либо погибнут вместе с умирающей Землей.
   Я тоже  улыбнулся и  кивнул. В  настоящее  время  демографическая
ситуация  в   Галактике  была   такова,  что  свыше  половины  всего
человечества представляли три этнические группы - китайцы, славяне и
испанцы. И  это было  логическим следствием  социально-экономической
обстановки,  сложившейся   на  Земле   в  канун  массового  освоения
Галактики.
   Из всех больших наций американцы были самой благополучной в плане
уровня    жизни.     Они    неизменно     лидировали    в    области
и с с л е д о в а н и я  космоса,  но в плане  о с в о е н и я  дела
у них  шли очень туго. К звездам рвались преимущественно лишь ученые
и искатели приключений (да еще неудачники - но неудачники и в Африке
неудачники), а основная же масса американцев предпочитала оставаться
на Земле - как говорится, от добра добра не ищут.
   Китай  же,   государство  экономически   мощное,  но   хронически
страдавшее от  перенаселения,  сразу  вышел  в  лидеры  по  освоению
пригодных для жизни планет и неизменно лидировал на протяжении всего
периода, названного впоследствии Эпохой Освоения.
   Славянские страны  с общей численностью населения около миллиарда
страдали не  столько от тесноты, сколько от невысокого (по сравнению
с Западной  Европой и Северной Америкой) благополучия своих граждан.
Славяне устремились  к звездам  в поисках лучшей жизни. Они считали,
что эту  самую лучшую  жизнь легче  будет построить  на новом месте,
нежели перестраивать  ее на  старом. И,  как ни  странно,  оказались
правы. Далеко  не последнюю  роль в столь бурном заселении славянами
Галактики  сыграла   одна   интересная   особенность   национального
характера русских, наибольшего из славянских народов: экспансия была
для них  не средством  достижения какой-то конкретной цели, а скорее
самоцелью, естественной  приемлемой формой существования, развития и
самоутверждения нации.
   Что же  касается Северной  Америки и  Западной Европы, то для них
освоение  Галактики   было  больше   вопросом   экономическим,   чем
социальным или  демографическим. На  пригодных  для  жизни  планетах
американские  и   европейские  компании   создавали  предприятия  по
переработке полезных  ископаемых, поскольку  недра Материнской Земли
уже исчерпывали  себя,  а  в  качестве  рабочей  силы  привлекали  в
основном выходцев  из Северной  Африки и  Латинской Америки.  Именно
благодаря  североамериканским   компаниям  испанцы   (в  большинстве
своем - потомки  латиноамериканцев)  стали  третьей  по  численности
этнической  группой  в  Галактике,  а  испанский  язык -  вторым  по
распространенности (поскольку  славяне говорят  на  разных,  хоть  и
очень похожих  языках). И  как раз  благодаря испанским  планетам, в
экономике   которых    по   сей    день   немалое    влияние   имеет
североамериканский  капитал,   английский  язык  по  употреблению  в
деловой и  научной сферах занимает высокое третье место - что далеко
несоразмерно общей численности англоязычного населения Галактики.
   Впрочем, к  Астурии это  не  относится.  Она  населена  потомками
выходцев  из  собственно  Испании,  в  качестве  иностранного  здесь
изучают только  китайский, и  если заговорить с первым встречным по-
английски, то в девяти случаях из десяти он даже не поймет, на каком
языке к  нему обратились.  А поскольку  очень многие  англичане  (не
совсем точное,  но распространенное в Галактике название англофонов)
до сих  пор не избавились от снобизма своих предков и знать не хотят
другого языка,  кроме английского,  то, попадая  на  планеты,  вроде
Астурии, они  оказываются в положении глухонемых. Я вспомнил рассказ
Анхелы, как страдала здесь бедняжка Дженнифер, пытаясь объясняться с
окружающими то  на своем исковерканном английском, то на сицилийском
диалекте итальянского языка...
   Я непроизвольно  вздохнул. Бедная  Дженнифер с  еще не родившимся
ребенком! Бедный Эрик! И Морис - мой таинственный внук...
   Где вы все? Что с вами?..
   - Почему ты так помрачнел? - спросил Колин, закуривая сигарету.
   - Думаю о  наших детях, -  сказал я. -  И все  больше боюсь,  что
Александр не клюнул на нашу хитрость. Эрика-то по-прежнему нет.
   Колин нахмурился и сделал несколько затяжек подряд.
   - Не спеши  с выводами, Артур. - (Я так и не понял, кого он хотел
ободрить, себя  или меня, но это получилось у него неубедительно.) -
Прошло только  полтора месяца,  а почем  нам знать, как быстро бежит
там время  и как долго выветривается эта отрава. Что же до хитрости,
я уверен,  что Александр  на нее  клюнул. Если  даже Янус  не  сумел
раскусить наш блеф, то где уж там Александру.
   - А вдруг он ничего не пронюхал?
   - Пронюхал, пронюхал,  можешь  не  беспокоиться.  Я  хорошо  знаю
Юнону. В  некотором смысле -  гораздо лучше,  чем  ты,  поскольку  я
объективен к  ней. Без сомнений, она сразу предупредила Александра о
ловушке. Юнона  осуждает его,  но она  не может  желать ему  смерти.
Предупредить об опасности - это ее долг как матери.
   Наручные часы Колина коротко пропищали.
   - Пора, - сказал  он, вставая  с кресла. -  Пойдем, посмотришь на
моих кошек.
   Я тоже поднялся.
   - Кстати, в чем суть твоего эксперимента?
   - А разве девочки тебе ничего не рассказывали? - удивился Колин.
   - Рассказывали,  только   в  общих   чертах.  Говорили,   что  ты
повторяешь  классический   опыт  Шредингера  с  кошками,  но  вместо
ожидаемого    статистического     разброса,    получаешь     строгую
закономерность. Остальное они советовали посмотреть своими глазами.
   Колин кивнул:
   - Да уж,  действительно есть  на  что  посмотреть.  Правда,  одно
маленькое уточнение:  Шредингер никогда и нигде не проводил опытов с
кошками. Он  предложил это,  как  м ы с л е н н ы й  эксперимент для
демонстрации  некоторых   парадоксов  квантовой   механики...  Между
прочим, проверь,  можешь ли  ты   у в и д е т ь , что  происходит  в
соседней лаборатории.
   Мы  уже   вышли  из   кабинета  и  остановились  перед  массивной
раздвижной дверью. Я проверил и сказал:
   - Нет, не  могу. Очень  сильная защита.  Чтобы заглянуть  внутрь,
нужно только пробить ее.
   - Вот то-то же. Я максимально обеспечиваю чистоту эксперимента.
   Колин нажал кнопку, и створки двери раздвинулись.
   Мы вошли  в просторное, ярко освещенное помещение, которое больше
походило не на лабораторию, а на какой-то супермодерный кинозал. Или
на центр управления полетами.
   Почти всю  противоположную стену  занимал огромный  прямоугольный
экран,  на   котором  были   изображены   две   плоские   диаграммы,
составленные из  причудливо извивающихся  и меняющих толщину синих и
красных полос. Обе диаграммы были схожи, но не идентичны.
   На возвышенности  перед экраном  (я тут  же окрестил ее "сценой")
стояли в  ряд десять  одинаковых предметов,  похожих  на  положенные
набок небольшие автоклавы. Перед сценой располагалось шесть или семь
рядов кресел  с пультами  и экранами  дисплеев. В настоящий момент в
лаборатории находилось  лишь два  человека - мужчина  и женщина. Они
вежливо  поприветствовали  меня,  но  не  проявили  к  моей  персоне
чересчур обостренного  внимания. Это  были  не  праздные  зеваки,  а
увлеченные своей работой люди.
   Колин двинулся  по проходу  между  рядами  кресел  к  "сцене".  Я
последовал за ним.
   - Сбор экспериментальных  данных уже  закончен, - говорил  он  на
ходу,  видимо,  объясняя  мне  причину  малолюдности  лаборатории. -
Сейчас производятся  лишь контрольные  опыты, которые еще ни разу не
обнаружили  отклонений   от   полученной   закономерности. -   Колин
остановился перед  "сценой" и указал на "автоклавы". Мы называем это
ящиками Шредингера.  Вернее, большими  ящиками Шредингера,  так  как
внутри каждого  находится еще  и  малый  ящик  Шредингера.  Проверь,
сможешь ли ты  з а г л я н у т ь  внутрь.
   - Не могу, -  спустя секунду  ответил я. -  Автоклавы... то есть,
ящики защищены  сильными чарами.  Я не  могу  заглянуть  внутрь,  не
разрушив их.
   Я  не   боялся  озадачить   своими  словами  сотрудников  Колина,
поскольку мы с ним говорили по-валлийски.
   - Это очень  важный момент в мысленном эксперименте Шредингера, -
сказал Колин. -  В классическом, хрестоматийном варианте он выглядит
следующим  образом:   берется  герметичный   ящик,  куда  помещается
микроскопическое  количество   радиоактивного  вещества,  счетчик  и
ампула с цианистым калием. Туда же сажают кошку, и ящик закрывается.
Количество радиоактивного  вещества насколько  мало, что  в  среднем
распад  хотя  бы  одного  атома  случается  за  довольно  длительный
промежуток  времени.   Когда   счетчик   фиксирует   распад   атома,
срабатывает  специальных   механизм,  ампула   с  цианистым   калием
разбивается,  и   кошка  умирает.   Смерть  кошки,   согласись,  это
макрособытие,  но  оно  порождено  микрособытием -  распадом  атома,
поэтому должно  подчиняться  волновым  законам  квантовой  механики.
Следовательно, пока  мы не  открыли ящик и не посмотрели, жива кошка
или  нет,  ее  состояние  описывается  волновой  функцией,  частично
состоящей из  живой кошки,  а частично из мертвой. То есть, в данный
момент во  всех десяти  ящиках кошки  не живы  и не  мертвы,  а  так
сказать, живо-мертвы.
   - Но это  же бред! -  возразил я. -  Кошка не  атомное ядро,  она
может быть или живой, или мертвой.
   Колин кивнул:
   - В том-то  и дело. На этом примере Шредингер, один из создателей
квантовой   теории,    демонстрировал   ее   парадоксальность.   Наш
эксперимент технически  более сложен,  предложенного Шредингером, но
максимально  приближен  к  нему  идейно.  Мы  обеспечиваем  надежную
изоляцию кошек от внешнего мира: большой ящик защищен мощным силовым
полем, а малый ящик внутри него (где, собственно, и находится кошка)
вдобавок погружен в стасис - статический Тоннель. Замечу, что это не
приводит к  мгновенному распаду радиоактивных ядер - ведь Тоннель не
динамический. Он  полностью предохраняет кошку от любого воздействия
извне, и узнать ее состояние, не открыв оба ящика, не представляется
возможным ни практически, ни теоретически.
   Тут мне пришла в голову одна нехорошая мысль.
   - Послушай, Колин, - сказал я. - Неужели вы в самом деле...
   - Контроль! - произнесла за моей спиной женщина-ассистент.
   Колин молча  указал на  таймер в  правом верхнем  углу экрана. Он
отсчитывал последние десять секунд - с десятыми, сотыми и тысячными.
   Когда на  табло таймера  появились нули, прозвучал зуммер, третий
слева "автоклав"  открылся,  и  из  него  на  специальную  подставку
выскользнула прозрачная  капсула с пушистой сибирской кошкой внутри.
Она  повернула   голову,  пристально  поглядела  на  меня,  а  затем
принялась лениво чесаться.
   - Живая, - констатировал Колин.
   Вторая диаграмма  исчезла, а  первая увеличилась  на весь  экран.
Только тогда  я заметил,  что синие и красные области не сплошные, а
состоят из  множества синих  и красных  точек на  белом фоне.  Через
отметку    на     вертикальной    оси 782,457 протянулась     желтая
горизонтальная линия.
   Колин поднялся  на "сцену",  вынул из  прозрачной капсулы  кошку,
погладил ее и опустил на пол.
   - Иди погуляй, киса. Только не путайся под ногами.
   Затем взял  со стола  указку, подошел  к экрану  почти вплотную и
ткнул ее  концом в  районе пересечения  желтой линии  с ближайшей  к
вертикальной  оси   границей  между   синей  и   красной  областями.
Изображение вновь укрупнилось, и теперь мне не приходилось напрягать
зрение, чтобы  различать  точки -  они  располагались  на  приличном
расстоянии друг от друга.
   - Следующее  контрольное   время, -  произнес   Колин, -   триста
двадцать две целых сто восемьдесят четыре тысячных.
   Женщина склонилась  над  своим  пультом,  пробежала  пальцами  по
клавишам и сообщила:
   - Готово.
   - Каков прогноз?
   - Киска будет  мертва, - сказал  мужчина. - Уже мертва. Протянула
лапки за двадцать четыре и семьдесят одну сотую до первого контроля.
   - Отлично. Ждем. -  Колин поманил  меня к  себе. - Подойди ближе,
Артур. Посмотри.
   Я поднялся на "сцену", подошел к экрану и первым делом спросил:
   - Вы что, действительно убиваете кошек?
   Колин рассмеялся:
   - Ну, ты  даешь! Конечно  же, нет.  Иначе нас давно растерзало бы
местное Общество охраны животных. Просто, когда срабатывает счетчик,
синяя лампочка  в капсуле  гаснет  и  загорается  красная.  В  таких
случаях мы считаем, что кошка сдохла. Но в этой капсуле, как видишь,
горит синяя. Значит, кошка жива.
   - Гм. А к чему тогда кошки?
   - Собственно говоря,  ни к  чему. Лишь  для наглядности  и  чтобы
оправдать название эксперимента.
   Несколько секунд я молчал, собираясь с мыслями.
   - А каков  смысл этого  эксперимента? Извини,  Колин, но я до сих
пор не врубился.
   - Дело вот  в чем, -  он провел  указкой  вдоль  желтой  линии. -
Видишь, она пересекает то красные области, то синие. Красная значит,
что кошка  мертва,  синяя -  жива.  Второй  ящик  будет  открыт  вот
здесь...  вернее,  вот    т о г д а , -  кончик  указки  уткнулся  в
мигающую точку  на границе синей и красной областей, но все же ближе
к последней. -  Киска попадает  в зону смерти. Она будет мертва. Она
уже  мертва -   условно,  разумеется.   А   если   вместо   лампочек
использовать устройство  с ампулой  цианистого калия,  киска была бы
по-настоящему мертва.
   - Таким образом, -  наконец сообразил  я, - несмотря на случайный
характер такого  события,  как  распад  атома,  ты  наперед  знаешь,
произойдет распад или нет?
   - Вот именно! Самое потрясающее в этом эксперименте, что волновая
функция состояния  кошки принимает  лишь два  дискретных  значения -
жизнь либо  смерть - и  никогда не  состоит из  комбинаций двух этих
состояний. Если  мы откроем  ящик в этот промежуток времени, - Колин
указал на  красную область, -  то непременно  обнаружим,  что  киска
мертва. Но  если мы  не станем  его открывать  и  подождем  еще  две
минуты, - указка  побежала вправо,  картинка  на  экране  сдвинулась
влево, и  появилась область  с синими  точками, - то,  открыв  ящик,
неизбежно  увидим  живую  киску.  То  бишь,  будет  светиться  синяя
лампочка.
   - Погоди, погоди! -  Я слегка  обалдел. - Это  что ж  получается?
Будь на  месте лампочек  ампула с  ядом, то  сейчас  кошка  была  бы
мертва, но,  открой вы  ящик на  две  минуты  позже,  она  бы  чудом
воскресла?
   - Не совсем  так. Она  бы вовсе  не умирала. Киска умрет, - Колин
глянул на таймер, - приблизительно полторы минуты назад только в том
случае, если мы откроем ящик в назначенное время. Но если мы откроем
его в зоне жизни, то киска не умрет, она будет жива.
   - "Умрет полторы минуты назад, если..." - растерянно повторил я и
покачал головой. - Боюсь, для меня это слишком круто.
   - Думаешь,  мне   было  так   легко  смириться  с  этим? -  Колин
хмыкнул. - Черта с два!
   - М-да, - протянул я. - Это почище игральных костей Кевина. Здесь
пахнет нарушением причинно-следственной связи.
   - Отнюдь, -  живо   возразил  Колин. -   Никоим  образом   нельзя
доказать, что  причиной  смерти  кошки  является  открытие  ящика  в
определенные промежутки  времени. Следовательно,  как и  в случае  с
костями Кевина,  мы имеем дело с вопиющим отклонением от нормального
статистического распределения  результатов  случайных  событий.  Это
вовсе  не   нарушение   законов -   ни   причинно-следственных,   ни
вероятностных.  Регулярное   выпадение  костей  в  одной  и  той  же
комбинации нисколько  не противоречит  теории вероятностей.  Она  не
отрицает возможность  такого события,  а лишь  утверждает,  что  его
вероятность ничтожно  мала. Невозможное и невероятное - разные вещи.
Это же справедливо и в отношении моих опытов с кошками.
   - А зачем ты вообще ими занимаешься? - поинтересовался я. - Спору
нет, это весьма забавно. Но какой в этом практический смысл?
   - Я почти  на сто  процентов  уверен,  что  именно  здесь  зарыта
собака. - Колин ткнул указкой в ближайший "автоклав" с кошкой и даже
не сообразил,  какой каламбур  он только  что выдал. -  Ключ ко всем
происходящим с  нами и  вокруг нас  невероятным событиям.  Смотри. -
Картинка с синими и красными точками исчезла с экрана, и на ее месте
появился график. -  По горизонтали обозначено время открытия ящиков,
а по  вертикали - время  условной смерти  кошек. Как  видишь, кривая
плавная, но  с разрывами -  в тех  промежутках, когда кошки остаются
живыми.
   - Ну, и что из этого следует?
   - Погоди, это  еще не все. Есть и третья координатная ось - время
открытия первого  ящика. Это  время и  состояние первой кошки - жива
она или  мертва - однозначно  определяет  состояние  всех  остальных
кошек в любой момент времени. И вот что получается!
   Экран из  двухмерного сделался трехмерным, и я увидел замысловато
искривленную поверхность, чем-то напоминающую схему ландшафта горной
местности с  многочисленными бездонными ущельями. Не знаю почему, но
мне стало  жутко. В  этой,  на  первый  взгляд  безобидной  картинке
крылось что-то зловещее. Однако я не мог понять, что именно.
   - Так, - как можно безразличнее произнес я. - Что дальше?
   Колин пытливо поглядел на меня:
   - Разве ты ничего не почувствовал?
   - Ну... По правде сказать, мне стало неуютно.
   Он кивнул:
   - Все чувствуют  какое-то странное беспокойство, когда смотрят на
эту поверхность.  И главное - непонятно, по какой причине. Сейчас ее
изучают психологи и математики.
   - Успехи есть? - спросил я уже гораздо серьезнее.
   - Пока что  нет. - Колин вздохнул. - Сюда бы Диану. Жаль, что она
так упорно отказывается иметь дело с космическим миром.
   После некоторых колебаний я достал из кармана небольшой футляр со
специально   обработанным    кристаллом -   миниатюрным    носителем
информации.  Я  собирался  отдать  его  Колину  по  окончании  нашей
экскурсии, но  на сегодня  с меня  хватило и кошек Шредингера. А это
был верный способ превратить основательное знакомство с работой всех
отделов и  подотделов института в беглый осмотр главных лабораторий.
Беглый - в самом буквальном смысле этого слова.
   - Кстати,  о   Диане.  Она   просила  передать  это  тебе  и  еще
о ч е н ь  просила, чтобы затем к ней не приставали с расспросами. И
ты, и  все остальные  должны делать вид, будто ничего не произошло и
она ничего вам не передавала.
   Колин взял футляр, открыл его и посмотрел на кристалл.
   - Что здесь?
   - Решение так  называемой задачи Макартура, - ответил я. - Ключ к
путешествию космических  кораблей  между  мирами. -  Я  ухмыльнулся,
глядя на  потрясенного Колина. -  Вот вам  оно на блюдечке с голубой
каемочкой.




        Глава 11. ДЖЕННИФЕР
 ИЗБАВЛЕНИЕ

Александр вернулся  через сорок  семь дней -  я их считала. И втайне
надеялась, что  он вернется  с  моим  сыном.  Увы,  надежды  мои  не
сбылись - он явился один. И сразу захотел со мной поговорить.
   Я же  не хотела  с ним разговаривать и заперлась в своей спальне.
Однако замки  Александру не помеха, и он вошел ко мне через закрытую
дверь. А я не могла бежать от него сквозь стену.
   - Дженнифер, - сказал  он, садясь в кресло. - Пойми, наконец, что
ты моя  дочь, плоть  от плоти моей, и я люблю тебя. Я вовсе не желаю
тебе зла...
   - Ты отнял  у меня  сына! - выкрикнула  я, нарушив тем самым свое
решение никогда  не вступать  с ним  в спор. - Это что, доброе дело?
Это твое  проявление отцовской любви? Да по мне лучше ненависть, чем
такая любовь!
   - Я отнял  его не  навсегда, дочка.  Как только  ты  исправишься,
сразу получишь сына обратно.
   - Исправлюсь? - переспросила я. - Это как же?
   - Ты знаешь,  как. Ты  моя дочь,  а я  твой  отец.  И  ты  должна
относиться ко мне соответственно.
   Этого следовало  ожидать! Я  присела на  край кровати  и опустила
голову, чтобы он не увидел слез в моих глазах.
   - Это шантаж?
   - Это лишь условие возвращения тебе сына.