ым, как если бы он решил, что  сказал  ей
слишком много, и спешил закрыть брешь в своей обороне.
   - Много чего, - сказал он подчеркнуто неопределенно.  -  Кое-что  не  для
твоих ушей, а что-то малоинтересно. А вот и ужин.
   Бланка по-прежнему улыбалась, похоже, она улыбалась всегда,  в  руках  ее
был поднос,  и  от  него  струился  аппетитнейший  аромат.  Она  приготовила
традиционное астурийское блюдо - белые  бобы  и  жареные  морские  моллюски,
похожие на тушеное мясо, был здесь  и  хлеб,  и  красное  вино  в  массивном
графине, и мощный пласт кабральского сыра.
   -  Здоровая  крестьянская  еда,  -  проговорил   лорд   Морнингтон,   без
промедления за нее принимаясь. - Не отставай, Корделия, ешь! Завтра мы уже с
головой уйдем в работу.
   Все происходящее казалось Корделии чем-то нереальным. Она вместе с  Гилем
в комнате, родной ему с детства, за  окном  -  весенние  сумерки,  в  камине
полыхает огонь, а у ног мурлыкает кошка.  Англия  и  жизнь,  к  которой  она
привыкла, остались на другой планете. Завтра, как только что напомнил  Гиль,
ей придется впрячься в работу, но сегодня ночью она останется с Гилем в этом
доме, отрезанном от остального мира.
   Бланка включила  свет,  задернула  занавески  и  затем  внесла  поднос  с
дымящимся кофе.
   - Большое спасибо, - сказала ей Корделия на своем нищем испанском. -  Еда
была чудной!
   Проговорив это, она с торжествующим  видом  взглянула  на  Гиля,  который
изобразил изумление.
   - Ну-ну, для начала неплохо, - поддразнил он ее, - но акцент-то,  акцент.
Что-то с ним надо делать.
   Забирая поднос. Бланка поклонилась Корделии.
   - Сеньора, - назвала она ее.
   - Нет, сеньорита, - поправил ее Гиль, - мисс Харрис.
   Корделия опустила голову, тщательно избегая встречи с глазами Гиля,  пока
Бланка не вышла из комнаты. Она знала, что  ее  лицо  уже  покрылось  густым
румянцем, и не из-за жаркого огня в камине. Ее смутило, что  Бланка  назвала
ее сеньорой. Интересно, что она думает об  отношениях  между  нею  и  Гилем?
Неужели решила, что она - леди Морнингтон? Разве он никак ее не  представил?
Сейчас-то он четко назвал ее "мисс Харрис".
   - Не тревожьтесь, Корделия, - сказал Гиль мягко, вновь демонстрируя  свою
способность читать ее мысли. - Здесь не Ла  Вега.  Никто  не  посчитает  вас
пропащей женщиной лишь потому, что вы уснете под одной крышей со мной.
   Она не смогла заставить себя ответить, чувствуя, как бешено колотится  ее
сердце. Все же она разлила кофе,  не  расплескав,  и  уняла  дрожь  в  руке,
поднося чашку к губам. Но все это время она ощущала, как Гиль не спускает  с
нее глаз, и ее не оставляло странное чувство, передававшееся ей от него.  Ей
казалось, что мысленно он уже занимается с ней любовью. И хоть не  было  меж
ними даже легких касаний, тело ее тоже включилось в  эту  игру  воображения:
жар охватил низ живота и распространялся оттуда вниз и, вверх, так что  даже
пальцы ощутили прилив волнующейся крови.
   Он допил свой кофе  и  молча  наблюдал,  как  она  допивает  свой.  Затем
порывисто встал и просто сказал ей:
   - Идем.
   Без колебания Корделия поднялась и пошла за ним. Может, в  Англии  у  нее
нашлись бы силы не подчиниться его приказу, даже возмутиться его  тоном.  Но
здесь была Испания, и здесь она  чувствовала  себя  другой  Корделией,  той,
которая повиновалась Гилю как судьбе, сознавая, что только внутренний  страх
мешал ей сделать это прежде.
   Идя бок о бок, они поднялись по деревянным ступеням на второй этаж.  Гиль
так и не дотрагивался до нее. Наверняка сознательно, подумала она, он играет
на ее растущей жажде в его близости. По  коридору,  по-прежнему  держась  на
небольшом расстоянии друг от друга,  они  прошли  мимо  нескольких  запертых
комнат. Корделия  поняла,  что  он  ищет  нужную  по  памяти.  Наконец,  они
остановились перед одной из дверей.
   Печально улыбнувшись, он обратился к ней.
   - Надеюсь, все будет так, как мне хотелось, - сказал он неожиданно.
   - У тебя есть в этом какие-то сомнения? - усмехнулась она, а ее  тело  до
предела напряглось в ожидании, когда, оказавшись в его крепких объятиях, уже
не будет сопротивляться. - Как это не похоже на тебя!
   Его рука дотронулась до ее плеча в тот момент, когда он рывком  распахнул
дверь. Было нечаянным это касание или нет, но радость, которую она испытала,
оказалась столь сильной, что это испугало ее. Вокруг  было  сумрачно,  почти
темно, и  лицо  его  утонуло  во  мраке.  Она  глубоко  вздохнула  и  начала
склоняться к нему. В этот момент он тронул выключатель, и комната  озарилась
внезапным светом. От неожиданности Корделия вскрикнула.
   Она ждала, что он приведет ее в спальню, но перед  ней  была  просторная,
полная свежего  воздуха  мастерская  с  большими  окнами  и  отлакированными
деревянными полами.  В  центре  ее  размещался  массивный  стол,  в  углу  -
мольберт. А вдоль стен  расположилось  все,  что  нужно  художнику:  холсты,
тюбики с красками, инструменты, кисти, акварели, бумага,  мелки,  карандаши,
бутылочки с растворителем. Здесь же  стояли  удобное  кресло  для  отдыха  и
кофеварка. Все, о чем только может мечтать художник.
   Замерев от изумления, Корделия не могла говорить. Только глядела на  Гиля
глазами, полными признательности и удивления. Его ответная  улыбка  торопила
ее покончить с остатками недоверчивости.
   - Думаю, кое-что из этого пригодится тебе? - спросил он.
   Она сделала несколько неуверенных шагов, расширившимися глазами глядя  по
сторонам.
   - Все, все пригодится... - она встряхнула головой, все еще с трудом  веря
в увиденное. - Гиль, но ведь все это куплено в моем херфордском магазине!
   - Естественно. Получился солидный заказ, - сказал он деловито.  -  Гайнор
все организовала.  Впрочем,  это  было  не  сложно.  Лишь  пришлось  указать
вымышленное имя заказчика.
   С Корделии понемногу спадало оцепенение. Поднимаясь по  лестнице,  идя  с
ним по коридору, она ждала, что сейчас настанет время любви. Она уже  хотела
этого, она была готова ко всему. И теперь ей стало чуть стыдно  за  то,  как
неверно она поняла, чего хотелось Гилю.
   Еще раз он дал ей понять, насколько плохо она его чувствует.
   И уже возненавидев себя за только  что  испытанное  желание,  всю  горечь
своего разочарования она обрушила все же на него.
   - Ax, как вам нравятся такого рода трюки!  Вас  это  забавляет!  Все  это
действительно небывало, но я в этом не  нуждаюсь,  чтобы  сделать  несколько
набросков, мне половины не понадобится. Все необходимое я привезла с собой!
   - Я знаю, - невозмутимо ответил он. - Но это может  пригодиться  вам  для
большой работы, для того, чтобы подготовиться к вашей первой выставке.
   Слезы обиды набежали на ее глаза, кулаки сердито сжались.
   - Так не пойдет. Гиль, - с яростным  упрямством  заявила  она.  -  Нельзя
запереть меня в комнате и приказать мне  заниматься  живописью.  Я  не  могу
производить шедевры по вашему приказу!
   - Возьмите себя в руки, - умиротворял ее  Гиль.  -  Никто  не  собирается
запирать вас, и нет у вас никаких обязательств, кроме тех, которые  записаны
в контракте. Я уже говорил вам, что не вымогаю вашу благодарность. И все  же
не мешало бы вам хоть чуть-чуть  ценить  то,  что  я  делаю.  -  Гиль  пожал
плечами. - В  один  прекрасный  день  вы  станете  настолько  взрослой,  что
перестанете подозревать каждый мой поступок в тайной корысти.  Дайте  знать,
когда это случится.
   Резко повернувшись, он направился к двери.
   - По соседству с мастерской Бланка приготовила спальню для вас, -  бросил
он через плечо. - Я же пойду прогуляюсь по саду, пока  совсем  не  стемнело,
так что спокойной ночи.
   И он ушел, оставив ее одну. Она же была совершенно разбита  и  еще  вдруг
почувствовала  себя  маленькой  девочкой,  в  очередной  раз   черт-те   что
натворившей.

Глава 10

   Корделия долго лежала без сна в просторной семейной кровати в комнате  за
студией. Она слышала неясные звуки, доносившиеся снизу, как Бланка и ее  муж
Томас ходили в своем помещении, как Гиль - она безошибочно узнала его шаги -
прошел из сада в свою комнату. У ее двери он не остановился.
   Измученная, она наконец заснула и  спала  до  тех  пор,  пока  Бланка  не
принесла ей поднос с кофейником и не открыла ставни, впуская утренний  свет.
Сад за окном сверкал  ранней  росой.  Старые  спутанные  кусты  роз,  буйные
поросли цветов, хорошо растущих  вопреки  засилью  сорняков.  Тропинки  тоже
заросли травой,  пробившейся  сквозь  бордюрные  камни  и  треснувшие  урны.
Маленький пруд был густо покрыт зеленой ряской. На замшелых солнечных  часах
грелась все та же кошка, вылизывающая лапку; а в  отдалении  горы  возносили
свои все еще белые головы, пронзая ими безоблачное небо.
   Корделия  торопливо  оделась  в  бело-зеленое  ситцевое  платье  и  белые
сандалии, втиснув свои локоны в изумрудно-зеленую застежку  на  затылке.  Ее
мучило предстоящее: нужно было после вчерашнего встречаться  с  Гилем,  хотя
знала, что и этот барьер надо преодолеть.
   Вчерашний вечер вставал перед ней кошмаром. Корделия готовилась к заранее
подготовленному обольщению, представляла это подобием сцены в плохом кино, и
теперь вспоминала об этом с отвращением. Ведь должна была знать, что это  не
в стиле Гиля. Он ждал не ее готовности, а сознательного  выбора,  проявления
ее собственной воли.
   "В один прекрасный день ты придешь ко мне по своему желанию...Я  не  хочу
заниматься с тобой любовью, пока ты  сама  не  позовешь  меня..".  Он  хотел
заставить ее признать поражение, умолять его взять ее. Он  не  желал  ничего
иного, как добровольной и безоговорочной капитуляции.
   Ее непреодолимо влекло к нему. Вышла из спальни,  открыла  дверь  студии,
обошла ее, касаясь девственно  чистых  холстов,  трогая  прекрасные  собольи
кисти. Все  здесь  было  лучшего  качества,  не  скупясь,  он  откладывал  и
приобретал все это для нее. Корделия нахмурилась и закусила губу. Зачем Гиль
все это делал, если не рассчитывал за все получить сполна. Она  не  понимала
его. Он так и оставался для нее загадкой, и похоже, что от этого  ее  любовь
только возрастала.
   Дом Монтеро был  больше,  чем  показалось  ей  вчера  на  первый  взгляд.
Спустившись на цыпочках вниз, потрогав деревянные панели стен,  она  поняла,
что мать Гиля принадлежала если и не к столь знатному роду, как Морнингтоны,
то все же к старинной респектабельной фамилии, и у нее были деньги. И  здесь
Гиль  был  единственным  наследником  и  завершал  генеалогическую  лестницу
старинного рода. Она болезненно поежилась. И это не для нее, трезво  сказала
она себе.
   Недалеко от гостиной, где они вчера ужинали,  стояла  открытой  дверь,  и
Корделия увидела, что она ведет в столовую, о которой упоминал Гиль. Он  был
уже там, сидел за длинным столом. Перед  ним  стояла  чашка  кофе.  Опершись
локтем на стол, он склонил свою темную  голову  над  чем-то,  что  выглядело
грудой счетов и сводок.
   Сосредоточенность и  недовольство  морщили  его  лоб,  он  совершенно  не
подозревал о чьем-либо присутствии, а ее сердце вспыхнуло чистой любовью. Не
уже привычным желанием, но потребностью понять, помочь, одарить. Быть частью
его жизни так долго, сколько он будет нуждаться в ней.
   - Входи, выпей кофе, - он увидел ее и указал ей на стул.  -  Просматриваю
сметы ремонта дома. Я не решаю и не договариваюсь ни о чем  заранее,  прежде
чем не увижу все своими глазами.
   Корделия опустилась на стул, все еще нервная,  изможденная  разноречивыми
чувствами, охватившими ее.
   - Сад действительно требует большой работы, - заметила она.
   - Не только сад. Дом, как ты уже видела,  только  наполовину  меблирован.
Никак не  могу  разобраться  со  всякой  ерундой,  приобретенной  последними
владельцами.  Внутреннюю  отделку  нужно  переменить,  в  некоторых  панелях
завелся червь. - Он рассмеялся. - И это только начало!
   - Но это надолго, Гиль.
   - Душа требует, Корделия, я могу жить или не жить здесь, но привести  все
в порядок я должен.
   Корделия промолчала: Бланка как раз принесла им завтрак  -  яйца,  тосты,
фруктовый сок и снова кофе. А когда та ушла, сказала глухим голосом:
   - Извини меня, Гиль.
   Он посмотрел на нее  из-под  невозмутимых  бровей,  и  она  заторопилась,
отсекая возможность отступления.
   - Я о студии. ТЫ.., ты сделал мне подарок. Это  было  так  неожиданно,  я
растерялась и бросила тебе вчера несправедливые слова. Извини меня.
   - Ничего, - сказал он ровным голосом, и это отсутствие  эмоций  причинило
ей муку.
   - Но это не все! Ты столько потратил, заботясь обо мне, а я ведь не смогу
вернуть это... Не смогу...
   - Корделия, - твердо сказал он, усмиряя ее вежливо, но властно, - забудем
это. У меня есть деньги, я могу их тратить, но даже не в этом дало. О чем мы
говорим? О нескольких тюбиках краски и  нескольких  холстах?  Давай  оставим
это.
   Корделия закусила губу и затихла.
   - А теперь, - продолжал он тоном школьного учителя,  -  надо  взяться  за
несколько эскизов для моей книги. Они не должны отнять у тебя много времени,
можно заниматься ими по утрам.
   - Эскизы - это идея, - обороняясь, сказала она.
   - Вот именно. Я хочу, чтобы они были хороши, и я знаю, что так  и  будет.
Но они не должны полностью поглотить  все  твое  время  и  творческие  силы.
Студия здесь, ты здесь, и все остальное здесь, - он  указал  рукой  на  сад,
небо, горы. - Корделия, если ты не начнешь работать тут, значит, не  начнешь
вообще. Или ты художник, или одна из тех, кто сидит  и  жалуется  на  дурные
обстоятельства.
   Она вскочила так поспешно, что упал стул, в  ее  хрупком  теле  клокотала
ярость, ее рыжие волосы освободились из заколки, когда она вскинула голову.
   - Как ты смеешь? - задохнулась она. - Какое право ты имеешь  внушать  мне
это? Я рисую всю мою жизнь. Я рисовала задолго до того, как встретила  тебя,
и снова буду рисовать. Ты увидишь! Что ты знаешь об этом?
   На его лице все яснее читалось удовлетворение.
   - Совсем немного, - дружелюбно сказал он. -  Я  лишь  продолжаю  то,  что
делал мой предшественник.  Начинаю  превращаться  в  мецената.  Ты  думаешь,
почему я привез тебя сюда? А? - он замолчал, спокойно ожидая ответа.
   В это  мгновение  решалась  ее  судьба,  она  не  имела  права  предаться
отчаянию. Не правда, не правда, стучало в ее мозгу, все это не правда!  Гиль
привез ее, потому что желал ее.., только поэтому, да, прошлой  ночью  он  на
нее покушался, он все еще хотел ее, несомненно. Она слишком долго  играла  с
ним в эту игру, не удовлетворяя его, и он устал от этого.
   Она видела, что он ее желает. А он был уже с опытом, слишком утомлен всем
этим, опустошен множеством женщин, чтобы бесконечно возжаться  с  ней  и  ее
трогательной невинностью.
   И вот теперь она погибала от любви к нему, сознавая ее безнадежность, ибо
нужно  ему  было  то  единственное,  что  она  могла  сделать  для   него..,
удовлетворить его желание. Он привел ее к этому  решению,  но  его-то  жизнь
полна другим, более необходимым. Он по доброй воле увлекся  делами  поместья
Морнингтонов, бизнесом, благотворительностью, его поглощает реставрация дома
Монтеро, публикация книги. А дальше предстоит женитьба, возможно, на Алисе.
   - Ну, хорошо, - сказала она спокойно, с достоинством, еще не зная, к чему
приведет это проявление силы, гордости и мужества. - Хорошо, если  ты  этого
хочешь - пусть будет так!
   Она покинула комнату, распрямив плечи, гордо подняв голову, но ничего  не
видя  и  не  слыша,  подгоняемая  неощутимым  ветром.  Не  оглядываясь,  она
поднялась наверх в студию и плотно прикрыла за собой дверь.
   Еще через несколько минут  она  проскользнула  в  свою  спальню,  скинула
бело-зеленое платье и надела джинсы и  рубашку.  Она  бессознательно  делала
это, то был автоматический рефлекс: создать удобства для работы. И затем она
не выходила из студии весь день. Ее лицо было  сосредоточенно,  губы  сжаты.
Она натянула холст и начала смешивать краски.
   Она не теряла времени на размышления. Обычно она писала с  натуры  или  с
эскиза, фотографии. Сейчас она работала  по  памяти,  повинуясь  внутреннему
зрению художника, стремясь вернуться в артистический мир, покинутый ею.
   За ее спиной горы в отдалении сияли на солнце, зеленые и  прекрасные,  но
она отвернулась от них и не  позволяла  их  влиянию  сказаться  на  полотне.
Вместо них она видела перед собой  лицо  Гиля:  насмешливо  поднятые  брови,
легкая циничная улыбка, всепонимающие глаза.  Сейчас  она  овладела  им,  он
принадлежал ей. Не надолго, на короткое время, потом она вернет его миру.
   Она не  знала,  сколько  времени  провела  в  этом  волшебном  творческом
состоянии. Время было не властно над ней, она не чувствовала ни  голода,  ни
жажды, ни усталости, ни в чем не нуждалась. Та пустая  пора,  когда  она  не
брала кисть в руки, ничего от себя не требовала и ни на  что  не  надеялась,
ушла. Она яростно делала свое дело.
   Остановилась она лишь тогда, когда раздался мягкий, но повелительный стук
в дверь.  Очнувшись,  она  ощутила,  что  затекло  плечо,  ноет  запястье  и
пересохло в горле.
   Дверь открылась, хотя она не откликнулась и не дала позволения войти,  но
это был Гиль и мог ли чей-либо запрет встать между ним и его намерением?  Он
внес небольшой поднос со  свежим  лимонным  напитком,  сыром  и  фруктами  и
поставил его на стол.
   Корделия заморгала, и ее глаза показались ему темными кругами на  бледном
лице, когда потом она пристально посмотрела на него.
   - Который час? - спросила она, как только что проснувшийся человек.
   - Полтретьего. - Он посмотрел на нее через стол и вдруг между ними  снова
прошел ток.
   Корделия провела испачканной рукой по лицу. - Ты должен был мне  сказать,
что уже так поздно, - сказала  она,  возвращаясь  из  творческого  транса  к
реальности.
   - Господи, я не посмел мешать тебе! Я хотел зажечь огонь, а  не  взорвать
вулкан! Учуяв запах магмы, я счел благоразумным не приближаться.
   - Очень смешно! - улыбнулась она. - Ты знаешь, что  делать  -  и  делаешь
именно это. А теперь ты собираешься спросить: "Работается, не правда ли?".
   - Хорошо тебе рисуется, не правда ли? - поддразнил он ее.
   - В самом деле, - согласилась она. - Но как ты мог знать, что меня  нужно
везти в Испанию, тратиться, все  время  меня  подталкивать?  -  Ущемленность
возвращалась к ней, она не смогла вынести  насмешки.  -  Ведь  вы  не  могли
знать, милорд, что окупите свои издержки.
   Гиль как раз поднимал кувшин, чтобы налить сок, и  она  увидела,  как  он
резко опустил его на поднос, как гнев загорелся в его глазах, тело мгновенно
напряглось, и он стремительно пересек комнату огромными шагами.
   - Ты уже досаждаешь мне слишком! - прошипел он. Он сдавил ее запястье так
сильно, что кисть выскользнула и упала на пол. Она изумленно посмотрела  ему
в лицо, больше не боясь его, и из черных и из голубых глаз исходил равный по
силе гнев.
   И вдруг он увидел то, чего до этого не замечал, ибо только  теперь  холст
оказался перед ним, нагнув голову, он пристально смотрел на свое собственное
лицо.
   - Мой Бог! - воскликнул он. - Ты это делала весь день?
   - Это.., это не закончено, - пролепетала Корделия.
   Он перевел взгляд с портрета на ее лицо, гнев покидал его  глаза.  Новое,
никогда не виденное ею прежде выражение возникло  на  его  лице:  удивление,
полная раскаяния нежность, зарождающаяся  надежда..,  как  будто  он  увидел
нечто, во что давно хотел поверить, но сомневался в его существовании.
   - У тебя на лице краска, - сказал он. Поискав взглядом чистую тряпку и не
найдя, он выпустил ее запястье и нежно потер пальцем пятно на ее щеке. - Ох,
я сделал еще хуже!
   - Неважно, - тихо сказала она, испытывая головокружение от его  близости,
от прикосновения его пальцев к щеке. Она всматривалась в него с  радостью  и
торжеством, видя в его  глазах  откровенное  желание,  которое  она  уже  не
надеялась увидеть. Он взял