ественного  форта.  Исчадиям
придется взбираться по крутому склону под шквальным огнем. "Будь  у  нас
достаточно боеприпасов, мы могли бы долго продержаться", - подумал Сэм и
скосил глаза на две патронные ленты, перекрещенные на его широкой груди.
Пустых кармашков было больше, чем патронов. Он пересчитал их. Из кармана
разорванной серой рубашки он вынул  полосу  вяленого  мяса  -  все,  что
осталось от его доли съестных припасов.
   Сэм знал, что отступать им некуда. В двухстах  ярдах  за  его  спиной
склон отвесно тянулся вниз до самого  дна  ущелья,  которое  выводило  в
пустыню Мардих. Даже если бы им удалось спуститься с обрыва, без лошадей
им никогда не добраться до далекой реки. В пустыне  их  ждет  смерть  от
жажды.
   Сэм вздохнул и протер усталые  глаза.  Четыре  года  он  противостоял
Кровь-Камню, собирал бойцов, сражался с исчадиями и Пожирателями. И  все
впустую. Свой небольшой запас Сипстрасси он израсходовал целиком, а  без
них нет надежды остановить убийц.  У  него  по  руке  полз  муравей.  Он
смахнул его.
   "Вот кто мы, - подумал он. -  Муравьи,  гордо  не  отступающие  перед
лавиной".
   Отчаяние - мощная сила, и почти все эти четыре  года  Сэм  противился
ему. Вначале это было не так уж трудно.  Оставшиеся  в  живых  Хранители
сплотились против Саренто и выиграли три сражения  с  исчадиями.  Но  ни
одно не оказалось решающим. Затем Кровь-Камень создал волчецов-мутантов,
и  у  человечества  появились  новые  страшные   враги;   Целые   общины
перебирались в горы, ища спасения от свирепых зверей. В результате армия
Хранителей, всегда немногочисленная, лишилась продовольствия, которым ее
снабжали  фермеры,  теперь   бежавшие   от   Пожирателей.   Не   хватало
боеприпасов, и многие бойцы вернулись к себе  домой  в  тщетной  надежде
защитить свои семьи.
   И вот их осталось двадцать два. А завтра не останется никого.
   К Сэму подошла красивая высокая смуглая женщина с  двумя  пистолетами
на  наплечных  ремнях,  надетых  поверх  вылинявшей   красной   рубашки.
Иссиня-черные волосы были  закручены  в  тугой  пучок  на  затылке.  Сэм
улыбнулся ей.
   - Думается, Шэмми, мы подошли к концу  длинного  печального  пути.  Я
сожалею, что вовлек тебя во все это. Шэмшед Синг пожала плечами:
   - Здесь или дома... Какая разница? Либо сражаться, либо умереть.
   - Либо и то, и другое, - устало сказал Сэм. Она села рядом с  ним  на
камень, положив короткоствольное ружье поперек стройных ног.
   - Расскажи мне про счастливые времена, - внезапно попросила она.
   - О чем-нибудь конкретном? -  сказал  он.  -  Я  ведь  прожил  триста
пятьдесят лет, так что есть из чего выбирать.
   - Расскажи мне про Амазигу.
   Он поглядел на нее с  нежностью.  Она  была  влюблена  в  него  и  не
скрывала этого все два года, которые провела с инсургентами. Однако  Сэм
держал ее на расстоянии. За всю его долгую  жизнь  только  одна  женщина
нашла доступ к его душе, а она была мертва, убита исчадием в первые  дни
войны.
   - Ты замечательная женщина, Шэмми. И я  жалею,  что  не  воздал  тебе
должного.
   - Чепуха, - сказала она с широкой улыбкой. - А  теперь  расскажи  мне
про Амазигу.
   - Почему?
   - Потому что  это  тебя  всегда  подбодряет.  А  тебе  ободриться  не
помешает. Он покачал головой.
   - Мне  всегда  казалось  особенно  печальным,  что  в  жизни  всякого
человека наступает момент непоправимости. Когда Наполеон увидел  разгром
своей армии при Ватерлоо, он понял, что  уже  никогда  в  жизни  ему  не
начать  победной  военной  кампании.  Все  было  позади.  И  мне  всегда
казалось, что смириться с этим очень тяжко. Теперь я знаю,  каково  это.
Мы сражались с великим злом и не смогли победить его. А завтра мы умрем.
Сейчас не время для счастливых воспоминаний, Шэмми.
   - Ты не прав, - сказала она. - В эту минуту я еще вижу  небо,  ощущаю
горный ветер, вдыхаю запах сосен. Я жива!  И  наслаждаюсь  этим.  Завтра
будет другой день, Сэм. Мы сразимся с ними. Кто знает?  Может  быть,  мы
победим. Может быть, Бог  разверзнет  небо  и  обрушит  громы  на  наших
врагов.
   Он засмеялся:
   - Скорее всего он промахнется и попадет громами в нас.
   - Не иронизируй, Сэм, - попеняла она. -  Не  нам  судить  о  замыслах
Бога.
   - Меня ставит в тупик,  как,  увидев  все,  что  ты  видела,  ты  еще
способна сохранять веру в Него.
   - А меня ставит в тупик, что ты не способен, - ответила  она.  Солнце
склонялось к горизонту, обливая горы золотом и багрянцем.
   Внизу в долине исчадия зажигали лагерные костры, и эхо откликалось на
хриплое пение.
   - Джерет осмотрел ущелье, - сказала Шэмшед. - Обрыв тянется  примерно
на четыре мили. Он считает, что некоторые из нас могли бы спуститься.
   - Внизу пустыня. Мы не выживем, - сказал Сэм.
   - Согласна. Но у нас все-таки есть выбор.
   - Ну, хотя бы Пожиратели исчезли, - сказал он, вновь глядя на  лагерь
исчадий.
   - Да, странно, - согласилась она. - Они все ушли вчера. Но вот куда?
   - Какая разница, лишь бы здесь их не было, - ответил он с чувством. -
Сколько у тебя патронов?
   - Около тридцати. И еще двадцать пистолетных.
   - Думаю, этого хватит, - сказал Сэм.
   - Должно хватить, - согласилась она.

***

   Амазига смотрела, как Гарет снимает с седла  две  свернутые  кольцами
веревки: Обрыв был практически вертикальным  и  высотой  около  шестисот
футов, но состоял из трех уступов. Первый тянулся над  ними  примерно  в
восьмидесяти футах. В лунном свете его край переливался серебром.
   - Что ты думаешь? - спросила Амазига.
   - Проще простого, мама. - Гарет улыбнулся. - Опор, чтобы хвататься  и
ставить ноги, вполне достаточно.  Единственная  трудность  -  навес  над
верхним уступом, но не сомневаюсь, что смогу подняться и на  него.  Я  в
одиночку одолевал подъемы куда труднее этого. - Он обернулся к Шэнноу:
   - Когда я взберусь на первый уступ,  я  сброшу  вам  веревку,  мистер
Шэнноу Подъем будет поэтапным. Как вы переносите высоту, мистер Шэнноу?
   - Боязнью высоты я не страдаю, - ответил Иерусалимец.
   Гарет набросил свернутую веревку через шею и плечо, потом  подошел  к
обрыву. Да, подъем оказался относительно нетрудным, но почти  под  самым
уступом скала была отполирована  стекающей  с  него  водой.  Он  подумал
перебраться правее, но тут же заметил узкую вертикальную  щель  в  шести
футах левее. Осторожно добравшись до  нее,  Гарет  засунул  правую  руку
внутрь, сжал ее в кулак и подтянулся вверх на пару футов. Слева оказался
удобный выступ, и он поднялся выше. Разжав кулак,  он  закинул  руку  на
уступ, подтянулся и сел, спустив ноги, глядя на маленькие фигурки внизу.
Потом помахал им.
   Скалолазание всегда было его увлечением.  Впервые  он  его  освоил  в
Европе, в Триффинских горах Уэльса. Его всему обучила  Лайза:  показала,
как опираться на выступы, как якорно сжимать кулак в щели. Его поражало,
с  какой  легкостью  она  взбиралась  по  отвесным  скалам,   казавшимся
гладкими, как отполированный  мрамор.  Он  вспоминал  о  ней  с  большой
нежностью и порой недоумевал, почему променял ее на Еву.
   "Лайза думала о браке, Ева  думала  о  наслаждении".  Нелепая  мысль!
"Неужели ты так пуст?" - спросил  он  себя.  Лайза  была  бы  прекрасной
женой, сильной, верной подругой. Но ее любовь к нему была чрезмерной  и,
хуже того, собственнической.  А  он  видел,  к  чему  приводит  подобная
любовь,  так  как  знал  свою  мать  и   всю   жизнь   страдал   от   ее
целеустремленной решимости. "Такой любви я не хочу, - подумал он.  -  Ни
за что!"
   Выбросив из головы эти мысли, Гарет встал и  пошел  по  краю  обрыва.
Нигде не было удобного камня, за который он  мог  бы  зацепить  веревку,
чтобы надежнее помогать Шэнноу лезть наверх. Однако он  нашел  небольшую
вертикальную  трещину  и  отцепил  от  пояса  что-то  вроде  клешни   из
сверкающей стали. Засунув ее в щель, он  потянул  за  кнопку  в  центре.
Клешня раскрылась, надежно закрепившись в стенках трещины. Размотав одну
веревку, он пропустил ее конец сквозь стальное кольцо в клешне и спустил
его ожидающему внизу  Шэнноу.  Когда  Иерусалимец  начал  подъем,  Гарет
перекинул веревку через левое плечо, выбирая слабину.
   Шэнноу поднялся на уступ без каких-либо происшествий.
   - Ну и как? - шепнул Гарет. Шэнноу пожал плечами.
   - Не нравятся мне эти тучи, - сказал он вполголоса.
   Гарет обвязал его  веревкой  вокруг  пояса.  Шэнноу  был  прав.  Небо
темнело, а им предстоял долгий подъем.
   Еще раз спустив веревку, он помог матери подняться на уступ.  К  тому
времени, когда Амазига присоединилась к ним,  она  с  трудом  переводила
дух.
   Час спустя все трое выбрались  на  верхний  уступ.  До  верха  обрыва
оставалось сорок футов. Но  вокруг  них  сомкнулась  мгла,  и  заморосил
дождь,  словно  смазывая  каменную  поверхность  салом.  Гарета   грызла
тревога. Навес вверху совершенно исчез из  виду.  Одолеть  его  было  бы
нелегко при любых  обстоятельствах,  но  в  темноте,  под  усиливающимся
дождем?
   Гарет  в  третий  раз  прошелся  по  уступу,  глядя  вверх,   пытаясь
определить наивыгоднейший путь. И не увидел  ничего  ободряющего.  Дождь
слегка затих. Он поглядел вниз, еле различая  их  стреноженных  лошадей,
крохотных, словно  букашки.  Добраться  сюда  -  и  не  довершить  дела?
Господи, Амазига никогда ему не простит. Он давно знал, что мать его  не
любит, но она им гордилась, и  гордость  эта  служила  терпимой  заменой
любви. Она не могла... была  не  в  силах  полюбить  кого-нибудь,  кроме
своего мужа. Та любовь была всеохватывающей, всепоглощающей.  В  детстве
это больно ранило Гарета, но, взрослея, он научился  понимать  сложность
натуры родившей его женщины, ошеломляющий блеск ее  талантливости.  Если
на его долю досталась только ее гордость,  приходилось  довольствоваться
этим.  Он  повернулся  к  уходящему  вверх  обрыву,  нащупал   небольшое
углубление в камне,  нашел  опору  для  ноги  и  подтянулся.  Надежность
захвата была особенно важной  для  преодоления  навеса,  но  его  пальцы
устали,  каменная  поверхность  теперь  была   скользкой.   Пока   Гарет
преодолевал следующие пятнадцать футов, во рту у него совсем  пересохло.
Его нога соскользнула. Он судорожно сомкнул пальцы на маленьком  выступе
и повис над шестисотфутовым провалом. Его охватила паника. Он  висел  на
одной руке, а другой ему не за что было ухватиться. Хуже  того:  он  уже
был на срезе навеса и, сорвавшись, пролетит мимо первого выступа,  а  до
второго более восьмидесяти футов... Он разобьется в лепешку. Его  сердце
колотилось так сильно, что в висках стучало. Извернув шею, он  посмотрел
вверх. Примерно в восемнадцати дюймах над крохотным выступом, за который
он держался, виднелся примерно такой  же.  Глубоко  вдохнув  воздух,  он
приготовился сделать усилие, необходимое, чтобы ухватиться за него.
   "Если промахнешься, то сорвешься! Черт! Не смей так думать!"  Но  это
от него не зависело. Ему представился другой Гарет - его труп в разбитом
джипе.
   "Господи! - подумал он. - Сейчас я умру!"
   Внезапно что-то уперлось в его подошву, давая опору.  Гарет  взглянул
вниз и  увидел,  что  Шэнноу  тоже  выбрался  на  срез  навеса.  Теперь,
сорвавшись, Гарет обречет на смерть и Взыскующего Иерусалима.
   Он услышал голос Шэнноу - спокойный и ровный:
   - До утра я тебя поддерживать не смогу, малый. Так что лезь!
   Гарет вскинул тело, ухватился за верхний выступ  и  уперся  носком  в
небольшую выемку. Дальше находить опоры оказалось  гораздо  легче,  и  с
невыразимым облегчением он выбрался на верх обрыва.
   Несколько секунд он пролежал на спине  с  закрытыми  глазами,  ощущая
капли дождя на лице.  Потом  встал,  обмотал  плечо  веревкой  и  дважды
дернул,  сигналя  Шэнноу  начинать  подъем.  Веревка  натянулась,  Гарет
откинулся...
   Что-то холодное коснулось его виска.
   Дуло пистолета...
   Он увидел руку. С острым, как бритва ножом, который рассек веревку.

***

   Сим Джексон сидел в большой  комнате  своего  дома,  закинув  ноги  в
сапогах на стол. Его брат  Михей  лениво  тасовал  засаленную  карточную
колоду.
   - Сыграем, Сим?
   - А на что? - осведомился старший брат, беря  кувшин  с  самогоном  и
делая большой глоток. - Ты же просадил все, что у тебя было.
   - А ты дай мне взаймы, -  сказал  Михей  с  упреком.  Сим  со  стуком
поставил кувшин на стол.
   - Какого черта? В карты садятся играть, когда есть деньги, - вот так!
Не можешь вбить это себе в башку?
   - Ну так делать-то все равно нечего! - заскулил Михей.
   - А кто виноват? - отрезал  Сим,  запуская  грязную  лапу  В  сальные
волосы. - Конечно, она была рожа рожей, так это еще  не  причина,  чтобы
взять и измордовать ее.
   - Сама напросилась, - уперся Михей. - Обзывала меня по-всякому.
   - Ну, вот она и сбежала. И уж теперь не вернется, об заклад  побьюсь.
Знаешь, в чем твоя беда, Михей? Ты не понимаешь, когда тебе везет.
   Сим встал и потянулся. Вроде бы  собирался  дождь  -  у  него  заныла
спина. Подойдя к окну, он посмотрел на двор, на облитый  луной  амбар  в
его глубине. Там  вроде  бы  что-то  мелькнуло.  Нагнувшись,  он  протер
грязное стекло. Но только размазал грязь. И выругался.
   - Что там? - спросил Михей. Сим пожал плечами.
   - Мне показалось, у амбара кто-то прячется. Почудилось, наверное...
   Он прищурился. В лунном луче блеснул серебристо-серый мех.
   - Волчецы! - сказал он. - Чертовы волчецы! Сим  быстро  прошел  через
комнату, снял со стены длинноствольное ружье и с  ухмылкой  обернулся  к
Михею.
   - Куда интереснее, чем дуться в карты  с  бестолочью  вроде  тебя,  -
сказал он, вкладывая патрон на место. - Пошли! Бери свое ружье,  братец.
Поохотимся!
   К нему вернулось прекрасное расположение духа. Попались, сучьи  дети,
подумал он. Теперь им не уйти! Теперь никакая Бет Мак-Адам их не спасет!
   Он распахнул дверь и вышел наружу в лунный свет.
   - Эй вы, поганцы! Покажитесь! - крикнул он.  Ночная  тишина  осталась
нерушимой, полная луна сияла слепящим блеском.  Луна  -  покровительница
охотников. Сим тихо двинулся вперед, держа ружье наготове.  Он  услышал,
как  споткнулся  Михей,  выйдя  следом  за  ним   на   крыльцо.   Пентюх
задрипанный!
   Сим свернул вправо, в сторону огорода и загона.
   - Покажитесь! - заорал он.  -  Старый  дядюшка  Сим  припас  для  вас
подарочек!
   У него за спиной Михей странно булькнул, и Сим  услышал,  как  что-то
стукнулось о землю. Ружье уронил, подумал Сим, оборачиваясь.
   Но упало не ружье. По твердой  земле,  подпрыгивая,  катилась  голова
Михея, полностью отделенная  от  шеи  свирепым  ударом  длинных  когтей.
Туловище Михея упало ничком. Но Сим не смотрел на  него.  Парализованный
ужасом, он уставился  на  вздыбившееся  перед  ним  чудище  с  мерцающим
серебряным мехом, золотистыми глазами и ярко-красным камнем во лбу.
   Ружье Сима Джексона взметнулось  к  плечу,  он  спустил  курок.  Пуля
ударила чудищу в грудь, но оно не  упало,  а,  взвыв,  прыгнуло  вперед.
Сверкнув, опустились когти. Симу удар пришелся по плечу, он  пошатнулся,
попятился, ружье полетело на землю. Сим заморгал и почувствовал, как  из
его плеча хлынула кровь. Боли не было - даже когда его  рука  отделилась
от тела и, хлопнувшись об землю, легла поперек его сапога.
   Пожиратель нанес второй удар...
   От лица Сима Джексона не осталось ничего.
   Из темноты  появились  еще  десятки  зверей.  Некоторые  остановились
подзакусить.
   Остальные  широкими  скачками  понеслись  к  спящему  городку  Долина
Паломника.

10

   Великая глупость считать, будто зло можно победить доводами рассудка.
Зло подобно притяжению - силе, действующей вне пределов логики.
   Мудрость Диакона, глава XXVII

   Иаков Мун не имел обыкновения  слышать  голоса.  В  этом  преуспевали
другие  люди.  Ни  видений,  ни  прорицаний,  ни  мистических  снов,  ни
откровений. У Иакова Муна был только один дар, если  это  можно  назвать
так: он убивал с холодным безразличием.  И  когда  голос  зазвучал,  Мун
крайне удивился. Он сидел у своего костра с подветренной стороны Великой
Стены милях в двадцати от Долины Паломника. Не получив никаких вестей от
апостола Савла, Мун покинул  Доманго  и  долго  кружил  по  горам.  Сель
заставил его свернуть с пути и задержал, но теперь до городка оставалось
менее трех часов езды. Однако его лошадь совсем измучилась, и Мун  решил
переночевать у Стены.
   Голос окликнул его около полуночи, когда он  уже  укладывался  спать.
Сначала это был шепот, будто дуновение ночного ветра. "Иаков Мун!  Иаков
Мун!"
   Мун сел, сжимая пистолет.
   - Кто тут?
   - Позади тебя, - последовал ответ, и Мун стремительно обернулся.
   В стене словно бы исчез один из огромных прямоугольных камней, и  Мун
увидел перед собой краснокожего мужчину. Его  лицо  и  верхняя  половина
торса были словно исчерчены черными линиями. Он сидел на эбеновом троне.
Мун взвел курок.
   - Это лишнее, - сказал незнакомец на троне. Видение  приблизилось,  и
проем в стене теперь заполняло только лицо с рубиново-красными  глазами,
белки которых были налиты кровью. - Ты мне нужен, Мун.
   - Да ты-то мне не нужен, - ответил Мун, пистолет подпрыгнул у него  в
руке, и пуля пронизала багряное лицо, не оставив никакого следа, а  лицо
расплылось в широкой улыбке.
   - Не трать патроны зря,  Мун,  и  выслушай,  что  я  тебе  предлагаю.
Богатства превыше всех твоих грез и вечную жизнь. Я  могу  сделать  тебя
бессмертным, Мун. Могу исполнить самые несбыточные твои желания.
   Мун расслабился и убрал пистолет в кобуру.
   - Это сон, так ведь? Разрази меня Бог, я же сплю!
   - Нет, не спишь, Мун, - сказал ему багряный мужчина.  -  Хочешь  жить
вечно?
   - Я слушаю.
   - Мой мир умирает. Мне нужен другой. Человек, которого  ты  знал  как
Савла, открыл мне Врата, и я теперь оглядел твой мир. Он мне  по  вкусу.
Но мне нужен здесь помощник, чтобы руководить моими... войсками.  Мысли,
которые я успел извлечь из умирающего Савла, подсказали  мне,  что  этот
человек - ты. Это так?
   - Объясни мне про вечную жизнь, - сказал Мун, не отвечая на вопрос.
   - Она может начаться прямо сейчас, Мун. Значит, ты желаешь ее?
   - Ага!
   Мун чуть не опрокинулся - его лоб невыносимо обожгло.  Он  вскрикнул,
поднес руку ко лбу, но боль исчезла столь же внезапно, как вспыхнула. На
середине лба пальцы Муна нащупали маленький камешек.
   - Пока ты будешь служить мне, Мун, ты  будешь  бессмертным.  Ощущаешь
новую силу в своем теле, энергию... жизнь?
   Иаков  Мун  ощущал  не  только  это.  Наружу  вырвалось   его   долго
подавляемое ожесточение, его первозданная злоба. Как сказало видение, он
ощущал в себе новые силы,  усталость  от  долгого  пути  исчезла,  спина
больше не ныла от долгих часов в седле.
   - Ощущаю, - сказал он решительно. - Что тебе от меня нужно?
   - Поезжай к развалинам древнего города к северу от Долины  Паломника.
Там я встречу тебя.
   - Я спросил, что тебе от меня нужно? - сказал Мун.
   - Крови,  -  ответило  видение.  -  Реки  крови.  Насилие  и  смерть,
ненависть и войны.
   - Ты Дьявол? - спросил Мун.
   - Я лучше Дьявола, Мун. Ведь я победил.

***

   Гарет не знал, что его мать решила взбираться следом за ним,  оставив
Шэнноу на уступе последним. Когда веревка внезапно  утратила  натяжение,
Амазига потеряла опору. В такое мгновение большинство людей поддались бы
панике и с воплем полетели бы вниз навстречу смерти. Но она была другой.
   Она жила ради одной заветной цели - найти Сэма.
   А потому, когда веревка перестала ее поддерживать и она сорвалась, ее
пальцы уже шарили по мокрому камню. Первый выступ, за который  она  было
ухватилась, был слишком мал, и она снова заскользила. Пальцы впивались в
камень, один ноготь был сорван, но тут ее рука ухватила надежный выступ,
и скольжение прекратилось. Она повисла на одной  руке  почти  у  нижнего
края навеса, ее ноги болтались над пустотой, а рука быстро  уставала,  и
сжимать пальцы становилось все труднее.