олай,
подливай.
   Колька послушно забулькал коньяком в рюмки.
   - Выпьем за Игорька, - предложил Сер„жка.
   Выпили, крякнули, огладив воображаемые усы.
   - Давай сразу ещ„ по одной! - предложил Сер„жка. - Уж больно коньяк
хорош.
   Молодец, Колян, умеет выбирать.
   Колька зарделся.
   - Ну, наливай, наливай, красна девица.
   Колька разлил по-новой.
   - За тебя, Русланчик. - Сер„жка поднял рюмку.
   - А ч„ за меня?
   - А так. Человек ты больно хороший. Хотя и недал„кий.
   - Почему? - хмелея спросил Руслан.
   - По кочану. Друг твой гибнет перед самым твоим носом, а ты и бровью не
вед„шь.
   - Из чего же это следует, что он гибнет?
   - Рассуди сам. Человеку скоро 28. А он до сих пор не знает толком кто
он и что он в этой жизни. Стихов не печатают - да он и не пытается их
издать, денег, соответственно, нет, угла своего нет...
   - Есть.
   - Ну, хорошо, хорошо. А не будь тебя? Ты ж пойми: он не жив„т. Он
сочинил себе какой-то там свой мир, какой-то Мировой Разум. Но мир-то
выдуманный, для жизни не приспособлен. Однажды этот мыльный пузырь лопнет,
и Игор„к шмякнется мордой о землю, где он совершенно беспомощен.
   - Так предлагаешь шмякнуть его поскорее?
   - Я предлагаю сделать так, чтоб Игор„к сам увидел, насколько иллюзорен
тот его мир, сам осознал, сеч„шь? И тогда он не шмякнется с высоты, но
мягко спустится на парашюте. Колька, а ты чего хайлом мух ловишь -
разливай ещ„.
   - У меня не хайло, - робко воспротивился Колька, но по-новой вс„-таки
разлил.
   Выпили с большим аппетитом, а Колька зажевал коньяк бутербродом с
колбасой.
   - Н-на парашюте, гришь? - Русланчик, как лошадь, тряхнул головой. - А
мне вот другое думаесса. Вот спустим мы его с этим... с парашютом, а вдруг
лишим самого главного.
   - Чего, чего мы его лишим?
   - Не зна-аю. Мож тот его мир и ессь настоящий. Ток мы об этом не
знаем.... Мы ж там ни разу не были.
   - А не обидно тебе, Русланчик, что он - в том мире без тебя, а ты - в
этом.
   - Зато в этом мире он со мной. И дн„м, и ночью. М-мужики, давайте ещ„
выпьем!
   Н-николай, н-наливай.
   Колька налил. Снова выпили.
   - А так бы он всегда был бы с тобой, - усмехнулся Сер„жка, с интересом
разглядывая Руслана. - Тебе ведь хотелось бы этого, а, Русланчик?
   - Хот-телось бы.
   - Так ты нам поможншь?
   - В ч„м?
   - Спустить Игорька с небес на землю. Помочь ему обрести себя здесь, в
этом мире.
   Сделать его счастливым.
   - А как?
   - Ну, вот мы проделаем всю эту штуку...
   - Какую штуку?
   - А вот это мы вместе сейчас и придумаем. Нам нужен твой аналитический
компьютерный ум. Э-э-э, хватит тебе коньяку! - Сер„жка прижал к столу руку
Руслана, потянувшуюся за бутылкой.
   - Ж-жалко, да?
   - Жалко у пч„лки в ж-жж. Мы вот тут с Колькой прикидывали - может
устроить нашему небесно-космическому Игорьку визит инопланетян? Там, в
синее покраситься...
   - Матушинский ни в жисть не поверит.
   - Вот и мы так решили.
   - А, мож, в зел„ное? - неожиданно встрял Колька.
   Его проигнорировали.
   - В общем, сам понимаешь - детский сад. Есть благородный замысел, но
как его воплотить в жизнь... Что скажешь, кибернетик?
   - Скажу, что глупая идея, что одна, что другая. - Эта фраза исчерпала
Руслановы силы и он пьяно уронил голову на руки.
   Сер„жка щ„лкнул пальцами перед его носом.
   Руслан поднял голову.
   - Очень глупая идея, - повторил он. - Что одна, что другая.
   - Предложи умную.
   Руслан неожиданно поднял кверху указательный палец.
   - О! - сказал он.
   - Что? - оживился Сер„жка.
   - Давайте выпьем ещ„ коньяку.
   - Давайте, - обрадовался Колька, с готовностью хватая бутылку.
   Сер„жка обреч„нно махнул рукой и подставил свою рюмку.
   - За что выпьем? - спросил он.
   - За идею.
   - Идею сперва раздобыть надо.
   - Идея есть.
   - И что за?
   - Послание.
   - Кого и куда?
   - Чего и кому. Свыше - Игорьку. Через компьютер.
   - Ничего умнее не придумал?
   - Д-давайте выпьем. Я Игу знаю. Сначала посме„сса. Потом задумаесса.
Потом сразу поверит. Я Игу знаю.
   - Ещ„ б тебе его не знать. Молодец, Русланчик. Выпьем за твою идею.
   Выпили, а Колька съел ещ„ один бутерброд с колбасой.
   - А текст... я с-сам... завтра... Когда просплюсь... Сброшу на дискетку
и нам же в почтовый ящик и закину. Типа, Игорю Матушинскому лищно.
   - Гениально, Руслан. Ты Игорю настоящий друг. Допь„м коньяк?
   - Д-давай.
   Колька, печально вздохнув, доразлил остатки коньяка.
   - Ну, Русланчик, - сказал Сер„жка, - а теперь, напоследок, выпьем за
нас. За всех. Включая Игорька. Спас„нного. Нами.
   Рюмки звякнули друг о друга.
   - Давай его в кресло перенес„м, - дон„сся до Руслана сквозь туман
опьянения Колькин голос.
   - Давай.
   Руслан почувствовал, как его ухватили подмышки и усадили на что-то
мягкое. "Не сверзиться бы", - слабо подумал Руслан. Он слегка приоткрыл
глаза и успокоился - отсюда - из глубокого кресла у стены - он не
сверзится.
   - Пока, Русик.
   - Бввв, - ответил Руслан.
   - Однако, накачали мы его, - эхом прозвучал голос не то Кольки, не то
Сер„жки.
   Дальнейшее для Русланчика утонуло.
   Открыв дверь ключ„м и войдя в квартиру, я удивился, что в прихожей
полутемно, как, впрочем и во всей квартире. Я прош„л в комнату и чуть было
не споткнулся о ноги Руслана. Я включил свет. Русланчик дремал в кресле,
по-детски причмокивая во сне губами.
   - Не рановато ли спать устроились, молодой человек? - с напускной
суровостью спросил я.
   - Мя-а, - просыпаясь, ответил Руслан.
   - Держи, - я протянул ему гвоздики.
   - Эт чего?
   - А это тебе.
   - От мамы?
   - От меня, дубина. - Я наклонился и поцеловал его в губы. От Руслана
приятно пахло коньяком.
   - Ты где это успел нализаться?
   - Представь себе, в этой комнате.
   Я огляделся. На столе стояла пустая бутылка из-под армянского коньяка,
три рюмки и поднос с бутербродами. Вот гадина! Нализался, как институтка,
и без меня.
   - Приходили пацаны? - спросил я.
   - Колька слямзил де-то бутылку коняка, - промямлил Руслан. - А мы е„
выпили. Ч„ ж на не„ смотреть, шо ли? - развил он свою мысль.
   - Зачем Кольке лямзить коньяк? Он и так у себя в кооперативе деньги
лопатой греб„т.
   - Не, так я ж соврал. Ты ч„, не понял?
   - А соврал зачем?
   - Шоб весело было. Спасиб те за цветы. Нагнис.
   Я нагнулся, и Руслан, ухватив меня за шею, притянул к себе и поцеловал.
   - Как было у мамы? - спросил он.
   - Мрак. А ещ„ она нам пятьдесят рублей дала. Конкретно - тебе. На мой
день рождения.
   - Добрая она у тебя.
   - Это она-то... - хотел было взорваться я. - Да. Она добрая. Но
выносить е„ долго я вс„ равно не могу.
   - Это потому, что ты один в семье. Вот у моих, кроме меня, ещ„ пятеро.
Они меня и не трогают.
   - Вез„т тебе, татарчонок, - ласково сказал я.
   - А мне, может, в детстве обидно было, что не мне вс„ внимание. Тем
более, я ведь из детей старший. У-у, так бы и поубивал всю эту сопливую
команду.
   - Не смеши, Русланчик, - улыбнулся я. - Чтоб ты кого-то убил? Ни за что
не поверю. Ты ж не волк, ты сам ягн„нок.
   - Я-а ягн„-о-нок? - возмущ„нно заблеял Руслан.
   - Ну конечно. Ягн„нок-спаситель. Вроде того, что спас мальчика Фрикса.
   - А-а. Ягн„нок, с которого после шкуру сняли.
   - Не шкуру, а руно. Золотое.
   - Пусть золотое. Однако ж - сняли.
   - С тебя-то шкуру снимать никто не собирается.
   - Кто знает, кто знает...
   - Я знаю. Я не допущу.
   - Эт ты счас не допустишь. А вот как на парашюте приземлишься - хрен
тебя знает.
   - На каком парашюте? Ты вс„ ещ„ пьян.
   - Ах, да... Я пьян. Можно я тебя ещ„ раз поцелую?
   - А я тебя?
   - Можно.
   Мы поцеловались.
   - Иудин поцелуй, - сказал Русланчик.
   - Это ты мне?! - возмутился я.
   - Это я себе. Но я не Иуда. Я Иона. В чреве кита. Сер„ги.
   - Ты о ч„м?
   - Я ж пьян. - Русланчик вдруг заплакал.
   - Ты чего? - испугался я.
   Русланчик обхватил меня за шею и продожал всхлипывать мне в плечо.
   - Ничего, - выдавил он сквозь плач. - Счас пройд„т.
   И у него действительно прощло. Да, упоили его кореша.
   - Может, тебе спать пойти? - спросил я.
   - Не, давай посидим. А потом пойд„м. Только вместе, да?
   - Конечно, - сказал я, погладив его вьющиеся волосы. - Конечно.
    
  
  
 * * *
  
 - Я с тобой не поеду, - заявила Наталья Николаевна.
   - Вот как? - сказал Пушкин, готовый, впрочем, к такому повороту.
   - Именно так. За свои блядские штучки расплачивайся сам. - Губы Натальи
Николаевны превратились в две сплюснутые брусничины.
   - И вы ещ„, мадам, изволите толковать о блядстве?
   Наталья Николаевна, слегка под„рнув плечами, пересекла комнату по
диагонали и с видимой обессиленностью рухнула в кресло.
   Пушкин неторопливо снял цилиндр, отстегнул крылатку и стянул перчатки.
   - Не поедете, значит? Это хорошо.
   Наталья Николаевна ревниво встрепенулась в кресле.
   - Хорошо? Значит, вам хорошо? Значит, вы даже рады?
   - Я? Рад? Да, рад. А вы хотели б, чтоб я был несчастен? Дескать, уезжаю
от красавицы-жены в тьму-таракань... Да Боже мой, какая скука... Да я там
тысячу прекрасных вещей напишу, которых не мог написать рядом с вами... Вы
меня опошлили... Во что я превратился? В бездарного ревнивого рогоносца?
   Наталья Николаевна вспыхнула, поднялась из кресла.
   - Так вот, сударь, если вы так оскорбительно-откровенны, позвольте быть
откровенной и мне: любить я вас никогда не любила, но и рогоносца из вас
никогда не делала. Можете назвать меня проституткой, только денег я особых
с вами не получила. А, в общем, мы друг друга стоим - вы женились на самой
красивой женщине Петербурга, я вышла замуж за величайшего поэта России. Та
же сделка, только в профиль.
   - Не совсем, - тихо ответил Пушкин. - Вся разница в том, что я любил и
люблю тебя, Наташа.
   - Ну и люби, - неожиданно спокойно сказала Наталья Николаевна. - Но не
требуй, чтобы я ехала с тобою. Я - женщина. Я живу в особом пространстве.
Мой мир - это Петербург, это балы, это театры, салоны, это красивые
мужчины...
   - Дантес, например, да?
   - Этот пидорас? Саша, ты окончательно с ума сош„л. Поэт ты, поэт,
ничего в жизни не понимаешь.
   Пушкин опал на дверной косяк.
   - Дантес... - начал он.
   - Да. Мы, женщины, это сразу чувствуем.
   - Так в ч„м же дело, Наталья Николаевна?
   - Вы, мужчины, ослы. Вы думаете, если женщина не любит вас, значит она
непременно любит кого-то другого. А если она просто не любит вас?
   Пушкин молчал с минуту. То есть 7-8 секунд.
   - Я еду в Михайловское один, - выдавил он треснутым голосом. - А ты,
Наталья Николаевна, оставайся. Тво„ признание стоит всех Дантесов.
   - Ах, вот как! - рухнула в кресло лицом. - Ты думаешь, я хоть на
секунду поверила в тво„ благородство? На тебе, выкуси! А любовницы твои,
все твои бляди - даже приписанные тобою себе - Ризнич, Керн, Оленина - а
все остальные - в очередь у Михайловского встанут - и зачем? Обезьяна.
Урод. Несчастная... Дай-ка я тебя приласкаю...
   Она потянулась рукою к Пушкину. Тот, словно опьян„нный, кинулся к ней.
В последний момент она оттолкнула его и снова зарылась носом в кресло.
   - Уходи. К ч„рту, к дьяволу, в Михайловское, к Амалии. Пропади ты
пропадом.
   Наталье Николаевне, совершившей подлость по отношению к мужу, было
очень жаль себя. Из-за этого муж стал ей вдвое ненавистней.
   - Зачем, зачем я на свет родилась?.. Как я счастлива... Да, пидорас
Дантес может сделать женщину счастливой... Потому что он красив, бeлокур,
римский профиль, в его синих глазах можно утонуть... Саша, разве я тебя не
любила?.. Маленькая московская церквушка... Я думала, что венчаюсь со всей
Россией... А надо было с человеком... Прости, Саша... Я виновата... Я не
поеду с тобой в Михайловское. Я Дантеса никогда не любила... Он такой
красивый... Вызови его на дуэль... Убей его... пусть он убь„т тебя... Если
б я могла стреляться вместо тебя... Я б его убила... И он меня... Если б
мы могли убить друг друга - я тебя, а ты - меня...
   А мы уже убиваем друг друга - тихо, медленно. Но неизбежно. Саша, я не
знаю... Я не люблю тебя... Но если тебя убьют - я надену траур, и никогда
у меня не будет в жизни ни одного мужчины. Саша, я не поеду с тобою в
Михайловское.
   У двери раздалось дрезганье звонка - Ермолай, открой, - велела Наталья
Николаевна, вставая из кресла и поправляя на себе платье.
   - И что за сука мет„тся сюда ныне? - поэтически откликнулся на звонок
Александр Сергеевич Пушкин. - Никого не хочу сейчас видеть.
   - Ах, Александр, приведите себя в Божеский вид.
   Вытащи женщину из гончарной печи и позвони у двери - она в тот же час
первым делом попытается привести себя в Божеский вид.
   - Александр Христофорович Бенкендорф, - доложил Емельян, неловко шаркая
растоптаным сапогом.
   - А этому что надо? - вскинулся Пушкин, скоро направляясь в прихожую.
   - Александр, будь учтив!
   - Да ну тебя...
   - Боже мой, Александр Сергеевич, до чего же я рад вас видеть в добром
здравии!
   - Емельян, сними с господина Бенкендорфа шинел, - равнодушно велел
Александр Сергеевич слуге.
   - Дозвольте-с, дозвольте-с, вот уж люди, так уж люди-с, - затараторил
Емельян.
   - Пш„л вон. - Александр Сергеевич поправил узелок на галстуке. - Это я
не вам, - ядовито добавил он.
   Емельян, приняв тем временем у Бенкендорфа шинель, потащил е„ на крючок.
   - Проходите в комнаты.
   Поправив и так безупречно сидяший мундир, Бенкендорф прош„л.
   - Мо„ почтенье, Наталья Николаевна. - Он приложился к руке Пушкиной.
   - Рада вас видеть, Александр Христофорович. Чаю? Есть варенье из
крыжовника...
   - Я, в принципе, не надолго, - сказал Бенкендорф.
   - Наливки?
   - С удовольствием.
   - Емельян! Наливки!
   - Кстати, Александр Сергеевич, позвольте полюбопытствовать: отчего вы
выбрали себе слугу с таким именем? Уж не с нам„ком ли?
   - Да побойтесь Бога, Александр Хрисофорович, я выбирал себе слугу, а не
имя.
   Кроме того, из него такой же Пугач„в, как из господина Булгарина -
стихотворец.
   - Не можете не ужалить, - рассмеялся Бенкендорф. Как глава тайной
полиции он с брезгливостью относился к доносителям, хотя и понимал, что
без них работа его теряет всякий смысл.
   Емельян подал наливку. Бенкендорф взял рюмочку двумя пальцами, взвесил
в руке, покачал и опрокинул единым махом.
   - А вы, что же, Александр Сергеевич, отста„те?
   - Не хочется.
   - А я, пожалуй, составлю вам компанию, - жемчужно улыбнулась Наталья
Николаевна.
   Сама налила себе рюмочку и выпила.
   - Чудная у вас жена, Александр Сергеевич, - заметил Бенкендорф. - За
такую женщину на какие только безумства не пойд„шь, верно?
   - Наталья Николаевна, оставьте нас с господином Бенкендорфом наедине, -
сухо произн„с Пушкин.
   Наталья Николаевна, бросив на Пушкина змеиный взгляд, вышла.
   Пушкин повернулся к Бенкендорфу.
   - Итак, поговорим.
   - Ну, что же вы так прямо с места в карьер. Дипломатичней надо,
Александр Сергеевич, дипломатичней.
   - Извините. Служу не по тому ведомству.
   - Ах, да, я и запяматовал, что вы не дипломат, а камер-юнкер.
Дипломатом у нас был господин Жуй-Мухоморов.
   - Кто?
   - Ну, Грибоедов. Его, кстати, как и вас, Александром Сергеевичем звали.
   - И что вы хотите этим сказать? - спросил после минутной (7-8 секунд)
паузы Пушкин.
   - Ничего-с. Просто констатирую факт.
   - А вот вашему "просто" позвольте не поверить. Вы-то как раз служите по
тому ведомству.
   Бенкендорф встал очень прямо.
   - Александр Сергеевич , - сказал он, - милостивый государь, мне
кажется, вы видите во мне врага. А это не так. Я всеми силами стараюсь вам
помочь.
   - Вы?
   - И никто иной. Относись я к вам столь уж скверно, стал ли я
противоречить из-за вас государю, рискуя навлечь на себя монаршью
немилость? Скорей уж это вы ко мне предвзяты.
   - А что у вас там было с цар„м?
   - Уж и не знаю как, но вам удалось рассердить старика. Это уж вообще
ч„рт знает что. А, впрочем, чего рассказывать - вы ведь уже получили пакет
с предписанием о ссылке.
   - Ну, получил.
   - А ведь это ужасно - уехать... м-мм... в вашей ситуации. Неотмщ„нным.
   - Простите?
   Бенкендорф указал глазами на дверь, через которую удалилась Наталья
Николаевна.
   - А вам-то какое дело?
   - Ну, Александр Сергеевич, мы ведь с вами знакомы уж много лет.
Поверьте, я горячий поклонник вашего таланта. Не могу же я смириться с
тем, чтобы имя российского гения злословилось в петербургских гостинных,
покуда он прозябает в ссылке. Энпоссибль. И вот, не далее, как сегодня, на
пр„ме у царя я взял на себя смелость затронуть этот вопрос. Вначале старик
уп„рся рогом в землю - уж больно здорово вы его прогневали. Расскажите,
кстати, как это вам удалось так его завести?А? Ну, не хотите - как хотите.
Потом расскажете. Или в стихах изложите.
   Как это у вас там - "властитель слабый и лукавый"... Впрочем, это у вас
не про Николая, а про т„зку вашего, Александра... Павловича, не эс па?
   Пушкин побледнел.
   - А вы откуда... Ну, это уж просто, знаете ли!
   - Тайная полиция умеет много гитик, - самодовольно ухмыльнулся
Бенкендорф.
   - Мерзость какая! - выплеснулось из Пущкина. - Она? Емельян? Хотя нет,
Емельян дурак. Он бы до этого никогда не... Она! У меня в доме шпионы?!
   - Напрасно вы, Алексаедр Сергеевич, дураков недооцениваете. Их следует
в первую очередь опасаться. Однако, Емельян ваш тут ни при ч„м. И не
переживайте вы так.
   Вс„ между нами. Так вот. Три часа мы со стариком толковали. И мне
удалось склонить егонный гнев на милость. Так что ни в какое Михайловское,
ни в какую ссылку вы не едете. Оставайтесь себе в Петербурге. Пишите себе
новые стихи.
   Скажем, оду Лепажу.
   " Скотина", - чуть не вырвалось у Пушкина.
   - Ну что ж, Александр Сергеевич,- поднялся из кресла Бенкендорф, -
боюсь я и так отнял у вас слишком много драгоценного времени. Может
махн„те на посошок со мной? Ничего, что я так бесцеремонно с вашей
наливкой?
   - Наслаждайтесь, - сказал Пушкин. - Но без меня - минутная пауза (7-8
секунд)
   или со мной. Где там ваша моя наливка?
   Рюмка Александра Сергеевича поднялась к губам поэта, искуссно миновав
рюмку Бенкендорфа, явно приглашавшую чокнуться с собою.
   - Увы, пора. - Бенкендорф поставил допитую рюмку на стол. - А Наталья
Николаевна не выйдет к нам попрощаться?
   - Нет, - хмуро сказал Пушкин. - Ей нездоровится.
   В этот момент в комнату вошла Наталья Николаевна - Уже уходите? -
огорчилась она. - Как прелестно.
   Пушкин улыбнулся жене.
   - Я хотела сказать, - поспешно поправилась Наталья Николаевна, - се э
домаж, что вы так редко бываете у нас.
   - Людям моего ведомства нечасто доводится такое услышать, - любезно
оскалбился Александр Христофорович. - Обычно наш приход не вызывает у них
восторга. Завидев ч„рную карету на улице, люди тотчас зад„ргивают шторы и
запирают двери на все засовы. У каждого, если капнуть, совесть нечиста.
Мы, если хотите, санитары империи. Ну, не смею боле докучать своим
присутствием. Адь„.
   Просунув руки в рукава поданной Емельяном шинели, Александр
Христофорович за дверь. Он подмигнул наглой морде луны, вытер слегка
липкие от наливки губы и процитировал вслух Николая Павловича:
   - Одним поэтом больше, одним меньше...
   После чего улыбнулся и сел в ч„рную карету.
    
  
  
 * * *
  
 Когда я проснулся, Русланчика уже не было. Ещ„ в полудр„ме я вспомнил
лишь, как он, уходя на работу, поцеловал меня на прощанье, вспомнил запах
его одеколона и непривычную гладкость лица - видимо, он уже побрился. Я
ещ„ успел тогда сладко подумать, что, вот, мне-то, слава Богу, можно
нежиться в постели сколько угодно, поскольку никакая такая работа меня не
жд„т. Бедненький богатенький Русланчик!
   За те деньги, что он зарабатывает у себя в ящике, ему приходится
прерывать такой чудесный утренний сон, который, как известно, слаще любого
другого, покидать меня, вместо того, чтобы, пробудившись, прижаться друг к
другу и так лежать, пока не просн„мся окончательно, а после встать,