довитой атмосферы. По одному на
каждого! Савл снова  ощутил  прилив  ярости,  но  поборол  ее.  Свой  он
израсходовал быстро, сделав себя не только здоровым, но  и  красивым.  А
что? Он сорок три года жил с уродливым лицом и щуплым кривобоким  телом.
Разве он не заслужил новой жизни? Разве он не один из избранных?
   Потом началась война. Ему и Алану была  поручена  команда  над  двумя
отрядами Иерусалимских Конников. Фэрфакс-Хилл явился поворотным пунктом.
Но Алан погиб, разорванный пулями почти  в  клочья  уже  почти  у  самой
вершины. Савл первым добрался до умирающего.
   "Помоги мне!" - прошептал  Алан.  Две  пули  раздробили  позвоночник,
разорвали пояс, который валялся в стороне. Камешек был в кожаном кисете.
Почти весь золотой, лишь с тонюсенькой черной полоской. Исцеление  Алана
почти наверное забрало бы всю его силу. Да и вообще такие раны  вряд  ли
позволили бы спасти ему жизнь! Савл сунул камешек в карман и ушел. Когда
он вернулся через час, Алан уже умер.
   Месяц спустя Савлу повстречался  Иаков  Мун,  старый  дряхлый  бывший
разбойник. Убийца по призванию. Савл сразу понял, каким  полезным  может
оказаться подобный человек. Вернув ему юность, он  заручится  союзником,
который поможет ему достичь высшей власти.
   Одного за другим Иаков поубивал остальных. А  Савл  забрал  их  Камни
Силы. Но магия большинства уже почти совсем истощилась.
   И вот остался только Диакон...
   Савл оделся и спустился на первый этаж. Мун сидел за  столом,  доедая
яичницу с ветчиной.
   - Ты провел недурную  ночку,  брат  Савл,  -  сказал  Мун  с  сальной
усмешкой. - Шуму-то, шуму!
   - Какие новости о Пастыре, Иаков? Мун пожал плечами:
   - Наберись терпения. Я послал  людей  разведать  в  диких  землях.  И
отправил Уитчела в Доманго. Мы его отыщем.
   - Он опасный человек.
   - Так он даже не знает, что за ним идет охота. Ну и расслабится.
   Савл налил себе кружку парного молока и как раз отхлебнул его,  когда
со двора донесся перестук копыт лошади, идущей шагом. Подойдя к окну, он
увидел высокого широкоплечего человека с квадратной бородой,  в  длинном
черном плаще, который, спешившись, уже шел к  дому.  Савл  направился  к
двери и открыл ее.
   - Божья благодать на тебе, брат, - сказал он.
   - И на тебе, брат, и Божье благословение на этом прекрасном  доме.  Я
Пэдлок Уилер из Чистоты. Не ты ли будешь апостол Савл?
   - Войди, брат, - сказал Савл, отступая в сторону.  Он  помнил  Уилера
как любимого генерала Диакона, сурового блюстителя  дисциплины,  который
доводил своих подчиненных до  изнеможения.  Но  они  следовали  за  ним,
потому что он не требовал с них больше того, чем делал сам. После войны,
припомнил Савл, Уилер вернулся в свои  края  и  стал  проповедником.  Он
выглядел постаревшим, и две белые пряди сходились клином в. его  бороде.
Уилер снял шляпу с плоской тульей и вошел в столовую.
   - Вы изменились с тех пор, как я видел вас в последний  раз,  сэр,  -
сказал Пэдлок Уилер. - Помнится, вы были похудощавей, и волос у вас было
поменьше. Даже ваше лицо словно бы теперь выглядит... поблагообразнее.
   Савл рассердился. Он не любил, когда ему  напоминали,  каким  он  был
прежде и каким станет снова, если лишится магии камешков.
   - Что привело вас сюда из такой дали? - спросил он, с трудом сохраняя
вежливый тон.
   - Нашего Клятвоприимца застрелили, - сказал Уилер. - Он  был  гнусным
негодяем и по всем  отзывам  заслужил  свою  судьбу.  Но  застрелил  его
богохульник и еретик. Простите меня, сэр, что я говорю без обиняков,  но
он объявил себя Взыскующим Иерусалима!
   Мун вскочил.
   - Вы его схватили?
   Уилер оценивающе посмотрел на него и промолчал.
   - Это Иерусалимский Конник Иаков Мун, - сказал Савл.
   Уилер кивнул, но его темные глаза еще несколько секунд были прикованы
к Муну. Потом он сказал:
   - Нет, мы его не схватили;  Наши  Крестоносцы  преследовали  его,  но
потеряли след среди гор. Он как будто направлялся в дикие  земли  вблизи
от Доманго.
   Савл скорбно покачал головой.
   - Ты прибыл с ужасными вестями, брат Уилер. Но  не  сомневаюсь,  брат
Мун знает, что следует предпринять.
   - Да уж знаю, - сказал Иаков Мун.

***

   Нашлось бы много такого,  чего  двенадцатилетний  Освальд  Хонкин  не
знал. Но в одном он был абсолютно уверен: никакого Бога нет.
   - Есть хочу, Ос, - пожаловалась  его  сестричка  Эстер.  -  Когда  мы
пойдем домой?
   Освальд обнял шестилетнюю девочку за плечи. - Ш-ш-ш! Я думаю.
   Что он мог ей сказать? Она же видела, как их отца застрелили  -  пули
попали ему в голову и в грудь. Хлынула кровь. Ос зажмурил глаза, прячась
от воспоминания, но картина эта продолжала стоять у него перед  глазами.
Жестокая, исполненная безнадежности, зверская.
   Они с Эстер играли в высокой  траве,  когда  к  дому  подъехали  семь
всадников. Ничто не указывало на близкое убийство. Ясное  небо,  сияющее
солнце, а утром папа читал им из старинной книги с позолоченными  краями
сказание о Ланселоте и Гвинерве.
   Сам не зная почему, Ос решил остаться в  высокой  траве,  хотя  Эстер
порывалась подбежать к всадникам и посмотреть на них  поближе.  Их  отец
вышел из дома поздороваться с приезжими.  На  нем  была  белая  рубашка.
Длинные белокурые волосы отливали золотом в солнечных лучах.
   - Мы тебя уже предупреждали,  -  сказал  вожак  всадников,  лысый,  с
расчесанной натрое бородой. - Мы не потерпим  язычников  в  окрестностях
Доманго.
   - На каком основании вы называете меня язычником? - сказал в ответ их
отец. - Я не признаю вашего права судить меня. Я приехал издалека, чтобы
купить эту землю, а в моих родных местах все  знают,  что  я  принадлежу
Церкви. Так почему меня чернят тут?
   - Тебя предупредили, чтобы ты отправлялся восвояси, - сказал вожак. -
И пусть последствия падут на твою голову, язычник.
   - Убирайтесь с моей земли! Это были последние слова  их  отца.  Вожак
выхватил пистолет и выстрелил безоружному человеку в грудь. Отец отлетел
назад. И тут принялись палить остальные шестеро.
   - Найдите его щенят! - заорал  трехбородый.  От  неожиданности  Эстер
онемела, но Освальду пришлось силой оттащить ее назад в  длинную  траву.
Сначала они ползли, потом  выбрались  в  сосняк  и  побежали  по  горным
тропкам к старой пещере. Там было холодно,  и  они  прижимались  друг  к
другу, чтобы согреться.
   "Что мне делать? - думал Освальд. - Куда нам бежать?"
   - Есть хочу,  Ос,  -  повторила  Эстер  и  заплакала.  Он  обнял  ее,
поцеловал в затылок. - Где папа?
   - Он умер, Эстер. Они его убили.
   - А когда он придет за нами?
   - Он умер, - безнадежно повторил  Освальд.  -  Пошли.  Ты  от  ходьбы
согреешься и перестанешь думать о том, как тебе хочется есть.
   Взяв Эстер за руку, он направился к устью пещеры и  выглянул  наружу.
На горных тропках не было заметно никакого движения. Он прислушался,  не
донесется ли лошадиный топот. Ничего. Ничего - только ветер  шепчется  в
деревьях.
   Держа Эстер за руку, он зашагал с ней на  восток,  в  противоположную
сторону от их дома.
   Их мать умерла еще в Единстве, когда Эстер исполнился всего  год.  Ос
почти ее не помнил - только рыжие волосы и широкую счастливую улыбку.  В
его памяти более или менее ясно  жил  лишь  пикник  у  озера,  когда  он
свалился с берега и наглотался воды.  Мать  прыгнула  следом  за  ним  и
вытащила его на откос. Он помнил, как с ее намокших рыжих волос  стекала
вода, помнил ее зеленые глаза, полные любви и тревоги.
   Когда она умерла, он долго плакал и спросил отца, за что Бог ее убил.
   "Бог ее не убивал, сынок. Это сделал рак".
   "Но ведь считается, что Он  творит  чудеса",  -  заспорил  семилетний
Освальд.
   "И Он их творит. Ос. Но это Его чудеса. Он делает выбор. Умирают все.
Придет день, умру и я. Не подобает винить Бога  за  смерть.  Может,  нам
следует благодарить Его за дар той жизни, какая нам дана".
   Освальд обожал отца и перестал  задумываться  о  своем  безверии.  Но
теперь истина открылась ему. Бога нет, а его отец мертв. Убит.
   Эстер споткнулась о торчащий корень, но Ос все еще держал ее за  руку
и не дал ей упасть. Она снова заплакала и  отказалась  идти  дальше.  Ос
усадил ее на ствол поваленного дерева. Никогда  еще  он  не  заходил  по
тропе так далеко и понятия не имел, куда она ведет. Но ведь идти им  все
равно было некуда. А позади рыскали убийцы.
   Немного погодя Эстер успокоилась, они пошли дальше  и  наткнулись  на
тропинку, которая по крутому склону уводила в  долину.  В  отдалении  Ос
разглядел дом и амбар. Он остановился, вглядываясь в дом.
   Что, если в нем живет трехбородый? Или еще кто-то из них?
   - Нет, я правда очень есть хочу. Ос, - сказала Эстер.
   Ос глубоко вздохнул.
   - Тогда идем вниз, - сказал он.
   Зера Уилер сидела в кресле у очага и вспоминала своих  сыновей  -  не
как взрослых мужчин, но как маленьких  мальчиков,  какими  они  когда-то
были. Ос Хонкин и Эстер теперь крепко спали на широкой кровати,  которую
Зеб смастерил более сорока лет назад, и в  безмятежности  сна  забыли  о
своем горе, своей утрате. Зера вздохнула, вспомнив Захарию. Для  нее  он
навеки остался смеющимся ребенком,  шалуном,  без  устали  придумывавшим
всяческие проказы, от которых его не могли отучить никакие  нравоучения.
Сиф и Пэдлок всегда были такими серьезными! "Прямо как  я",  -  подумала
она. Всегда взирающие  на  мир  скептическими  подозрительными  глазами,
всегда начеку и настороже.
   Но только не Зак. Он наслаждался солнечным светом и снегом и  смотрел
вокруг себя широко открытыми глазами, дивясь  окружающей  красоте.  Зера
шмыгнула носом и прокашлялась.
   - Ты им веришь? - спросила она своего таинственного гостя.
   Он убежденно кивнул.
   - Дети способны лгать, - сказал он. - Но эти не лгут. Они видели  то,
что видели.
   - Согласна, - сказала Зера. - Они  были  свидетелями  убийства.  Тебе
придется поехать в Доманго и сообщить Крестоносцам. Это произошло  в  их
местах. А я пока оставлю детей у себя.
   Йон промолчал.
   - Вы хорошая женщина, фрей Уилер. Но что, если они явятся сюда,  пока
меня не будет?
   Серые глаза Зеры блеснули, как зимний иней.
   - Сынок, я женщина известная. Были такие, которые пытались взять надо
мной верх. Я закопала их на заднем дворе. Не тревожься за старушку!
   Она объяснила ему,  как  добраться  до  Доманго,  по  каким  приметам
находить дорогу.
   - Ну так я поеду, - сказал он, вставая. - Благодарю вас за обед.
   - Йон, тебе вовсе не нужно быть таким уж вежливым, - сказала она ему.
- И я буду рада, если ты будешь называть меня не  "фрей",  а  просто  по
имени.
   Тут он улыбнулся - чудесной улыбкой, потому что его глаза стали  чуть
менее холодными.
   - Как хотите... Зера. Доброй ночи.
   Она встала, подошла к двери и смотрела, как  он  снял  с  крюка  свои
пистолеты и неторопливо пошел к загону. И не в первый раз спросила себя,
кто он такой. Вернувшись в комнату, она погасила  одну  лампу.  Керосина
оставалось немного, и скоро придется поехать в Доманго пополнить запасы.
Было время, когда на ферме трудились три работника,  когда  на  лугах  к
востоку бродили стада. Но этим дням пришел конец, как и  стадам.  Теперь
Зера Уилер содержала  себя,  выращивая  овощи  в  огороде  позади  дома,
выкармливая нескольких поросят и держа много кур.
   Дважды в год ее навещал Пэдлок  с  фургоном,  нагруженным  ящиками  с
консервированными персиками из Единства, мешками муки, сахара, соли и  -
что было дороже всего - книгами. Большую их часть составляли комментарии
к  Библии,  печатавшиеся  типографией  Диакона,  но  порой   среди   них
оказывались  жемчужины  из  старого  мира.  Одну  такую  она  читала   и
перечитывала десятки раз, смакуя каждую фразу снова и  снова.  Это  была
первая часть трилогии. Пэд не понял этого:  он  просто  купил  старинный
том, надеясь доставить  удовольствие  матери.  И  доставил.  Сначала  ее
злило, что про остальные тома ничего известно не было. Но последние семь
лет  она  только  размышляла  над  сюжетом  и  придумывала   собственные
окончания, извлекая из этого  истинное  наслаждение  в  долгие  одинокие
вечера.
   Из спальни до нее донеслись тихие всхлипывания, и она, поспешив туда,
села на краю кровати рядом с маленькой девочкой. Эстер плакала во сне.
   - Ш-ш-ш, деточка! Все хорошо. Все спокойно, - ласково зашептала  она,
поглаживая каштановые кудряшки. - Все хорошо. Все спокойно.
   Эстер что-то пробормотала и  принялась  сосать  большой  палец.  Зера
сосание пальцев не одобряла, но для выговоров и назиданий сейчас было не
время.
   - Я всегда хотела  доченьку,  -  шептала  Зера,  все  еще  поглаживая
головку девочки. И тут она заметила, что Освальд не спит. В  его  широко
раскрытых глазах застыл испуг.  -  Пойдем,  выпьешь  со  мной  стаканчик
молока, - сказала она. - Я всегда пью молоко на ночь. Только  потихоньку
вставай, не разбуди сестричку.
   Освальд пошел на цыпочках следом  за  ней.  Он  напомнил  ей  Сифа  -
крепкий мальчик с серьезными глазами и  сильным  подбородком.  Налив  из
каменного кувшина молоко в два стакана,  она  протянула  один  Освальду,
который скорчился у угасающего очага.
   - Не спится, малый? Он кивнул.
   - Мне папа приснился. Он ходил по дому и звал нас. Только он был весь
в крови и без лица.
   - С тобой случилось большое, очень большое несчастье, Ос, но здесь ты
в безопасности.
   - Они найдут нас. Вам им не помешать. Зера вымученно засмеялась.
   - Мы с Бетти их остановим. Ос. Не сомневайся. - Она подошла к очагу и
вынула из стойки длинное ружье. -  Бетти  выстреливает  четыре  пули,  и
каждая потолще твоего большого пальца. И я открою тебе маленький секрет:
из этого ружья я еще ни разу не промазала за целых семнадцать лет.
   - Их было не четыре, а больше, - сказал Ос.
   - Очень  хорошо.  Ос,  что  ты  упомянул  про  это,  -  сказала  она,
откладывая ружье и направляясь к красивому резному комоду.  Она  достала
из ящика небольшой никелированный пистолет и коробку с патронами. -  Это
был  пистолет  моего  сына  Зака.  Маленький,  но  бьет  сильно.  Сделан
исчадиями тридцать лет назад. - Она взвела  курок  на  предохранительный
взвод,  раскрыла  револьвер,  вложила  в  каморы  пять  патронов,  потом
повернула барабан так, что пустая камора оказалась перед ударником. -  Я
даю его тебе, Ос. Но это не игрушка, это оружие, которое убивает  людей.
Если начнешь баловаться с ним, оно может убить тебя или твою  сестричку.
Ты уже настолько мужчина, что я могу доверить его тебе?
   - Да, фрей Уилер. Я уже мужчина.
   - Верю. Так вот, Ос, мы с тобой  будем  оберегать  малютку  Эстер.  И
добьемся, чтобы свершилось правосудие. Мой работник Йон  сейчас  едет  в
Доманго, чтобы сообщить о... - Она замялась, заметив муку в его  глазах.
- Сообщить об этом преступлении Крестоносцам.
   Лицо Освальда исказилось, глаза блеснули.
   - Тот, кто первым выстрелил в папу, был Крестоносец, - сказал он.
   У Зеры оборвалось сердце, но она сдержалась.
   - Мы во всем разберемся, Ос, вот  увидишь.  А  теперь  отправляйся-ка
назад в постель.  Утром  ты  мне  нужен  свежим,  с  ясными  глазами.  А
револьвер положи рядом с собой у кровати.
   Мальчик послушно ушел, а Зера вернулась к комоду. Из  третьего  ящика
она вынула кобуру, пояс и короткоствольный пистолет. Некоторое время она
его чистила, потом зарядила.

***

   Вопреки опасностям Шэнноу любил ездить по ночам. Воздух был свежим  и
чистым, а мир спал. В лунном свете  деревья  словно  мерцали,  и  каждый
камень  отливал  серебром.  Он  ехал  неторопливо,  предоставив   лошади
осторожно шагать по тропе.
   Утрата памяти больше  его  не  раздражала.  Память  вернется  или  не
вернется. Заботили его трудности, на которые такая потеря  могла  обречь
Взыскующего Иерусалима. Если перед ним на тропу выедет  худший  враг  из
всех, какими он мог обзавестись за последние двадцать лет, то,  опасался
Шэнноу, он не распознает опасности.
   И еще - вопрос старения. По  словам  Иеремии,  Взыскующий  Иерусалима
ездил по Чумным Землям больше двадцати лет назад, и ему было под  сорок,
а то и за сорок. То есть сейчас ему шел бы седьмой  десяток.  А  у  него
волосы все еще темные, и морщин почти нет.
   Он ехал так почти три часа, потом устроился на ночлег в ложбине. Воды
поблизости  не  оказалось,  и  Шэнноу  не  стал  разводить   костер,   а
прислонился спиной к дереву,  закутав  плечи  одеялом.  Рана  на  голове
больше не болела, но струп чесался.
   Сидя так в лучах луны, он  в  уме  прослеживал  свою  жизнь,  собирая
воедино  мозаичные  кусочки  по  мере  того,  как   они   возникали   из
беспамятства. Я Йон Шэнноу.
   Внезапно в его памяти возникло лицо -  худое,  с  резкими  чертами  и
глубоко посаженными мрачными глазами. И имя: Варей. Варей Шэнноу.  Будто
ключ без малейших помех вошел в скважину. Он  снова  увидел  истребителя
разбойников, который взял под крыло юного  паренька.  Я  взял  его  имя,
когда его убили. И ему вспомнилось его собственное имя: Кейд, Йон  Кейд.
Оно освежило его память, словно вода пересохший от жажды язык.
   Мир тогда сошел с ума, проповедники повсюду толковали об Армагеддоне.
Но если Армагеддон - правда,  то  где-то  должен  существовать  и  Новый
Иерусалим. Новоявленный Йон Шэнноу отправился на его  поиски.  Путь  его
был долгим, окруженным опасностями. Варей  Шэнноу  никогда  не  отступал
перед злом.
   "Противься ему,  где  бы  оно  тебе  ни  встретилось,  Йон.  Ибо  оно
расцветет пышным цветом, едва только люди перестанут сражаться с ним".
   Шэнноу  закрыл  глаза,  вспоминая  разговоры  у  бесчисленных  ночных
костров.
   "Ты сильный человек, Йон, и обладаешь редчайшей согласованностью глаз
и рук. Ты быстр и все же хладнокровен под огнем. Используй свои таланты.
Йон. Этот край кишит разбойниками, людьми, которые лгут, крадут, убивают
ради наживы. С ними надо бороться, ибо они - зло. - Шэнноу улыбнулся при
этом воспоминании. -  Когда-то  говорили,  будто  невозможно  остановить
человека, который продолжает идти вперед, зная, что он прав. Это не так.
Йон. Пуля остановит любого человека. Но дело не в том. Дело не в победе.
Если бы человек вступал  в  бой,  только  когда  верил,  что  есть  шанс
победить, тогда зло брало бы над ним верх всякий раз.  Разбойник,  когда
он едет со своими товарищами и все они вооружены до зубов, полагается на
то, что жертва - поняв, что шансов на победу нет,  -  сдастся  без  боя.
Поверь. Йон, это та минута, когда  надо  выйти  им  навстречу,  паля  из
пистолетов".
   Перед самым роковым днем, когда  они  въехали  в  маленький  городок,
Варей обернулся к юнцу рядом с ним.
   "Когда меня не станет, обо мне будут говорить разное. Могут  сказать,
что я слишком неуемно впадал во гнев. Могут сказать,  что  я  не  хватал
звезд с неба. И уж во всяком случае, скажут, что был я рожа рожей. Но ни
единый человек не сможет сказать, что я обидел женщину, крал  или  лгал,
или пошел на попятный перед лицом зла. Не такая уж плохая  эпитафия,  а,
Йон?"
   Варей Шэнноу был сражен в расцвете  сил  пулей  в  спину  мерзавцами,
которые решили, что он охотится на них.
   Йон Шэнноу открыл глаза и поглядел на звезды.
   - Ты был хорошим человеком, Варей, - сказал он.
   - Утверждают, что беседы с самим собой - верный  симптом  безумия,  -
сказал Джейк. - И надеюсь, вы не выстрелите из этого пистолета.
   Шэнноу спустил затвор и убрал пистолет в кобуру. При первом же шорохе
он плавным движением выхватил  пистолет  и  взвел  затвор.  Несмотря  на
молниеносность  своей  реакции,  бесшумное   приближение   старика   его
рассердило.
   - Подходить вот так к ночлегу - значит напрашиваться на пулю.
   - Верно, малый, но я расчел, что ты  не  из  тех,  кто  стреляет,  не
поглядев. - Джейк остановился напротив Шэнноу и сел. - Холодный  ночлег.
Ждешь неприятностей?
   - Неприятности обычно случаются, когда их не ждут, - сказал Шэнноу.
   - Вот уж правда! - Борода старика блестела серебром в  лунном  свете.
Сбросив