а что-то задумал. Она не могла знать что  именно,  но  инстинкт
предупреждал ее, что это ей не понравится.
   Огонь в камине на этот раз горел вовсю,  а  высокие  окна  были  прикрыты
бархатными занавесями; по стенам горели светильники, лившие мягкий спокойный
свет. На леди Морнингтон было элегантное голубое платье,  гармонировавшее  с
сапфировыми серьгами. Гайнор выбрала себе  ярко-красный  наряд,  по-прежнему
отдавая предпочтение одежде броских цветов. Что касается Алисы,  то  на  ней
была одежда строгого цвета и покроя, добавлявшая  ей  изящества.  И  наконец
Ранульф в своем отлично сшитом вельветовом костюме каштанового  цвета  являл
собой воплощенную светскость.
   Но над всеми доминировал Гиль; именно на него были обращены  изучающие  и
полные восхищения взоры. Встав  рядом  с  камином,  он  всем  своим  обликом
изображал господина  этой  вотчины  -  роль  эту,  как  язвительно  подумала
Корделия, он  играл  так  хорошо,  что  ему  могли  бы  позавидовать  актеры
Королевского шекспировского театра.
   - Благодарю, Симпсон, - с достоинством бросил он, когда  дворецкий  налил
ему шерри и затем поставил серебряный поднос с  кувшином,  наполненным  этим
напитком, на стол. Кувшин был запотевший, со льда. Суток не прошло,  как  он
появился  в  этом  доме,  а  уже  ввел  испанский  обычай  подавать   шерри,
предварительно его охладив, подивилась Корделия.
   -  Он  свалился  к  нам  на  голову  совершенно  внезапно,  без   всякого
предупреждения,  -  рассказывала  тем  временем  Эвелин  Брюсу.  -  Мы  были
обескуражены. Ведь мы думали о нем как о неотесанном медведе.
   Ее глаза с легким укором скользнули по лицу Корделии, и та поежилась  под
этим взглядом. Но что она могла сказать в свое оправдание? Ведь никто  ни  в
чем ее не обвинял, хотя намек был вполне понятен.
   - Но я... - начала она с обреченной интонацией.
   -  Ах,  пусть  это  не  волнует  вас,  дорогая,  -   проговорила   Эвелин
снисходительно, тронув ладонью ее плечо. - Я знаю, вы  хотели  сделать,  как
лучше, хотели предупредить нас. Всем нам свойственно ошибаться. Однако...
   - Как насчет еще одной порции шерри, Корделия? - Гиль  появился  рядом  с
ней с  кувшином,  не  дав  ей  возможности  оправдаться  перед  Эвелин.  Она
повернулась к нему, надеясь улучить момент, когда никто не будет следить  за
их разговором.
   - Я не понимаю, что случилось! - прошептала она. - Вы заверили меня,  что
не приедете никогда, что не желаете связываться с наследством!  Вы  говорили
это со всей определенностью. И вот теперь.., теперь...
   - Что же тут неясного. Меня уязвило, что я унаследовал титул и  состояние
от отца, которого я никогда не знал. Кто бы на моем месте реагировал  иначе?
- сказал он ровным, неприглушенным голосом, чтобы слышали все. - А вы просто
восприняли это буквально. - И он изобразил на лице шутливое раскаяние.
   Но когда он наклонился, чтобы наполнить ее бокал, то добавил чуть слышно,
только для нее:
   - Вы все же добились своего! И вот я здесь, перед  вами.  И  довольно.  А
теперь я буду поступать по-своему. Так что больше никаких советов.
   Взглянув  в  его  глаза,  Корделия  уловила  там  прежнюю   жесткость   и
непроницаемость - те самые качества, которые она некогда  на  свою  беду  не
учла. Ей захотелось крикнуть: этот человек - обманщик! То, что  она  говорит
вам сегодня, совсем не то, что я слышала от него два  месяца  тому  назад  в
Испании. Не доверяйте ему!
   Но кто ей поверит, даже решись она при всех бросить ему такое  обвинение?
Сейчас он был так обаятелен и человечен, что расположил к  себе  всех.  Даже
Брюс бесповоротно  уверился,  что  Корделия,  как  он  и  думал,  просто  не
сообразила, с кем имеет дело. Он и прежде  не  мог  поверить,  что  кто-либо
может отказаться от огромного наследства. Так что,  вздумай  она  доказывать
свою правоту, все решат, что она глупа и неприлична.
   Двойные двери в дальнем гонце  гостиной  открылись,  обнаружив  за  собой
великолепное зрелище трапезной с возвышавшимся посередине  массивным  столом
красного  дерева,  сервированным  шеффилдским   фарфором   и   уотерфордским
хрусталем. В центре сверкали две серебряные вазы с фруктами  и  еще  одна  с
нежными осенними цветами.
   - Сэр,  мадам,  ужин  подан,  -  объявил  невозмутимый  и  величественный
Симпсон, поставив в своем обращении на первое место нового лорда.
   Гиль предложил руку леди Морнингтон с той неподдельной галантностью,  дар
которой вдруг обнаружился в нем, и Эвелин посмотрела  на  него  взглядом,  в
котором читалось зарождающееся доверие. То был взгляд  одинокой,  измученной
женщины, благодарной мужчине за то, что на него можно опереться.
   Сопровождавший Корделию к столу Ранульф подозрительно  взирал  на  нее  с
высоты своих двух метров.
   - Вы нас всех ввели в заблуждение, - сказал он  ей  полушепотом  с  нотой
упрека. - Хоть, конечно, я вовсе не в восторге, что  кто-то  другой,  помимо
меня, наследует Морнингтон Холл, но  тут  я  не  в  претензии.  Он  отменный
парень, а не  полусумасшедший  иностранный  проходимец,  каким  вы  его  нам
представили.
   - Я никогда... -  собралась  возмутиться  Корделия,  но  тут  в  разговор
вмешалась шедшая сзади Алиса.
   - Коварная, коварная Корделия, - заверещала она противным голоском. - Вы,
наверно, предполагали уехать в Испанию и приберечь его для одной себя. Но не
мне вас осуждать, ведь он производит просто божественное впечатление.
   У Корделии уже не было возможности ответить на ее слова, так как  в  этот
момент они уже садились за стол. Но теперь ей стало ясно, что же  произошло.
Гиль по причинам, ведомым лишь ему, решил все  же  водвориться  в  отцовском
доме; будучи по натуре хамелеоном, он легко перевоплотился в  стопроцентного
англичанина, к чему был вполне готов - и по  языку,  и  по  культуре.  Ну  а
семейству Морнингтонов пока была не видна оборотная сторона этой медали, та,
что открылась ей в Ла Веге, - его горечь и его злость. От них скрыто  и  то,
что в нем таится испанская натура, которая странно и непросто  сочетается  с
английской кровью.  Словом,  они  судят  по  тому  впечатлению,  которое  он
производит, и оно - самое благоприятное. Он и благороден, и красив, и прост,
и само воплощение  силы  -  короче,  соответствует  всем  надеждам,  которые
возлагаются на него. И Корделия в  этой  ситуации  оказалась  виноватой  без
вины. В лучшем случае считается, что она все напутала, в худшем - что  ввела
всех в заблуждение сознательно.
   Никогда не забыть Корделии горького  унижения,  пережитого  ею  во  время
этого роскошного ужина. Еда, как и обещал Брюс, была  великолепной,  но  она
была не в том состоянии, чтобы оценить вкус изысканных блюд, и  должна  была
постоянно удерживать себя  от  соблазна  смягчить  свои  душевные  страдания
неумеренным обращением к бокалу.
   Глаза морнингтоновских предков, казалось, с пониманием взирали на нее  со
стен. Иные из них выглядели истыми норманнами, напоминая Ранульфа, у  других
выделялись кельтские черты, и у них-то было что-то общее  с  Гилем.  Да,  во
внешности Гиля проглядывало родовое начало. Оно  перекликалось  с  теми  или
иными чертами то  на  портрет  того  предка,  что  некогда  разгромил  Оуэна
Глендовера, а потом женился на его родственнице,  то  на  портрете  другого,
доблестно сражавшегося при Азенкуре,  или  еще  одного,  который  командовал
кораблем во флотилии Нельсона при Трафальгаре или, наконец, того, что  погиб
на берегах Галлиполи. Галерея  портретов,  развешанных  по  стенам,  как  бы
являла Корделии панораму английской истории.
   И вот теперь под ними  восседает  последний  отпрыск  рода  -  Гиллан  де
Морнингтон,  умный  и  уверенный  в  себе  человек,  заставивший   ее   тело
сотрясаться от сладостной дрожи. Ведь и  сегодня  взглядывая  на  него,  она
испытывает сладкую судорогу в теле и испуг в душе.
   Я ненавижу тебя, Гиль Монтеро,  уже  за  одно  то,  как  ты  унизил  меня
нынешним вечером, думала она. Я мечтаю о том, как  ты  станешь  лишь  жалким
придатком седой старины, которая тебя сейчас окружает. Ты можешь быть  очень
разным, но кем ты не станешь, так это  истинным  английским  джентльменом..,
впрочем, испанским тоже.
   Поймав ее взгляд, застывший  на  нем,  Гиль  поднял  бокал  и  одарил  ее
сардонической улыбкой. И, вдруг заметив, что кроме нее на него никто в  этот
миг не глядит, он со значением, едва ли не торжественно подмигнул  ей.  Так,
как будто все происходящее было забавным маскарадом, не более. Как будто  он
только что не обрек ее на публичный позор, представив то ли вруньей,  то  ли
дурочкой - Ты не поняла или не правильно истолковала то, что он сказал  тебе
в Ла Веге, - продолжал настаивать Брюс,  когда  они  возвращались  домой.  -
Впрочем, я всегда так думал.
   Корделия упрямо покачала головой.
   - Нет. Ты никогда не заставишь меня согласиться с этим. Я уверена в  том,
что я слышала, и в своей памяти не сомневаюсь.
   - Но если ты права, почему он теперь ведет  себя  иначе?  -  не  унимался
Брюс. - Он-то утверждает, что ему  было  нужно  время,  чтобы  привыкнуть  к
своему новому положению.
   Корделия еще раз уверилась, что в ее положении спорить бесполезно. Ведь и
сама она не могла понять, почему Гиль оказался здесь. И если в этом какую-то
роль сыграло ее письмо, что ж, он тогда поставил ее в глупое положение.
   - Я не могу разгадать этой головоломки, - призналась она. - Я могу только
сказать, что перед нами очень сложный человек.
   - А мне он показался вполне открытым, - удивленно пожал плечами  Брюс.  -
Думаю, что ты просто зациклилась на этом типе.
   Корделия не стала возражать на это. Надеяться хотелось  только  на  одно:
больше ничего общего не  иметь  ни  с  Морнингтонами,  ни  с  проблемами  их
наследства, ни, в особенности, с Гилем. Слава Богу, ей  хватает  собственных
забот, и о чужих она и думать не желает.
   Впрочем, небольшой инцидент, случившийся  перед  тем,  как  они  покинули
Морнингтон Холл, лишний раз напомнил Корделии, что вряд ли ей удастся  легко
избавиться  от  наваждения,  которым  стали  для  нее  мысли  о  Гиле.   Она
расчесывала волосы в гардеробной, когда туда мышкой скользнула Гайнор.
   Сейчас еще одна  будет  пенять  мне,  что  я  исказила  образ  их  нового
родственника, с горечью подумала  Корделия.  Но  Гайнор  молчала,  глядя  на
отражение Корделии в зеркале, а затем тихо проговорила:
   - Вы ведь не принимаете его игру за чистую монету? Вот и я тоже.
   Корделия не спешила откровенничать. - Не понимаю вас, - ответила она.
   - Я говорю о Гиле. Мне думается, он не такой, каким хочет казаться.
   Корделия не сдержалась и заинтересованно обернулась к Гайнор.
   - Вам.., вам он не понравился? - спросила  она,  еще  не  совсем  доверяя
собеседнице.
   - О, по-своему он мне весьма понравился.  Почему  бы  и  нет?  С  момента
приезда он неизменно любезен, да и  вообще  располагает  к  себе.  -  Гайнор
пожала худыми плечами. - Он мой кровный брат, однако  я  давно  не  позволяю
себе доверять первым впечатлениям. К тому же,  когда  рядом  Алиса,  мужчины
редко меня замечают, - грустно и нелогично добавила она.
   Корделия ощутила прилив симпатии к этой  неуклюжей  девушке,  не  умеющей
подать себя и постоянно проигрывающей своей обольстительной кузине.
   - Спора нет, Алиса очень хороша собой, но любят ведь не только за это,  -
ободрила ее Корделия.
   - А разве нет? Вам-то легко говорить. Вы  тоже  очень  привлекательны,  -
вздохнула Гайнор.
   - Ну, до Алисы мне  далеко,  -  улыбнулась  Корделия.  -  Просто  я  умею
подчеркнуть все выигрышное в самой  себе,  да  и  не  придаю  этому  слишком
большого значения. Надо все же быть чем-то большим,  чем  довеском  к  своей
внешности, так ведь?
   - Когда у вас внешность Алисы, никто не думает о ваших недостатках, -  не
унималась Гайнор. -  И  она  уже  собирается  закогтить  Гиля.  Так  всегда:
завоевывает мужчин,  а  затем  отделывается  от  них.  Может,  Гиля  следует
предупредить?
   Корделия чистосердечно рассмеялась.
   - Вот как вы добры, беспокоитесь о нем. Но  тревожиться  надо  о  других.
Пожалуй, вам лучше бы предостеречь Алису.
   Гайнор посмотрела на нее с вспыхнувшим интересом.
   - Ничего себе., вы хотите сказать, что вы и он?.. - начала она.
   Корделия отогнала подступившие воспоминания об эпизоде в доме и энергично
покачала головой. Гайнор  не  следует  знать,  что  у  нее  с  Гилем  особые
отношения. Она может рассказать Алисе, а та сочтет это забавным и перескажет
Гилю.
   - Нет, ничего у меня с ним не было, - сказала  она  твердо.  -  Просто  я
более чем уверена, что он тоже парень не промах.
   - Конечно. И я считаю, что в Гиле много такого, чего сразу не разглядишь,
- заключила Гайнор.
   Корделии пришлось  изменить  свою  оценку  девушки.  Может,  она  и  была
испорченной, но глупой ее не назовешь.
   - Да, много, - согласилась она. - Я ведь и не скрывала,  что  я  думаю  о
нем. Но, кажется, ваша семья полагает, что моему мнению не следует доверять!
   Гайнор ухмыльнулась.
   - Я знаю, где находится ваш  магазин.  Вы  не  позволите  мне  как-нибудь
навестить вас?
   - Отчего же, приходите, - согласилась Корделия. - А со следующей недели я
смогу угостить вас чашечкой кофе в собственной кофейне.
   Слава Богу, в клане Морнингтонов  есть  хоть  один  человек,  который  не
считает меня свихнувшейся дурой, думала она при этом.
   В последующие дни, уйдя с головой в работу  и  дав  себе  слово,  что  на
воспоминаниях о Гиле поставит крест, Корделия нет-нет да  и  возвращалась  к
догадкам о том, что за события происходят в Морнингтон  Холле.  Преуспел  ли
иль в окончательном и бесповоротном  завоевании  сердец  всего  семейства  и
окончательно ли решен в его пользу вопрос о наследстве? Вправду ли он желает
возложить на себя титул? А больше всего ее мучил все тот же вопрос:  почему,
почему он, так яростно противившийся попыткам втянуть его  в  наследственные
дела там, в Ла Веге, теперь изменил отношение к этому. Не удавалось  понять,
что же повело к этим радикальным переменам.
   Через несколько дней после ужина в Морнингтон Холле Корделия открыла свою
кофейню. Она занимала угловое помещение  галереи,  отделенное  от  основного
изящной решеткой с вьющимися растениями. Сбоку к кофейне примыкала крохотная
кухня.  Корделия  постаралась,  чтобы  сообщение  об  этой  новинке  заранее
появилось в местной прессе, и  была  вознаграждена  скромной,  но  постоянно
растущей популярностью своего заведения  среди  публики.  Кое-кто  и  раньше
приходил в ее магазин за покупками, но теперь появилось немало "новичков", и
они, выпив свою чашечку кофе, отправлялись осмотреть  галерею.  Не  зря  она
надеялась, что ее новый кофейный бизнес станет хорошим подспорьем  основному
делу.
   В один из  ноябрьских  дней  Корделия  стояла  у  окна  своего  магазина,
наблюдая, как струи дождя, низвергаясь с хмурого неба, хлещут по  совершенно
безлюдной улице. Казалось почти невероятным, что сегодня к ней заявится хотя
бы один покупатель, и Корделия испытывала сильнейший  соблазн  закрыть  свое
заведение и подняться в комфорт и тепло своей квартиры. Останавливала  мысль
о том случайном посетителе, которого  расстроит  вид  запертой  двери  в  то
время, когда магазину надо бы исполнять свое назначение.
   Чтобы занять себя, она прошла в галерею и стала менять  картины  местами.
Стоя на  стуле  и  приспосабливая  особенно  ей  понравившийся  пейзаж,  она
услышала зазвеневший колокольчик.
   - Минуточку, - крикнула  она.  И,  готовясь  спрыгнуть  со  стула,  вдруг
застыла на месте. За стеклянной дверью стоял Гиль. Да,  она  знала,  что  он
живет  неподалеку  и  в  любой  момент  она  может  столкнуться  с  ним.  Но
неожиданность того, что он сам пришел к ней, оказалась  очень  большой,  так
что все ее существо сжалось и замерло.
   - Я лучше  войду,  прежде  чем  вы  свалитесь  со  стула,  -  сказал  он,
сопровождая свои слова легкой улыбкой. И, подойдя  к  ней  вплотную,  крепко
обхватил руками ее талию. Его  добротная  кремовая  куртка  была  мокрой,  и
мокрыми были его темные волосы, которые она видела  сверху.  От  него  пахло
дождем, духами "Арамис" и запахом здорового мужчины - ошеломительный сплав.
   - Я справлюсь сама, - поспешно, но с опозданием  сказала  она.  Он  легко
поднял ее, дал соскользнуть вдоль своего тела и бережно поставил на пол.
   - Не лишайте меня этого удовольствия, - лениво проговорил он при этом.
   - Не сомневаюсь, что любая юбка способна доставить  вам  удовольствие,  -
съязвила Корделия, вымещая на нем недовольство собой за пережитое  волнение.
- Оснований быть польщенной у меня нет.
   - Вы делаете себе антирекламу, - он скинул куртку и стряхнул с нее  капли
дождя. Затем небрежно бросил ее на спинку стула. Оглядевшись вокруг, не  без
ехидства спросил:
   - Так именно на этой площадке вы двигаете вперед искусство?
   - Сегодня ничего не продвигается, я уже собиралась закрывать. -  Корделия
старалась найти предлог для его скорейшего  ухода.  Ей  вовсе  не  улыбалась
перспектива остаться с ним наедине в этом помещении,  отрезанном  дождем  от
всего остального мира. А может, ее подсознание  всеми  силами  стремилось  к
этому, но разум сопротивлялся как мог?
   - Однако теперь, когда в вашем магазине есть покупатель, вы не можете его
закрыть.
   - Вы что, хотите сказать, что пришли сюда делать покупки?  -  воскликнула
она раздраженно, на что Гиль ответил торжествующим смехом.
   - Кто знает! Ведь я теперь человек со средствами, - бросил он небрежно. -
Для начала я хотел бы чашку кофе, а там посмотрим...
   Возразить было нечего, и она, стиснув зубы, засуетилась  возле  кофейного
автомата, чудовищное рокотание которого все еще ее несколько пугало.
   - Надеюсь, результат оправдает мои ожидания, - пошутил Гиль, когда  струя
горячего густого напитка полилась в чашку.
   Поставив кофе  на  маленький  столик,  Корделия  с  принужденной  улыбкой
принялась рассматривать визитера. Одет он был в  безупречный  костюм  тонкой
твидовой ткани, мягкую рубашку, на ногах - кожаные ботинки ручной работы. По
его виду и тонкому запаху, исходившему от него, нетрудно было  уяснить,  что
это - богатый человек, к тому же наделенный вкусом и умением ценить вещи.
   Она так и не поняла, что на нее нашло - ярость, потребность в  пикировке,
желание  отыграться  за  то,  какой  дурочкой  она  выглядела  на  ужине   у
Морнингтонов благодаря ему. Как бы против воли  ее  язык  начал  произносить
злые, желчные слова:
   - Теперь вы выглядите совсем по-иному, Гиль. У вас вполне  товарный  вид.
Значит, отбросили щепетильность и наложили лапу на денежки  Морнингтонов.  А
вы их так презирали!
   Как только тирада была произнесена, она осознала,  что  выговорила  нечто
грубое, совершила, быть может, непоправимое. Он нахмурил брови, и в лице его
отразилось что-то куда более неистовое, чем ненастная погода, бушевавшая  за
окном. Перед ней вновь предстал страстный, необузданный испанец, который мог
схватить ее обеими руками за горло и вытрясти из нее душу.
   Но он быстро взял себя в руки и, несколько деланно хмыкнув, опять  вернул
себе обличие невозмутимого англичанина.
   - Это  на  вас  похоже,  -  тон  его  был  снисходителен,  -  слова  ваши
импульсивны, необдуманны и никак не соотносятся с фактами. А факты состоят в
том, что свой гардероб я обновил на аванс, полученный  от  издателя  за  мой
путеводитель. Счел, что являться в Морнингтон Холл оборванцем -  не  слишком
хороший тон.
   -  Это  было  очень  благоразумно,  -  сыронизировала  Корделия,   и   не
помышлявшая каяться за свою ошибку. Все равно он вел себя с нею вероломно  и
не  заслуживал  снисхождения.  -  Полагаю,   ваша   новая   семья   поражена
утонченностью ваших манер?
   - Ну еще бы, они испытали немалое облегчение, убедившись, что я не что-то
среднее между Чингисханом и снежным человеком, -  он  рассмеялся.  -  Замечу
кстати, что и вы отменно подготовили их к моему