запада на восток. А я читал
сегодня в этом... как его... газете, что спать полезней всего с севера на
юг.
   - Я тоже хочу с севера на юг!
   - Давай тогда диван передвинем.
   Мы передвинули диван, сориентировав его с помощью компаса, разделись
(Руслан два раза упал (пьянь!)) и легли.
   - А теперь расскажи мне на ночь сказку, - попросил Руслан час спустя.
   - Ну, слушай. - Я погладил его по голове, как реб„нка. - Жили-были
Картавин и Базедова, а детей у них не было...
   - Спокойной ночи, - сказал Руслан и засвистел носом, уткнувшись в мо„
плечо.
    
  
  
 * * *
  
  
 Когда я проснулся, Русланчик ещ„ спал. Но я знал, что он просн„тся через
пятнадцать минут. И сразу запросит кофе. Который же я ему и подам. Прямо в
постель. С сигаретой. Не знаю, откуда я это знал. Просто знал, и вс„.
   Я встал и пош„л на кухню варить кофе. Открытая пачка сигарет лежала на
журнальном столике, и я прихватил е„ с собой. В ту же секунду, когда кофе
оповестил о готовности взбегающей пеночкой, из комнаты послышалось мычание
Руслана:
   - Кофе! Бжалуста! И сигарету! Тоже бжалуста!
   - Уже несу!
   И я выскочил из кухни с чашкей кофе в одной руке и пачкой сигарет в
другой.
   - Спсибо, - блаженно промяукал Руслан. - А твой кофе где?
   - А мне что-то не хочется.
   - Как не хочется?
   - А вот как-то так.
   - Не узнаю брата Колю.
   - Привыкай.
   - К чему?
   - К результатам вашего розыгрыша.
   - ???
   - Вы хотели дать мне сверхзнание? Спасибо, вы мне его дали. Теперь не
обижайтесь.
   Лоб Руслана в какое-то мгновение покрылся испариной.
   - Сверхзнание? - спросил он.
   - Я спал ногами на север, - ответил я.
   - Но ведь это же бред... Это же шутка...
   - Да-да, шутка. Но некоторые шутки оказываются всерь„з, - без тени
улыбки откликнулся я.
   - Так ты хочешь сказать, сверхзнание...
   - Уже во мне.
   Русланчик с минуту сверлил ладонью лоб, а потом расхохотался:
   - Я понял. Ты догадался про розыгрыш и решил ответить на него таким же
розыгрышем.
   - Да, Русланчик, - вздохнул я, - да, как вс„ просто. Пей кофе и иди на
работу.
   Тебе сегодня предстоит очередной неприятный разговор с шефом.
   Русланчик со страхом взглянул на меня.
   - Мистификатор, - отмахнулся он и, быстро засобиравшись, ускользнул за
дверь.
   После его ухода я сварил кофе себе и выпил его. Стоя голым. На балконе.
Мне было наплевать, кто меня видет. Девушка с десятого этажа дома
напротив, как я знал, не появится. Боже, до чего странно - знать. И до
чего ещ„ более странно знать, что знаешь. Я вдруг почувствовал, что голова
раскалывается.
   - Хочу играть в киножурнал "Не хочу ничего знать"! - нарочито громко
сказал я и плюхнулся назад в постель.
   Т„плое одеяло и нежная подушка обволокли меня, и я погрузился в т„плое
и нежное полубеспяматство. Т„плое и нежное, но тщетное - через пять минут
я выстрелил собой из постели. Лежать было невозможно. Голова, не готовая к
свалившемуся на не„, трещала швами. Я знаю, что я ничего не знаю. Завидую
тебе, Сократ, завидую тебе стократ. А я знаю, что я вс„ знаю. Знаю,
например, компьютерный код "Финансбанка". И знаю, как через "Интернет"
снять кучу денег так, чтоб не засекли. А только мне не нужно. Я вот даже
вторую чашку кофе не хочу пить. А чирик я завсегда у папани стрельнуть
могу. Так что денег я тоже не хочу. А чего я хочу?
   - Ха-а-чу пра-а-жить жизнь та-а-к, что-о-б па-а-том не-э бы-ыла-а
му-у-чи-тельна-а больна-а за-а ... - пропел я. - Бесцельно. Прожитые. Годы.
   Стало вдруг мучительно и больно. Пойти, что ли, прогулятся? Нет, не
пойду, сейчас мерзкий дождь со снегом начн„тся. Я заварил свежего чаю,
насыпал в тарелку сушек и сел в кресло у окна, прихл„бывая и прикусывая.
Полил ледяной дождь. Со снегом.
   - До позднего вечера, - прокомментировал я. - А Русланчику, бедному,
под этой пакостью ещ„ домой возвращаться. Прид„т мокрый, злой, как собака,
ну ещ„ бы - от шефа нагоняй плюс мерзкая эта погода, а у нас и выпить-то
нечего. Понятно, накинется на меня с упр„ком - накаркал, мол, неприятности
с шефом. А прич„м тут я, если так оно и должно было случиться? Я ж не
делаю события, я о них просто знаю. Странно, никогда не думал, что
всезнающий человек чувствует себя таким тупым и беспомощным. Хотя - почему
это беспомощным? Вот сейчас оденусь потеплее и отнесу Русланчику на работу
зонт, чтоб он не промок по дороге с работы к автобусу и от автобуса домой.
   Я надел шляпу, куртку, обмотался подаренным Русланом шарфом, сунул
подмышку зонтик и смело вышел из дому. Меня ошарашило снегом, огорошило
дожд„м. Умственно больной ветер швырял пригоршни этого дерьма мне прямо в
лицо.
   Я сел в подошедший автобус (билет брать не стал - вс„ равно конрол„ра
не будет)
   и доехал до центра. Отсюда - от Крытого Рынка - до Русиковой конторы
было рукой подать.
   Пожилая вахт„рша с кочанчиком седых волос на затылке, клюя носом,
вязала нечто среднее между шарфом и носком.
   - Гетры вяжете? - поинтересовался я.
   От неожиданности старушка так перепугалась, что уронила вязанье на пол.
   - Вам кого, молодой человек? - так ответила она на мой вопрос.
   - Руслана Васильевича Ибрагимова знаете?
   - Татарина-та?
   - Та-та-та, - подтвердил я. - Вот и отлично. Я тут ему зонтик прин„с.
Когда он будет уходить с работы, не сочтите за труд. В смысле, зонтик этот
ему передайте.
   - Сами б и передали, - недовольно буркнула вахт„рша.
   - Не могу, Наталья Спиридоновна, ему сейчас шеф загогулину выгибает.
   - Э?
   - Разнос учиняет.
   Вахт„рша с подозрением поглядела на меня, но зонтик взяла. Я откланялся
и направился к дверям, когда меня догнал е„ оклик:
   - Вы откуда знаете, как меня зовут?
   - А я, Наталья Спиридоновна, про вас вообще вс„ знаю. Жив„те вы на
улице Рахова 13, муж ваш, П„тр Андреевич, алкоголик с многолетним стажем,
а сына вашего Васеньку ни на какую солидную работу не берут и не возьмут,
потому как вы его в сво„ время от армии по психической статье отмазали.
Так что не пытайтесь зонтик заныкать.
   Я вышел, хихикая от того, как Наталья Спиридоновна всем сотрудникам
сегодня будет шептать, что "татарину-та нынче кагэбэ зонтик приносило!" Но
на улице мо„ хихиканье быстро увяло, так как я остался без зонтика и тут
же получил дожд„м и снегом по морде.
   - Спасибо, - поблагодарил я вслух неизвестно кого - наверное, ветер. Я
решил укрыться от прелестей природы в кафе "Молочное", где в детстве пивал
частенько вкуснейшие молочные коктейли. Сейчас там, правда, вместо
вкуснейших молочных коктейлей подают мерзчайший азербайджанский коньяк -
"Арпачай", кажется. Но в такую погоду...
   Я заш„л в кафе, заказал сто грамм пойла и уселся за столик.
   "Ну-с, Игорь Васильевич, - невесело сказал я самому себе, - будьте
здоровы.
   "Финансбанк" хакерским образом грабить не хотите, вот и довольствуйтесь
"Арпачаем".
   Я отпил глоточек зелья и довольствоваться им отказался. Из окна
заведения был мне виден Колькин лар„к, откуда мой бывший одноклассник
таскал бутылками восхитительный коньяк "Армения". Вот допью эту гадость и
пойду к Кольке. А допью обязательно, раз уплочено. Я вам, господа, не
миллионер, деньгами швыряться. Мне директор "Финансбанка" их в мешках на
дом не приносит. Тьфу ты, дался мне этот "Финансбанк"! Разум-то высший, а
мыслишки мелкие, грязноватые-та.
   Я поднял стакан с остатками "Арпачая" и посмотрел на мир сквозь
мутно-коричневый окрас.
    
  
 * * *
  
 Посмотрев на мир, окрашенный в золотисто-коричневые тона, господин
Геккерн опустил бокал к губам и сделал глоток. Чудеснейший французский
коньяк из одноим„нной провинции горячей волной скатился вниз к желудку.
Пятьдесят лет, словно бархатистое море прибрежную скалу, ласкал он дубовые
стенки бочонка, чтобы теперь оказаться внутри бочонка иного рода -
голландского дипломата барона Геккерна. Коротконогий пузатый Геккерн
поставил бокал на столик, нервно забарабанил по вишн„вой крышке жирными
пальцами. Видно было, что дивный напиток не прибавил ему ни настроения, ни
спокойствия, ни уверенности.
   - Ты меня очень огорчаешь, Жоржик, - жалко произн„с он, обращаясь к
молодому человеку, в брезгливой позе развалившемуся в кресле.
   Молодой человек барон Жорж Шарль Дантес-Геккерн, стройный, белокурый и
синеглазый, ответил презрительно:
   - В России, рара, - с ударением на последний слог, - в петербургском
свете меня называют Егором Осиповичем.
   - Они пусть зовут тебя, как хотят! - визгливо крикнул Геккерн. - Для
меня ты Жоржик. Как и я для тебя не рара, а Луи... Ведь так, Жоржик?
   - Как вам будет угодно, господин барон.
   - Ты меня нарочно с ума сводишь! Мучитель! - Геккерн дрожащими руками
налил ещ„ коньяку и залпом выпил.
   - Для человека вашей комплекции вы слишком много пь„те, - равнодушно
заметил Дантес. - Как бы вас апоплексический удар не хватил. Надеюсь,
понимаете - забочусь исключительно о вашем здоровье.
   - Если б ты о мо„м здоровье заботился, - задохнулся Геккерн, - ты бы
никогда не согласился на эту дурацкую дуэль! Эту авантюру! Это
мальчишество!
   - Не принять вызов? - вскинул красивые брови Жоржик. - Прослыть
бесчестным человеком? Как же я после этого покажусь в петербургском свете?
   - Вот! - с неожиданной силой громыхнул по столу Геккерн. - Вот в этом
ты весь.
   Тебя волнуют закулисные мнения расфуфыренных кривляк, которые и
слезинки не прольют, если тебя - не дай Бог! - застрелят. А боль, которую
ты причиняешь любящему тебя человеку... - Геккерн не закончил, налил ещ„
коньяку и с бокалом в руке рухнул в кресло. - Да, у меня будет удар. Но не
от этого проклятого алкоголя, а если тебя принесут в дом окровавленного,
при последнем издыхании.
   - Да бросьте вы, - отмахнулся Жоржик. - Я стреляю куда лучше этого
арапа. Если уж кого принесут окровавленного, так его. Вот уж о ком не
прольют и слезинки. А Натали меня удивляет - связаться с такой обезьяной!
   - Вот! Вот он, корень зла! - барон Геккерн грохнул бокалом о пол.
Осколки хрусталя заисрились льдинками в коньячной лужице. - Я ведь просил
тебя не упоминать этого имени в мо„м доме! Первейшая шлюха в Петербурге.
Жоржик, Жоржик, зачем она тебе? Неужели тебе мало моей любви? Я-то ведь
люблю тебя по-настоящему, а для этой бляди ты просто очередная affaire. Ты
очень легкомысленен, Жоржик. И очень меня огорчаешь.
   - Вы забываете, - ответил Жоржик, нервно покусывая ногти, - что, в
отличие от вас, я пока молод. Да, мне нравится блистать в свете,
шампанское, общество красивых дам... Что ж тут удивительного?
   - Ты забыл ещ„ кое-что, что тебе нравится, - тихо сказал Геккерн. - Мои
деньги.
   Жоржик побледнел.
   - Ваши деньги, - прошипел он, - ваши грязные, жирные, потные деньги.
Поверьте, я достаточно перен„с в вашей постели, чтобы считать эти деньги
честно заработанными.
   - Честно! - истерически расхохотался Геккерн. - Он называет честным
еженощно обманывать человека, который готов для него пожертвовать всем! О,
я хорошо понимаю, почему тебя тянет ко всяким блядям! Потому что ты -
такая же продажная блядь!
   Геккерн потянулся к графинчику с коньяком.
   - Ну, слава Богу, - сказал Дантес. - Наконец-то мы высказались друг
перед другом. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы отправиться спать.
В свою комнату. Мне завтра нужно быть свежим и бодрым. Иначе в дом
любящего рара действительно приволокут окровавленный труп его нежно
любимого мальчика.
   Геккерн уронил голову в ладони и крепко сжал виски.
   - Господи, что я наделал, - прошептал он. Сальные волосы свисали
клочьями меж его толстыми пальцами. - Кажется, я теряю моего мальчика. -
Будущее холодно серело рутинной пустотой событий без смысла.
   - Ну, покойной ночи. - Жоржик поднялся из кресла.
   - Сядь, - неожиданно сказал Геккерн. - Сядь и послушай меня.
   Жоржик, поведя головою спрва налево, сел назад в кресло со смесью
досады и интереса.
   - Так вот, - продолжал барон Геккерн, - я хотел бы рассказать тебе
кое-что о мо„м детстве, которое, видимо, весьма отличается от твоего. Так
вот, когда я был маленьким, папа подарил мне деревянную лошадку.
Собственно, от лошадки у не„ была только голова, насаженная на палку. Но
для меня эта палка заменяла и туловище лошади, и ноги, и копыта, и хвост.
Я был влюбл„н в не„. Каждый вечер я скакал на ней по нашей гостинной, а
отец и мать, сидя в креслах у камина, наблюдали за мной. Эта лошадка
осталась моим другом и поныне. Не веришь? - Он кинулся из комнаты.
   Спустя минуту посол нидерландского короля в России барон Луи Геккерн де
Беверваард вернулся обратно верхом на палочке, украшенной деревянной
мордой коня.
   - Гей-гей! - покрикивал он, пост„гивая воображаемой пл„ткой бутафорскую
лошадку.
   - Вот скачет голландский барон, усыновивший эльзаского барона, за что
законный обнищавший отец последнего сказал ему только гран-мерси, а его
сын послал голландского барона на три вес„лых буквы, так что тому стало
настолько горько и обидно, что оста„тся ему разве что на лошадке из
детства скакать.
   - Папа, вы что?
   - А при„мный папа при„мному сыночку вс„-вс„ готов простить! Он даже
дуэль принял на себя. Но Сергеевич Александр дал ему две недели отсрочки.
И - не будь я дипломат - вовсе не состоится та дуэль. Остынет пиит. -
Геккерн выхватил из-под себя деревянную лошадку и бросил е„ в угол
комнаты. - Так что, можешь, сынок, выпить коньяку. Тв„рдая рука тебе
завтра не понадобится.
   - Вот чего я ненавижу, рара, так это когда кто-то устраивает за меня
мои дела, - нарочито оскорбился Жоржик.
   - Вр„шь, - весело сказал Геккерн. - На самом деле ты это обожаешь.
   - Терпеть не могу.
   - Обожаешь.
   - Терпеть не могу.
   - Вр„шь.
   - Что-то вы развеселились, рара - Я развеселился? Я развеселился? Я
скорблю.
   - О ч„м?
   - О тебе. О себе. О жизни своей проклятущей.
   - Только без истерик, рара.
   - На сегодня более не дожд„шься, сыночек. Нет у меня ни сил, ни желания
истерики с тобой устраивать. Главное я сделал - от дуэли тебя убер„г. На
вс„ остальное - воля Божья. Только чую - если и дальше за Пушкиной
ухл„стывать будешь, то и Божьей воле прискучишь. Впрочем, ты ведь к сестре
е„ сватаешься. Так оно покойнее будет. Не возражаю, Жоржик. Давай, что ли,
коньячку вместе выпьем.
   - Не возражаю, батяня.
   - Катерина Николавна - барышня в меру затурканая, - сыто произн„с
Геккерн, соприкоснувшись своим бокалом с Жоржиковым.
   - Ну и что? - прянул тот.
   - Да ничего. Просто мне спокойнее.
   - Темните, - сказал Жоржик, но коньяк тем не менее выпил.
   - Если бы ты был чуть умнее, - Геккерн дотянул свой коньячок, - ты бы
понял, что я не темню. А если бы я был чуть умнее, я бы тебя так не любил.
Иди спать, Жоржик. В свою спальню. А я - в свою.
   При„мный отец обнял при„много сына и удалился. Жорж-Шарль налил себе
ещ„ бокал коньяка, выпил его отнюдь не по-французски - залпом и отправился
в свою опочивальню. В опочивальне раздевался он нарочито медленно,
размышляя почему-то не о будущей своей жене Екатерине Николаевне
Гончаровой, не о Наталье Николаевне Пушкиной, ни даже о нидерландском
после бароне Геккерне, а о его деревянной лошадке.
   "А вот у меня в детстве не было деревянной лошадки. И ничего, что могло
бы е„ заменить. У меня, кажется, вообще было детство без детства. Строгая
немецкая мама... Вечно униженный отец... Барон д'Антес... Мне бы к
Геккерну благодарность испытывать... А я его только ненавижу... Дурак на
деревянной лошадке".
   Последняя мысль развеселила Жоржика, он рассмеялся да так, смеясь, и
уснул.
   Два с небольшим месяца спустя состоялась свадьба барона
Дантеса-Геккерна и Екатерины Николаевны Гончаровой. Войдя в Пушкинскую
семью, Дантес вдруг начал по-новой ухл„стывать за Натальей Николаевной.
Взбеш„нный Пушкин написал обидчику оскорбительное письмо. Дантес вызвал
Пушкина на дуэль. 27 января 1837 года дуэль состоялась.
    
  
 * * *
  
 Я допил мерзейший "Арпачай", ублюдочного сына азербайджанской
лик„ро-водочной промышленности, и покинул молочное кафе, в котором вряд ли
уж когда отведаю любимых с детства коктейлей. На миксерный стакан
мороженого сливочного 150 г., молока 200 г., сиропа 40 г. (две маленькие
пластмассовые стопочки). Пора к Кольке - пить коньяк "Армения".
   Снежный дождь на улице превратился в гадчайшую изморозь, нещадно
колющую щ„ки. Я пробежал двадцать метров поперечены проспекта и
затарабанил кулаком в фанерную дверь Колькиного ларька.
   - О! - удивился Колька открывая дверь. - Какими судьбами?
   - Колька, - сказал я, бесцеремонно протискиваясь в дверь, - дай я на
тебя дыхну.
   - И, не дожидаясь разрешения, дыхнул всеми парами.
   - Бе-э, - скривился Колька, - что за гадость ты пил?
   - "Арпачай", - покаялся я. - Посему теперь хочется чего-нибудь
благородного.
   Коньяку "Армения", например. У тебя ведь ещ„ полтора ящика осталось.
   - А ты-то откуда знаешь? - звякнул челюстями Колька.
   - Рыбка на ушко нашептала. Одна знакомая аквариумная рыбка. У тебя есть
знакомые аквариумные рыбки?
   - Какие рыбки?
   - Да никакие. Шутить изволю. Ты, Колька, крышку, крышку-то лавки
открой, на которой сидишь - особенно когда фининспетор приходит, и
бутылочку достань.
   Колька побледнел. Потом покраснел. Встал и откинул крышку лавочки, на
которй сидел. Достал бутылку коньяка "Армения". Судорожно глотая
пересохшим горлом спросил:
   - Ты откуда... вообще?
   - Я из джаза, - нагло ответил я.
   - Но ведь Юрочка не может... Юрочка-то откуда знает?
   - А Юрочка-та ниоткуда ничего не знает, - заверил я. - Он ведь не
аквариумная рыбка.
   - А кто аквариумная?
   - Я, - ответил я. - Вы ведь сами наградили меня всезнанием. Ну, так
сами ж и выгребайте. И не пугайтесь.
   - Чем мы тебя наградили?
   - Вселенским разумом, БЛЯДЬ! Разливай коньяк.
   - Так то ж прикол, - сказал Колька, разливая коньяк по мутным стаканам
и тушуясь до рдения.
   - Ну, так давай выпьем за ваш прикол. Он мне многое прин„с. Я теперь в
автобусах могу без билета ездить.
   Колька хлопнул себя по щекам.
   - Игор„к, мы ведь не хотели ничего плохого.
   - Так ничего плохого и не случилось. Езжу в автобусе без билета, пью с
тобой коньяк "Армения"... Где ж плохое?
   Колька ещ„ что-то говорил, шевеля губами, но я его уже не слышал. Я
подумал:
   почему это Геккерн вообразился мне жирным и коротконогим? Я ведь знаю,
что он был худощав и довольно высокого роста, никаких сальных прядей у
него не было, поскольку он лысел, зато имелась бородка без усов, которую
почему-то называют "шведской", хотя носили е„ в основном голландские
шкиперы. Н-да, человеку с воображением нечего бояться, кроме собственного
воображения. И почему это, кстати, мо„ воображение воображает только
известных мира сего? Пушкин...
   Пушкин... А вот хотя бы... хотя бы ... Ну вот Митяй с разгрузки угля. И
из бара "Солнечный". Раки...
   Митяй родился под созвездием рака. В недоброй памяти 1936 году. Детство
его, невзирая на начавшуюся войну, было солнечным и безоблачным. Папа его
был отмазан от фронта службой в райвоенкомате. И когда со службы
возвращался он домой, маленький Митяй забирался под печку и баловался
оттуда: приклеивал фальшивые усы, шевелил ими и спрашивал:
   - Чо, похож я на терикана?
   Папаня ласково глядел на сынка и говорил:
   - Как хуй на Эйфелеву башню. Вылазь оттудова, дурило.
   Когда пришло время, Митяй вступил в пионеры, когда пришло другое время
- в комсомольцы. Будучи комсомольцем, претерпел он публичное развенчание
"отца народов". В отличие от многих его сверстников событие это его не
потрясло. С таким же равнодушием перен„с он за три года до этого и смерть
вождя. Теперь его, военнослужащего срочной службы танкового полка под
городом Гомелем Белорусской ССР, тревожила лишь одна мысль: не начн„тся ли
новая война. И, как это всегда бывает, война не замедлила начаться.
Танковые войска были брошены на подавление венгерского восстания. Каждый
солдат и каждый офицер в части трясся, ожидая приказа выступить на
Будапешт. Но приказа для подгомелевской танковой части не последовало. Так
чт