и повернулся.
   - Не сильно, да? - попросил он.
   - Это уж как получится.
   Я натянул полотенце и... не ударил. Русланчикова попа смотрелась так
беззащитно, так по-детски, что даже в шутку не хотелось по ней бить. Я
несильно шл„пнул по ней ладонью и положил руку Русланчику на плечо.
   - Ну, чего ты, мяфа.
   - Так не будешь бить?
   - Не буду.
   - Почему?
   - А мне тебя жалко.
   - Ты это брось.
   - Не брошу. Маленьких обижать нехорошо.
   - Зато легко.
   Мы не выдержали и расхохотались.
   - Бедный ты бедный! - Русланчик пот„рся своей небритой щекой о мою. -
Мамка тебя сегодня наругает. Ещ„ и ремн„м выпорет.
   - Ай! - автоматически воскликнул я. - Авось, не выпорет.
   - Выпорет, выпорет. Я Анну Борисовну знаю. И поделом.
   - Что значит - поделом? - возмутился я, отстраняя Руслана.
   - Да ведь вас, Матушинский, драть надо. Уроков не учите, мышей не
ловите.
   - Что я вам, кот?
   - Будь вы кот, никто б не требовал, чтобы вы учили уроки.
   - А мыслимо ли требовать от пионэров, чтоб они ловили мышей?
   - Конечно. А на субботниках?
   - Русланчик, иди на хер.
   - А я уже там, только ножки свесил.
   - Ладно, давай лучше оденемся.
   - Зачем? Мне больше нравиться голеньким бегать. Голый человек на голой
земле.
   Дидро-Руссо, Москва-Петушки, пятнадцать-ноль, авантаж Эдберг.
   - Совсем крыша поехала, да?
   - Ага, - обрадованно признался Русланчик. - С кем повед„шься, от того
ума и набер„шься. Давай будем двумя психами?
   - Что значит - давай будем? А мы кто?
   - Полтора психа. Ты - полный, а я - наполовину.
   - Поворачивайся, - сурово молвил я, потянувшись к отброшенному
полотенцу.
   - Вс„ же, будешь бить да? - затрясся Руслан.
   - Ты не оставляешь мне выбора. Грубишь, не желаешь одеваться. Счас
расплатишься за свою наготу.
   - А сам-то, сам-то? Ты тоже голый.
   - Опять грубишь. Поворачивайся.
   Русланчик неожиданно схватил полотенце перед моим носом и повернулся.
   - Ну, тиранствуй, деспот, - обреч„нно сказал он.
   - Отдай полотенце. А то как же мне тиранствовать.
   - Гнети. Самодурствуй. Лей расплавленный свинец в глотку свободной
мысли.
   - А полотенце дашь, юродивый?
   - Руби головы, поднятые вверх. Выкалывай глаза, обращ„нные к свету.
   - Слушай, Русланчик...
   - Пляши на трупах.
   Я пустился в пляс. Русланчик сначала удивл„нно смотрел на меня, а потом
принялся отплясывать со мной напару.
   - Давай хоть музыку включим, - предложил я. - Там, радио...
   - А вдруг по радио про сельское хозяйство?
   - Спляшем под сельское хрзяйство.
   Мы включили радио. Передавали бессмертный "Rock Around the Clock". И
под его звуки в маленькой квартирке посреди большого города два голых
влюбл„нных психа, в счастьи сво„м не стесняющиеся целого мира,
самозабвенно отплясывали самую фантастическую джигу всех врем„н и народов.
   Я обессиленно рухнул на диван, выключая музыку.
   - Давай ещ„ потанцуем, - попросил Руслан.
   - К маме надо, - с сожалением произн„с я. - Слышь, Русланчик, у тебе
ремень есть?
   - Для чего тебе? - с подозрением спросил Руслан, оглаживая попу.
   - Мама просила привезти. Наверное, пороть меня хочет.
   - Для такой цели найд„тся.
   - Дашь?
   - Пока не оденусь - не надейся. Знаем мы вас, Матушинских.
   - И что же вы о нас знаете?
   - Разбойный вы люд. А вы, Игорь Васильевич, вообше поэт с большой
дороги.
   Русланчик быстро оделся, порылся в шкафу и протянул мне коричневый
ремешок с серебристой пряжкой.
   - Советую и вам одеться, сударь. Негоже являться к матушке в таком
неглиже.
   Мама моя жила в пяти трамвайных остановках от нашей с Русланом
квартиры. Бывал я у не„ редко, а хотел бы бывать ещ„ реже, поскольку наши
разговоры ничем хорошим не кончались. Маме было пятьдесят три года, из
которых она тридцать лет проработала преподавателем химии ( к счастью, не
в моей школе). Она была женщиной каменной воли с раз и навсегда
устоявшимися понятиями о том, как надо и как не надо. Единственной е„
слабинкой был я, единственное же чадо, которое никак не желало вписываться
в переодическую таблицу элементов е„ кумира Менделеева. Я в„л себя
легкомысленней всех неинертных газов вместе взятых, менял удельный вес,
как перчатки, и вступал во всевозможные реакции с самой неожиданной
валентностью.
   С моим отцом мама развелась, как только я окончил школу - до той поры
не хотела травмировать детскую душу, которой необходимо получить аттестат
зрелости. Мама не могла переносить беспринципную мягкотелость отца, а папа
чересчур устал от несгибаемого комильфотства матери. Он переехал от нас в
комнат„нку в общежитии, которую предоставил ему родной завод, и зажил без
особого, возможно, счастья, но с облегчением. Раза три-четыре в год мама,
движимая чувством долга, являлась к нему в общагу, наводила порядок,
коротко и строго бранила, а папа сидел на кровати, точно п„с, поджав
хвост, и лишь глазами молил, чтоб она поскорее ушла.
   Во второй раз замуж мама не вышла - это шло вразрез с е„ понятиями
"comme il faut". Квартира е„, строгая и опрятная, с мебелью в стиле 50-х
годов, с чашечками в буфете, с всегда выстиранными скат„рками и
занавесками, навевала на меня тоску зубоврачебного кабинета. Портреты
Менделеева ( которого я в детстве принимал за Карла Маркса ) на стене и
генералиссимуса на книжной полке олегкомысливались увеличенным снимком
улыбающейся хари вашего покорного слуги в возрасте шести лет. По словам
мамы то был последний год, когда я ещ„ оставался "милым, отзывчивым
мальчиком". Гнетущее впечатление от комнаты несколько скрасилось бы
наличием книг, не будь среди них столько справочников по химии.
   Мама сумела внушить мне стойкое отвращение к этому предмету.
   Я позвонил в дверь. Мама открыла сразу же, точно ждала меня в прихожей.
Ноги в расшарканых тапочках, коричневые чулки, строгое т„мно-серое платье,
седые волосы уложены в качанчик на макушке.
   - Здравствуй, мама. - Я наклонился, чтобы поцеловать е„. Она не
отстранилась, но и на поцелуй мой не ответила.
   - Проходи, Игорь. - Она чуть посторонилась. - Ты опоздал на пятнадцать
минут.
   - Трамвая долго не было, мам, - оправдался я. - Ты же знаешь, как они
ходят.
   - Это потому, что всем теперь управляют такие же безалаберные люди, как
ты.
   Вот оно, типичное начало разговора. Я уже предвкушал пару приятнейших
часов.
   - Снимай обувь, надевай тапочки и пойд„м в комнату.
   Я послушно переобулся и проследовал за мамой в комнату.
   - Мам, а я ремень прин„с, - похвастался я.
   - Какой ремень?
   - Ну, ты ж просила, чтоб я захватил. Только отдашь потом, я его у
Русланчика одолжил.
   - Игорь. - Мама устало покачала головой. - Когда ты повзрослеешь?
   - Ты же знаешь, мам, - никогда.
   - И чему же ты так рад?
   - Вот этому самому и рад.
   - Садись за стол. - Мама махнула рукой. - Чаю хочешь? Или, может быть,
пообедаешь?
   - А что на обед? - оживился я.
   - Рассольник. И котлеты с гречневой кашей.
   - Давай пообедаем.
   Мама ушла на кухню. Было слышно, как она чиркает спичкой, включая газ,
и аккуратно звенит тарелками.
   "Странно, - подумал я. - Я ведь люблю маму. Почему же у меня такое
чувство, будто я отбываю здесь какую-то повинность?"
   - А? Что скажешь, борода? - Я повернулся к Менделееву на стенке.
   "Борода" ничего не ответила. Зато из кухни раздался голос мамы:
   - С кем ты там разговариваешь, Игорь?
   - Пытаюсь вызвать на откровенность Менделеева. А он, чучело, только
брови хмурит.
   - Игорь. Иди-ка лучше сюда. Поможешь мне.
   Я вышел на кухню. Мама протянула мне тарелки, ложки и вилки.
   - Вот. Отнеси это в комнату.
   - А мы разве не на кухне обедать будем?
   - Я никогда не обедаю на кухне, если у меня гости. Да ещ„ такие редкие,
как ты.
   - Упр„к принят.
   - Не валяй дурака, сын.
   Я расставил тарелки и разложил ложки и вилки на столе. Вскоре появилась
и мама с дымящимся рассольником, который она успела перелить из кастрюли в
супницу.
   - Приятного аппетита, мам.
   - Спасибо. И тебе.
   Сама она почти не ела, больше глядела, как я, обжигаясь, поглащаю
рассольник ложку за ложкой.
   - Ты похудел, - заметила она. - Вы с Русланом плохо питаетесь.
   - Я вшегда был худым, - прошамкал я набитым хлебом ртом.
   - И много курите. И пь„те. Наверняка.
   - Мама, можно усвоить пищу в спокойной обстановке?
   - Ешь, ешь.
   Она отломила от хлеба небольшой кусочек, но положила его не в рот, а на
скатерть, рядом с тарелкой.
   - Как по-твоему, отчего я так рано поседела? - неожиданно устало
спросила она.
   - Из-за меня.
   - Не „рничай.Что ты, в сущности, обо мне знаешь? У меня была трудная
жизнь. Я вс„ время боролась. Поступила в институт, где был чудовищный
конкурс. Устроилась на работу в школу. Затем боролась с твоим отцом. А
теперь мне приходится бороться с тобой.
   - Отдохни, мама.
   - Мне бы очень хотелось отдохнуть. Я страшно устала.
   - Ты устала от себя, мама.
   - Я хотела бы, чтоб у тебя была постоянная работа, дающая тв„рдый
доход. Чтоб у тебя была семья. Жена, дети. Чтоб я могла нянчить внуков. Я
хотела бы, чтобы ты был счастливым.
   - Верю. Но счастливым так, как ты это понимаешь.
   - А как ты это понимаешь?
   - Никак.
   - Вот именно, что никак.
   - Мама, я хочу быть таким, каков я есть. У меня есть мой мир, мои
стихи, у меня есть... - тут я ос„кся.
   - Что у тебя есть? - Мама подняла на меня пытливый взгляд.
   - Вс„ у меня есть, - буркнул я.
   - У тебя ничего нет! - неожиданно крикнула мама. - Ни семьи, ни работы,
а главное - нет чувства долга. Ты жив„шь на иждевении у Руслана. Сам
Руслан, кстати, работает. И Сергей работает. И Коля. Ты один ни о ч„м не
думаешь. Ты безответственен. Мне стыдно. Я никогда не думала, что у меня
вырастет такой сын.
   - Откажись от меня. - Я доел рассольник и отодвинул от себя тарелку.
   - Все твои слова - „рничанье и блеф. Равно как и твои стихи.
   - А ты их читала?
   - Я вс„ равно ничего не понимаю в поэзии. Я химик. Зато понимаю другое:
если б они чего-то стоили, их бы печатали.
   - Действительно, мам, как вс„ просто.
   - Игорь. Сын. Сынок. - В голосе мамы вдруг проскользнуло что-то такое,
от чего у меня невольно сжалось сердце. - Ну не все же обязательно хорошие
поэты. Может, ты бы мог найти себя в ч„м-то другом.
   - Спасибо. Я уже наш„л себя.
   - Есть столько интересных профессий. Кем бы ты хотел стать, если б не
стихи?
   - Никем.
   - Можешь не волноваться, - сказала мама после паузы. - Им ты уже стал.
   - А теперь ты „рничаешь.
   - Ты меня очень огорчаешь. Как Руслан так долго может выносить тебя?
   - Скрежещет зубами, бедный, но выносит, - усмехнулся я.
   - Тут нечему улыбаться. Возможно, он по дружбе и не говорит тебе...
   - Мама! - взмолился я. - Можно, мы с Русланчиком сами в этом разбер„мся?
   - Действительно, это ваше дело, - согласилась мама. - Хотя со стороны
выглядит довольно странно. Слушай, Игорь, скажи мне честно: в каких вы с
Русланом отношениях?
   - В прекрасных.
   - Я имею в виду совсем другое.
   - Что же?
   - Вы жив„те вместе. Уже довольно долго. Девушки у тебя, насколько мне
известно, нет. Не знаю, не знаю...
   - Слушай, мама! - взорвался я. - Ты уж действительно лезешь не в сво„
дело.
   - Этого бы ещ„ только не хватало! - Мама испуганно посмотрела мне в
глаза. - От тебя, Игорь, конечно, всего можно ожидать...
   - Вс„, мама, спасибо за рассольник. - Я резко поднялся из-за стола.
   - А котлеты с гречкой, Игорь?
   - Спастбо, я сыт.
   - Поешь.
   - Говорю же, не хочу.
   - Довед„шь ты меня до могилы, - вздохнула мама. - И себя убиваешь, и
меня.
   - Ты сама себя убиваешь! - Я чувствовал, что близок к истерике. - Ты
как паровой каток, который всех и вс„ хочет снивелировать до уровня
собственных представлений о том, что правильно, а что нет. Ты всегда
права, всегда права! А это, в конце концов, невыносимо. Я лучше пойду,
мама, пока не наговорил такого, о ч„м после буду жалеть. До свиданья, мама.
   - Постой ещ„ одну секунду.
   - Да? Что?
   Мама подошла к комоду, выдвинула ящик и достала оттуда пятьдесят рублей.
   - Вот. Возьми.
   - Спасибо, мама, но денег я у тебя не возьму.
   - Возьми. Это я не тебе.
   - А кому же?
   - Вам с Русланом. Некрасиво, что только он тратится на тебя. Возьми,
пожалуйста.
   К тому же, у тебя скоро день рождения. Считай, что это частично и мой
подарок.
   Игорь, прошу тебя, возьми. Не для себя. И даже не для меня. Для
Руслана. И передай ему привет от меня.
   - Спасибо, мама. - Я сунул деньги в карман брюк, чувствуя, как полыхают
мои щ„ки. - Правда, спасибо. - Я нагнулся, чтобы поцеловать маму, но она
как-то устало отстранила меня рукой.
   - Иди сын.
   - Извини, мама.
   Я направился к двери.
   - Постой секунду.
   Я остановился. Мама подошла ко мне, нагнула мою голову к себе и
поцеловала в щ„ку.
   - С дн„м рождения, сынок.
   - Спасибо, мама.
   - Хоть, говорят, поздравлять заранее - плохая примета. Не забудь
Русланов ремень. Пороть тебя, боюсь, слишком поздно.
   Я не сел в трамвай, а решил пройтись пешком. На душе было тошно.
   "Не купить ли Русланчику, ну, и себе коньяку на вечер? Или просто
водки?" - подумал я, но вспомнил, что сегодня воскресенье и все магазины
закрыты.
   Таксиста, что ль, остановить и купить у него?
   Я не стал останавливать таксиста. Вместо этого я подош„л к старушке,
торговавшей цветами, и купил у не„ три гвоздики. Для Руслана. Гвоздички,
побитые морозом, выглядели жалко и совсем не пахли. Но я вс„ равно
уткнулся в них носом, как, бывало, в детстве зарывался лицом в мамины
ладони. На душе потеплело. Я улыбнулся и зашагал домой.
    
  
  
 * * *
  
 Когда Игорь уш„л, Руслан, долгое время не зная, чем заняться, сидел в
кресле и наблюдал за причудливым пол„том мухи. Муха металась по всей
комнате, как сумасшедшая, серь„зно жужжа.
   "Это бессмысленно и совершенно не алгоритмизуется, - подумал Руслан. -
Хотя..."
   Руслан порывисто вскочил и включил компьютер. Пока старая развалина
загружалась, Руслан успел сварить себе кофе в медной джезве, налить его в
чашку и подкурить сигарету.
   "Поставим задачу так, - рассуждал он, стуча по клавишам. - Мухой движет
исключительно реакция на внешние раздражители, поскольку мозга у не„ нет,
а есть один нерв - от глаз до жопы. Что может е„ раздражать? Свет. Мои
телодвижения.
   Звук..."
   Резко зазвонил телефон. Муха заметалась по комнате в притворном ужасе.
Руслан с неохотой отош„л от компьютера и снял трубку.
   - Да? - сказал он.
   - Руслан Васильевич? - осведомился в трубке Сер„жкин голос. - Это вас
беспокоят Николай Васильевич и Сергей Васильевич.
   - Вы меня действительно беспокоите, - буркнул Руслан. - Вы меня от
работы оторвали.
   - Это пустяки, - светски хамнул Сер„жка. - Вы мне другое скажите: не
могли бы вы куда-нибудь сплавить Игоря Васильевича? Буквально на
полчасика-минут на сорок?
   - Не мог бы. Он уже сплавился. Как сырок. Его мама на экзекуцию вызвала.
   - Сие чрезвычайно удачно! Мы будем у вас через пятнадцать минут.
   - Я работаю.
   - Но.
   - Ч„ "но"?
   - Счас приедем. - Сер„жка бросил трубку.
   - Вот козлы! - пожаловался Руслан мухе.
   Муха сокруш„нно уселась на стену рядом с телефоном. Руслан кокнул е„
трубкой, включил компьютер и сел в кресло с кофе и сигаретой.
   "Это мерзко, - с грустью подумал Руслан. - Из-за этого Сер„жки я
замарал себе руки убийством. Откуда мы знаем, что есть жизнь с точки
зрения мухи? А какой-нибудь Небесный Мухобой возьм„т да и прихлопнет так
же меня. Телефонной трубкой. Небесной".
   Допив кофе, Руслан отн„с пустую чашку на кухню и заглянул в холодильник.
   "Сыр есть, колбаса тоже есть. О, и масло есть. Хлебу завались. Ну,
угощу их бутербродами с маслом. Ладно, луку тоже дам".
   Руслан усмехнулся и принялся нарезать колбасу и сыр, намазывать маслом
хлеб и конструировать бутерброды.
   В дверь позвонили. Руслан оставил свои кулинарные манипуляции и пош„л
открывать.
   - О! - обрадовался Сер„жка вваливаясь в квартиру. - Кого мы видим!
   - И кого? - Руслан завертел головой по сторонам.
   - Тебя, дурило. Позвольте безешку запечатлеть. - Сер„жка потянулся
пухлыми губами к Руслановой щеке. Чмокнул. Повернулся к стоящему позади
Кольке.
   - А вот и Николай Васильевич, автор этой фразы, - отрекомендовал
Сер„жка. Колька залыбился.
   - Николай Васильевич, - продолжал Сер„жка, - прин„с с собой коньяк
"Армения".
   Иных Николай Васильевич не пьют. А этот - пьют. Из розового бокальчика.
О ч„м читайте воспоминания современников.
   - С какой радости коньяк? - вяло спросил Руслан. - Что будем
праздновать?
   - Ничего праздновать не будем. Будем пить. Почему бы тр„м старинным
друзьям не посидеть за бутылочкой изысканного коньяку.
   - Гы! - сказал Колька.
   - Николай Васильевич, как всегда, ч„тко отражает суть момента. -
Сер„жка учтиво потрепал Кольку по щеке. - Ну, не будем держать нас в
сенях, проследуемте в покои. Мы очарованны вашим гостеприимством, Руслан
Людмилович.
   - Проходите, а я пока на кухню.
   - У вас там подрумянивается молочный порос„нок?
   - Ну да, порос„нок. На букву "Б"
   - Барашек! - догадался Колька.
   Когда Руслан вн„с в комнату поднос с бутербродами, Колька разочарованно
скривил нос.
   - А где барашек? - спросил он.
   - На альпийских лугах. Прошу откушать, что Бог послал.
   - В этот день Бог послал Руслан Васильичу бутерброды, - исказил цитату
Сер„жка.
   - Николай, не гнушайтесь. Л„гкий а-ля фуршет более соответствует
коньяку. Жирная колбаса, пар экзампль. Русик, фужеры у тебя есть?
   Руслан достал рюмки из серванта.
   Сер„жка пошл„пал пухлыми губами.
   - Во Франции, - заметил он, - коньяк подают в больших пузатых
подогретых бокалах.
   - Давно оттуда? - мрачно поинтересовался Руслан.
   - Да он там не был, - добродушно объяснил Колька, - эт он в книжке
прочитал.
   - Николай, наливай! - Сер„жка нахмурил брови.
   Колька с готовностью выдернул пробку и разлил коньяк по рюмкам.
   - За ч„ выпьем? - спросил он.
   - За тебя, Громозека.
   - А ч„ за меня?
   - Шутка. Ни хрена не за тебя. Со встречей!
   - Хороший коньяк, - сказал Руслан, ставя опустевшую рюмку на стол. -
Итак, я весь внимание.
   - По какому поводу? - притворно удивился Сер„жка. - А если мы просто
пришли посидеть?
   - И для этого нужно было сплавить куда-то Игу?
   - Ну, так он же пь„т, как слон.
   - Не юродствуй. - Руслан поморщился.
   - Сдаюсь, сдаюсь. - Сер„жка поднял руки вверх в знак полной
капитуляции. - Вы, как всегда проницательны, мой Холмс. Речь пойд„т именно
о н„м, о нашем друге-поэте. Его нужно спасать. - Сер„жка отбросил
„рничество и заговорил серь„зным тоном.
   - От кого?
   - От него самого. От его, так называемого, мира.
   - Ребята, я уже говорил - без меня...
   - Сказал Пилат и пош„л мыть руки. Милая у тебя позиция, Русик. Главное,
чтобы ты остался чистеньким, да?
   - А-а, значит, понимаете, что затеяли грязное дело?
   - Ассенизаторы тоже занимаются грязным делом. И хирурги, когда возятся
в кишках, тоже не заботятся о чистоте своих перчаток.
   - Об одном прошу тебя, Аркадий - не говори красиво, - поморщился Руслан.
   - Ты ч„, сдурел? - весело вылупился на него Колька. - Это ж Сер„га!
   Сер„жка встал из-за стола и медленно прош„лся по комнате, ухватив себя
за лацканы пиджака.
   - Завидую я сейчас своему покойному дедушке, - вздохнул он. - Дедушка
носил подтяжки и когда читал нравоучения, закладывал за них большие пальцы
рук. Это придавало дедушке солидность, а словам его - весомость. Послушай,
Руслан, - он неожиданно повернулся к столу, - скажи мне честно: ты любишь
Игоря?
   Руслан вздрогнул.
   - Конечно... Как и все мы.
   - Очень хорошо. Ты к нему даже как-то ближе, чем мы с Колькой. Опять
же, жив„те под одной крышей. Да и вообще. Ты пойми - ведь у него ближе
тебя - я подч„ркиваю - даже не нас, а тебя - никого нет. Как же ты можешь
быть таким слепым?
   - К чему ты клонишь?
   - К земле. К грешной, но единственно данной нам матушке-земле. Ник