень  этого
хочу.
   - А без него ты способен победить?
   - Быть может. Я кое-что умею.
   -  Мне  Гильгамеш  никогда  не  нравился,  и  мне  кажется,  что  его
неспособность воспринять силу Сипстрасси была  приговором  суда  гораздо
более  высокого,  чем  мой.  Но  нельзя  отрицать,  что  воином  он  был
грозным.., истинным ролиндом.
   - Как и я.
   - Как и ты, - согласился Пендаррик. - Но у  него,  мне  кажется,  нет
души. В Гильгамеше нет никакого величия. И никогда  не  было.  По-моему,
мир для него окрашен в  серый  цвет.  Когда  Горойен  вернула  его,  она
обрекла  себя  на  гибель,  так  как  Кровь-Камень  усилил  его  болезнь
настолько, что она передалась ей.
   - Я все еще люблю ее, - признался Кулейн. - Я  не  мог  причинить  ей
вреда.
   - Знаю. - Царь налил себе вина и отвел взгляд от Кулейна. - Есть  еще
кое-что, и я до сих пор не уверен, поможет ли это тебе или погубит тебя.
- Голос Пендаррика дрогнул, и Кулейн почувствовал странное напряжение во
всем теле. Царь облизнул губы и сделал глоток. - Горойен не  знает,  что
мне известна эта.., тайна. - Он погрузился в молчание, которое Кулейн не
стал нарушать. - Прости, мой друг, - сказал наконец Пендаррик,  -  я  не
могу выразить, как это тяжело для меня.
   - Тогда ничего мне не говори, - сказал Кулейн.  -  После  завтрашнего
дня это уже не будет иметь никакого значения.
   Пендаррик покачал головой.
   - Когда я рассказал тебе про Лейту  и  меч,  кое  о  чем  я  умолчал.
Что-то.., кто-то потребовал, чтобы я открыл тебе всю  правду.  Да  будет
так. Ты помнишь дни в Ассирии, когда Горойен заболела горячкой,  которая
почти ввергла ее в безумие?
   - Конечно. Она чуть было не умерла.
   - Решила, что ненавидит тебя, и рассталась с тобой.
   - Но ненадолго!
   Пендаррик улыбнулся.
   - О да, на какие-то два десятилетия. Когда она  вернулась,  все  было
так, как должно было быть?
   - Через какой-то срок. Потребовался почти век, чтобы она окончательно
преодолела болезнь.
   - Окончательно ли? Разве ее беспощадность не продолжала  усиливаться?
Разве нежность не покинула ее душу навсегда?
   - Да, может быть. Но о чем ты?
   Пендаррик глубоко вздохнул.
   - Когда она покинула тебя, то была беременна.
   - Я не хочу об этом слышать, - закричал Кулейн, вскакивая на ноги.  -
Уйди!
   - Гильгамеш - твой сын и ее любовник.
   Силы  и  гнев  внезапно  оставили  Кулейна,  он  пошатнулся.   Тотчас
Пендаррик оказался рядом с ним и помог добраться до ложа.
   - Но почему? Почему она не сказала мне?
   - Что я могу ответить? Горойен безумна.
   - А Гильгамеш?
   - Он знает.., и потому-то ненавидит тебя, потому-то он  всегда  желал
твоей смерти. Какое бы безумие ни овладело Горойен, оно передалось  ему.
И когда бессмертие оказалось ему недоступно, он винил тебя.
   - Зачем ты мне все это рассказываешь?
   - Если бы ты взял Сипстрасси, я промолчал бы.
   - Ты думаешь, зная это, я стану сильнее?
   - Нет, - признал Пендаррик. - Но это, возможно, объясняет, почему  ты
всегда избегал поединка с ним.
   - Я его боялся.
   - И это тоже. Однако голос крови неслышно воздействовал  на  тебя.  Я
видел вас обоих  в  бою  и  знаю,  что  былой  Кулейн  мог  бы  победить
Гильгамеша.
   Ты  всегда  был  самым  лучшим.  Он  знал  это.   И   его   ненависть
усугублялась.
   - Как ты узнал?
   - В последние годы его жизни Горойен отказывалась его видеть. За  два
дня до его смерти я навестил его. Он впал в старческое слабоумие и  звал
свою мать.
   Воспоминание не из приятных.
   - Я бы сумел воспитать его без ненависти.
   - Не думаю.
   - Оставь меня, Пендаррик. Мне надо многое обдумать. Завтра  я  должен
попытаться убить собственного сына.

Глава 16

   Десять когорт Легио IX вышли на равнину перед  Серпентумом,  Железной
крепостью, через пять дней  после  битвы,  в  которой  было  разгромлено
войско Агарина Пиндера. Утер распорядился  разбить  лагерь,  и  двадцать
повозок  с  провиантом  и  запасным  оружием  были  заведены  за  спешно
сооруженные валы. Войско восставших теперь насчитывало более шести тысяч
человек, и Магриг был назначен начальником воинов Пинрэ.
   В сопровождении  Прасамаккуса,  Магрига  и  Северина  Утер  вышел  на
опушку, откуда открывался вид на  крепость,  и  при  взгляде  на  черные
стены, вздымающиеся над туманной равниной, его пробрала холодная дрожь.
   Принцу  почудилось,  что  он  видит  колоссальную  голову  демона   с
разверстой пастью ворот.  И  воины  не  высыпали  защищать  их.  Равнина
простиралась безмолвная, подманивающая...
   - Когда начнем приступ? - спросил Магриг.
   - Почему нас больше не пробовали остановить? - ответил Утер  вопросом
на вопрос.
   - Зачем заглядывать в рот дареному коню? - сказал Прасамаккус.
   Магриг и Северин кивнули.
   - Мы же ведем войну не против обычных врагов, -  сказал  Утер,  -  но
против Царицы-Ведьмы. На мою жизнь не покушались, против нас не  двинули
больше ни одного отряда. Что, по-вашему, это означает?
   - Что она потерпела поражение, - сказал Магриг.
   - Нет, - ответил Утер. -  Как  раз  наоборот.  Она  послала  Агарина,
потому что его победа упростила бы  дело,  но  в  ее  распоряжении  есть
другие силы. - Он обернулся к Северину. - До сумерек  еще  четыре  часа.
Оставь небольшой отряд в лагере и приведи легион сюда.
   - А мои люди? - спросил Магриг.
   - Ждите моего приказа.
   - Что ты задумал? - спросил Северин.
   Утер улыбнулся.
   - Я задумал взять крепость.
   На высокой башне глаза Горойен открылись, и она тоже улыбнулась.
   - Иди ко мне, милый мальчик, - прошептала она.
   Рядом с ней  стоял  Гильгамеш,  его  темный  панцирь  поблескивал  на
солнце.
   - Ну? - спросил он.
   - Они направляются сюда.., как и Кулейн.
   - Я был бы рад убить мальчишку.
   - Удовольствуйся мужчиной.
   - О,  я  удовольствуюсь,  матушка!  -  Под  защитой  шлема  Гильгамеш
усмехнулся, увидев, как напряглись  ее  плечи,  а  нежное  лицо  окрасил
пунцовый румянец.
   Она резко повернулась к нему, раздвинув губы в улыбке.
   - Не знаю, - сказала она, и голос ее источал яд, - приходило ли  тебе
в голову, что с этого дня тебе не для чего будет жить?
   - О чем ты?
   - Всю свою жизнь ты мечтал убить Кулейна лак Ферага.  Что  ты  будешь
делать завтра, Гильгамеш, любовь моя? Что ты будешь делать, когда у тебя
не останется врага, чтобы сражаться с ним?
   -  Я  обрету  покой,  -  ответил  он  просто,  и  она  на   мгновение
растерялась: в его голосе прозвучала нота, которой она никогда прежде не
слышала от Владыки Битв, - почти нежность, точно отзвук печали.
   - Покоя ты не узнаешь никогда! - прошипела  она.  -  Ты  живешь  ради
смерти.
   - Может быть, потому, что я мертвый, - ответил он прежним голосом.
   - Он приближается. Тебе следует приготовиться.
   - Да. Мне не терпится увидеть его лицо, заглянуть ему в глаза,  когда
я скажу ему, кто я.
   - - Но зачем тебе говорить  ему  это?  -  спросила  она  с  внезапным
страхом.
   - Не все ли равно? - отозвался он. - Раз ему  предстоит  умереть  так
или иначе.
   С этими словами он повернулся и ушел с парапета.
   Горойен проводила его взглядом, вновь испытывая странное возбуждение,
которое его движения всегда пробуждали в ней.  Такой  грациозный,  такой
сильный - стальные мышцы под шелковой  кожей.  Вновь  она  взглянула  на
дальнюю опушку, а затем тоже вернулась в свои покои.
   Войдя во внутреннее святилище, она остановилась перед  зеркалом  выше
ее роста и внимательно осмотрела свое отражение. В золоте волос  кое-где
проглянула седина, а под глазами виднелись крохотные морщинки..
   Они тоже стали заметнее. Она  отошла  на  середину  комнаты,  где  на
золотом  треножнике  лежала  глыба  Кровь-Камня.  А  вокруг  -  высохшие
оболочки  трех  беременных  женщин.  Горойен   прикоснулась   к   Камню,
почувствовала, как его тепло переходит в нее. Трупы  исчезли,  а  позади
нее скользнула тень.
   -  Поди  сюда,  Секаргус!  -  приказала  она,  и  сгорбленная  фигура
прошаркала вперед. Выше семи футов ростом, рядом с царицей  он  выглядел
великаном. Лицо у него  больше  походило  на  волчью  морду,  на  клыках
клубилась пена, язык вываливался наружу.
   - Приведи еще пять.
   Он  протянул  когтистую  руку,  стараясь  ее  коснуться,  и  умоляюще
посмотрел на нее.
   - Вечером, - сказала она, - я  снова  сделаю  тебя  человеком,  и  ты
сможешь разделить со мной ложе. Ты будешь рад?
   Массивная   голова   закивала,    из    рта-пасти    вырвался    полу
стон-полурычание.
   - А теперь приведи еще пять.
   Он побрел туда, где в темницах содержались женщины, а  Горойен  вновь
приблизилась к Камню.  Ало-золотую  поверхность  испещряла  густая  сеть
черных прожилок.
   Некоторое время она простояла там, ожидая,  когда  Секаргус  приведет
женщин на своевременную смерть.

***

   Вернувшись на парапет башни,  Горойен  терпеливо  ждала.  По  равнине
клубился туман, и ее  волнение  возрастало  с  приближением  неминуемого
момента победы. За час до сумерек она увидела,  как  из-под  деревьев  в
боевом  строю  вышел  легион  -  пятерками,  разворачиваясь  так,  чтобы
образовать стену щитов перед копьеносцами. Они двинулись  вперед  сквозь
туман - пять тысяч человек, чьи души напитают ее Кровь-Камень.
   Она смотрела, как они приближаются, как их бронзовые щиты  вспыхивают
огнем в гаснущем  солнечном  свете,  и  пальцы  у  нее  шевелились.  Она
вскинула руки, сливаясь духом с жутким Камнем.
   Внезапно равнину поглотило пламя слепящей белизны, палящее -  жар  ее
достигал даже парапета башни. В тумане  горели  солдаты,  живые  факелы,
падали на землю, и тела их, пузырясь,  дотлевали,  как  свечные  огарки.
Черный дым застлал от нее это зрелище, и она вернулась в свои покои.
   Скоро должен был прийти Кулейн, и  она  преобразила  свое  одеяние  в
плотно облегающую тунику с сандалиями цвета лесной зелени  и  поясом  из
золотых нитей.
   Этот наряд всегда особенно нравился Кулейну.
   А на  опушке  леса  Утер  рухнул  на  землю.  Прасамаккус  и  Северин
опустились на колени рядом с ним.
   - Переутомление, - сказал Северин, - Принесите вина!
   Магриг стоял поблизости и всматривался в Туман, где возникло  видение
огненной смерти. Он был в ужасе, потому что сам бездумно вывел бы  своих
людей на равнину и теперь валялся бы обугленный  на  почерневшей  земле.
Берек-Утер остановил легион в лесу, а  потом  упал  на  колени  лицом  к
равнине.
   Под потрясенными взглядами войска восставших Берек поднял руку, и она
засветилась, будто он сжимал огненный  шар.  И  тогда  возникло  видение
марширующего легиона - истинного войска духов. Когда забушевало пламя  и
наблюдателей обдало жаром, у Магрига к горлу  поднялась  тошнота.  Обман
зрения был настолько полным, что он словно почувствовал  запах  паленого
мяса.
   Утер застонал. Северин приподнял его,  усадил,  поднес  к  его  губам
полный кубок вина. Принц  жадно  выпил  половину.  Под  глазами  у  него
чернели круги, лицо осунулось, стало серым.
   - Откуда ты знал? - спросил римлянин.
   - Я не знал. Но она так могущественна, что у нее должно было быть еще
какое-то оружие.
   - Он выпал из твоей руки,  -  сказал  Прасамаккус,  протягивая  Утеру
черный камушек с тонкими золотыми прожилками.
   Принц взял его.
   - Мы двинемся на замок в полночь. Подбери  мне  пятьдесят  человек  -
тех, кто лучше остальных владеет мечом. Легион выступит следом на заре.
   - Первых поведу я, - сказал Северин.
   - Нет. Это мой долг, - возразил Утер.
   - Со всем моим уважением, принц Утер, это безумие.
   - Знаю, Северин, но у меня нет выбора. Только у  меня  есть  источник
магии, чтобы противостоять ей. Он почти исчерпан, но  ничего  другого  у
нас нет. Мы не знаем, какие  ужасы  прячет  крепость  -  воины  Пустоты,
атроли, звери-оборотни? У меня  есть  Меч  Кунобелина,  и  у  меня  есть
камень, который дал мне Пендаррик.
   Вести их должен я.
   - Позволь, я пойду с тобой, - умоляюще сказал римлянин.
   - А вот это было бы настоящим  безумием,  но  я  благодарен  тебе  за
предложение. Если все пойдет хорошо, легион двинется на заре и я встречу
тебя у ворот. Если же нет... - Он посмотрел прямо в  глаза  Северину.  -
Сам реши, какую стратегию выбрать.., и обоснуйтесь в Пинрэ.
   - Я сам отберу тех, кто пойдет с тобой. Они тебя не подведут.
   Утер подозвал Лейту, и вместе они удалились в  укромный  овражек  под
кряжистым дубом.
   Он быстро рассказал ей о нападении, которое возглавит, объяснив,  как
раньше Северину, почему это должен сделать он?
   - Я пойду с тобой, - сказала она.
   - Я не хочу, чтобы ты подвергалась лишней опасности.
   - Ты, кажется, забыл, что и я училась у Кулейна лак Ферага.  Мечом  я
владею не хуже любого из них и, наверное, лучше большинства.
   - Я погибну, если тебя сразят.
   - Вспомни, Утер, тот день, когда мы встретились. Кто  сразил  первого
из убийц? Я! Мне трудно - ведь я согласна, что обязана тебе повиноваться
как твоя жена. Но прошу, позволь мне жить так, как меня научили.
   Он взял ее за руку и привлек к себе.
   - Ты свободна, Лейта. Я никогда не потребую от  тебя  покорности,  не
стану обходиться с тобой, как со служанкой или рабыней. И я  буду  горд,
если ты войдешь в эти ворота рядом со мной.
   Напряжение в ней исчезло.
   - Вот теперь я могу по-настоящему  любить  тебя,  -  сказала  она,  -
потому что теперь знаю, что ты мужчина.  Не  Кулейн.  Не  его  тень.  Но
мужчина по собственному праву.
   Он улыбнулся по-мальчишески.
   - Утром, умываясь в ручье, я увидел, как на меня из воды смотрит  это
детское лицо. Я ведь даже еще ни  разу  не  брился.  И  я  подумал,  как
посмеялся бы Мэдлин: его слабосильный питомец ведет войско! Но  я  делаю
все, что в моих силах.
   - Ну а я, - призналась она, - увидела  днем  дерево,  которое  словно
уходило  вершиной  в  облака.  И  мне  захотелось  забраться  на   него,
спрятаться среди верхних ветвей. Когда-то я играла в то, что  у  меня  в
облаках есть замок, в облаках, где  меня  никто  не  сумеет  найти.  Нет
ничего постыдного в том, чтобы быть юным, Туро.
   Он рассмеялся.
   - Я думал, что оставил это имя в прошлом, но мне нравится слышать его
из твоих уст. И я вспоминаю Каледонские горы, когда я  не  умел  разжечь
огня.
   Перед полуночью Северин подошел к овражку,  громко  топая,  кашляя  и
старательно наступая на сухой валежник. Утер со смехом вылез из  овражка
к нему навстречу. Лейта последовала за ним.
   - Я, кажется, слышу прославленный римский крадущийся шаг?  -  спросил
принц.
   - Уж очень темно, - ответил римлянин, ухмыляясь до ушей.
   - Они готовы?
   От ухмылки не осталось ни следа.
   - Готовы. Я выступлю с зарей.
   Утер протянул руку, и Северин пожал ее воинским пожатием  -  кисть  к
кисти.
   - Я твой слуга на всю жизнь, - сказал римлянин.
   - Осторожнее, Северин! Я поймаю тебя на слове.
   - Смотри, не забудь!

***

   Кулейн лак Фераг  стоял  перед  вратами  Серпентума,  а  над  скалами
свистели ветры острова Скитис. На нем был его черно-серебряный  крылатый
шлем и еще серебряные наплечники,  но  больше  никаких  доспехов  он  не
надел. Грудь его прикрывала только рубаха из кожи лани,  а  на  ногах  у
него были сандалии из мягкой кожи.
   Черные ворота распахнулись, и на солнечный свет вышел  высокий  воин,
чье лицо скрывал черный шлем.
   За ним вышла Горойен, и сердце Кулейна возликовало,  потому  что  она
была одета как в день их первой встречи. Горойен поднялась на  скалу,  а
Гильгамеш шагнул вперед и остановился перед Кулейном.
   - Привет тебе, отец, -  сказал  Гильгамеш.  -  Уповаю,  ты  в  добром
здравии.
   Голос  был  приглушен  шлемом,  но  Кулейн  уловил  еле  сдерживаемое
возбуждение.
   - Не называй меня отцом, Гильгамеш. Это меня оскорбляет.
   - Правда иной раз бывает  горькой.  -  Теперь  в  голосе  послышалось
разочарование. - Откуда ты узнал?
   -  Ты  сказал  об  этом  Пендаррику,  но,  возможно,  забыл  о  своем
признании. Насколько я понял, ты тогда страдал старческим слабоумием.
   - К  счастью,  ты  можешь  не  опасаться  такой  судьбы,  -  прошипел
Гильгамеш. - Сегодня ты умрешь.
   - Все умирает. Ты не станешь возражать, если  я  попрощаюсь  с  твоей
матерью?
   - Стану. Моей любовнице нечего тебе сказать.
   Внезапно Кулейн засмеялся.
   - Бедный дурачок! - сказал он. - Тоскующий истерзанный Гильгамеш! Мне
жаль тебя, мальчик. Был ли хотя бы один по-настоящему счастливый день  в
твоей жизни?
   - Да! Когда я возлег с твоей женой.
   - Счастье, которое с тобой разделяла половина цивилизованного мира, -
сказал Кулейн, улыбаясь.
   - И еще этот день, - сказал Гильгамеш, обнажая два коротких  меча.  -
Сегодня мое счастье беспредельно.
   Кулейн снял крылатый шлем и положил его на землю у своих ног.
   - Мне жаль тебя, мальчик. Ты мог бы стать  силой  добра  в  мире,  но
удача никогда тебе не улыбалась, правда?
   Рожденный безумной богиней,  пораженный  болезнью  с  первым  глотком
материнского молока, что ты мог? Подойди же, Гильгамеш, насладись  своим
счастьем.
   Ланс распался на две половины, открыв меч  с  косым  клинком.  Кулейн
положил  серебряное  древко  рядом  со  шлемом  и  вытащил  из-за  пояса
охотничий нож.
   - Так подходи же! Настала твоя минута.
   Гильгамеш плавно приблизился, а затем внезапно прыгнул вперед, и  его
меч со свистом рассек воздух.
   Кулейн отразил удар,  потом  второй,  третий...  Они  закружили  друг
против друга.
   - Сними шлем, мальчик. Дай мне увидеть твое лицо.
   Гильгамеш не ответил и вновь перешел в нападение:  его  два  коротких
меча сверкающими молниями пронизывали воздух - но  неизменно  отбивались
клинками Кулейна. Горойен следила за ними со скалы  словно  во  сне.  Ей
чудилось, что она видит двух  танцоров,  грациозно  двигающихся  в  такт
дисгармоничной музыке стали, лязгающей о сталь. Гильгамеш,  как  всегда,
был прекрасен, точно леопард в прыжке, а Кулейн напоминал  ей  пляшущие,
изгибающиеся языки пламени в очаге. Сердце Горойен  забилось  чаще,  она
пыталась предугадать  исход  поединка.  Кулейн  выглядел  гораздо  более
сильным и быстрым, чем в его схватке с тенью Гильгамеша. И  все-таки  он
начинал сдавать. Почти незаметно  движения  его  замедлялись.  Гильгамеш
взглядом прирожденного воина  заметил,  что  его  противник  слабеет,  и
свирепо его атаковал.., но поторопился: Кулейн отразил удар и повернулся
на пятке, нанося  ответный  удар.  Гильгамеш  отпрыгнул,  но  серебряное
лезвие скользнуло по его животу, рассекая кожу.
   - Никогда не торопись, мальчик, - сказал Кулейн. -  Самые  лучшие  не
допускают опрометчивости.
   Из раны даже не сочилась  кровь.  Гильгамеш  сорвал  шлем  с  головы,
золотые волосы заблестели в последних лучах заходящего солнца, и  Кулейн
увидел его по-новому. Как он прежде не замечал его сходства с  матерью?!
Воин