можно, короче.
   Меня обидела его деловитая поспешность, но я смирилась.
   - Нам предстоит разговор об очень серьезном, - сказала я, не сбавляя шага
и все еще не расставаясь с мыслью  утащить  его  под  сень,  туда,  где  нет
бульдозерного шума, а есть ели, березы и -  осины,  где  можно,  слившись  с
природой, атаковывать печальным взглядом и проникать в глубины души.
   - Мы слишком удалились, - сердито сказал он, резко останавливаясь.
   Я поняла, что больше не сдвину его ни на сантиметр.
   "Придется начать здесь", - обреченно подумала я.
   Внутренне приготовилась, вошла в образ, заглянула в его глаза и... сникла
- так они холодны и  безразличны.  Ясно,  здесь  не  потерпят  кокетства.  Я
растерялась.  Заготовленный  мной  монолог  не  рассчитан  на  такой  прием.
Требовался другой образ. Может, Нюрка в кожаной тужурке, может, еще  кто.  Я
этого не знала, а потому решила действовать экспромтом.
   - В общем, так, - заявила я тоном "пошли все вон", - я двоюродная  сестра
Клавдии и буду говорить начистоту. У меня вопрос,  ответить  на  который  вы
обязаны, если вы мужчина.
   Дмитрий изменился вмиг. Глаза его потеплели и залучились волшебным светом
любви. Голос приобрел мягкие и теплые оттенки.
   "Как греет человека чужая квартира. Просто удивительно. Он еще хуже,  чем
я  о  нем  думала.  Сухой  рационалист,  абсолютно  равнодушный   ко   всему
прекрасному".
   Под прекрасным я, естественно, имела в виду себя.
   - Так вы Соня? - Дмитрий протянул мне руку для пожатия.  -  Много  о  вас
слышал.
   - Я о вас тоже, - сердито ответила я, мстительно игнорируя его руку.
   - Как поживает Клавдия? Я написал ей письмо, но ответа не получил.
   "Клавдия?!! Что он такое говорит?" - обалдела  я.  Мне  сделалось  как-то
нехорошо. Вот так влипла!
   Он не знает о гибели Клавдии. Ну  правильно,  кто  бы  ему  сообщил?  Кто
угодно, только не я.
   - Надеюсь, Клавдии сейчас неплохо, - сухо ответила я, - но  здесь  другой
вопрос.
   - Какой?
   Дмитрий всем своим видом давал понять, что для Сони, сестры  Клавдии,  он
готов разрешить все вопросы, чего бы это ему ни стоило.
   - Я по поводу квартиры. Почему вы настаиваете на ее продаже?
   Он нахмурился.
   - Вот вы о чем? Вас Клавдия прислала?
   - Нет, я сама. Можете вы объяснить мне,  зачем  такая  спешка.  Вы  же  в
каждом письме напоминаете об этом. Даже неприлично.
   - Что неприлично? - удивился он. - Продавать квартиру в Москве? Простите,
но это мое дело. Если Клавдия не хочет заниматься этим  вопросом,  зачем  .,
тогда согласилась? Я не понимаю  ее.  Она  полгода  тянет  с  продажей,  под
разными предлогами отказывается переезжать  сюда,  а  по-моему,  она  просто
разлюбила меня или не хочет покидать Москву.
   "Нет, я этого не переживу. Какой цинизм. Он еще говорит о любви".
   Я пришла в бешенство, но вида не подала.
   - Продать квартиру! Хорошенькое дельце. А вам не кажется,  что  требовать
от любви так много - низко? - осведомилась я.
   Дмитрий онемел от удивления.
   - Чего много? - спросил он. - Продать квартиру  -  много?  Ей  же  ничего
делать не надо, только дойти до агентства по недвижимости.
   - Я говорю не о технической стороне вопроса, а о моральной.
   -  А,  о  моральной.   Если   о   моральной,   то   согласен:   продавать
четырехкомнатную квартиру в центре Москвы глупо, но что делать, если позарез
нужны бабки, простите, деньги. Если дело пойдет, я восполню эту потерю.
   "Да-а, нечего сказать, умеет этот Дмитрий удивить. Оказывается, речь идет
о четырехкомнатной квартире. Что это значит? Может, у  него  есть  еще  одна
Клавдия, с квартирой побольше и  в  центре?  Вот  подлец!  Другого  я  и  не
ожидала".
   Я приосанилась, давая понять, что ни перед чем не остановлюсь в борьбе за
справедливость, и строго, с нарастающей угрозой сказала:
   - Не старайтесь меня запутать.  Я  говорю  о  двухкомнатной  квартире,  о
квартире Клавдии.
   Дмитрий посмотрел на меня с  огромным  интересом,  так,  как  должен  был
посмотреть в первый миг нашей встречи.
   - О двухкомнатной? - переспросил он и тут же рассмеялся.  -  Простите,  я
что-то не пойму цель вашей миссии. Неужели Клавдия собралась продавать  свою
квартиру и ехать ко мне?
   - Не знаю, собралась ли она это делать, но твердо знаю, что  родственники
ей этого не позволят, - решительно заявила я.
   - И правильно сделают, - не менее решительно поддержал  меня  Дмитрий.  -
Вот это будет настоящая глупость. Она намекала когда-то на  это,  но  я  так
серьезно воспротивился, что, думал, больше мы к этому не  вернемся.  Это  не
лезет ни в какие ворота.
   "Да о чем он? - растерялась я, чувствуя полную беспомощность. - "Это"  да
"это". Что "это"? Я уже не понимаю ничего".
   - Да что об этом говорить,  -  продолжил  Дмитрий.  -  Срок  доверенности
истекает через месяц. Вряд ли  Клавдия  успеет  за  это  время  уладить  мои
проблемы, если ей года оказалось мало.
   - О какой доверенности вы говорите? - делая "глаза", спросила я.
   - Вы не в курсе? - удивился он. - Клавдия вам не рассказала?
   -  Что-то  говорила,  но  я  не  очень  поняла.  Если  можно,  объясните,
пожалуйста.
   - Дела в Коломне требуют моего постоянного присутствия,  поэтому  продажу
своей квартиры я поручил Клавдии  и  оформил  у  нотариуса  доверенность  на
проведение всех операций, связанных с продажей. Доверенность выдана на  год.
Ровно через месяц срок истекает, и мне придется  ехать  в  Москву  оформлять
новую. Но не в этом проблема. Я понимаю, Клавдия против  этой  продажи,  она
боится, она всего боится, но кто не рискует, тот не пьет шампанское.
   "Дура Клавдия! Да с таким мужиком я бы всю жизнь пила шампанское! Вот так
номер! Он и не собирался продавать ее квартиру.  Он  писал  о  своей.  Тогда
зачем Клавдии понадобилось  убивать  меня?  Пропал  мотив.  Кому-то  выгодно
подставить Клавдию. Значит, убийца жив, мотив его  мне  неизвестен  и  могут
быть новые убийства".
   - Простите, мне надо срочно в Москву, - сказала я Дмитрию, хватая его  за
локоть и устремляясь к "Ягуару". - Там ждут неотложные дела.
   - Да, да, конечно, - не возражал он, - но зачем вы приезжали?
   - Потом все объясню, - пообещала я,  заскакивая  на  переднее  сиденье  и
командуя Дане:
   - Трогай!
   - Когда потом? Что с Клавдией? - прокричал Дмитрий мне вслед.
   - Все в порядке! - солгала я, высунувшись  из  окна  "Ягуара".  Хотя  кто
знает, что именно нужно считать порядком.
   Дмитрий с озадаченным видом остался стоять и  смотреть  мне  вслед,  а  я
всеми мыслями устремилась в Москву. Я не задала ему всех  вопросов,  которые
интересовали меня до  поездки.  Новость  о  продаже  другой  квартиры  резко
поменяла ситуацию. Было над чем задуматься. И я задумалась.

Глава 24

   Вернувшись домой, я заявила Алисе:
   - Завтра едем в Питер.
   - Не поеду, - отказалась она.
   - Но мне нужно.
   - А мне нет.
   Я не ожидала такой черствости.
   - Пойми, глупая, - возмутилась я,  -  промедление  смерти  подобно.  Если
останусь тут, возможны новые убийства.
   - Так поезжай одна, - отрезала Алиса. - Не могу я ехать без Германа. Надо
держать марку. Вот если бы он сам за мной приехал...
   Какая наглость! Изменять родному мужу с каким-то проходимцем, а потом еще
выдерживать марку. Вот у кого надо учиться жизни - у глупой Алисы!
   Я дождалась, пока она отправится в ванную, и позвонила Герману.
   - Ты думаешь забирать свою жену? - прямо спросила я.
   - А что, она тебе надоела? - последовал флегматичный вопрос.
   - Мне надоели ее стоны, надоело слушать, как она по тебе скучает.
   Герман оживился.
   - Правда? Скучает? И давно это с ней?
   - Давно. Сразу же, как вышла из больницы, -  с  энтузиазмом  врала  я,  -
начала скучать. И в больнице все разговоры только о тебе.  Алиса  тоскует  и
вот-вот впадет в депрессию.
   Алиса и депрессия - вещи несовместимые. Об этом известно всем,  кроме  ее
мужа. Герман заметно разволновался.
   -  Она  страдает?  -  принялся  теребить  он  меня   вопросами.   -   Она
раскаивается? Я решила сделать хитрый ход:
   - Ей не в чем раскаиваться.
   Герман опешил.
   - Как не в чем?  Не  советую  водить  меня  за  нос.  Я  знаю  про  этого
Сибирцева.
   - Ты знаешь только то, что она говорила ментам, а ментам она говорила то,
что нужно мне. Можешь приехать и посмотреть, что она говорит сейчас.
   Она изменила свои показания.
   - Зачем? - закричал Герман. В его голосе слышались  отчаяние,  надежда  и
сомнение. Я поняла, что нахожусь на верном пути, и смело продолжила:
   - Так надо. Если меня не убьют, все узнаешь, а  пока  не  задавай  лишних
вопросов. Сейчас могу сказать лишь одно: жена твоя - святая женщина и верная
подруга, к тому же  ангел.  Еще  она  само  благородство,  поэтому  приезжай
поскорей и забери ее.
   Жить с ангелом невыносимо.
   После таких слов Герман разволновался еще сильней.
   - Соня, так она все это для тебя? - замямлил он. - Соня, это правда?
   - Да, у меня чрезвычайно сложное положение. Вопрос жизни и смерти.  Алиса
очень мне помогла.
   - Но она же рисковала своей жизнью! - не на шутку встревожился Герман.  -
Она доверчива. Как ты могла так ее подставить!
   Вот  она,  человеческая  благодарность.  Я  тут  стараюсь,  усыпляю   его
бдительность, зализываю нанесенные ревностью раны, а он...
   - Слушай, Герман, - рассердилась я, - не  говори,  чего  не  знаешь.  Еще
вопрос, кому дороже Алиса - тебе или мне. Судя  по  тому,  кто  вытирает  ей
сопли, - мне. Если хочешь мириться, приезжай завтра.  же,  если  нет  -  как
хочешь. Здесь найдется, кому ее утешить.
   - Приеду, - сдержанно ответил он.
   - Только не вздумай выяснять отношения, - предупредила я. - Помни - Алиса
многое не вправе рассказывать. И потом, это пошло.
   - Пошло врать мужу, - буркнул Герман, - но обмануть меня трудно.
   Я поняла, что сердце его растаяло, и довольная отправилась в ванную.
   - Завтра примчится твоя половина, - сообщила я утопающей в пене Алисе.
   - Что ты имеешь  в  виду?  -  спросила  она,  с  бессмысленной  щедростью
поливаясь моим шампунем. - Какая половина?
   - Я имею в виду русскую пословицу: не все коту масленица. Погуляла  вволю
- бегом на бойню. Алиса сморщила свой точеный носик. - Фу, кошмар какой. Где
ты откапываешь такие мерзости? И я еще должна гадать, что они означают.
   - Не надо гадать, расшифровываю: завтра приезжает Герман.
   Алиса как ошпаренная  выскочила  из  ванны.  Ее  прекрасные  синие  глаза
наполнились  самым  неподдельным  ужасом.  Я   устыдилась,   что   испортила
совершенное творение, потому что ужас не шел Алисе.
   - Откуда ты знаешь? - закричала она.
   - Я только что разговаривала с ним по телефону. Он не  сердится  и  очень
соскучился. Если будет задавать вопросы, все вали на меня, как  на  мертвую.
Как истинная подруга, я вызвала огонь на себя.
   - То есть? - спросила Алиса, вновь погружая в ванну свои  обольстительные
формы.
   - А то и есть. Я сказала Герману, что ты все врала про Сибирцева.
   - Это глупо. Зачем? "Глупо? Кто бы говорил".
   - Исключительно из моих интересов, -  пояснила  я.  -  Я  заставила  тебя
врать. Нормально?
   - Нормально... И он поверил?
   "Поверил ли мне Герман? Годы жизни с Алисой и не такому научат".
   - Поверил, поверил. Завтра приедет.
   Алиса растерялась.
   - Завтра? Так скоро? А как же шашлыки? Маруся с Акимом пригласили нас  на
шашлыки.
   Я разозлилась.
   - О чем ты болтаешь? Какие шашлыки? Разве пристало тебе  есть  шашлыки  с
алкоголиком  Акимом,  когда  ты   можешь   есть   их   в   обществе   своего
интеллигентного и трезвого Германа? Алиса задумалась.
   - Нет, - призналась она, - с Акимом интересно. Он такой, такой...
   От восторга она не нашла  слов.  Я  не  стала  ей  подсказывать,  я  была
потрясена неблагодарностью подруги. Герман, чистюля Герман, такой мэн и ни в
какое сравнение не идет с замызганным алкоголиком Акимом. Вот и пойми  после
этого женщин. Бедные мужчины! Даже я не всегда понимаю своих сестер, так что
же тогда говорить о них?
   - Мне плевать, какой Аким. Мне плевать, чем он вас всех заворожил. Если я
не приму меры, - разозлившись окончательно, завопила я, - то скоро  появится
гора трупов. Учти  Алиска,  следующие  будут  на  твоей  совести.  И  потом,
хорошего понемножку, так что приготовься, милочка, к встрече с мужем. Завтра
с Германом едем в Питер.
   На следующий день в двенадцать часов  (мы  еще  толком  и  проснуться  не
успели)  примчался  Герман.  Я  не  захотела  быть  свидетелем  супружеского
примирения  и  под  благовидным  предлогом  (за  покупками)  отправилась  из
квартиры вон.
   Я опять бродила по Старому Арбату, ломая голову над чередой  покушений  и
убийств.  Версий  прокручивалось  много,  но   каждая   имела   какой-нибудь
существенный изъян. Я не знала, как связать одно с другим.  В  конце  концов
решила, что кто-то ополчился на семью Волошиновых, а на меня покушались лишь
для отвода глаз.
   Я знала, что эта версия ненадежна и вряд ли долго просуществует, но  надо
же было хоть за что-то зацепиться моим уставшим от загадок мозгам.
   Решив, что Алиса и Герман  не  молодожены  и  двух  часов  для  выяснения
отношений им вполне достаточно, я отправилась домой.  По  пути  завернула  в
супермаркет купить что-нибудь в дорогу. Я застыла у  прилавка  с  колбасами,
изучая довольно разнообразный ассортимент, когда услышала за спиной:
   - Вот так встреча!
   Это Павел. Я забыла о нем совершенно. Мы не виделись с  тех  пор,  как  я
променяла его на Артура.
   - Как ты мог?! - с ходу набросилась я на него. - Как ты мог спать с Нелли
да еще рассказывать ей про меня такие гадости?
   - Какие гадости? - опешил Павел.
   - Будто я влюбилась в Артура. Он рассмеялся.
   - Я не видел Нелли сто лет и, если честно, готов не  видеть  еще  столько
же.
   - И ты не приходил к ней после нашей последней ссоры в Питере?
   - Не до того было.
   - И не дарил Саньке самосвалик?
   - К сожалению, не догадался.
   - И не ночевал у Нелли?
   - Я же не приходил к ней!
   - И не спал с ней?
   - Боже меня упаси!
   - И не пил с ней шампанское?
   - Нет, слава богу, нет!
   - И не ел торт?
   - Такого со мной быть не может, ты же знаешь  лучше  других,  -  напомнил
Павел.
   В самом деле, он же не ест тортов. Терпеть их не  может.  Ни  тортов,  ни
пирожных. Но зачем бы Нелли стала врать? И откуда она узнала про Артура?  Ох
уж эти мужчины, вечно отпираются.
   - Да, ты не ешь тортов, - сказала я, - но Нелли и не утверждала,  что  ты
торт ел, она утверждала, что ты его принес. И здесь я ей верю.
   - И очень напрасно. Она всегда настраивала тебя против меня,  -  с  жаром
принялся убеждать меня Павел.  -  А  меня  против  тебя.  Она  всегда  ждала
подходящего момента, чтобы нас разлучить. Она  только  об  этом  и  мечтает.
Неужели ты не видишь, как сильно она завидует тебе? Да она просто  ненавидит
тебя. Не знаю, что придумала она на этот раз, но знаю - все для того,  чтобы
нас поссорить. Я не поверила.
   - Мы и так были в ссоре, - сказала я. - Зачем Нелли  напрасно  стараться?
Ты врешь, врешь цинично. Никто не принес на  алтарь  дружбы  столько  жертв,
сколько принесла Нелли. Она на все пойдет ради подруги,  она  даже  хоронила
меня. Это ты мечтаешь нас поссорить. Не выйдет. Не хочу тебя больше видеть.
   С гордо поднятой головой я прошествовала к  кондитерскому  отделу.  Павел
проводил меня удивленным взглядом, но преследовать не стал.
   - Как хочешь, - невесело бросил он вслед. Слезы застилали  мне  глаза.  Я
машинально купила каких-то рулетов и вышла из супермаркета. И побрела домой,
туда, где мирились Алиса и Герман.
   "Почему, ну почему? - думала я. - Одних любят так, что готовы прощать все
без разбору, готовы нестись сломя голову с другого конца света, а  вот  так,
как я, даже ленятся остановить, находясь в двух шагах. Ведь скажи Павел, что
любит, что жить без меня не может, неизвестно, как я повела бы себя.  Но  он
бросил коротко "как хочешь", даже не поинтересовавшись, как я хочу".
   Покопавшись у себя внутри, я выяснила, что и сама не знаю, как  хочу,  но
боль и обида на всех: на Павла, на Артура, даже почему-то на едва  знакомого
Евгения - противная боль не становилась меньше.
   - Почему ты всегда прощаешь свою Алиску, а мне никто  ничего  прощать  не
хочет? - с порога спросила я довольного Германа.
   Он, тиская вышеупомянутую Алиску, сладко промурлыкал, словно кот:
   - Потому что люблю ее.
   - Почему примчался за ней с другого конца света?
   - Ты имеешь в виду Питер?
   - Я имею в виду: почему ты приехал?
   - Потому что люблю ее.
   - Но мне тоже  клянутся  в  любви,  -  не  унималась  я.  -  А  результат
плачевный. Стоит мне что-нибудь сделать не так, как и я, и моя любовь уже не
нужны. Забирают свою любовь и отчаливают. Я не знаю никого такого, кто из-за
меня не спал бы всю ночь, гоня машину  из  Питера  в  Москву.  За  последние
месяцы я любила как минимум двух мужчин, но  ни  один  из  них  не  оказался
способным на такие подвиги ради меня, как ты ради своей Алиски. Почему?
   - Я без нее не могу жить, - признался Герман.
   - Я тоже такого хочу. Алиса воспротивилась:
   - Зачем тебе мой муж?
   - На кой черт он мне сдался, - испуганно замахала я  руками.  -  Я  этого
хочу не с Германом, а с кем-нибудь поприличней. С кем-то вроде Дмитрия.  Как
мне этого добиться? Люди добрые, подскажите.
   Герман с улыбкой покачал головой.
   - Даже не знаю, чем тебе помочь, - сказал он.
   - Уж помоги чем-нибудь.
   - А ты не пробовала любить одного и  того  же  мужчину  хотя  бы  год?  Я
задумалась.
   - Год - это много. Вряд ли у меня получится. Герман развел руками.
   - Тогда абзац. Ты обречена на одиночество. Кому нужна такая, как ты?
   Я воздела руки к потолку.
   - И это говорит мне муж моей лучшей подруги! Господи, зачем  тогда  нужны
враги? Герман пожал плечами.
   - Что с ней? Почему она так бесится? - равнодушно  поинтересовался  он  у
Алиски.
   - Вчера она, вся в черном, ездила очаровывать  любовника  своей  покойной
сестры, а любовник остался безразличен к ее прелестям. Ему нравятся дурнушки
типа Клавдии, - предательски пояснила Алиска.
   Да что же это такое?
   - Нелюбимая женщина хуже белой вороны, - скорбно констатировала я. - Хуже
бездомной собаки женщина, лишенная своего мужчины. Ее норовит пнуть  каждый,
потому что это легко. Клянусь, я буду счастлива назло вам всем. Клянусь!

Глава 25

   В Петербурге я, презрев ненависть тетушки,  остановилась  у  Волошиновых.
Квартиру на Васильевым я сдала на три года, дачу  в  Сестрорецке  -  на  все
лето, Алиска до смерти надоела еще в Москве, а Киря ее Ольги  опротивел  мне
еще в молодости. Так где же останавливаться? Не в гостинице же при  живом-то
и единственном дядюшке.
   Кстати, я  вовсе  не  была  уверена,  что  моему  дядюшке  суждено  долго
оставаться живым. Впрочем, как и тетушке. Маруся в таких случаях говорит:
   "Я прямо вся предчувствовала это".
   Нина Аркадьевна глубоко спрятала свое горе. О  том,  что  она  в  течение
месяца  похоронила  двух  своих  детей,  говорила  лишь  белая  прядь  в  ее
темно-русых волосах. За эту прядь я все  ей  простила.  Я  стала  ее  тенью,
встречала с работы и кормила  яблочными  пирогами,  растирала  ее  артритное
плечо и выслушивала нудные сентенции.
   И Нина Аркадьевна сдалась. Она потеплела и  оттаяла.  Правда,  легче  мне
жить не стало. Она по-прежнему учила меня с утра до вечера,  передавая  свой
такой жизненный и такой бесполезный опыт. Процесс воспитания стал  целью  ее
жизни. Делала она это, не выбирая  выражений  и  не  щадя  моего  самолюбия,
прямолинейно и самодовольно, но я терпела. Кроме меня,  тетушке  воспитывать
теперь некого.
   Я осталась у нее единственная. Был, правда, и более подходящий  экземпляр
- племянник Антон, но он  оказался  совершенно  непригоден  для  воспитания.
Во-первых, он никогда не бывал трезв. А во-вторых, жить ему осталось  совсем
немного. Цирроз пе