столик вместе с телефоном  и  бабушкина  ваза",  -  обреченно
констатировала я, твердо зная, что больше там падать нечему.
   Нелли что-то говорила о тихом часе  после  обеда.  Я  вышла  в  прихожую,
посмотрела на бодро скачущего Саньку и поняла,  что  повергнуть  его  в  сон
может только нечистая сила.
   На место отчаяния пришло безразличие ко всему.
   "Ну и черт с ним. Будь что будет, - подумала я. -  Пусть  разрушит  здесь
все. Это гораздо лучше, чем его вопли и плач".
   Словно подслушав мои мысли, Санька переместился в гостиную.  После  массы
разрушительных звуков там он  ворвался  в  Красную  комнату.  По  грохоту  и
жалобному бою я поняла, что пострадали старинные напольные часы.
   Я забилась в спальню, заткнула  ватой  уши  и  попробовала  читать  "Анну
Каренину". Можете представить, как это получалось, когда я точно знала,  что
у меня за стенкой бьется старинный  бабушкин  сервиз.  Воображение  рисовало
картины одна другой страшней.  Перед  глазами  оживали  сцены  из  нашествия
Золотой Орды. И тут я вспомнила о балконе.
   "О боже! - похолодела я. - Этот дикарь сейчас сиганет с балкона!"
   Я как ужаленная вскочила с кровати  и  забегала  по  квартире,  вспоминая
пословицу: не так страшен черт, как его малюют. Теперь мне стало  ясно,  что
наши прeдки имели  в  виду,  потому  что  разрушений  оказалось  значительно
меньше, чем рисовало мое воспаленное воображение. Зато была пугающая  тишина
и абсолютно отсутствовал Санька.
   На подкашивающихся ногах я выбежала на балкон и заставила себя посмотреть
вниз. Нетронутая клумба говорила о том, что в  ближайшее  время  на  нее  не
падал никто. Воодушевленная, я поплелась обратно в  квартиру  и  планомерно,
метр за метром тщательно обследовала все комнаты.
   Саньку я нашла сладко дремлющим с веником в руках в  углу  за  диваном  в
гостиной.
   "Видимо, наступил долгожданный тихий час", - подумала я,  осторожно,  как
гремучую змею, перенося его вместе с веником на кровать в спальню.
   Я прикрыла одеялом Саньку и веник, задернула шторы и на цыпочках вышла  в
прихожую. И в это время раздался пронзительный звонок  валяющегося  на  полу
телефона. Пулей бросилась я к разбитому аппарату и ошалело сдернула  трубку.
Звонила Нелли.
   - Ну, как вы там? - сквозь шум и хрипы ангельским голоском вопрошала она.
- Справляетесь? Не скучаете без меня?
   - Я скучаю безумно, Санька меньше, - сцепив от злости зубы, сообщила я.
   - Что-то шипит. Ничего не слышу, - пожаловалась Нелли. - Говори громче.
   Ха, шипит. Шипит то, что осталось от телефона.
   - Подожди, перейду к другому аппарату. Я положила трубку на пол,  встала,
стараясь  издавать  как  можно  меньше  шума,  подошла  к   двери   спальни,
перекрестилась и только после этого  решилась  проверить,  не  проснулся  ли
Санька.
   Санька спал. Когда он спал,  то  был  похож  на  ангелочка.  Его  светлые
кудряшки трогательно слиплись от пота,  щечки  раскраснелись,  пухлые  губки
забавно  шевелились.  Он  был  так  прекрасен,  что  захотелось  подойти   и
поцеловать его.
   Я закрыла дверь и зло сплюнула.
   "Чур меня! Чур меня! Чур меня!" - три раза сказала я,  лишь  после  этого
успокоилась и отправилась в гостиную разговаривать с Нелли.
   - Что случилось? Почему так долго? - сердилась она. - Учти,  я  звоню  по
межгороду и плачу за каждую минуту.
   О чем это она? Платит за каждую минуту? Да одна бабушкина ваза,  разбитая
ее сыном, стоит целое состояние, а она о каких-то минутах.
   - Я только что уложила ребенка спать, а ты своими дурацкими звонками чуть
его не разбудила, - разозлилась я. -  А  долго,  потому  что  Санька  разбил
телефон в прихожей и пришлось перейти в гостиную.
   Нелли пришла в ужас.
   - Разбил телефон? - прокричала она. - Кошмар! Надеюсь, ты ему задала?
   - Я бы его расцеловала, если бы он ограничился одним телефоном. Но он  не
ограничился, присовокупив к телефону  бабушкину  вазу,  старинные  напольные
часы, японское фарфоровое панно и кучу  мелких  безделушек  типа  саксонских
статуэток восемнадцатого века  и  коллекции  хрустальной  скульптуры  начала
нашего века. Но самое  главное,  он  безжалостно  раздербанил  новый  веник.
Теперь мне придется идти к Старой деве и просить веник у нее, чтобы  вымести
весь этот мусор, в который Санька превратил мои коллекции.
   Нелли на том конце провода задохнулась от горя.
   Предстоящая смерть отца  Саньки,  видимо,  казалась  ей  гораздо  меньшим
убытком.
   -  Какой  ужас!  -  завопила  она.  -  Неужели  он  все  это  так  быстро
расколошматил?
   - Да, твой сын не любит сидеть без дела. Очень подвижный ребенок.
   - И коллекцию хрустальной скульптуры?
   - Всю до хрусталика.
   - С ума сойти! И саксонские статуэтки?
   - Все как одну.
   - Нет, это невероятно! Вот паршивец! И ты еще не убила его?
   - Зачем, пусть живет. Нелли кипела от негодования.
   - Как ты можешь так спокойно об этом говорить? - возмутилась она.
   - Один день с твоим Санькой, и  философия  буддизма  понятна,  как  ясный
день. Все суета и  тлен.  Настоящую  ценность  представляет  лишь  покой.  И
вообще, теперь трудно сказать, кому  осталось  жить  больше:  мне  или  отцу
Саньки. Я читаю "Отче наш".
   - Соня, держись, я проехала половину  пути,  но  если  хочешь  -  вернусь
обратно.
   - Нет, уже не надо, - героически отвергла я  ее  порыв.  -  Моя  квартира
после нашествия Саньки уже достигла предела беспорядка. Больше ей ничего  не
страшно, потому что хан Батый был вершиной созидания  в  сравнении  с  твоим
сыном. А Золотая Орда  по  своей  разрушительной  силе  рядом  с  Санькиными
проделками просто смех.
   Видимо, в моих словах было столько безысходности, что Нелли  окончательно
испугалась за мою квартиру и решила весь гнев обратить на меня, поскольку на
Саньку обращать его бесполезно.
   - Почему ты позволила ему так себя вести? - возмутилась она.
   - Потому  что  получила  карнизом  по  голове  и  поняла,  что  пассивное
сопротивление - единственно приемлемая форма нападения на твоего  Саньку.  Я
не переношу крик вообще и его крик в частности.
   - И он сразу же это понял?
   - Естественно.
   - Глупая, теперь ты у него в руках.  Разве  можно  признаваться  в  своих
слабостях мужчинам?
   - Разве Санька - мужчина?
   -  А  кто  же  еще?  Когда  имеешь  дело  с  этими   существами,   нельзя
расслабляться ни на минуту, в каком бы возрасте они ни были.
   Я вынуждена была признать, что мысль не глупа,  хоть  и  исходит  она  от
Нелли.
   - И что теперь? - с вызовом спросила Нелли.
   - Теперь он спит, а я с ужасом  жду,  когда  проснется,  -  падая  духом,
призналась я. - Должна сказать, после удара  карнизом  по  спине  мне  стало
понятно, что такое радикулит, хотя до этого я думала,  что  болезнь  эта  из
сферы народных преданий.
   - Ой, как мне тебя жалко, - посочувствовала Нелли.  -  Соня,  не  вздумай
сдаваться, это позор: пасовать перед каким-то молокососом,  хоть  он  и  мой
сын. Если не слушается,  тресни  по  заднице  и  поставь  в  угол.  Чего  ты
боишься?
   - Я же сказала: его крика. Он вопит, как резаный.
   - Пусть кричит, а ты закрой его одного в комнате и уходи по своим  делам.
Он тут же кричать перестанет. А потом пригрози не дать вкусного и не пустить
на улицу. Сразу станет как шелковый.
   Я удивилась простоте этих советов. Мне не верилось,  что  такими  слабыми
мерами можно достичь столь фантастических результатов.
   - Не дать  вкусного  и  не  пустить  гулять?  Только-то?  -  с  сомнением
переспросила я.
   - Да, этого вполне хватит, - заверила Нелли. - Станет как шелковый.
   - Ты полагаешь, больше не надо ничего?
   - Абсолютно. Попробуй, увидишь сама. Я запросто с ним справляюсь.
   -  А  я,  признаться,  пробовала  прибегать  к  сложным   психологическим
экзерсисам, - призналась я.
   - И что?
   - Не помогло. Он просто меня  не  слушал  и  вопил.  Ох,  даже  вспомнить
страшно.
   - Вот именно, а следовало хорошенько его отлупить.
   - Но это же непедагогично. Я читала, что это  очень  вредно  для  детской
психики.
   -  Для  детской  психики  гораздо  вредней  чувствовать,   что   взрослые
беспомощны и глупы, - авторитетно заверила  Нелли.  -  К  тому  же  мальчики
уважают только силу. Лупи, не жалей. Ну ладно, я поехала. Звоню из  кафе  на
трассе. Приеду в Питер - сообщу. Удачи тебе на педагогическом поприще.
   Вооруженная  советами  Нелли,  я  ждала  окончания  тихого  часа  уже   с
нетерпением.
   "Ну, пусть только проснется, - злорадно думала я, - ох, я ему покажу!"

Глава 28

   Звонок Нелли вернул меня к жизни. Причем жить захотелось  настолько,  что
уже раздражала разгромленная квартира. Захотелось чистоты и порядка.
   Я порхала по комнатам и с  громким  пением  возвращала  свою  квартиру  в
прежнее  состояние.  Приятно  чувствовать,  как  все  меняется  под  руками,
обретает чистоту и порядок. Именно в такие минуты, наверное, каждая  женщина
чувствует себя богиней.
   Вдруг из спальни раздался громкий плач. Это Санька известил мир  о  своем
пробуждении. Я устремилась на плач, распахнула дверь и охнула. Санька  сидел
на одеяле с вытянутыми вперед руками и ревел, сквозь слезы повторяя: "Мама!"
Веник лежал рядом.
   Я бросилась к Саньке. Он сквозь слезы и со сна толком не разобрал, что  я
не его мама, и зарылся в моей груди, жалобно всхлипывая.
   Боже, какое это счастье, должна вам сказать, чувствовать  себя  до  такой
степени нужной и любимой. Я таяла от удовольствия и одновременно страдала от
одиночества. Но больше все же таяла. От Саньки  исходил  прелестный  детский
запах, веяло сладким чистым теплом и беззащитностью. А Нелли предлагает  его
лупить. Разве это возможно?
   Я  гладила  Саньку  по  хрупкой  спинке,  целовала  в  пушистую  головку,
прижималась щеками к его маленьким цепким ручкам.  И  доприжималась.  Санька
заметил подмену, оттолкнул меня и приготовился плакать. Мордочка его  начала
медленно собираться в морщинистую гримаску. Его  нерешительность  объcнялась
тем, что и от меня исходила ласка и любoвь, надежность и защита. Но все-таки
я была не мама, а следовательно, счастье не может быть полным. Надо плакать.
   И он заплакал.
   "Так, - подумала я, - по совету Нелли сейчас надо поднять  его,  надавать
по заднице, поставить в угол и уйти в другую комнату. Боже, какой ужас. Нет,
я неспособна на такую жестокость".
   Санька тем временем набирал темп и  уже  совершал  вентиляцию  легких  по
полной программе. Вой стоял такой, что я окончательно растерялась.
   "Что делать? - панически соображала я. - Бить или  не  бить,  вот  в  чем
вопрос".
   После недолгих раздумий я окончательно пришла к выводу,  что  "не  бить",
потому что не смогу.
   "Значит, Санька будет выть до тех пор, пока я не сойду с ума", - подумала
я и расплакалась.
   Мы сидели с Санькой на  кровати  и  соревновались,  кто  громче.  Сначала
Санька подумал, что я передразниваю его, и злился. Он даже  веником  в  меня
запустил. Потом он плакал уже не так добросовестно, как прежде,  потому  что
надо же было украдкой и за мной наблюдать, что тоже очень  интересно.  Потом
он  поверил  в  мое  горе  и  начал  присматриваться  ко  мне  уже  открыто.
Убедившись, что мое горе сильней, Санька забыл про  свое,  прижался  ко  мне
своей бархатной щечкой и сочувственно спросил:
   - Сьто такое?
   Я молчаливо предавалась отчаянию.
   - Сьто ты? - подергал он меня за руку. Я по-прежнему  была  безутешна.  И
тогда он начал меня успокаивать как настоящий мужчина.  Он  гладил  меня  по
голове, говорил, что я "хоешая", обещал повести гулять и даже посулил  много
вкусного.
   В довершение он  слизнул  мою  слезинку,  рассмеялся,  как  бы  приглашая
развеселиться и меня, и сказал:
   - Соеная.
   Я сразу же поняла, как успокаивает его Нелли,  и  решила  воспользоваться
тем, что Санька взял на себя роль взрослого.
   "Что ж, - подумала я, - поменяемся ролями. Тогда ребенком буду я. Вижу  -
это намного приятней".
   После этого решения все  у  нас  пошло  как  по  маслу.  Санька  слушался
беспрекословно, а если выходила размолвка, я начинала кукситься и  угрожать:
"Сейчас как заплачу!" Санька мгновенно говорил: "Не нядо, не нядо" - и делал
так, как я его просила.
   Таким образом остаток дня мы прожили в полном согласии. Ходили  гулять  в
парк, по пути завернули в магазин и купили массу игрушек. Я не удержалась  и
тут же купила Саньке комбинезон, потом курточку, потом костюмчик, потом  еще
курточку, потом... Потом Санька возмутился и сказал:
   - Фатит. Кто это все потящит? Я вынуждена была согласиться с тем,  что  в
его вопросе разума больше, чем в моих  поступках.  Тащить  некому.  Пришлось
остановиться.
   Потом мы отправились домой примерять обновы, но  и  здесь  Санька  вскоре
остановил меня, напомнив, что пора идти во двор обживать местную песочницу и
испытывать новую лопатку. Так мы и поступили.
   Домой пришли, когда уже совсем стемнело. Санька ел с  большим  аппетитом.
Ему и в голову не пришло пачкать стены  и  запускать  в  меня,  его  лучшего
друга, чем-нибудь съедобным.
   В общем, ужин прошел в полном согласии, после  чего  Санька  сам  потащил
меня в ванную и показал, "покуда" надо набирать воду  и  как  надо  взбивать
пену. Когда "море" было готово, мы побежали в прихожую за громадным надувным
крокодилом, купленным в числе прочих игрушек.
   Мне пришлось героически играть роль  насоса.  Сколько  я  ни  дула,  этот
чертов крокодил, казалось, никогда не станет упругим, а так и  будет  висеть
тряпочкой. Санька сидел рядом и  всячески  сочувствовал  моим  мучениям.  Он
гладил меня по руке, сам раздувал щечки  и  пыжился,  стараясь  хоть  чем-то
помочь. Когда я основательно уставала и отваливалась от крокодила на  спинку
дивана, он покровительственно хлопал меня по колену и говорил:
   - Одяхни, одяхни.
   Когда крокодил, наконец, приобрел желанную  упругость,  Санька  пришел  в
восторг и преисполнился ко  мне  такой  благодарностью,  что  даже  пообещал
завтра в песочнице сделать мне куличик.
   Но нас поджидала неприятность: крокодил  не  хотел  помещаться  в  ванне.
Точнее, он не хотел  туда  помещаться  вместе  с  Санькой.  Мы  стали  перед
альтернативой: или Санька, или крокодил. Санька мужественно отнесся к  такой
неприятности и разрешил крокодилу постоять рядом.
   Когда  мы,  свежие  и  одетые  в  новую  пижамку,  улеглись  в   постель,
выяснилось, что забыли про книжку.
   - Казку! Казку! - объяснял мне Санька, рисуя руками формат книжки.
   Пришлось взять журнал мод  и  придумывать  "казки"  на  ходу.  Я  недолго
мучалась. Санька на удивление быстро заснул. Он вцепился в  одеяло  ручками,
приоткрыл ротик и  склонил  набок  кудрявую  головку.  Реснички  трогательно
подрагивали.  Я  едва  не  прослезилась  от  умиления.  Как  прекрасен  этот
ангелочек.
   Санька спал, а я сидела рядом, любовалась и  грустила.  Годы  моей  жизни
вернулись и стали грозной стеной одиночества. Зачем жила? Зачем любила?  Для
кого? Для себя. Только для себя. В свое удовольствие.
   Когда  живешь  в  свое  удовольствие  всю  жизнь,  все   реже   получаешь
удовольствие. Хочется употребить себя на что-нибудь благое, а на что?
   Из года в год я стремилась  получать,  а  выходит,  надо  было  отдавать.
Почему мне не везет в любви? Да  потому,  что  нет  у  меня  никакой  любви.
Отношения с мужчиной - это еще не любовь. А что же тогда любовь?
   Санька - любовь. Герман - любовь. Но все это не у меня.  А  что  у  меня?
Ничего. Моя жизнь - кобыле под хвост. Пора себе в этом признаться.
   Но что я могу сделать, когда нет достойной личности. Я всегда знала: если
придет Он, за ним я хоть на край света.
   Вот Клавдия. Она не разменивалась лишь бы на что, а ждала.  И  дождалась.
Какой мужчина Дмитрий! Такому и рубашки стирать, и детей рожать  в  радость.
Вот за таким бы я пошла на край света, но почему-то мне не попадалось таких.
   Из прихожей донесся звонок. Я глянула на часы - десять вечера.
   "Странно, - подумала я, - кто  мог  прийти  ко  мне  в  такое  время  без
предупреждения?"
   Я выключила свет и на цыпочках вышла из  спальной,  подкралась  к  двери,
заглянула в "глазок" и отшатнулась.
   "Боже! Он! А я растрепанная, с расползшейся на лице косметикой".
   - Секунду! - крикнула  я  и  помчалась  обратно  в  спальню  за  японским
халатом.
   Не решаясь включать свет (чтобы не разбудить Саньку), я кое-как  нацепила
на себя халат и побежала  открывать  дверь.  Я  очень  боялась,  что  он  не
дождется, рассердится и уйдет.
   - Секунду, сейчас, сейчас, - кричала я, судорожно поправляя прическу.
   Вид мой был так ужасен,  что  понадобилось  бы  не  меньше  часа  на  его
реабилитацию. Я беспомощно махнула рукой и распахнула дверь.
   Дмитрий... Даже не знаю, как описать. Он был настолько в форме, насколько
не в форме была я. Костюм, рубашка, галстук. Все со вкусом, все  в  тон,  во
всем чувствовалась женская рука. Неужели у него появилась помощница? Да нет,
вряд ли.
   А розы!!! Белые розы!!!
   Сто лет не дарили мне таких роз. А я в дурацком, хоть и японском,  халате
и... О боже! Где мои жар-птицы? Все ясно. Они на другой стороне. В темноте я
надела халат шиворот-навыворот. А, черт! Раз в жизни ко мне пришел настоящий
мужчина, и все не так. Но что делать? Выхода нет, надо встречать.
   Я сделала шаг назад,  ослепительно  улыбнулась  (в  этом  свете!  Шеренги
морщин! Кошмар!) и сказала:
   - Ах, какие розы! Сто лет не дарили мне таких роз! Входите.
   Дмитрий смущенно улыбнулся и вошел. Я схватила букет  и  потащила  его  в
ванную.
   - Проходите на кухню, - крикнула я на бегу.
   - А где у вас кухня? - последовал вопрос.
   Вот  дура.  Когда  просишь  у  господа  настоящего  мужчину,  неплохо  бы
подумать, где ты возьмешь  ему  настоящую  женщину.  Ну  кто  так  принимает
гостей? Надо вернуться и сделать все правильно. А розы? Их бы в вазу...  Вот
балда. Их  нужно  понюхать,  сказать  "чудо!"  и,  взяв  гостя  под  локоть,
проводить его в гостиную, а не на кухню. Он что, слесарь?
   Я вернулась, прижала розы к носу, сказала: "Чудо!" - схватила Дмитрия  за
локоть и потащила его в гостиную. Присаживаясь на диван, он  как-то  странно
посмотрел на мой халат, и я вспомнила, что вся не в порядке. Подхватив вазу,
крикнула: "Один момент" - и выпорхнула из комнаты.
   Я опять вернулась в спальню, так  же,  не  включая  света,  покопалась  в
шкафу, вытащила какую-то шмотку и выскочила  в  прихожую.  Ужас!  Это  опять
серое старушечье платье.
   "Ну и фиг с ним, все лучше халата наизнанку", - приободрила я себя.
   Когда я в платье  входила  в  гостиную,  причесанная,  подкрашенная  и  с
подносом в руках, вдруг столкнулась с грустным взглядом Дмитрия.
   - Что-то случилось? - встревожилась я.
   - В общем, да, - ответил он, - но почему-то сейчас очень  не  хочется  об
этом говорить.
   - Значит, скажете позже. Вам кофе со сливками или с ликером? Есть коньяк.
   При слове "коньяк" лицо Дмитрия вытянулось.
   - Нет, нет, - поспешил отказаться он, - со спиртным  я  завязал.  Хватит.
Если можно, не нужно ничего, просто черный кофе.
   Мне хотелось быть приветливой и радушной. я старалась.
   - Конечно можно, что за вопрос. Чувствуйте себя как дома,  -  сказала  я,
придвигая тарелку с печеньем.
   - И не забывайте, что в гостях, - смущенно усмехнулся он.
   - Да... Ой, то есть нет.
   Беседа явно  не  вяжется.  Поскольку  спиртное  как  способ  коммуникации
отвергнут, я не знала,  откуда  ждать  вдохновения.  Конечно,  можно  просто
спросить, чему обязана приятностью визита или сморозить какую-нибудь  другую
глупость вроде этой, но  совсем  не  хотелось  официального  тона.  Хотелось
душевности и тепла.
   Чтобы не выглядеть дураками, люди обычно вытворяют такое,  после  чего  у
окружающих нет никаких шансов считать их умными. Примерно то же получилось и
со мной. Не зная, куда себя деть, и  не  в  состоянии  вынести  затянувшейся
паузы, я взглянула на часы и неожиданно для себя брякнула: