шь, чтобы ее поймала тонкая рука  и
переломила пополам.
   - Ты говорил мне милые слова, Утер. Сегодня я тебя  не  убью.  Покинь
это место, укройся где-нибудь в мире Пинрэ. Я не стану тебя  искать.  Но
через четыре дня я пришлю войско в этот лес с  приказом  воинам  убивать
всех, кого они найдут. Так не медли здесь. - Она резко взмахнула  рукой,
и воздух перед ней разошелся будто занавес. У нее  за  спиной  в  покое,
украшенном щитами, мечами и другим боевым оружием, Утер увидел  высокого
мужчину в черном шлеме. А затем у. он, и царица исчезли.
   - Она приходила убить тебя, - сказал Прасамаккус.
   - Но не убила.
   - Она капризна. Пойдем за Лейтой и покинем это место.
   - Я должен дождаться ночи одинокой луны.
   - Ты просил меня быть мудрым советником...
   - Сейчас не время для мудрости, - оборвал его Утер.  -  Сейчас  время
для смелости.

***

   В ярком свете луны темная одинокая фигура взбиралась по внешней стене
Дейчестерского  замка,  нащупывая  сильными  пальцами  малейшие  щели  и
выпуклости."
   Кулейн взбирался медленно и  очень  осторожно.  Его  лошадь  и  Ланс,
серебряное копье, были спрятаны в лесу в двух милях от замка.
   Днем все было бы просто - замок  ведь  построили  более  двухсот  лет
назад, и внешние стены были сильно выщерблены.  Но  в  ночной  мгле  ему
приходилось  проверять  каждый  выступ,  каждую  закраину,  прежде   чем
перенести на них  тяжесть  тела.  До  парапета  он  добрался  уже  после
полуночи, нигде не увидел стражей, но нисколько не  удивился.  Чего  мог
опасаться Эльдаред среди Каледонских гор?  Какое  войско  могло  бы  так
далеко вторгнуться в его земли? Кулейн перебрался за парапет и скорчился
под ним среди лунных теней.
   На нем были шерстяные темные гетры и  плотно  облегающая  рубашка  из
кожи, мягкой, точно ткань. Он не двигался, вслушиваясь в звуки  ночи.  В
казармах справа внизу было не больше десятка воинов. Он пересчитал их из
своего тайного убежища еще днем, а теперь услышал, как некоторые из  них
играют в кости. Слева от него у ворот спал страж, закутав плечи в одеяло
и закинув ноги  на  табурет.  Бесшумно  Кулейн  направился  к  лестнице.
Ступеньки были деревянными, и он держался ближе к стене,  чтобы  они  не
так скрипели. Раньше он заметил мерцающий свет в окне башни  с  западной
стороны почти на самом  ее  верху,  остальные  окна  жилых  покоев  были
погружены в темноту и безмолвие.
   Он быстро перебежал через двор и остановился перед узкой дверью рядом
с запертыми воротами башни.
   Дверь была открыта. Войдя, он  постоял,  давая  глазам  свыкнуться  с
царившим там мраком. Потом отыскал лестницу и поднялся на верхний  этаж.
Где-то рядом заворчала собака, и Кулейн открыл сумку  у  себя  на  боку,
вытащил кусок свежей зайчатины,  а  потом  смело  зашагал  по  коридору.
Собака - серый боевой пес - угрожающе поднялась на ноги, обнажив длинные
клыки. Кулейн нагнулся  и  протянул  вперед  руку.  Пес  почуял  мясо  и
затрусил к Кулейну,  чтобы  выхватить  зайчатину  из  его  руки.  Кулейн
погладил его по широкой голове и пошел дальше.
   У самой дальней двери он остановился. В узкие щели вдоль  косяка  все
еще пробивался свет. Он вытащил охотничий нож и  вошел.  Огарок  брызгал
воском у широкой кровати, освещая лежащих  на  ней  мужчину  и  женщину.
Совсем юных - женщине могло быть шестнадцать лет, не больше,  а  мужчина
был старше лишь на два-три  года.  Они  спали,  обнявшись  как  дети,  и
Кулейна охватила жалость. Лицо женщины было нежно-овальным,  но  сильным
даже во сне. Мужчина был белокурым  и  худощавым.  Кулейн  коснулся  его
горла холодным лезвием. Его глаза мгновенно раскрылись, и  он  дернулся,
так что лезвие полоснуло по коже рядом с яремной жилой.
   - Не тронь ее! - прошептал он умоляюще, и Кулейн невольно был  тронут
- юноша даже не подумал о себе, а только о той, что лежала рядом с  ним.
Он сделал Морету знак встать и, забрав огарок, увел  его  из  спальни  в
боковую комнату, плотно притворив дверь.
   - Чего ты хочешь?
   - Я хочу знать, как вы вызываете Царицу-Ведьму.
   Морет отошел к высокому окну, выходившему на Каледонские горы.
   - Для чего ты хочешь ее увидеть?
   - Это мое дело, мальчик. Ответь мне, и,  может  быть,  ты  останешься
жив.
   - Нет, - негромко сказал Морет. - Мне надо знать.
   Кулейн взвесил, не убить ли его, а потом  допросить  женщину.  Но,  с
другой стороны, если она ничего не знает, все пойдет насмарку,  так  как
Кэль и Эльдаред были при войске.
   - Я намерен уничтожить ее, - сказал он наконец.
   Морет улыбнулся.
   - Пойдешь к озеру Эрн. Ты его знаешь? - Кулейн  кивнул.  -  Там  есть
кольцо камней и хижинка.
   Перед хижинкой сложены пирамидой круглые камни.
   Зажги там костер, когда будет дуть северный ветер.
   Дым заклубится в хижину, и явится Горойен.
   - Ты ее видел?
   - Нет. Туда ездит мой брат.
   Кулейн убрал нож в ножны.
   - Оставить тебя жить было бы  неразумно,  но  я  тебя  не  трону.  Не
заставляй меня раскаяться в этом решении, потому  что  я  не  тот  враг,
какого ты мог бы себе пожелать.
   - Ни один человек, который намерен уничтожить Горойен, мне не враг, -
ответил Морет.
   Кулейн отступил к двери и исчез в одну секунду.
   Морет постоял у окна еще немного, потом вернулся в постель. За дверью
в покой Кулейн услышал скрип кровати и опять убрал нож в ножны.

***

   Рьял и Кэрл вернулись из Кальи в радужном настроении. За  ними  ехали
три груженые повозки и шли шестьдесят восемь мужчин и двенадцать женщин,
из них две беременные. Широкоплечий Рьял прыжками взлетел  по  склону  и
ухватил Коррина за плечо.
   - Воины разграбили город. Они забрали  с  собой  двадцать  беременных
женщин и сожгли святилище Берека. Двух старейшин  совета  повесили.  Там
такое делается!
   - А эти зачем здесь? - спросил Коррин, глядя на толпу,  выстроившуюся
полукругом у подножия холма.
   - Они пришли увидеть возрожденного Берека. С быстротой лесного пожара
распространяются слухи, что Берек вернулся на землю  верхом  на  могучем
олене и готов низвергнуть Царицу-Ведьму.
   - И вы допустили, чтобы им верили?
   Рьял насупился.
   - А кто может сказать, что это не правда? Он же прискакал  на  олене,
как Берек, и его магия уничтожила много воинов.
   - А что в повозках?
   Лицо Рьяла прояснилось.
   - Съестные припасы,  Коррин.  Мука,  соль,  сушеные  фрукты,  овсяные
отруби, вино, мед. А еще одеяла, одежда, оружие.
   Утер остановился над склоном и  уставился  на  толпу  внизу,  которая
мгновенно умолкла и замерла. Солнце было прямо у него за спиной, и снизу
казалось, будто его одевает золотое сияние. Многие в толпе  попадали  на
колени.
   К нему подошли Рьял и Коррин.
   - Сколько мужчин, способных сражаться?
   - Шестьдесят восемь.
   Утер улыбнулся и положил руку на плечо Рьяла.
   - Доброе предзнаменование! В моих краях воины сражаются  в  центуриях
по восемьдесят человек в каждой. Если добавить к ним наших людей,  то  у
нас есть центурия!
   Коррин ухмыльнулся.
   - В счете ты послабее, чем в магии. Центум ведь это же сто, верно?
   - Да, но за вычетом поваров,  экономов  и  прислуги  бойцов  остается
восемьдесят. Наше войско  состоит  из  таких  отрядов.  Шесть  центурий,
четыреста  восемьдесят  человек  образуют  когорту,  а   десять   когорт
объединены в легион. Небольшое  начало,  но  сулит  оно  много.  Коррин,
спустись к ним и узнай, кто среди них вожаки. Пусть  мужчины  разобьются
на десятки. Добавь к каждой по одному из своих людей и двух к оставшимся
восьми.
   Найди для каждой десятки работу, чтобы они почувствовали себя членами
братства. И изыми слабых духом:  ведь  через  четыре  дня  им  предстоит
сражаться.
   - Одно маленькое затруднение, Утер, - сказал Коррин.  -  Они  думают,
будто ты бог. Когда они узнают, что ты человек,  мы  можем  потерять  их
всех.
   - Расскажи мне про этого бога. Все, что припомнишь.
   - Хочешь его изображать? - спросил Рьял.
   - Я не хочу потерять шестьдесят восемь бойцов. И мне ведь не надо  ни
лгать, ни обманывать. Если они верят, пусть верят и дальше. Через четыре
дня у нас либо будет армия, либо мы будем валяться мертвыми в лесу.
   - А разве это не связано с тем, - перебил Коррин, - взойдет ли Сенник
один?
   - Ну да! - Они оба посмотрели на Рьяла, и Утер спросил:
   - Когда это снова случится?
   - Примерно через месяц, - ответил Рьял.
   Утер  ничего  не  сказал,  его  лицо  осталось  бесстрастным.  Коррин
негромко выругался.
   - Разбей мужчин на десятки, - сказал  принц  и  направился  к  камням
кольца, сдерживая бешенство отчаяния. Через четыре дня в лес  вторгнутся
страшные враги.  Его  единственной  надеждой  было  войско  мертвых,  но
увидеть их можно будет лишь через месяц. Ему  необходимо  было  обдумать
положение, составить  план...  но  какую  мог  он  измыслить  стратегию,
располагая столь незначительными силами? Всю  жизнь  он  изучал  историю
войн, штудировал  замыслы  полководцев  от  Ксеркса  до  Александра,  от
Птолемея до  Цезаря,  от  Паулиния  до  Аврелия.  Но  никто  из  них  не
оказывался в подобных тисках. Несправедливость этого поразила его, точно
удар  труса  в  спину.  Но  почему,  собственно,   должна   жизнь   быть
справедливой? С милостями, которые оказывают  ему  боги,  человек  может
сделать лишь то, на что он способен.
   К нему присоединился Прасамаккус, почувствовавший его тревогу.
   - Боги благосклонны? - спросил бригант.
   - Быть может, - ответил Утер, вспомнив, что так ничего и не  узнал  о
Береке.
   - Бремя ответственности тяжко!
   Утер улыбнулся.
   - Оно было бы легче, будь со мной Викторин и три-четыре легиона.  Где
Лейта?
   - Помогает разгружать повозки. У вас все хорошо?
   Утер плотно сжал губы, удерживаясь от резкого ответа, потом посмотрел
в спокойные, все понимающие глаза бриганта.
   - Я люблю ее, и она теперь моя.
   - Но?
   - Откуда ты знаешь, что есть "но"?
   Прасамаккус пожал плечами.
   - А его нет?
   - Она любила Кулейна и все еще не освободилась от этой  любви.  Я  не
мог соперничать с ним живым. Но, как видно, не могу и с мертвым.
   Прасамаккус помолчал, приводя в порядок свои мысли.
   - Ей должно быть очень трудно.  Всю  жизнь  она  была  рядом  с  этим
героем, обожала его, как отца, любила, как брата, нуждалась в нем, как в
друге. Легко понять, как она поверила, что видит в нем  любимого.  И  ты
прав, принц Утер, соперничать с ним ты не можешь. Но со временем  Кулейн
уйдет в прошлое.
   - Я понимаю, это  говорит  надменность,  но  мне  не  нужна  женщина,
которая видит во мне тень кого-то другого.  Я  познал  ее,  и  это  было
прекрасно.., и тут  она  прошептала  имя  Кулейна.  Она  лежала  в  моих
объятиях, но для нее меня там не было.
   Ответить на это бриганту было  нечего,  и  у  него  достало  мудрости
понять это. Лейта была глупеньким набалованным ребенком.  Пусть  бы  она
выкрикнула его имя в памяти, но произнести его вслух  в  такую  минуту?!
Глупость, какой нет равных! Прасамаккус с удивлением поймал себя на том,
что зол на нее. Чувство для него редкое. Он молча сидел рядом с принцем,
а когда Утер погрузился в свои мысли, встал и захромал туда, где  Коррин
стоял с несколькими горожанами.
   - Это вожди людей Кальи, - сказал лесовик. - А.., бог  готов  принять
их?
   - Нет. Он беседует с духами, -  ответил  Прасамаккус,  и  кое-кто  из
горожан попятился. Не обращая на них внимания, Прасамаккус направился  в
большую постройку.
   Утер, мужчина, смотрел на лес внизу, а  в  голове  у  него  притаился
Туро, мальчик. Каких-то несколько месяцев назад этот  мальчик  плакал  в
своем покое, боясь темноты и звуков ночи. Теперь он играл роль взрослого
мужа, но муки подростка еще жили в нем. Когда  в  окрестности  Эборакума
приходило лето, мальчик Туро бродил по лесам, играя  в  игру,  будто  он
герой и сокрушает демонов и драконов. И вот снова настало лето, он сидит
на холме среди леса, и все демоны обрели  реальность.  Только  рядом  не
было Мэдлина. Не было рядом Аврелия  с  его  непобедимыми  легионами.  И
Кулейна лак Ферага тоже не было. Только притворившийся мужчиной Утер. "Я
король по праву рождения и велению судьбы". Как  язвили  его  эти  слова
теперь в пучине отчаяния!
   Среди камней иного  мира  сидел  испуганный  ребенок,  играя  в  игру
смерти. Его тоска становилась все тяжелее, и он почувствовал, что  отдал
бы левую руку, лишь бы в эту минуту рядом с ним оказался Мэдлин.
   Или Кулейн. Да что рука!  Он  бы  десять  лет  жизни  отдал!  Но  над
вершиной холма гулял ветер,  и  он  был  совсем  один.  Он  обернулся  и
посмотрел на группу людей, молча стоявших  шагах  в  тридцати  от  него.
Юноши, старики терпеливо ждали, когда "бог" снизойдет до них, примет  их
клятву в верности. Отвернувшись, он вспомнил Кулейна  и  улыбнулся.  Вот
Кулейн и правда бывал богом. Аресом, богом  войны  греков,  который  для
римлян стал Марсом. Бессмертный Кулейн!
   "Что же, - подумал Утер, - если мой дед бывал богом, почему  не  могу
я? Если судьба решила, что я погибну в этой смертельной игре, я сыграю в
нее до конца".
   Не оглянувшись, он поднял руку, призывая их к себе.
   Двенадцать человек робко подошли и встали перед ним.
   Он развел руками, указывая на землю, и они покорно сели.
   - Говори! - приказал он, и Коррин по  очереди  назвал  каждого,  хотя
Утер даже не попытался  запомнить  их  имена.  Он  наклонился  вперед  и
посмотрел  в  глаза  каждого.  Но,  едва  встретив   его   взгляд,   они
потуплялись.
   - Ты! - сказал Утер, глядя на самого старшего среди них, седобородого
и поджарого, как матерый волк. - Кто я?
   - Говорят, ты бог, Берек.
   - А что говоришь ты?
   Тот побагровел.
   - Владыка, то, что я сказал вчера вечером, было сказано по  незнанию.
- Он сглотнул. - Я просто выразил вслух сомнения,  которые  были  у  нас
всех.
   Утер улыбнулся.
   - И с полным на то правом. Я явился не для того,  чтобы  обещать  вам
победу, а только научить вас сражаться. Боги даруют.  Боги  отбирают.  И
цену имеет лишь  то,  чего  человек  добывает  своим  потом,  доблестью,
жизнью. Знайте: нас не обязательно ждет победа. Я не вознесусь на небеса
и не поражу Ведьму огненными копьями. Я здесь, потому что  меня  призвал
Коррин. И останусь лишь столько, сколько мне будет угодно. Хватит у  вас
мужества сражаться одним?
   Бородач откинул голову, в его глазах светилась гордость.
   - У меня хватит. Мне потребовалось время, чтобы понять это, но теперь
я знаю!
   - Тогда ты обрел нечто большее, чем дар бога.
   Оставьте меня. Все, кроме Коррина.
   Они оставили его чуть  ли  не  бегом:  одни  почти  пятились,  другие
отвешивали глубокие поклоны. Утер словно не  замечал  их,  а  когда  они
отошли далеко, Коррин шагнул к нему.
   - Откуда ты знал, что вчера сказал этот человек? - спросил он.
   - Что ты о них думаешь?
   Коррин пожал плечами.
   - Ты правильно его выбрал. Это Магриг, оружейник.  Когда-то  никто  в
Пинрэ не мог соперничать с ним в поединках на мечах. Если он  останется,
останутся все. Так хочешь, чтобы я рассказал тебе о Береке?
   - Нет.
   - Ты здоров, Утер? У тебя странные глаза.
   - Я здоров, Коррин, - ответил принц, вынуждая себя улыбнуться,  -  но
мне надо все обдумать.
   Зеленоглазый лесовик понимающе кивнул.
   - Я принесу тебе поесть.
   Когда он ушел, Утер перебрал  в  памяти  все  подробности  встречи  с
горожанами. В том, что он выбрал Магрига, ничего таинственного не  было:
осанка бородача выдавала  в  нем  воина,  и  он  первый  пошел  к  нему,
остальные поплелись сзади. А когда Магриг неверно понял его вопрос,  это
явилось приятной неожиданностью. Но ведь,  как  повторял  Мэдлин,  ум  у
принца был быстрый.
   Почему-то после этой встречи тоска Утера заметно развеялась.  Неужели
быть богом так просто?
   Ответ он узнает до истечения четырех  дней.  И  ответ  будет  написан
кровью.

Глава 14

   Кулейн лак Фераг сидел перед пирамидкой из круглых камней и  смотрел,
как дым от его костерка втягивается в зияющие оконца заброшенной хижины.
   Воин Тумана положил Ланс, свое серебряное  копье,  сбоку  от  себя  и
надел две кожаные рукавицы, отделанные  серебром  по  раструбу.  Длинные
волосы он завязал у шеи, а в короткий плащ из мягкой кожи  были  искусно
вшиты  серебряные  наплечники.  Он  был   перепоясан   широким   ремнем,
инкрустированным серебром, а ноги ему защищали высокие по бедра сапоги с
вделанными спереди и по бокам полосами серебра. Внутри  хижины  замерцал
голубоватый свет, Кулейн  плавным  движением  поднялся  на  ноги,  надел
серебряный крылатый шлем и завязал под подбородком полумесяцы наушников.
   Стройная грациозная фигура прошла сквозь дым, который  заколыхался  и
рассеялся, огонь тотчас погас.
   У Кулейна на миг пересохло во рту:  он  изнемогал  от  желания  пойти
навстречу, схватить ее в объятия. А она,  узнав  его,  остановилась  как
вкопанная, прижав ладонь к губам.
   - Ты жив! - прошептала она.
   - Еще жив, госпожа.
   На ней было  простое  платье  из  серебряных  нитей,  золотые  волосы
перехватывала на лбу черная лента.
   - Скажи, что ты вернулся ко мне...
   - Не могу.
   - Тогда для чего ты меня вызвал? - почти крикнула она, и синие  глаза
запылали гневом.
   - Пендаррик говорит, что в тебе теперь не осталось нечего, кроме зла,
и попросил меня разделаться с тобой, но я не в силах, пока не  убедился,
что он прав.
   - Он всегда был старой бабой. Владел  миром  и  потерял  его.  Теперь
настала очередь других. С ним кончено, Кулейн. Пойдем со  мной.  У  меня
есть мой собственный мир. А скоро таких миров будет  четыре.  Я  обладаю
властью, какая не снилась никому со времен Атлантиды.
   - И тем не менее ты умираешь, - сказал он.
   Каждое слово было как удар ножа в его сердце.
   - Кто смеет говорить такой вздор? - прошипела она. - Взгляни на меня!
Разве я изменилась? Разве ты  видишь  хотя  бы  один  признак  старости,
одряхления?
   - Внешнего - ни одного,  Горойен.  Но  сколько  умерло,  сколько  еще
должно умереть, чтобы ты оставалась такой?
   Она подошла к нему, и в душе у  него  зазвучала  музыка.  Воздух  был
неподвижен, мир замер в безмолвии. Ее руки обвили его  шею,  он  вдохнул
благоухание ее кожи, ощутил тепло ее прикосновения. И оторвал ее руки от
своей шеи и оттолкнул ее.
   - Что  ты  хочешь  доказать?  -  спросил  он.  -  Что  я  тебя  люблю
по-прежнему? Да, люблю. Что хочу тебя? И это тоже так. Но я  никогда  не
обниму тебя.
   Ты убила Шалеат. Ты убила Алайду, а теперь готовишься погубить  целый
мир.
   - Но что тебе эти дикари с десятисекундными жизнями? Всегда  найдутся
новые, чтобы заместить тех, кто умрет. Они - мякина,  Кулейн.  И  всегда
было так, только ты был слишком поглощен происходившим,  чтобы  заметить
это. Какое значение имеет теперь, что  Троя  пала  или  что  Ахилл  убил
твоего друга Гектора? Какое теперь имеет значение, что римляне завоевали
Британию? Жизнь продолжается. Эти люди для тебя и меня только тени.  Они
существуют, чтобы служить нуждам тех, кто выше них.
   - Теперь я один из них, Горойен, - сказал он. -  Моя  десятисекундная
жизнь - великая радость. Никогда прежде я не понимал зимы и не испытывал
всю полноту радости наступления весны. Пойдем со мной.
   Проживем жизнь, завершающуюся смертью, и  узнаем  вместе,  что  будет
потом.
   - Никогда! - взвизгнула она. - Я  никогда  не  умру.  Ты  говоришь  о
радости, а я вижу твое разрушающееся  лицо,  и  меня  тошнит  -  морщины
вокруг глаз и, конечно, под шлемом  седина  пожирает  твои  волосы,  как
раковая опухоль. По человеческим меркам сколько тебе  теперь?  Тридцать?
Сорок? Скоро ты  начнешь  дряхлеть.  Зубы  сгниют.  Молодые  люди  будут
отталкивать тебя, насмехаться над тобой. А потом  ты  рухнешь  наземь  и
черви съедят твои глаза. Как ты мог? Как ты мог пойти на такое?
   - Все умирает, любовь моя. Даже миры.
   - Не говори мне о любви,  ты  меня  никогда  не  любил.  Только  один
человек любил меня всегда, и я