сварить кофе в джезвочке, не одеваясь и не торопясь выпить его с
сигаретой, стоя у окна... Что заменит вам эту первую утреннюю сигарету?
Что, спрашиваю я вас? Что заменит вам аромат свежепомолотого утреннего
кофе? Негу только-только проснувшегося тела? Молчите?
   Молчите. Да провалитесь вы со своей работой.
   "Паразит, - неожиданно разрушил романтику собственных мыслей я. -
Пойд„шь сегодня разгружать вагоны с углем. - И тут же заспорил сам с
собой: - Не пойду.
   - А я говорю - пойд„шь! Два червонца - минимум в дом принес„шь. Руслан,
вон, с утра пахать уходит, мама должна за тебя перед ним стыдиться и
пятьдесят рублей якобы на подарок давать... Вот не получишь сегодня кофе!"
   Я сперва хотел ещ„ немного поныть перед собою, а потом пош„л на кухню и
приготовил себе кофе. Встал, голый, как был, с чашкой и сигаретой у окна и
принялся неторопливо прихл„бывать и затягиваться, наблюдая за окнами дома
напротив. И тут же встретился глазами с некой девушкой, изволившей также
попивать кофе„к, стоя у окна десятого этажа, но, в отличие от меня,
одетой. Она смотрела на меня с полу-ужасом-полувосторгом. Я отдал ей салют
чашечкой и тут же, смутившись своего вида, сел в кресло.
   "Н-да, - подумал я. - А живи мы с Русланчиком не в большом городе, где
никому ни до кого нет дела, а в деревеньке, о нас бы уже талдычила вся
округа".
   Я, вс„ же, решил одеться. И тут столкнулся с извечной проблемой трусов
- их не было. Вся моя одежда лежала возле кровати, и только проклятые
трусы соизволили найти себе какое-то иное прибежище.
   "Вс„, - подумал я, - отныне, засыпая, буду класть трусы себе в рот".
   Надевать брюки без трусов не хотелось. К тому же, без Русланчика
сделалось скучно, и я решил вернуться в постель - полежать, подумать.
   "Хрен я теперь вагоны пойду разгружать! Куда ж я теперь без трусов?"
   Я со злостью взбил подушку и из-под не„ немедленно выпали трусы.
   "А-а, зар-рраза! Это судьба".
   Я печально натянул трусы, вообще оделся.
   "А, может, на станции сегодня и разгружать нечего? А вот я позвоню и
узнаю".
   Я направился к телефону, прош„л мимо него на кухню и заварил ещ„ кофе.
   "Гадина ж ты, Игор„шка".
   Вернувшись в комнату, я медленно выпил кофе со второй за утро сигаретой.
   "Золото, мой Руслан. Уходя, всегда оставляет сигареты".
   Меня вдруг захлестнула волна любви. Да если бы Русланчик узнал, что я
сегодня собрался разгружать вагоны, он бы меня убил. Нет, такие вещи нужно
делать тайно от него.
   "Если вы, Матушинский, сподвигнетесь на то, чтобы для него что-то
сделать...
   Вагоны, например, разгрузить..."
   Я кинулся к компьютеру, вош„л в "Word" и открыл новый файл. Слова, как
всегда, сами выпрыгивали из-под пальцев:
    
 "Ночь в ноябре Полпервого И тьма Шершавыми ладонями пантеры Пытается
погладить по лицу Того полусошедшего с ума Что эта и другие полумеры К
печальному ведут полуконцу То есть меня Точнее то есть нас Мы желтоватым
полусветом лампы Мрак превращаем в шаткий полумрак А ночь теч„т по капле
Третий час Вокруг полувампиры-полувампы Реально ощутим один коньяк
Чернеющий за зеленью стекла Он предста„т внезапно золотистым Когда стру„ю
падает в стакан Струя блестит под лампой как игла Рука тряс„тся шейком Или
твистом Того гляди пойд„т плясать канкан В отличие от ног Те гладят пол
Слегка касаясь ступнями Их голость Подч„ркивает вновь как не нужна Одежда
тем кто от рожденья гол Коньяк ласкает ротовую полость На блюдечке лимон и
тишина И до чего же странно пить когда Совсем иное ночь в нас пробуждает
Лукаво изогнув хмельную бровь И чуть краснея но не от стыда Вс„ в той же
полутьме нас поджидает До сей поры запретная любовь".
    
 Я поставил точку и закурил новую сигарету. Ненавижу знаки препинания в
середине стиха. Ненавижу и никогда не ставлю.
   "А вагоны разгружать вс„ рвно пойд„шь, эстет в маминой кофте -
Во-первых, это не мамина кофта, а финский свитер. - Подаренный мамой. - А
ч„ я ей не сын, что ли?
   - Может, и сын, но плохой. - А кто ты такой, чтоб судить? - Ты".
   Я хмыкнул. Для разнообразия только шизофрении не хватало. Нет, от этого
нас спас„т лишь немного физической работы. Если не уголь разгружать, так
хоть в квартире прибраться. Я подош„л к телефону и набрал номер
железнодорожной станции.
   - Ивахненко слушает, - раздался в трубке жизнерадостный голос.
   - Послушайте, Ивахненко, у вас есть пара вагонов с угл„м, чтоб их
разгрузить?
   - А хто спрашивает?
   - Ах да, извините. Матушинский у аппарата. Да я уж у вас пару раз
работал.
   - Ну, колы работал так знаешь - по чэрвонцю на рыло за вагон. Два
вагона е.
   Трэба буты в дэвъять вечера.
   - Ну, кому трэба, тот нэхай и будэ, - неожиданно резко сказал я и
бросил трубку.
   Что ж я за дурак?! Вот же ж, была передо мной прекрасная возможность
подработать. Уголь разгружать - это тебе не стеклотару, где за каждую
разбившуюся бутылку с тебя вычитают. Не-еет, угол„к - это гораздо проще.
   Открываешь себе боковой люк и вываливаешь вс„ это лопатой на землю. А
дальше - не твоя забота... А пошли они на хер с этим угольком! Ну почему,
почему я должен ворочать какой-то сраный угол„к, когда я вдруг могу
написать стих, который стоит, может, всего угля на свете? Какая
серебряная, вс„ же, тоска... Почему это, в самом деле, серебряная? С чего
это мне в последнее время приходит на ум серебро? И что ж это я за человек
такой? Не могу того, что хочу, и не хочу того, что могу. А такой вот
обыкновенный человек. А чего я хочу-то? Ну, любить и быть любимым.
Русланом и только Руслана. Выходит, не такая уж я и поганка - не одному
себе счастья желаю. А, может, и поганка. Потому что себе - через другого.
А другому - через себя. Вот и получается - эгоист, но за двоих. Интересно,
как это называется?
   - Любовь, - сказал я вслух и заплакал.
   Стоять на ногах не было сил. Я упал в кресло и дальше плакал там.
Затем, плача в кресле, заснул. Затем проснулся и, думая, что уже приш„л в
себя, опять вдруг заплакал. Прич„м так горько, как никогда не плакал до
того.
   Я даже не услышал, как в прихожей клацнула дверь, просто увидел, что
Русланчик стоит передо мной и встревоженно гладит мне лоб.
   - Ну ты чего, ты чего, дурашка? - повторял он снова и снова.
   - Мне нас жалко, - захл„бываясь рыданиями говорил я.
   - Дурашка. Нас не жалеть, нам завидовать нужно.
   - Правда?
   - Известия! Знаешь почему?
   - Почему?
   - А смотри, что у нас есть!
   Руслан полез во внутренний карман и извл„к оттуда на свет Божий бутылку
заграничного лик„ра "Амаретто".
   - На какие шиши? - спросил я, вытерев нос.
   - Да вот, зарплату сегодня на работе выдавали.
   - В бутылках?
   - Не, бутылку я потом решил взять. А ч„ б, думаю, и нет? Игор„к там
один сидит, скучает...
   Я покраснел до корней волос.
   - И сколько ж это удовольствие стоит?
   - Да два червонца.
   Тут мне стало плохо, как никогда в жизни. Как раз столько, сколько бы я
заработал сегодня на разгрузке.
   - А я сегодня на вечер работу наш„л, - ляпнул вдруг я. - На
Саратове-товарном, уголь разгружать.
   - Ты с ума сш„л!
   - Ничего и не сош„л. Вполне нормальная работа. Тем более, я уже там...
   - А больше не смей, пожалуйста!
   - А почему бы и нет?
   - Ига... Игор„шка. - Русланчик положил мне руку на плечо. - Ты уже
наш„л себя в этой жизни. Как, может быть, никто. - По его голосу было
слышно, что он сам вот-вот расплачется. - Не надо этого угля. Не надо
стеклотары. Не надо ничего.
   Будь собою. Будь со мною. Твори... короче говоря.
   Я обнял его и прижал к себе.
   - Татарчонок... Глупый татарчонок...
   Когда мы отлипли друг от друга, Руслан, взъерошив напоследок мои
волосы, предложил заварить кофе и выпить его с "Амаретто". Я не отказался.
   Капли лик„ра мы слизывали друг у друга с губ. После второй рюмки,
слизанной с губ Руслана, я подумал, что я свинья.
   "Придумай какой-нибудь повод и иди на станцию разгружать вагоны".
   - Я хочу, чтоб ты всегда здесь, со мной, - выдохнул Русланчик. - Ну,
скажи, что будешь.
   "Ну, соври хотя бы, что за сигаретами сбегаешь".
   - Конечно, буду. Солнышко. Только за сигаретами сбегаю.
   - Так есть же ещ„ полпачки.
   - Да надолго ли их хватит.
   - Давай я сам сбегаю.
   - Нет. Я сегодня из квартиры ещ„ не выходил. Уж позволь.
   Руслан глянул на меня с подозрением.
   - Куда намылился?
   - Говорю ж тебе - за сигаретами.
   - Хорошо, - сказал Руслан, продолжая смотреть мне в глаза. - Но имей в
виду - я тебя жду.
   - Я скоро, - ещ„ раз соврал я.
   В прихожей я натянул куртку и поспешно выскользнул за дверь.
    
  
  
 ***
  
 - Во, прибыло чамора! - с неодобрением оглядывая мою худощавую фигуру,
встретил меня один из напарников по будущей разгрузке вагонов с угл„м.
   - Сопля, - коротко охарактеризовал меня второй, помоложе.
   - Ч„-то я вас тут не помню. Новички, что ли? - хмуро не остался в долгу
я.
   - Ну-ну, хлопцы, нэ трэба ссориться перед работой, - вмешался
администратор Ивахненко. - Тут вам часа тры горбатиться, а вы уже лайку
затеяли. Ну, вс„.
   Мавра сделал сво„ дело, мавра может и уйти.
   - Кого задушил? - спросил я.
   - Ерудированный! - ощерился мавра кривозубым ртом. - Короче, ваши
вагоны вона и вот. Оплата по окончанию. Як всегда. И нэ сварытесь. Самим
же не выгодно. На час лишний провкалуете ж. Оплата по рэзультату. То ж,
добранич. - И Ивахненко удалился.
   "И почему на нашей саратовской станции администраторы всегда хохлы?" -
подумал я. Из раздумий меня вывел голос одного из напарников.
   - Ладно, чамор, давай не сердись. Меня Митяй зовут. Для тебя - дядя
Митяй. А его - Петро. А тебя как?
   - Дядя Игорь. Васильевич.
   - Значь, Игор„шка, - ощерился Петро.
   - Игорь Васильевич, - уточнил я.
   Петро опешил.
   - Ну, какой ты Василич, мы ещ„ посмотрим. - Митяй с интересом глянул на
меня. - Лопату-то в руках держал?
   Вдвое старше меня по возрасту и вдвое шире в плечах, краснорожий Митяй
с насмешкой пялился на меня. Петро подхихикнул.
   "Да это ж Сер„жка и Колька, - мысленно ахнул я. - Овзрослевшие,
спившиеся, махнувшие на себя рукою... Пожалуй, так оно и есть. Эх,
показать бы им сейчас самих себя со стороны!.. Спокойно, Игор„к. А
показать бы тебе сейчас со стороны тебя... И Руслана. Что сказал бы? Как
хорошо судить других. Чамор и есть".
   - Ну что, Игорь Васильевич, будемьте уголь разгружать? - ядовито
спросил Митяй.
   Я схватил лопату и бросился к вагону.
   - Да он бешаной! - услышал я за спиной голос Петро.
   - Та не... Ентузиаст, - хмыкнул Митяй. - Токо посмотрим, как долго его
ентузиазму хватит.
   Я молча стиснул зубы и набросился на вагон - распахнул боковой люк и
вонзил лопату в чернь угля. Массивная кипа вывалилась наружу. Митяй и
Петро, один скривив губы в ухмылку, другой раззинув рот, наблюдали.
   - Помогайте, а то денег не получите, - зло кинул я.
   - Не, в натуре, Митяй, - промямлил Петро. - Глянь, парень старается.
   - И пусть старается, - махнул рукой Митяй. - Нам-то что за дело.
   - Так мы ж вместе работаем, - растерянно сказал Петро.
   - Работаем! Та ты посмотри, шо он за работник! Мы ещ„ перекурим, а
потом сделаем в два раза больше, чем он. Слышь, ентузиаст, сигарет у тя не
будет?
   - Не курю, - злобно ответил я.
   - У меня есть, - сказал Петро.
   - Ага! - обрадовался Митяй. - Покурим назло ентузиасту?
   - Ну, давай... покурим, - краснея ответил Петро.
   Он вынул "Приму", и они с Митяем задымили, усевшись на рельсы.
   - По-прежнему не куришь, ентузиаст? - осведомился Митяй, с нарочным
удовольствием затягиваясь и отпл„вывая табачные крошки изо рта.
   - По-прежнему работаю. А ну, берите лопаты.
   - Наш„л дураков за четыре сольдо, - сынтелектуальничал Митяй.
   - Значит, я тут один дурак?
   - Выходит, да.
   Я принялся выгребать уголь с удвоенной энергией.
   - Слышь, Митяй, давай подсобим, неудобно. - Петро сделал попытку встать
с рельс, но Митяй положил ему тяж„лую руку на плечо.
   - Докурим. Парень любит пахать - пускай попашет.
   - Так нечестно же...
   - С хера ли ты знаешь, что есть честно, а что нет? - ухмыльнулся Митяй.
   - А вот знаю! - Петро вскочил с рельсов и бросил недокуренную сигарету
на щеб„нку. - Когда один пашет, а остальные курят - это нечестно. Это я
знаю. - Он схватил лопату.
   - Бунт на корабле? - лениво спросил Митяй.
   - Игор„шка, счас я тебе помогу! - Петро набросился на уголь справа от
меня.
   Вдво„м работа пошла гораздо быстрей.
   - Отак мы его, - радостно приговаривал Петро. - Отак... А ты, ваще, чем
занимаешься?
   - Стихи пишу.
   - Вот я и смотрю - мускулы слабые... То есть, в смысле, стихи?
   - В смысле - стихи.
   - В смысле - как Есенин?
   - В смысле - как Матушинский.
   - А кто такой Матушинский?
   - Ну, типа Пушкина.
   - А, знаю. В школе проходили. Я, там, типа, памятник себе воздвиг...
этот, как его...
   - Нерукотворный, - подсказал Митяй, загашивая сигарету о рельсы и
подымаясь. - К нему не зараст„т народная тропа. - После чего проч„л вс„
стихотворенье до конца.
   - Ч„ зенки вылупил, стихотворец? Ты думаешь, единственный поэт, который
уголь разгребает? А вдруг и я такой?А? Слухай:
   - Кто себя отважится понять Тот простую истину оценит Женщина способна
изменять А рука мужчине не изменит. Ну как?
   - Рифма и размер есть. А смысел - дубовый.
   - Ну ты да„шь, Митяй! - восхитился Петро. - Да ты ж, выходит, поэт!
Прям, Пушкин. Не?
   - Рука в говне, - мрачно буркнул Митяй. - Мне, вон, интересно, что
Матушинский - правильно так тебя, да? - скажет.
   - Разгружаем уголь, - сказал я.
   - Не, ты мне, мальчик, не юли. Ну ч„, говнянку я написал?
   - Да ничего ты не написал. - Я воткнул лопату в уголь. - Такие стихи
пишут на стенах туалета. Хотя у тебя, может, и поэлегантней.
   - Смотри-ка, какой дипломат! По-э-ли-гант-ней! Да я, может, родился в
туалете, живу в туалете и в н„м же и помру. Да что я, не вижу, что ли, -
ты ж ненавидишь таких людей, как я, как Петро, как мои друзья - ч„рных
работяг. Ты ж, сука, выше этого. Только вы ж, блядь, интеллектуалы, сами
или кочегарами работаете, или дворниками, или, вот, уголь... Та хер со
мной, здесь я понимаю, за что ты Петро презираешь?
   Петро удивл„нно вскинул брови.
   - С чего ты взял, что я вообще кого-то презираю?
   - Ну, это же естественно... Или я чего-то не понимаю в жизни. Ты же
ставишь себя выше всех остальных.
   - Нет. Это ты ставишь себя выше всех остальных.
   - Тем, что представляю из себя такое дерьмо?
   - Да ты и в этом находишь кайф.
   - А ты не дерьмо?
   - Нет, - ответил я. И, подумав, повторил: - Нет.
   - Вез„т. Если ты не соврал. А не верю. Никому не верю. Ну что, показать
тебе, как лопатой уголь выгребают? - И накинулся на кучу угля в вагоне, с
остервенением выкидывая его на рампу. Работал он действительно
залихватски. Сил в н„м, невзирая на возраст, было куда больше, чем во мне.
Внезапно он откинул лопату и нарочито тихим голосом сказал:
   - Ну, читай.
   - Чего читать?
   - Блядь, стихи свои.
   - А тебе они зачем?
   - Читай.
   - Господи! Да неужели в этой стране даже разгребатели угля не могут
просто разгребать уголь!
   - Не юродствуй ты, Игорь сраный Васильевич. Читай.
   -Читаю:
   На взбесившейся постели Я не сплю вторую ночь Я на адской карусели
Уношусь отсюда прочь Кто тут змеи или черти Или просто дребедень Или
алкогольной смерти Подползающая тень Здесь царят миры другие И щелчку
подставив лоб Литургию летаргии Вдохновенно служит поп Опустив хмельные
веки Прославляет он в веках Наши водочные реки В огуречных берегах
Безъязычные пророки Серафимы-фраера Вылетают пенясь строки Из-под пьяного
пера То сознаньем крыльев гордый То беспомощный до сл„з Конь-Пегас зарылся
мордой В поэтический ов„с На него уселась криво Раня буквами бока От
похмельного курсива Окосевшая строка И склонилась к изголовью Чтоб ударясь
о стакан Заклевать себя до крови Как блаженый пеликан.
   Митяй схватил лопату и тут же бросил е„ назад. Отвернулся от нас и уш„л
за вагон. Оттуда раздались вдруг его всхлипы.
   - Эх ты сука! - сказал Петро. - Ч„ ж ты друга моего расстроил? Я ж тебя
счас...
   - Не трогай его, дурак. Если б ты понимал, что он написал...Стишки
написал...
   Да, понял, Петро? Херню он написал. Слышь, Петро? Рифмованную херню.
   - А ч„ ж ты плачешь? - простодушно поинтересовался Петро.
   - А кто сказал, что я плачу? У меня просто насморк.
   Митяй вышел из-за вагона, схватил в руки лопату. С полминуты мы втро„м
ожесточ„нно разгребали уголь. Затем Митяй повернулся ко мне и сказал:
   - Я тебя ненавижу.
   - А я тебя - нет.
   Митяй бросил лопату.
   - Чтоб не убить тебя. - И уш„л за вагон.
   - А чего это вс„? - спросил Петро.
   - Доразгреб„м, - коротко ответил я.
   - А Митяй?
   - Пускай отдохн„т. Тебе ж, надеюсь, не жаль за друга поработать.
   - Не, конечно не. Токо я не нонимаю...
   - А чего понимать. Давай разгребать уголь.
   - А Митяй?
   - Говорю ж, пусть отдохн„т. Вы, вообще, как - друзья, что ли?
   - Ну-у... он мне вроде заместо отца. Сам-то я детдомовский. А Митяй из
меня человека сделал. Хороший он.
   - А обращается с тобой, как с лакеем.
   - С кем?
   - Ну, как со слугой.
   - Дурак ты, вр„шь ты вс„. А токо я для Митяя вс„ одно, вс„ сделаю. А
будешь на него гнать - так я тебя лопатой пристукну.
   - Ладно, Петро, не сердись на меня. - Я положил ему руку на плечо. -
Давай, что ли, покурим.
   - Так ты ж не куришь.
   - Курю. Зови Митяя. Покурим, а там уж и за уголь примимся.
   Петро кликнул Митяя:
   - Митяй, пошли покурим с Игор„шкой.
   - Не куришь, значит? - Митяй появился из-за вагона с кривой ухмылкой на
лице. По ухмылке этой ни за что нельзя было догадаться, что человек этот
несколько минут назад плакал.
   - Курю. Уже.
   - Чужие сигареты, конечно.
   - Конечно, - спокойно ответил я. - Своих-то нет.
   - Та ладно, Митяй, жалко, что ли, - смущ„нно выступил Петро.
   - Мне не жалко, - пожал плечами Митяй. - Сигареты твои.
   Мы уселись на холодную рампу, свесив ноги в про„м между рампой и
поездом, и закурили трухлявую "Приму".
   - А стихи твои, честно скажу, - говно, - выдохнул дым Митяй. - Сам
понимаешь, почему. Слишком хорошие.
   - Это их единственный недостаток?
   - А этого недостатка достаточно. Пардон за каламбур. Кому эта херня
нужна? Ну, и я писал. А потом понял - никому это на хер не нужно. Вагоны
разгружать куда полезней. Видал? - Митяй согнул руку в локте. - Мышца.
Плюс деньги. Плюс люди уголька-то ждут. Греться надо. А от твоей поэзии
чего? Ни тепла, ни денег, ни мышцы. Сидишь ты за письменным столом сопля
сопл„й и кому ты, на хрен, сгорбился?
   - А ты кому?
   - Да хоть бы ему! - Митяй ткнул пальцем в Петро. - А, в общем, прав ты.
И Петро я не сгорбился.
   - Та ты ч„, Митяй... - расширив глаза перебил его Петро.
   - Никто никому на хер не нужен. Мне, считай, пятьдесят пять, я знаю,
что говорю.
   - Пятьдесят пять, а дурак, - глядя ему в глаза, вымолвил я.
   - Митяй, я ему по роже дам! - вскинулся Петро.
   - Я те дам! Я те сам счас дам! Вертишься щенячьим хвостиком вокруг моей
жопы...
   Пора бы уж ума набираться. Думаешь, ты мне шибко нужен? Думаешь, я тебе
нужен?
   Ни ты мне, ни я тебе. Человек человеку волк. Ну, ч„ губами шл„паешь?
Уйди, загрызу. Сигареты оставь.
   Петро, дрожа губами, смотрел некоторое время на Митяя, затем бросил
сигареты на рельсы, заплакал и побежал прочь.
   - Скотина ты, - с чувством сказал я Митяю.
   - А ты нет? Почитай мне ещ„ что-нибудь.
   - Давай работать.
   - Нич„, работа не убежит.
   - У меня никакой охоты нет, здесь до утра куковать.
   - Ч„, баба в т„плой постели жд„т?
   - Не тво„ дело, кто меня жд„т.
   - А вот меня никто не жд„т. - Митяй поднял с рельс брошенную Петро
пачку и вытащил две сигареты. - Угощайтесь, Игорь Васильевич... Да оно и к
лучшему, а?
   Баб я уже переимел достаточно, на мужиков переходить неохота, а суп я
себе всегда и сам сварю. Петро своей щенячьей преданностью вааще достал...
Пора переквалифицироваться... в кого?
   -