хорошенько подкрепиться,  а  ночью  лечь  в  надежную  постель,  которая  не
проваливается под тобой.
   У сеньоры Рамирес имелось две свободные комнаты, и они решили остаться  в
ее гостинице. Брюс предоставил Корделии право выбора, она предпочла  комнату
с небольшим балконом, откуда открывался вид на бухту  со  сновавшими  в  ней
лодками. К своему ужасу, они узнали, что ужин  будет  подан  лишь  в  девять
тридцать вечера - обычная вещь для Испании.  Но  на  улицах  было  множество
баров, где подавались тапас - всевозможные  смеси  из  экзотических  морских
продуктов, жареного мяса и салата, и во  время  прогулки  они  утолили  свой
первый голод.
   - Знаешь, - сказал Брюс, -  если  бы  не  предстоящие  поиски  пропавшего
аристократа, паша поездка была бы просто чудесной. Ведь почти все  время  мы
можем проводить вместе, а в Херфорде я так редко вижу тебя.  -  Пара  рюмок,
принятых Брюсом, раскрепостили его. Довольно бесцеремонно он взял ее за руку
и притянул к себе, но она вырвалась и отпрянула в сторону.
   - Брюс, ты же обещал - никаких приставаний.
   - Да я помню, что обещал, - простонал Брюс. - Но  просто  ли  удержаться,
когда мы в столь романтических местах, а ты так бесподобно хороша?
   Когда они сели за ужин в Хосталь де ла Коста, между ними  была  некоторая
скованность.
   Можно ли  оставаться  надолго  вдвоем  с  мужчиной  и  рассчитывать,  что
отношения сохранят платонической характер, думала Корделия. В прошедший  год
болезнь и смерть отца, заботы о бизнесе - все это измучило ее. У нее не было
желания затевать роман. Ее душа должна была воспрянуть после смерти любимого
отца,  предстояло  немало  потрудиться,  чтобы   магазин   начал   приносить
достаточный  доход,  и  к  тому  же  в  ней,  тщательно  подавляемое,   жило
беспокойство о том, что способность к творчеству оставила ее. Сможет ли  она
когда-нибудь вернуться к живописи? И вот теперь с нею был  Брюс,  пытающийся
возбудить в ней чувство, и кто знает, сколько миль им еще предстоит проехать
вместе! Быть может, Испания была и не такой уж хорошей идеей?
   Балкон Корделии был как раз напротив уличного кафе. После ужина  ей  было
интересно наблюдать, как кипит жизнь за его столиками,  поставленными  прямо
на тротуар. Менее приятно было то, что эта жизнь продолжала кипеть  и  после
того, как она легла в постель.
   Наконец, в полтретьего ночи стало тихо, но ненадолго:  вскоре  грохочущие
звуки донеслись от бухты, где вернувшиеся с ночного лова  рыбаки  разгружали
свои лодки, громко переговариваясь между собой. Почему  это  в  Испании  все
разговаривают так громко, вопрошала себя Корделия, забираясь  под  одеяло  и
тщетно пытаясь заснуть. Наконец она оставила эти попытки и встала. Ведь  они
с Брюсом  намечали  ранний  отъезд.  Оказалось,  однако,  что  Брюсу  сильно
нездоровилось.  Когда  он  нетвердой  походкой  спускался  по  лестнице,  то
выглядел еще хуже, чем после парома; его тошнило.
   - Ничего не выйдет, - сказал он, -  я  не  могу  сегодня  ехать.  Мне  не
следовало даже вылезать из постели. А все эти чертовы тапас. Я совсем забыл,
что морская пища не идет мне впрок.
   - О, Боже! - с  сочувствием  воскликнула  Корделия.  -  Чем  бы  я  могла
помочь?
   - Абсолютно ничем. Я не желаю видеть  никого  весь  сегодняшний  день!  -
заявил Брюс. - Тебе придется развлекаться одной. Проведи день на  пляже  или
придумай что-нибудь. Быть может, завтра я почувствую себя лучше, но  сегодня
я не могу даже представить себе этого.
   Корделия не без ехидства подумала, что Брюс носится со  своим  здоровьем,
как старая женщина. Ей вовсе не улыбалась перспектива  отправиться  на  пляж
одной. Хоть она приехала в Испанию впервые, ей было хорошо известно,  какого
рода прием может ожидать одинокую девушку на  испанском  пляже.  И  если  ее
раздражали ухаживания Брюса, то еще больше пугала мысль о том, что весь день
ей придется отбиваться от местных ухажеров.
   - Итак, день пройдет впустую, - сказала она.  -  А  почему  бы,  если  ты
считаешь, что моя помощь тебе не нужна, мне самой не отправиться в Ла  Вегу?
Убедиться, проживает ли там Гиллан Морнингтон, и если да,  то  передать  ему
бумаги. Брюс засомневался:
   - Хочешь попробовать сама? Не знаю, Корделия, не знаю. Безопасно ли  это?
Этот вопрос и решил дело.
   - Не говори глупости, - сказала она, раздраженная  намеком  Брюса  на  ее
девичью хрупкость. - Это Испания, а не Африка и сейчас не  средние  века.  Я
привыкла жить одна и самостоятельно заниматься бизнесом. Машины твоей  я  не
разобью - водитель я опытный, так что отправляйся в постель и отдыхай. И  не
беспокойся.
   Хотя Брюсу явно не понравилось сказанное Корделией, он был не в  силах  с
нею спорить, а потому в конце концов нехотя последовал ее совету. Убедившись
в том, что он лег, Корделия объяснила сеньоре Рамирес, что сеньору  Пенфояду
нездоровится, и попросила позаботиться о нем.
   - С удовольствием, - ответила Мерче Рамирес и с любопытством поглядела на
Корделию. - Вы куда-нибудь едете, сеньорита?
   - Да, я еду в  Ла  Вега,  хочу  найти  мистера  Морнингтона,  -  ответила
Корделия.
   В глазах у испанки появилось тревожное выражение:
   - Сеньорита, вы очень молоды и очень красивы, и сеньор Гиль, он... -  тут
она тщетно стала искать подходящее слово по-английски, -  словом,  он  любит
женщин, разных женщин, но он плохо обходится с ними. Будьте очень осторожны!
   Корделия внимательно взглянула в глаза сеньоры Рамирес и  поняла,  что  в
душе  той  борются  два  чувства:  с   одной   стороны,   Рамирес   искренне
предостерегала ее, а с другой, испытывала нечто похожее на ревность. Недаром
она сказала: "Вы  очень  красивы".  Ей  явно  не  хотелось,  чтобы  Корделия
встретилась с Гиллапом Морнингтоном.
   Внезапно Корделия  поняла,  что  в  прошлом,  когда  Гиллан  жил  в  этой
гостинице, у них была связь. Эта связь, видимо,  была  страстной,  и  разрыв
нанес Рамирес душевную травму.  Вероятно,  он  бросил  ее,  и  теперь  Мерче
пыталась предостеречь Корделию, объясняя, какова репутация у этого человека.
   Итак, Гиллан де Морнингтон был из тех,  кого  в  былые  времена  называли
распутником. Настоящий образчик английской аристократии, подумала Корделия с
усмешкой. И живет за границей, не отказывая себе  в  удовольствии,  как  это
столетиями было принято у  истинных  джентльменов.  Ну  и  что?  Ее  это  не
касалось. Ей следовало лишь  сообщить  ему  новость  и  вернуться  в  Кастро
Урдиалес. У него вряд ли будет время на то, чтобы соблазнить ее.  Даже  если
ей и захочется быть соблазненной, но этого ей совершенно не хотелось. А  вот
любопытство ее было задето.
   - Спасибо, сеньора, но я должна встретиться с ним по деловым вопросам,  -
успокоила она хозяйку, - и вам совершенно незачем обо мне беспокоиться.
   Впоследствии она  неоднократно  вспоминала  эти  слова,  удивляясь  своей
тогдашней беззаботности и слепой вере в собственную неуязвимость.  Но  когда
она их произносила, она еще не встретилась с этим  человеком,  известным  ей
только по имени. И могла ли она предполагать, кого она встретит  и  как  эта
встреча перевернет всю ее жизнь.
   Быть может, даже характер местности должен был предостеречь  ее.  Поездка
оказалась отнюдь не спокойным плавным подъемом на пологие холмы,  когда  шаг
за шагом оказываешься все выше. Начиная с Сан Висенте  де  ля  Баркера,  где
дорога поворачивала в глубь материка, Корделия начала испытывать  нешуточную
тревогу: частые крутые повороты, многочисленные выбоины и неровности  шоссе,
отсутствие местами дорожного ограждения - все  это  побуждало  ее  судорожно
хвататься за руль, отчего ее пальцы побелели, а в запястьях стала  ощущаться
сильная боль.
   На одном из крутых виражей горы вдруг исчезли из виду и  сразу  же  после
этого они почти вплотную выросли перед ней, а через минуту  окружали  ее  со
всех сторон. Дорога прихотливо извивалась над отвесными скалистыми ущельями,
на дне которых бурлила и грохотала вода, а потом  резко  устремилась  вверх,
все ближе к горным пикам, где на смену растительности пришли голые  скалы  и
яростная голубизна неба. Редкие деревни  выглядели  своего  рода  форпостами
человеческого присутствия, а дорога тоненькой  линией  жизни,  связующей  их
между собой.
   У Корделии  перехватило  дыхание,  никогда  еще  за  всю  свою  жизнь  не
чувствовала она себя столь одинокой, потерянной и отрезанной от всего  мира.
Ею овладело чувство угрозы и подавленности. Как мог англичанин,  выросший  в
куда более мягкой природной среде, выбрать для  жизни  такое  место,  думала
она.
   Наконец, она прибыла в Ла Вегу. Деревня располагалась там, где горы  чуть
раздвинулись, впустив к себе  горстку  домов,  сверкавших  красной  и  белой
краской, одну-две деревенских лавки, парочку баров и фонду, то есть попросту
харчевню, в которой собралась немалая часть местного мужского населения. Те,
что постарше, сидели внутри, играя в  карты,  а  молодежь  расположилась  за
уличными столиками в небрежных позах,  все  как  один  исполненные  мужского
достоинства, поглядывая на Корделию с еле  скрываемым  интересом,  пока  она
пристраивала свою машину и принуждала себя выйти из нее.
   Используя свои минимальные познания в испанском, она спросила человека за
стойкой,  знает  ли  он  или  кто-нибудь  из   присутствующих   в   баре   о
местонахождении Гиллана Морнингтона. И почему-то не удивилась, услышав,  что
никто ничего не знает. Ей показалось, что это своего рода заговор мужчин,  и
лицо ее тут же вспыхнуло от смущения: вероятно, они думают, что  перед  ними
одна из брошенных им любовниц, отыскивающая его след. И они  сомкнули  ряды,
чтобы прикрыть своего. Что ж, Мерче Рамирес предупреждала ее.
   Провожаемая  красноречивыми  взглядами,  ощущая  нарастающую   досаду   и
скованность,  Корделия  вдруг  осознала,  что  осторожность  Брюса   и   его
недовольство ее самостоятельной поездкой были обоснованы. С  ее  же  стороны
полнейшим безумием было решение отправиться на поиски человека, которого она
в глаза не видела, знала о нем мало, но притом достаточно, чтобы  относиться
к нему не лучшим образом.
   Все вокруг говорило ей о том, что здесь совсем не та Испания, которую она
оставила на побережье. Та была разновидностью знакомого ей  мира,  здесь  же
она оказалась в среде патриархальной, живущей по канонам давних  времен.  Ей
казалось, что несовместимость того общества с нею разлита в воздухе,  и  она
понимала, что она здесь глубоко чужда всему и всем.
   Однако при кажущейся хрупкости Корделия  обладала  твердым  характером  и
решила не сдаваться. Она распрямила плечи и, невзирая на  боль,  причиняемую
совершенно негодными для горных прогулок  сандалиями,  стала  взбираться  по
склону холма навстречу тому, что зовется судьбой.

Глава 2

   Человек, представившийся как иль Монтеро, но бывший, по мнению  Корделии,
самим Гилланом Морнингтоном, являл странную смесь национальных  особенностей
своих родителей. И дело было не только во внешности: глаза его  были  темпы,
тогда как волосы имели  каштановый  оттенок,  часто  встречающийся  во  всех
уголках Англии. Важно то, что само  выражение  его  лица,  словно  хамелеон,
постоянно менялось, так что он то напоминал англичанина, то тут же выглядел,
как истый испанец.
   Корделия вежливо улыбнулась.
   - Давайте установим истину, - сказала она твердо. - Как бы вы ни называли
себя в настоящий момент, вы - Гиллан Морнингтон, не так ли?
   Выражение злобы, возникшее на его лице, было тем более странным,  что  он
оставался холоден.
   - Я всегда называл себя Гилем Монтеро, и у меня нет оснований менять свое
имя, - проговорил он ледяным голосом. - Имя  моей  матери  -  Монтеро,  и  я
горжусь им. Что до другого имени, которое вы называете, что  ж,  я  признаю,
что имею право его носить, если захочу. Но я не желаю.
   Он сделал пару шагов и остановился, пес снова  распластался  у  его  ног.
Корделия отметила, что  его  нельзя  назвать  крупным  мужчиной,  однако  он
выглядел невероятно собранным и сильным, похоже,  что  мускулы  его  подобны
стальным канатам. Она  ожидала  увидеть  плейбоя  и  дамского  угодника,  но
единственным намеком на это была тонкая, изломанная  чувственная  линия  рта
под прямым массивным носом.
   - Итак, вы знаете, кто  я  таков  и  что  этот  дом  принадлежит  мне,  -
продолжал он, и под его по-прежнему холодной маской промелькнула усмешка.  -
Это дает вам явное преимущество, ибо я не имею  понятия  о  том,  кто  вы  и
почему вы здесь. Надеюсь, я не буду нескромным, если попрошу просветить меня
на этот счет?
   - Я Корделия Харрис, - представилась  она.  Несмотря  на  легкий  сарказм
собеседника, она решила проявить вежливость и протянуть ему руку, которую он
после секундного колебания пожал.  Его  рукопожатие  было  крепким,  а  кожа
бронзовой от загара. Всем своим видом он являл здоровое естество,  однако  в
глазах его таилась грустная задумчивость.
   - Мое имя вам, конечно же, ничего не  говорит,  -  продолжала  она.  -  Я
приехала по поручению юридической фирмы "Фолкнер и Пенфолд" из Херфорда.
   Она увидела, как его глаза сразу же сузились, и  вдруг  испугалась  того,
что ей предстояло ему  сообщить.  Корделии  никогда  прежде  не  приходилось
передавать кому-либо известие о кончине  близкого  человека.  И  почему  она
раньше не подумала об этом, когда вдруг решила ехать сюда.
   Она вспомнила, с какой спокойной грустью  и  сочувствием  сообщила  ей  о
кончине отца медсестра. Никто не смог бы сделать этого более  деликатно,  но
разве это смягчило удар?.. И вообще, может ли что-нибудь дать  облегчение  в
подобном случае?
   - Мне очень трудно сообщить об этом, - она заставляла себя говорить. -  Я
скажу вам сразу все напрямик. Ваш отец лорд  Морнингтон  недавно  скончался.
Мне очень жаль.
   Его лицо осталось бесстрастным.
   - Вы соболезнуете мне? Совершенно напрасно,  -  в  голосе  его  зазвучали
едкие  ноты.  -  Если  вы  полагали,  что  я  расстроюсь,  то  мне  придется
разочаровать вас. Я не видел своего отца и ничего не слышал  о  нем  с  пяти
лет, так что с трудом могу его вспомнить.  Вряд  ли  вам  стоило  добираться
сюда, чтобы извещать меня об этом. Но,  так  или  иначе,  благодарю  вас  за
хлопоты.
   Она поняла, что он собирается  закончить  разговор  и  удалиться.  Закрыв
дверь в свой дом перед ее носом.
   - Но это еще не все, - почти прокричала она. - Мне надо сказать вам,  что
вы его законный наследник. Теперь вы лорд Морнингтон.
   Гиль Монтеро резко взглянул  на  нее,  и  вдруг  на  его  лице  появилось
выражение невероятной веселости, которую он еле  сдерживал.  Наконец  он  не
выдержал и, упав на  ворота,  разразился  громким  хохотом,  так  что  слезы
выступили у него на глазах.
   Корделия была потрясена и возмущена его реакцией. Разве можно известие  о
чьей-либо  смерти  воспринимать  столь  цинично?  Что  за  бессердечие  и..,
бесчувствие!
   Наконец он выпрямился и взял себя в руки, хотя в  глазах  его  продолжали
вспыхивать искорки смеха, а уголки чувственного рта кривились в усмешке.
   - Ну, а теперь вы сообщили мне все? - спросил он ледяным голосом.
   - О да, теперь все.
   Неужели он издевается надо мною  потому,  что  я  нахожу  его  веселость,
неуместной, спрашивала себя Корделия. Но тут опять заговорил Гиль:
   - Послушайте, поймите меня  правильно.  Я  смеялся  не  над  известием  о
смерти. Мне довелось слышать, что отец вторично  женился  и  у  него  семья,
которой я искренне сочувствую. Но его смерть потеря для них, а не для  меня.
С моей же стороны было бы ханжеством изображать  горе  в  связи  с  кончиной
человека, которого я практически не знал, который бросил меня, когда  я  был
маленьким ребенком. Ну а мысль о  том,  что  я  стану  лордом  Морнингтоном,
нелепа сверх всякой меры. Скажите им, чтобы они отдали этот титул следующему
по старшинству. Ведь у его второй жены есть сын?
   - Есть, но у него нет прав на это, - возразила Корделия. -  Собственность
вашего покойного отца - майорат,  то  есть  она  может  переходить  лишь  от
старшего сына к старшему сыну. Так что она переходит к вам.
   Минуту назад он казался ей таким же стопроцентным англичанином, как и она
сама, но теперь на его лице вновь проступили суровые испанские черты,  глаза
стали непроницаемыми, скрывающими любое  чувство  от  постороннего  взгляда,
губы плотно сжались. Ей вдруг пришло в голову, что  новость  на  самом  деле
задела его, только он не хочет этого показать. С минуту он выдерживал паузу,
и, уважая его молчание, Корделия тоже ничего не говорила. Затем он зевнул  и
небрежно бросил:
   - Вы бы лучше вошли в дом. С моей стороны было не слишком вежливо держать
вас здесь на солнцепеке.
   Он открыл перед ней  ворота  пошире  и,  перехватив  ее  нервный  взгляд,
брошенный на собаку, сказал:
   - Не беспокойтесь о Пелайо. Если я приглашаю человека в дом, он понимает,
что с этим человеком все в порядке. Он доверяет моему мнению.
   - Как вы зовете собаку? Пел...?
   - Пелайо.  Он  назван  так  в  честь  христианского  полководца,  который
разгромил мавров в  битве  при  Ковадонге  в  722  году.  Кстати,  Ковадонга
находится неподалеку отсюда.
   В голосе его  сквозила  нежность,  однако,  заметив,  что  лицо  Корделии
продолжает выражать сомнение, он с нескрываемым изумлением спросил:
   - Вы не любите собак?
   - Я так не сказала бы. Просто мне никогда не  приходилось  иметь  с  ними
дела. В Херфорде я снимаю квартиру, так  что,  сами  понимаете,  я  не  могу
позволить себе завести собаку.
   Чтобы показать, что у нее нет неприязни к  собачьему  племени,  Корделия,
идя вслед за Гилем Монтеро в его дом,  осторожно  провела  рукой  по  теплой
коричневой шерсти Пелайо и, поскольку тот не выразил неудовольствия, поняла,
что пес не возражает против ее присутствия.
   Стены дома были сложены из массивных камней, отчего внутри царил холод. В
глаза бросался большой камин, и Корделия подумала, что эти  же  стены  будут
надежно удерживать тепло зимой, когда снег покроет  окрестные  горы.  Пол  в
доме тоже был каменным, но кое-где его покрывали  цветастые  вязаные  ковры.
Мебель отличалась  деревенской  простотой  и  некоторой  мрачностью.  Солнце
сквозь окно освещало мягким красным светом диван, цветы  в  напольной  вазе,
синие и белые горшки на старом шкафу.
   В центре комнаты  возвышался  массивный  стол  с  разбросанными  по  нему
открытыми книгами, картами, документами. Корделия поняла, что своим приходом
она оторвала хозяина дома от работы. Тем временем Гиль Монтеро пододвинул ей
стул, достал графин вина  и  налил  ей  бокал,  как  бы  вспомнив  вдруг  об
испанской традиции гостеприимства. Через открытую  дверь  в  противоположном
конце  комнаты  Корделия  увидела  огород,  засаженный  салатом,  кабачками,
фасолью и множеством разнообразных цветов. В загоне суетились цыплята, а  на
тропинке пятнистая кошка энергично вылизывала целый выводок котят. Все здесь
свидетельствовало об устоявшейся, полной  надежности  и  спокойствия  жизни.
Неужели об этом человеке говорила Мерче Рамирес? Пока  Корделия  терялась  в
догадках, хозяин дома разглядывал  ее  с  плохо  скрываемым  любопытством  и
недоверием.
   - Извините меня, что я вас так изучаю, - сказал он, -  но  мне  как-то  с
трудом верится в то, что вы действительно адвокат.
   - А я и не адвокат, - ответила она живо, не желая, чтобы у него сложилось
ложное впечатление о ней. - Строго говоря, у меня нет никакого  официального
поручения. Я просто друг Брюса Пенфолда, одного из совладельцев  юридической
фирмы. К сожалению, Брюс сегодня утром разболелся, и я  взяла  это  дело  на
себя.
   Раскрыв свою объемистую сумку, она  достала  из  нее  длинный  конверт  и
вручила его Монтеро. Он же швырнул конверт на стол, не распечатав его.
   - А где же сейчас находится сам сеньор Пенфолд? - спросил он.
   - Я же сказала: ему нездоровится. А иначе он приехал бы сам. Сейчас он  в
Хосталь  де  ла  Коста.  Да  вы  зна