улья без ножек, серебро  на  полу
вперемежку с загубленными розами...
   - Битва Золотых Шпор ?
   - Вот именно, Жюль, очень похоже. Мы поехали в "травму" зашивать  лоб
Пленьи... Имей в виду, Жюль, он завтра вряд ли выйдет на работу.
   - Нечего отлынивать! Шрамы украшают мужчину. Ты давай про сервиз. Мне
же интересно.
   -  Поехали  мы  в  "травму",  и,  пока  Виктора  зашивали  и  светили
рентгеном, мало ли, вдруг у него сотрясение мозга...
   - Было бы сотрясать чего!
   - ..Софи мне  и  поведала,  -  на  ухмылку  мужа  Марта  не  обратила
внимания, - что невезучая королева заказала ее пращуру, а он  у  нее  ни
много ни мало был главой Парижской гильдии серебряных дел мастеров, этот
самый  сервиз  на  двенадцать  персон  первого   июля   тысяча   семьсот
восемьдесят девятого года, как раз накануне всех исторических событий:
   - Девять-то почему?
   - Не перебивай, а то не буду рассказывать.
   Ну и вот,  случаются  события,  а  пращур  клепает  чашки.  Его  жена
говорит, не занимайся, мол, ерундой, мой милый, кто их теперь выкупит  у
тебя? А он ей, мол, дело чести - завершить заказ.  Между  прочим,  Жюль,
Софи точно такая же - неизвестно что с Маршаном, а она:  "Дело  чести  -
завершить проект".
   - Марта, чашки.
   - Короче  говоря,  когда  стало  известно,  что  короля  с  королевой
арестовали, и уже совсем беззастенчиво  начали  громить  дома  тех,  кто
побогаче, жена пращура отобрала у своего  честного  супруга  сервиз,  не
слушая его высказываний про то, что, он, дескать, никому его не  отдаст,
потому как не они его заказывали. Забрала  она,  значит,  сервиз  и  еще
много там чего высокоремесленного из серебра, и зарыла все в подвале.  А
сверху они уже вдвоем с недовольным супругом  навалили  всякой  рухляди,
ну, как у нас раньше было в кладовке в старом доме...
   - А потом-то что? Отрыли?
   - Ничего. - Марта пожала плечами, - Отрыли,  конечно,  но  уже  после
Реставрации, только с гильдией что-то там  не  заладилось,  поэтому  все
остальные Ванве сделались юристами  и  с  девятнадцатого  века  все  это
серебро стоит у них дома в стеклянной горке.
   - В одной и той же?
   - Похоже, что так. Слушай, Жюль, пойду-ка я перекурю на кухню,  чтобы
тебя не смущать.
   - Дай мне тоже сигаретку и никуда не ходи.
   - Не дам, - надевая халат, отрезала Марта.  -  Ты  мне  живой  нужен.
Знаешь ведь, что твоему сердцу нельзя.
   - Нельзя так нельзя. - Жюль кротко вздохнул, влез в пижамные брюки  и
все равно потащился за Мартой на кухню. - В таком случае  я  чего-нибудь
съем. Что у тебя есть в холодильнике?
   - Всего полно. - Она извлекла из поддона связку бананов  и  протянула
их мужу. - Представляешь, у Софи в холодильнике ничего нет!
   - Совсем ничего? - Жюль проигнорировал  фрукты  и  достал  из  фольги
отварную телятину.
   - Два пакета с морожеными  овощами,  мы  их  прикладывали  к  синякам
Виктора, пока везли его к врачу. - Марта закурила.
   - Как же он с ней жить-то будет, когда женится?
   - Я вообще сомневаюсь, что они поженятся.
   - Как это? Ты же сказала, что проблем не предвидится?
   - Это с Маршаном проблем не  предвидится,  я  уверена.  А  насчет  их
свадьбы - большой вопрос!
   - Это еще почему? - Жюль расправился с телятиной и  прямо  из  пакета
пил обезжиренное молоко.
   - Потому что он - деспот. Курить ей не дает.
   - А сама-то ты не деспот? Ты мне даешь?
   - Тебе нельзя, у тебя сердце.
   - Ага, а у тебя нет, -  обиделся  Жюль,  допил  молоко  и  решительно
заявил:
   - Я тебе говорю, что  поженятся,  -  значит,  поженятся!  Мы  их  для
пилотной серии в церкви снимем. Прямо  на  будущей  неделе.  Нечего  тут
тянуть!
   - Жюль, ты опять за свое? Это же не шоу, сколько можно?!
   -  Думаешь,  не  успеем?  Успеем!  Свадебного  барахла  у  костюмеров
навалом! И для невесты, и для подружек. Шлейф...
   - Какой еще шлейф! Опомнись, Жюль. Во-первых, они оба  мало  пригодны
для семейной жизни, а во-вторых, нужно время!
   - Полгода?
   - Может, и больше...
 
Глава 29, в которой прошло полгода 
 
   - Софи? - удивился Виктор.
   - Да, привет. Приезжай скорее.
   - Куда? Что случилось?
   - У меня падает несущая стена дома.
   - Какого дома?
   - Нашего дома, Виктор! Нашего, загородного дома! И  зачем  мы  только
взяли такой пересеченный участок? Я перенесла дом на  пятнадцать  метров
ближе к реке, чтобы был вид на закат, а там  перепад  высот,  и  несущая
стена не годится. Я пересчитала фундамент, стена загораживает закат! Или
падает!
   - Да успокойся ты! У нас завтра свадьба, а ты со своим домом...
   - Это наш дом! Я совершенно бездарна, я  не  способна  спроектировать
дом даже для самой себя!
   - Прекрати истерику, Софи! Гран-при фестиваля бездарей все  равно  не
твой. И потом, тебе " сейчас нельзя волноваться.
   - Виктор, не заговаривай мне зубы, приезжай!
   - Что за глупости, Софи?  У  меня  мальчишник,  последняя  ночь,  так
сказать, холостяцкой жизни. Ты ведь там тоже со своими подругами.
   - Это ты несешь глупости! Девичник, мальчишник! Ханжеские  пережитки!
Марта, Мадлен и особенно Сиси - твои подруги, а  Элен  -  и  вовсе  твоя
сестра! Они замечательно скоротают вечерок и без меня.
   - Подожди, Софи. Я же заказал для вас утку в "Ля Тур д'Аржен".
   - Они уже ее едят вовсю, а я от твоих уток  скоро  закрякаю!  Кормишь
ими меня каждую неделю. Приезжай!
   - Куда?
   - Как это куда? Ко мне! Сколько можно повторять! У меня  заваливается
стена, уходит крыша...
   -  У  тебя  точно  уходит  крыша!  Нам  завтра  под  венец,   сегодня
последняя...
   - Уже слышала.
   -  ..последняя  ночь  холостяцкой  жизни.  Нужно  провести   ее   как
положено....
   - Да, и завтра повенчаться с идиоткой!
   - Ты не идиотка, Софи.
   - Идиотка, бездарная идиотка!
 
Глава 30, в которой меня разбудил телефонный звонок 
 
   Меня разбудил телефонный звонок. Я открыла глаза. Голый Виктор что-то
писал, склонившись над журнальным столиком; в свободной руке  он  вертел
незажженную сигарету.
   - Тебе трудно снять трубку? - пробурчала  я.  И  не  вздумай  курить,
знаешь ведь, что я в положении. Первые месяцы самые опасные...
   Он вздрогнул, посмотрел на меня невидящими глазами:
   - Трубку?.. Да, конечно, трубы, - и вернулся к своему занятию.
   - Слушаю, - сказала я.
   - Софи, куда вы пропали? - встревоженно спросила Марта на  том  конце
провода. - Мы уже час гуляем вокруг церкви. Священник волнуется...
   - Виктор, это  Марта.  -  Я  потрясла  жениха  за  плечо  и  невольно
заглянула в его записки.
   "Заявка на цикл передач об  архитектуре  Парижа.  Условные  названия:
Парижские черты, Парижские подробности, Парижские приметы".
   Сюжеты: крыши Парижа, слуховые окна, коньки, флюгера, дверные  ручки,
решетки, фонтаны, лавочки, оконные переплеты, трубы, балконги..."
   - Балконы, Виктор, буква "г" не нужна, - сказала я.
   - Да, да. - Он зачеркнул лишнюю букву и написал:  "витражи,  витрины,
вывески". - Как ты думаешь, Софи, витрины - это архитектурная деталь?
   - Может быть. Ты забыл лестницы и мостики.
   И тут я поняла, чего не хватает нашему дому!
   Я положила телефонную трубку на постель  и  бросилась  к  компьютеру.
Конечно, дом не нужно переносить никуда,  а  на  том  перепаде  высот  я
устрою  водоем  и  мостик!  Замечательно!  Ландшафт  вокруг  дома  сразу
преобразится, а в водоем можно будет напустить любимых Виктором  золотых
рыбок!
   - Софи, - вдруг спросил Виктор, - а почему гудит телефонная трубка?
   - Боже мой, нас ведь давно все ждут в церкви!
   - Скорее, Софи, одевайся скорее!  Иначе  мы  опять  опоздаем,  как  в
прошлый раз...


ЗА ПЕРВОГО ВСТРЕЧНОГО?

Натали ДЕ РАМОН






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


     Посвящается моему отцу Жану-Жозефу и моей крестной Аньес

Глава 1,
в которой я люблю книжные магазины

     Я люблю книжные магазины. Это у меня от дедушки. Мой дедушка говорил: "Если бы я не был маркизом и не держал лошадей, я завел бы книжный магазин. Свеженькие книжки из типографии - они как маленькие жеребята. Пугливо и доверчиво идут они в руки первого встречного, мечтая обрести в нем друга и покровителя". Я почувствовала на себе пристальный взгляд и, взяв с полки какой-то том, осторожно обернулась.
     У противоположного стеллажа стоял не очень высокий темноволосый парень и смотрел на меня как на божество. Одно время я частенько сталкивалась с ним то в кафе, то в читальном зале. "Книги из библиотеки похожи на бродячих собак, которые давно потеряли надежду, - считал дедушка. - Они виновато поджимают хвост, когда ты обнаруживаешь вырванные страницы..." Наши взгляды встретились, и, представляете, парень густо покраснел! Я увидела его виноватую улыбку, а затем он торопливо отвернулся, неловко задев своим широким плечом стеллажи, и принялся старательно изучать корешки книг.
     Я тоже занялась своей полкой, раздумывая, может быть, мне самой заговорить с ним? Я снова повернула голову, но парня уже не было, А в руках я, оказывается, держала папин труд "Европа у портного". Да, кстати, меня зовут Клео де Коссе-Бриссак, и, соответственно, известный кутюрье и знаток костюма Леон де Коссе-Бриссак и ла Тремуй - это мой папа. Лучше я вам это скажу сразу, какой смысл темнить, что я настоящая французская маркиза, но учусь в Оксфорде и окончательно перебралась к бабушке в Англию после того, как у папы безнадежно съехала крыша. Ну не надо, я знаю, что говорить так про родителей - моветон, только посудите сами.
     Три года назад моя мама погибла в авиакатастрофе. Не стоит извиняться, вы же не обязаны это знать, а я не обязана высказывать вам свои чувства по этому поводу. Скажу только, что мама совершенно не собиралась меня бросать, просто самолет упал в океан. А вот дедушка мог бы обо мне подумать и позаботиться о своем здоровье. Потому что, после того как он случайно налетел лбом на створку полуоткрытой двери и у него в голове сдвинулся осколок, засевший там со времен, когда дедушка воевал в эскадрилье "Нормандия-Неман", он вполне бы мог полежать в больнице, все-таки врачи хоть что-то да соображают, а не тащиться с нами на машине в Аскот. Дескать, Клео будет интересно посмотреть на королевские скачки и британские традиции. Из-за этих традиций меня не хотели пускать на ипподром в брюках. Ладно, в машине нашлось платье, правда, я предпочитаю брюки, потому что у меня рост сто семьдесят три и в длинной юбке я похожа на утопленницу. Я ношу только мини. Конечно, я выглядела полной идиоткой с голыми коленками и в шляпке с цветочками, все таращились на нас с папой, а пресса - старательнее всех.
     Я-то думала, что папаш начнет, как обычно, позировать пергд камерами, он же это любит страшно. Вы наверняка видели во всяких журналах, как он обнимается с шоферами и с конюхами, дескать, такой я маркиз демократичный, вот я розы подстригаю, вот вкалываю на винограднике голый по пояс. Как же, работает он на винограднике, это чтобы все знали, какая у него фигура. Хотя, честно говоря, фигура у моего папы что надо, и танцует он просто невероятно, и машину водит, и на лошади...
     Ладно, я не собираюсь рекламировать стати родного отца, я рассказываю про то, как я поняла, что он тронулся. Потому что вместо того, чтобы выгибать дугой брови и демонстрировать белоснежность зубов, папаш стал отмахиваться от фотографов и загораживать меня спиной. Ну и получил: на следующий день во всех газетах красовались наши несуразные снимки с комментариями, что я - новая пассия маркиза-кутюрье. И потом, вместо того чтобы дать нормальное интервью и поделиться творческими планами, папаш ночью, только что не по крыше, вывел нас с дедом из отеля, и мы зачем-то сбежали из Аскота. А в тоннеле под Ла-Маншем репортеры гнались за нами как за принцессой Дианой.
     И тогда папаш не только окончательно уверовал в свое величие, но и проникся ко мне несказанными родительскими чувствами, а до этого его мало интересовал сам факт моего наличия. Если вы спросите его: "Мсье, скажите, сколько лет Клео?" Кстати, он любит, чтобы к нему обращались именно "мсье", это все игры в простоту и демократичность, а на самом деле он сноб каких поискать. Так вот, он сначала будет долго рассказывать вам, как их с мамой познакомили в трехлетнем возрасте и она разревелась из-за того, что он уселся на ее горшок, а потом туманно заметит, что Клео уже взрослая. Хотя, это только если он вообще вспомнит, кто такая Клео.
     Думаете, мы с мамой часто его видели? Как же! Он торчал в своем драгоценном Доме "Маркиз Леон" в особняке Кастель Беранже на улице Ларонтин. Название его Дома моды тоже подчеркивает исключительно демократические устремления моего папаш. Нет, в Париже он именно работал: докторский диссер, семь книг по истории костюма, множество дефиле, одежда к фильмам. И все это болтовня про его любовниц.
     Мы с мамой никогда не верили в это. Любовницу все-таки нужно любить, а папа способен любить только самого себя да отчасти свой высокопортняжный бизнес - как средство еще более возвышенной любви к себе. Даже если он и приезжал к нам в Монтрей-Белле "поработать на природе", то это превращалось в кошмар. Сначала три дня катаний на лошадях, пикников, барбекю и малоспортивных игр в окружении толп прихлебателей и журналистов, а потом он запирался в каком-нибудь кабинете, и все должны были ходить на цыпочках: ах, мсье маркиз работают! А мсье маркиз через полчаса уже приказывал тащить столы, кульман, ноутбуки, бумаги, книги, etc. в другой кабинет или в гостиную, потому что, видите ли, солнце смеет падать не туда или под окном нагло поет птица, не имеющая прав на то, чтобы мешать творить Леону Великолепному, и де, и ле, и еще десяток имен, которые в состоянии запомнить только наш дворецкий Белиньи. Папаш делает вид, будто ему не нравится обилие имен и титулов, а на самом деле откровенно кайфует. А я? Хорошо еще, что меня не вызывают к доске, пятнадцать минут перечисляя фамилии...
     Так вот, после поездки в Аскот папаш не отпускал меня ни на шаг, ревнуя, похоже, даже к душу и к унитазу. А по вечерам заставлял сидеть рядом с собой у камина и внимать его излияниям родительских чувств, все более сумбурным по мере
     Того, как он надирался. А надираться он стал регулярно после того, как, вернувшись из Аскота, через несколько дней умер дедушка. И я до глубокой ночи слушала: "Ты моя единственная, ты моя дочечка, никого родней тебя у меня нет... Вот сидят папуся с дочусей, со своей сиротиночкой..." Часам к трем он отключался, Белиньи накрывал его пледом, а я шла в свою комнату и от злости не могла уснуть до утра.
     А однажды он обнаружил на моем столе листок со стихами примерно такого качества:

     Мой ангел с дивным водопадом
     Волос на милой голове,
     К себе ты взгляд мой приковала,
     Давно блуждавшийся вовне...

     И совершенно озверел: кто посмел позариться на его дочку? Я не стала говорить, что эти стихи написаны для моей приятельницы, а меня она попросила сочинить своему воздыхателю достойный ответ. Я просто позвонила бабушке в Англию и объявила, что больше не могу находиться рядом с этим алкоголиком. Бабушка сказала моему папуле пару ласковых, после разговора с ней он даже не пил часа три... К ночи, понятно, опять набрался и рыдал, обхватив мои колени, какой он несчастный: никто его не любит, все его бросили, в том числе и я, потому как не хочу скрасить его одинокую старость...
     Утром перед отъездом я все-таки зашла к нему проститься, не зверь же я какой, а папаш пропал. Ага, пропал, и все тут. Он, что, думал, что я никуда не поеду, а начну его разыскивать с собаками, если даже Белиньи очень спокойно отнесся к исчезновению мсье? В первый раз, что ли, папенька скрывается в неизвестном направлении (читай "в Париж"), а потом пресса трубит о гениальности новой коллекции кутюрье-маркиза... Мама никогда не паниковала по этому поводу: взрослый человек, сам пропал - сам найдется.
     Я держала в руках его книгу, переизданную в который раз, и думала: я не видела отца с осени, но раз его "Европа у портного" оказалась в моих руках, значит, вот-вот объявится и он сам. Я уже вовсе не сердилась на него, честно говоря, я даже, похоже, соскучилась. Нет, вы не подумайте, что мне захотелось снова ночи напролет слушать его пьяные бредни. Нет, мне хотелось, чтобы, как в детстве, папа высоко-высоко раскачал качели, а потом, когда у меня начала кружиться голова, я спрыгнула бы ему на руки, и он бы понес меня домой, тихонько рассказывая историю про рыцаря Ланселота и королеву Гениевру... А мама возилась бы с очередным "королевским" одеялом из лоскутков парчи, атласа и бархата, а дедушка громко включил бы свою любимую "Летучую мышь", которая так раздражала меня раньше, а сейчас мне ужасно захотелось услышать безмятежное сопрано: "Ах, мсье маркиз! Та-ра-рам, там, там..."
     Купив папину "Европу у портного" и диск с "Летучей мышью", я вышла из магазина и невольно обратила внимание на очень красивую и нарядную брюнетку. Она была одета в изумительный ультрамариновый костюм, из-под лацканов которого рвался на волю туго накрахмаленный, похожий на крылья широкий белоснежный воротник, а кисти рук утопали в раструбах таких же широких манжет. Блестящие черные волосы подняты заколками с хрусталиками стразов, а изумрудные глаза мастерски подкрашены. Я всегда хотела иметь черные волнистые волосы, как у папы, а вместо этого мне достались банальные соломенные, прямые и непослушные.
     Вдруг эта красавица помахала рукой и с голливудской улыбкой пошла мне навстречу.
     - Бонжур, маркиза де... - начала она.
     - Добрый день, Жаннет, раньше мы были на "ты".
     - Ах, милая Клео, - начала рассыпаться в любезностях папина референтка, - ты же была тогда совсем девочка, а сейчас потрясаюше красивая девушка!
     Да-да, если уж кто и красив, так это она. Она красива как сказочная фея. Рядом с ней семь лет назад, когда она пришла на работу в папин "Маркиз Леон", я сразу почувствовала себя гадким утенком. А с каким почтением и трепетом она относилась к моему отцу! Теперь я представляю, что должен чувствовать мужчина, когда на него самоотверженно работает скромнейшая и деликатнейшая девушка идеальной красоты. Маме она тоже понравилась. С появлением Жаннет Рюш мама перестала разрываться между Монтрей-Белле и Парижем и занялась ремонтом нашего замка. Мама говорила, что моему папе очень повезло с референтом, трудно даже представить более серьезную и ответственную секретаршу. Когда Жаннет рядом с папой на переговорах и деловых приемах, значит, можно не беспокоиться, что папа напьется или из-за своего безудержного характера сорвет сделку, наговорив потенциальному клиенту вздора по поводу его ограниченности или некомпетентности.
     Мы направились в ближайшую кондитерскую, чтобы отметить нашу встречу, и по дороге Жаннет рассказала, что она решила завершить наконец свое образование в Оксфорде: накопления позволят ей получить степень магистра.
     По летнему времени столики кондитерской стояли прямо на улице, как у нас во Франции. Мы заказали кофе с пирожными.
     - Но как же ты, Жаннет, собираешься учиться, неужели ты уйдешь из "Маркиза Леона"? - спросила я и вдруг снова почувствовала, что опять кто-то пристально на меня смотрит.

Глава 2,
в которой Паоло обрадовался

     Это она! - обрадовался Паоло, заметив в книжном магазине "сеньориту Соломинку". Надо же, он целый год не был в Оксфорде, и в первый же день встретил ее. Может быть, решиться, подойти и спросить, например, что-нибудь про книги... А вдруг она не захочет разговаривать? Это же не Италия, где все болтают с первым встречным... Но все-таки как же хочется коснуться рукой ее светлых волос, зарыться в них лицом, почувствовать их запах! Наверное, они пахнут мамиными любимыми фиалками, нет, лучше - спелыми яблоками.
     Сколько раз за этот год вдали от Оксфорда Паоло мечтал увидеть ее хотя бы издали. Нет, если по-честному, он мечтал увезти ее на прекрасный остров и больше не расставаться никогда до самой смерти...
     И вдруг она обернулась и посмотрела на него! Ласково посмотрела, или это ему показалось? Пао