Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
знаем, - сказала Алианора.
Гью плюнул в сторону Хольгера.
- Когда я увидел тебя без шлема, сразу подумал, что ты на рыцаря мало
похож, - сказал он язвительно. - А теперь, когда вижу, как ты вламываешься
к беззащитным женщинам, знаю наверняка - ты не рыцарь.
Следом за Гуги вошла Раймберг. Подошла к отцу и поцеловала его в
щеку. Окинула взглядом зал и сказала:
- Вы напали на своего господина, вы хуже собак!
Одо мотнул головой:
- Нет, госпожа моя. Господин, который не заботится о своих людях - не
господин. У нас дома детишки, мы хотим, чтобы их сожрали заживо.
Рауль ударил в стену тупым концом копья:
- Тихо вы, там! Волк должен сегодня умереть. Назови его имя, сэр
'Ольгер. Его... или ее. Назови имя волка.
- Я... - Хольгер ощутил слабость в ногах. Облизнул губы.
Мы не знаем, - крикнул Гуги.
- Вот как... - Рауль угрюмо оглядел крестьян. - Этого я и боялся.
Может, зверь сам признается? Обещаю ему легкую смерть - серебряным ножом
прямо в сердце.
- Пока он в человеческом облике, хватит и железа, - сказал Одо. - Ну
говорите! Не хотелось бы подвергать вас пытке.
Фродарт дернулся:
- Раньше, чем ты это сделаешь, тебе придется оторвать мои рук от
твоего горла!
Его проигнорировали. Рауль сказал:
- Если никто не признается, то лучше будет, чтобы умерли все четверо.
Здесь священник, он их исповедает.
Гью подавил вскрик. Раймберг замерла. Все услышали доносившийся из
глубины дома кашель Бланшефлор.
Юв словно обмяк.
- Ладно, - сказал он. - Волколак - это я.
Миг спустя Раймберг решительно усмехнулась:
- Оба лгут из благородства. Настоящий оборотень, добрые люди - это я.
Не нужно меня убивать, достаточно будет постеречь, пока я не уеду
венчаться в Вену. Вдали от Фаэра его чары уже не принудят оборачиваться
зверем.
- Не верьте ей, - сказал Гью. Юв кивнул. Хриплый вскрик из глубины
дома мог означать, что и Бланшефлор берет вину на себя.
Так мы ничего не добьемся, - сказал Рауль. - рисковать нельзя.
Луп-гаро должен умереть. Отец Вальдебрун, приготовьте их к последней
молитве.
Хольгер вытянул меч и заслонил собой пленников.
- Пока я здесь, никто не посмеет убивать невинных! - раздался зычный
голос, в котором Хольгер с изумлением распознал свой собственный.
Кузнец Одо сжал кулаки:
- Я не хотел бы причинять тебе зло, сэр Ольгер, но если понадобится
ради жизни моих детей, я это сделаю.
Рауль добавил:
- Если ты и есть Заступник, назови имя нашего врага.
Снова наступила гробовая, напряженная тишина. Хольгер ощутил, как три
пары глаз жгут ему спину: это смотрели сгорбившийся Юв, задорный Гью и
Раймберг, так хотевшая им помочь. Он услышал кашель больной. Господи
Иисусе, победивший демонов, помоги же мне теперь! Хольгер сразу сообразил,
что произнес молитву - впервые со времен детства.
Но метод, с которым он подошел к ситуации, не имел с мистицизмом
ничего общего - это был трезвый, практический подход инженера. Правда,
сейчас он не был столь уж непреложно уверен в себе, как раньше, когда все
без исключения жизненные проблемы были строго рациональными. Но и эту
загадку можно раскрыть с помощью рационального анализа, логических
выводов. Хольгер не был детективом, но и волколак не был профессиональным
преступником. Если... И вдруг ослепительно сверкнула истина.
- Господи, вот именно! - крикнул он.
- Что? Как? Кто? - посыпалось со всех сторон. Хольгер взмахнул мечом
над головой. Слова полились из его уст. Он сам не знал, что скажет миг
спустя, просто рассуждал вслух, но люди слушали его благоговейно.
- Тот, которого мы ищем, родился оборотнем. Ему не нужна, как
Алианоре, магическая одежда. Но тогда одежда не изменяет вместе с его
телом, верно? Значит, на охоту он выходит нагой. Фродарт сказал мне перед
самым появлением волколака, что оставил своего господина пьющим пиво в
этом зале. В полном вооружении. Сэр Юв ни один, ни с чьей-либо помощью не
успел бы снять доспехи, которые мы на нем видим, а потом надеть их всего
за несколько минут. Значит, это не он. Гью тоже оговорил себя, хотел
спасти кого-то другого. Он сказал, что видел меня без шлема. А шлем я
снял, когда спрашивал дорогу, и тут же надел, когда поднялась суматоха.
Волк не смог бы увидеть меня с обнаженной головой - он в то время уносил
ребенка. Точнее у_н_о_с_и_л_а. Гью видел меня с башни, он никак не мог
оказаться в тот миг в доме той женщины. Леди Бланшефлор... - черт, как
объяснить им, что грипп, которым она наверняка болеет, вызывается вирусом?
- Леди Бланшефлор больна. Ни собаки, ни волки этой хворобой не болеют.
если бы она обернулась волком, будучи больной, была бы чересчур слаба и не
смогла бы двигаться так быстро и ловко. Если бы, приобретя облик волка,
она выздоровела бы, это означало бы, что вирус... гм, демон, вызвавший
болезнь... умер, оказавшись в зверином теле. И, вернувшись вновь в
человечье обличье, она уже не страдала бы от кашля и жара, верно? Леди
Бланшефлор вне подозрений.
Раймберг прижалась к стене, словно хотела исчезнуть в ней. Ее отец,
полностью сломленный, вскрикнул и изогнулся в кресле, пытаясь прикоснуться
к ней связанными руками.
- Нет, нет, нет... - заорал он.
Толпа заворчала и взвыла, словно среди нее оказались настоящие волки.
люди медленно надвигались, ощетинившись оружием, вытянув к девушке руки.
Девушка упала на четвереньки. Ее лицо исказилось, преображаясь в
звериную морду. Зрелище было жуткое.
- Раймберг! - крикнул Хольгер. - Не надо! Я не позволю им...
Рауль попытался проткнуть ее копьем. Хольгер отразил удар, перерубив
древко пополам, Раймберг взвыла. Алианора подскочила к ней и схватила ее в
объятья, почти преобразившуюся.
- Нет! Сестренка, возвращайся к нам! Он тебя спасет, обещаю!
Щелкнула пасть, но Алианора схватила губы зверя руками и натянула их
на клыки, чтобы волк не мог укусить.
Вскоре ей удалось обуздать зверя, и он замер.
- Девочка, мы тебе добра желаем...
Толпа напирала всерьез, и Хольгер принялся за дело. Кулаком и ударами
меча плашмя он свалил особенно запальчивых, и толпа поутихла. Люди
ворчали, глядели исподлобья, но уважение к гиганту в доспехах поумерило их
воинственность.
Хольгер обернулся к Раймберг. Она уже вернулась в человеческий облик,
плача, прижалась к Алианоре:
- Я этого не хотела. Не хотела. Это на меня находит, и я... я так
боялась, что меня сожгут... Отец Вальдебрун, моя душа погублена? Мне уже
не уйти от адского пламени... Те дети так кричали...
Хольгер переглянулся со священником и сказал.
- Это болезнь. Девушка не виновата. И ничего тут не поделаешь.
Юв тупо смотрел перед собой.
- Я подозревал, что это она, - бормотал он.
- Когда волк пробежал мимо меня, я знал, где Бланшефлор, где Гью... и
запер дверь. Я хотел... я думал, если удастся выждать, и она уедет в
Вену...
- А почему бы и нет? - сказал Хольгер. - По-моему, отличный выход.
Когда она окажется вдали от злых чар Серединного Мира, наваждение
ослабнет. А пока, понятно, нужно ее хорошенько сторожить. Все может
повториться...
- Это кончится, когда взойдет солнце, и ее душа проснется, душа
человека, - сказал священник. - Тогда ей понадобится утешение...
- До сих пор ни один ребенок не погиб, - сказал Хольгер. - Ее отец
заплатил возмещение тем, чьи дети были поранены, тем, кто понес какой-либо
урон. Отправьте ее в Вену как можно быстрее. Думаю, она выздоровеет,
отдалившись миль на сто. А в Империи никто ничего не должен знать.
Рауль - синяк у него под глазом уже наливался черным - упал в ноги
сэра Юва, а Одо, хлюпая расквашенным носом, пытался развязать крепко
затянутые узлы.
- Прости нас, господи! - сказал пастух.
Юв слабо усмехнулся:
- Боюсь, это я должен молить вас о прощении. И прежде других - тебя,
сэр 'ольгер.
Раймберг подняла мокрые от слез лицо:
- З-заберите меня отсюда! Чую, темнота вновь подступает. Заприте меня
где-нибудь до рассвета. Свяжите меня, - она протянула руки к веревкам,
снятым с ее отца. - Днем, сэр рыцарь, я найду слова благодарности... Ты
спас мою душу.
Фродарт крикнул, обнимая ноги Хольгера:
- Заступник вернулся!
- О господи, отстаньте вы от меня с этим вздором, - запротестовал
датчанин. - Я теперь не могу слезливых сцен, а сюда приехал исключительно
затем, чтобы выпросить немного еды. Может, и глоток вина отыщется?
15
Хольгер чувствовал себя в Лурвилле довольно неловко. И не только
оттого, что следовало побыстрее отправляться на поиски эксперта-мага, пока
фея Моргана не измыслила очередной каверзы. Семья Юва, разумеется, была
ему благодарна, но не стоило и дальше вмешиваться в их частную жизнь.
Жители городка преисполнились самой искренней сердечности - Хольгер за
порог не мог ступить, тут же оказался в толпе поклонников. Леди Бланшефлор
уговорила его возложить на нее руки и через пару часов была уже на ногах,
совершенно здоровая. Она выздоровела бы и так - кризис миновал. Живое
воображение Хольгера тут же нарисовало картину, как ему придется
заниматься каждым случаем ревматизма и гриппа на десяток миль в округе.
Учитывая все это, они задержались всего на сутки и утром пустились в
путь. Сэр Юв просил Алианору принять от него в подарок верховую лошадь, и
она с удовольствием согласилась. С еще большим удовольствием они приняли
бы немного денег - но, разумеется, ни один уважающий себя рыцарь и
заикнуться об этом не мог.
Несколько следующих дней прошли превосходно. Они ехали лесами и
долинами, искали укрытия, когда начинался дождь, останавливались у рек и
озер ловить рыбу и купаться. Иногда мелькали среди ветвей белая фигурка
лесной нимфы, порой золотистый грифон проплывал высоко в небе. Но
обитатели Серединного Мира оставили их в покое.
Лишь Алианора, милая веселая, оставляла желать лучшего в качестве
дорожного товарища. Ее лебединая туника, чистая и белоснежная, никогда
непачкавшаяся, повергла Хольгера в изумление - он не смог освободиться от
впечатления, что это вторая кожа девушки. Правда, Алианора имела привычку
беззаботно сбрасывать ее на глазах Хольгера, едва им попадалась речка или
заводь - что надолго выбивало Хольгера из равновесия. А время от времени
появлялись ее лесные приятели. Белка, что принесла в подарок ягоды, была
еще ничего, но когда в лагерь заявился лев и положил к ногам Алианоры
только что пойманного оленя, нервы Хольгера добрых полчаса были натянуты,
как струны. А потом еще пришлось рассказывать ей все о себе, своем
происхождении и планах на будущее. Нет, она все поняла, но...
Но подлинные сложности - это отношение девушки к нему. Черт побери,
он вообще не собирался ничего начинать! Забавы на сеновале с кем-то вроде
Меривен или феи Морганы - это одно, Алианора - совсем другое. Хольгер
собирался возвратиться в свой мир при первой подвернувшейся оказии, и в
этой ситуации роман меж ними не сулил ничего хорошего обоим. Хольгер хотел
остаться джентльменом, но Алианора ничуть не стремилась помочь ему в этом.
С робкой, патетичной надеждой шла напролом.
Как-то вечером Хольгер отвел Гуги в сторонку. Перед этим он долго
целовал Алианору на ночь и собрал всю силу воли, чтобы этим и
ограничиться.
- Гуги, - сказал он, - ты ведь видишь, что происходит у меня с
Алианорой.
- Что у меня глаз нету? - оскорбился гном.
- И пускай происходит. Она слишком долго имела в друзьях одно лесное
зверье да мой народ.
- Но... ты же раньше предупреждал, чтобы я не вздумал к ней
приставать.
- Тогда я еще не знал. А теперь вижу, ты ей как нельзя лучше
подходишь. Девушке нужен парень. Вы с ней могли бы стать царем и царицей
наших лесов. Все бы вам только рады были.
- Эх, вижу я, помощи от тебя не дождешься... Гуги был уязвлен:
- Я старался, как мог! Сколько раз харю отворачивал или в лес уходил,
чтобы вас одних оставить!
- Я не о том... Ладно, не будем об этом.
Он закурил трубку и угрюмо уставился на огонь. Он вовсе не был Дон
Жуаном и понять не мог, почему женщины этого мира одна за другой бросались
ему в объятья. Конечно, Меривен и фея Моргана имели на то веские причины,
шли на то в интересах дела, но Хольгер был не настолько туп, чтобы
заметить, с каким удовольствием они выполняли обязанности. Алианора же
врезалась в него по уши, и точка. С чего бы вдруг? Хольгер отнюдь не
считал, что необычайно притягателен для женщин.
Но тот человек, его здешнее "альтер эго", мог быть совершенно другим.
Об этом свидетельствовали тысячи неуловимых мелочей, выплывавших к
дремлющему глубоко в нем второму "я" - мелочи эти постепенно изменяли его,
влияли на отношение к нему окружающих. Так каким он был, рыцарь, носящий в
гербе три сердца и трех львов?
Задумался. Попробуем это обмозговать. Несомненно, он могучий воин,
что многое значит в этом мире. Порывистый, но достаточно спокойный
авантюрист, не блещущий остротой ума, но умеющий любить по-настоящему.
Наверняка чуточку идеалист; Моргана вспомнила, что он сражался на стороне
Порядка, хотя мог добиться больших выгод, выступая за Хаос. Производил
большое впечатление на женщин - иначе Моргана, столь хладнокровная и
умная, не забрала бы его к себе на Авалон. И... да вот и все, пожалуй, что
удалось логически вычислить. А может, это все, что он помнит?
Минуточку! Авалон. Хольгер глянул на свою правую руку. Эта самая
ладонь лежала на балюстраде из зеленого малахита, выложенного узорами из
рубинов и серебра. Он помнил, как солнечные лучи освещали руку, золотя
волоски на фоне загорелой кожи, и серебро было теплее камня, а рубины
кроваво отблескивали. Балюстрада - на вершине обрыва, отвесной скалы, и
скала эта стеклянная. Сверху видно, как солнечные лучи преломляются в
гротах, пылают мириадами крохотных радуг и вновь вырываются наружу -
пылающие искры алого, золотого, фиолетового. Море внизу - темное, почти
пурпурное; там где скалы рассекают воду подобно носу корабля - пена
удивительной белизны; Авалон никогда не стоял на месте, он плавал в
западном океане, окутанный туманом своей магии...
Но больше ничего не удалось припомнить. Он глубоко вздохнул и уселся
у костра.
Через несколько дней, а может, недель - Хольгер потерял счет времени
- они выехали из чащобы и оказались на голых равнинах, где лес напоминал о
себе лишь редкими рощицами. Пшеничные и ячменные поля желтели на отлогих
склонах холмов, на огороженных лугах паслись коровы, овцы и невысокие
косматые лошадки. Крестьянские дома тут были глинобитные, они попадались
чаще, сбивались в деревеньки посреди полей. Иногда встречались деревянные
замки, окруженные палисадом. Более современные, каменные, строили, видимо,
дальше на западе, на землях, где полновластно расположилась Империя.
На севере Хольгер увидел туманную голубую полосу мощного горного
кряжа. Три высоких вершины словно парили в воздухе, отсеченные от
оснований. Гуги объяснил, что и за теми горами - область Серединного Мира.
А потому не удивительно, что все здесь ходили с оружием, даже в поле; что
строгая иерархическая пирамида Империи превратилась тут в отношения, не
отягощенные излишними формальностями. Рыцари у которых путешественники
дважды ночевали были неграмотными, суровыми, неотесанными, но держались
дружелюбно и жаждали новостей.
На третий день путешествия по этим земледельческим краям они с
заходом солнца въехали в Тарнберг - Алианора сказала, что в вей восточной
части герцогства это единственное место, мало-мальски похожее на город. Но
замок его был пуст. Барон и его сыновья пали в битве с налетевшими с
севера язычниками, его жена уехала на запад, к родным в Империю, и ни один
наследник пока что не объявился. Налет этот был очередной вспышкой, против
Хаоса - Серединный Мир старался увереннее заявить о себе. А жители
Тарнберга создали импровизированный совет горожан и сами несли стражу на
бревенчатых стенах.
Миновав ворота, Хольгер въехал на мощеную улицу. Она вилась меж
деревянными и каменными домами и вела на рыночную площадь с церковью.
Повсюду бегали дети, бродили собаки и свиньи. Папиллон шествовал сквозь
гомонящую толпу женщин и ремесленников - они таращились на Хольгера,
неуклюже кланялись, но разговор завести не отважились. Зато ехавшую с ними
рядом Алианору они хорошо знали и тут же засыпали вопросами:
- С кем приехала дева-лебедь?
- Что это за рыцарь?
- Что нового в лесах, госпожа?
- Какие новости из Шарлемонта? Как там мой кузен Герсент, видела его?
- Говорят, Фаэр собирает рати? - голос, задавший этот вопрос звучал
тревогой, и стоявшие рядом со страхом ждали ответа.
- Это что, новый господин, будет нас защищать?
Девушка улыбалась и махала рукой, но без особого воодушевления. Она
не любила, когда вокруг нее оказалось сколько людей и стен.
Дом, к которому она привела Хольгера, выглядел выше и уже остальных,
но изрядно покосился. У галерейки на над дверями висела вывеска,
написанная цветистым слогом:
"Мартинус Трисмегистус, магистр магии". <Трисмегистус - "трижды
величайший", титул покровителя алхимии Гермеса. Со стороны мага
употреблять его - неописуемое хвастовство.>
"Заклятья, Чары, Предсказания, Исцеления, Любовные Напитки,
Благословения, Заклинания, Всегда - полные - кошельки. При оптовых заказах
- особая скидка".
- Хм, - сказал Хольгер. - Деловой парень, похоже.
- Ну, да, - сказала Алианора. - Он еще - городской аптекарь, зубодер,
писец, скотоправ и искатель воды магическим прутиком.
И спрыгнула на землю, блеснув обнаженными ногами. Хольгер последовал
ее примеру, привязал поводья Папиллона к столбу перед входом. Кучка
подозрительных типов остановилась на той стороне улицы, приглядываясь к
лошадям и вьюкам.
- Поглядывай, Гуги, - сказал Хольгер.
- Да ведь стоит поплакать над дурнем, что Папиллона увести попробует,
- сказал гном.
- Вот я его смерти и не хочу, - сказал Хольгер.
Он поколебался - стоит ли делиться с этим чернокнижником всеми своими
тайнами, рассказывать свою историю с самого начала? Но Алианора очень его
хвалила. Да и не к кому больше обратиться.
Он отворил дверь, и раздался чистый звон колокольчика. Комната была
полутемная, пыльная. Поли и столы завален бутылями, банками, перегонными
кубами, ретортами, огромными книгами в кожаных переплетах, черепами,
чучелами и тому подобными вещами, точнее, хламом. Сова заухала со своего
навеса, из-под ног выскочил кот.
- Иду, иду, светлые господа, минуточку, сейчас, - раздался тоненький
фальцет, и мэтр Мартинус вынырнул из задней комнаты в мантии, со знаками
Зодиака, выцветшими от многочисленных стирок. Округлая голова его -
совершенно лысая, а редкая бороденка кажется приклеенной. Близорукие
глазки беспрерывно моргали, губы кривились в робкой усмешке.
- Приветствую вас, приветствую, господа. Как ваше здоровье? - он
присмотрелся. Да ведь это маленькая дева-лебедь? Входи, дорогая моя,
входи. Но ты ведь уже вошла, верно? Да-да, ты, разумеется, уже вошла.
- У нас к тебе дело, Мартинус, - сказала Алианора. - Может, оно и
нелегкое, но никого другого у нас нет.
- И хорошо, и прекрасно, дорогая моя, в