егда  отсечь  ребенка  от  Гарриет  и  восстановить  статус-кво  в
Рид-Корте. Он, конечно, так и не простил сестру.
   Бланш улыбнулась.
   - Теперь простил, я уверена. Вы  когда-нибудь  говорили  с  ним  об  этой
истории?
   - Нет, можно считать, не говорила. Один раз пыталась,  но  сразу  поняла,
что он ничего не скажет.
   - А этот его друг из Нортумберленда? Ему что-нибудь известно?
   - Теперь жива только его жена. Я недавно побывала у нее. Но она ничего не
знает. Гарриет рожала в частной лечебнице как замужняя  женщина.  На  второй
день  явился  Шолто  с  кормилицей  и  забрал  у  нее  ребенка.   Чудовищная
жестокость, но Шолто пошел на это. О том, чтобы воспротивиться, Гарриет и не
помышляла. Не такой она была человек.  Как  же  тут  можно  рассчитывать  на
частного детектива, если ему даже не  от  чего  оттолкнуться?..  По  крайней
мере...
   - По крайней мере, в материальном,  физическом  мире  искать  бесполезно,
так? - продолжила за нее Бланш. - Поэтому вы и приехали и рассказали мне все
это, да, мисс Рейнберд?
   - Откровенно говоря, да.
   - И все-таки вы не верите, что я могу вам помочь? Мисс Рейнберд замялась.
   - Не знаю. Понимаете, трудно преодолеть предубеждения всей жизни. Но если
что-то можно сделать,  сохраняя  полную  тайну,  я  бы  хотела..,  я  готова
попробовать. - Неожиданно она улыбнулась. - Мне  не  нравится,  что  Гарриет
изводит меня во сне, мадам Бланш. Я люблю  спокойно  спать  по  ночам.  Если
ребенка - теперь уже взрослого мужчину - можно найти, я готова принять его и
выполнить свой родственный долг. Если, конечно, он окажется более или  менее
приличным человеком.
   - Итак, - Бланш встала, - давайте приступим. Посмотрим,  что  нам  скажет
Генри.
   Заметив растерянное выражение на лице мисс Рейнберд, Бланш тронула ее  за
плечо.
   - Вы должны привыкнуть к тому, что я делаю, мисс Рейнберд. Для  меня  это
просто часть жизни. Мой дар, может быть, кажется вам удивительным, странным,
даже пугающим. Но в нем нет ничего необычного. Каждый человек  в  этом  мире
обладает способностью преодолевать свою телесную оболочку и соприкасаться  с
незримым миром. Но лишь немногие из нас  развили  в  себе  эту  способность,
потому  что  тут  нужна  безоговорочная  вера.  Генри  для  меня  такая   же
реальность, как и вы. Мы с ним  беседуем,  как  все  люди,  смеемся,  шутим,
спорим друг с другом и так далее.  Сейчас  мы  немного  поболтаем  с  ним  и
послушаем, что он нам скажет. Он уже давно здесь.
   Преодолев искушение оглядеться, мисс Рейнберд спросила:
   - Откуда вы знаете? Бланш улыбнулась и откинула назад длинные волосы.
   - Я его нюхом чую, мисс Рейнберд, - она засмеялась. - Да не  смотрите  вы
на меня с таким изумлением. Если бы вы завязали себе глаза и заткнули уши, а
в комнату вошла сильно надушенная женщина,  вы,  конечно,  почувствовали  бы
это. Иногда я определяю присутствие Генри по эфирным  вибрациям,  иногда  по
его ауре, которую я  различаю  внутренним  взором  совершенно  отчетливо,  а
иногда - по тонкому аромату, который может сопутствовать  его  появлению.  В
последнем случае это что-то вроде смешанного запаха вереска и  дыма  костра.
Такой запах ассоциируется с мужественностью и природой.
   Бланш подошла к окну и задернула полупрозрачную занавеску.
   - С противоположной стороны улицы видно, что делается в комнате,  нам  не
нужна темнота, но необходимо уединение. Со временем.., когда  у  меня  будут
деньги, я построю храм.., храм для  общения  с  миром  духов,  чтобы  оттуда
приходила к нам любовь, утешение и помощь.
   Повинуясь внезапному порыву, мисс Рейнберд сказала:
   - Мадам Бланш, вы просто удивительная женщина. В полумраке комнаты  Бланш
покачала головой.
   - Нет это  вы  удивительная  женщина,  мисс  Рейнберд.  Я  самый  обычный
человек, я лишь использую способности, дарованные  мне  Богом.  Вы  наделены
теми же способностями, и все люди ими обладают, но, как ни странно,  никогда
не вынимают их из своего рождественского чулка; они с восторгом и  жадностью
набрасываются на  другие  подарки,  которые,  как  им  кажется,  побольше  и
покрасивее. Ну вот, теперь  поступим  так  же  как  в  прошлый  раз.  Сядьте
свободно, расслабьтесь,  и  давайте  послушаем  нашего  Генри.  Надеюсь,  он
сегодня не ударится в лирику.
   Мисс Рейнберд поудобнее расположилась в кресле, сказав себе, что на  этот
раз она  действительно  расслабилась.  Она  сделала  шаг  вперед  -  приняла
решение. Нет, она не собирается отказываться  от  здравого  смысла,  но  она
чувствует в мадам Бланш некую энергию и проницательность, которые никогда ни
в ком не встречала прежде. Есть что-то успокоительное в возможности на время
отказаться от самостоятельности и на время предаться воле другого человека.
   Она наблюдала за мадам Бланш,  которая  откинулась  на  спинку  кресла  и
закрыла глаза. Мадам Бланш дотронулась до своего жемчужного ожерелья,  потом
опустила руку и сжала концы красного шелкового  шарфа,  перехватывающего  ей
талию.  Некоторое  время  она  глубоко  дышала,  плечи  и  грудь  ее  высоко
вздымались, потом дыхание стало ровнее и вскоре,  казалось  совсем  пропало.
Мадам Бланш сидела, как восковая  фигура:  мускулы  лица  расслабились,  рот
приоткрылся, и была видна влажная от слюны внутренняя часть нижней губы.
   Внезапно мадам Бланш воскликнула:
   - Генри?
   Последовало долгое молчание, потом она произнесла почти сердито:
   - Генри, не упрямься! Здесь сидит  женщина,  которая  нуждается  в  твоей
помощи. Ты отлично знаешь, кто она.
   Снова последовало молчание, а потом мадам Бланш повела разговор с кем-то,
чьи слова не были слышны:
   - Да, да, поняла. Я их увижу? Но почему ты не  хочешь  объяснить?...  Да,
понимаю. Им надо подготовиться... Для них это сложно... Да, я их ясно  вижу.
Молодую женщину и мужчину на берегу реки. Женщина блондинка, в руках  у  нее
шляпа.., соломенная шляпа. А мужчина в военной форме.
   Мадам Бланш помолчала, потом заговорила очень быстро:
   - Да, я вижу мальчика...  Боже  мой  Генри,  ну  и  вид  у  него!  -  Она
рассмеялась. - Ох уж эти мальчишки! Но что у него на запястье. Генри?..  Да,
я вижу какой-то предмет у него в руке. Никак не рассмотрю, что это  такое...
Ох, Генри, ты  как  будто  показываешь  мне  семейный  альбом  и  ничего  не
объясняешь. Кое-что видно совсем смутно... А, вот  очень  милая  картинка...
Женщина с младенцем на руках. Она весела, ребенок  улыбается.  Это  Гарриет?
Нет, по-моему, не она... Она же была блондинкой... Генри! - в  голосе  мадам
Бланш послышалось раздражение. - Ну почему  ты  упрямишься?  Ну  пожалуйста,
помоги нам узнать, что случилось с ребенком. Где он сейчас? Ты только вызови
их... Спроси у них... Ну почему нет?.. Ну ладно, не можешь - не надо.  Я  не
буду настаивать. Но раз они сейчас не появятся, скажи мне вот что...  Скажи,
у него все хорошо? Да? Ну вот, это уже кое-что.  Он  женат?  -  мадам  Бланш
вдруг вздохнула. - Ну да, понимаю. Ведь такое у нас уже бывало.  Но  ты  мог
заранее  предупредить  меня,  что  ничего  не  выйдет...  Да,  конечно,  она
поймет.., да, да.., да-а...да-a, - нараспев, сонно протянула мадам Бланш,  и
голос ее замер.
   Мисс Рейнберд не сводила с нее глаз. Мадам Бланш полулежала  в  кресле  и
дышала ровно, как будто  спала.  Но  некоторое  время  спустя  она  медленно
открыла глаза, вздрогнула и очнулась.
   Бланш смотрела на мисс Рейнберд, сияя улыбкой.
   - Уф, сказала она оживленно, - такое иногда случается. Сегодня Генри не в
духе. - Она встала и пошла к журнальному столику. -  Пожалуй,  надо  немного
взбодриться. Вы не возражаете?
   Мисс Рейнберд кивнула, наблюдая, как Бланш наливает ей и себе по  рюмочке
хереса.
   - Все очень просто.  Как  неполадки  в  телефонной  линии.  Генри  всегда
извиняется за это, но думаю, я сама виновата.
   - Вы помните, что было на этот раз?
   - Да, прекрасно помню.
   - Может быть вы объясните?
   - Постараюсь,  хотя  непосвященному  человеку  это  может  показаться  не
правдоподобным. Дело в том, что... Как бы это выразить?.,  видите  ли,  души
людей после смерти пребывают в  промежуточном  состоянии.  В  их  жизни  нет
ничего неизменного. Они все время развиваются. Минует немало времени, прежде
чем к ним придет понимание Великой Тайны. Возможности их значительны, но  не
беспредельны. Во всяком случае, поначалу. Вот отчего те, кто оценивает  нашу
работу с точки зрения науки, - или  многочисленные  скептики  -  спрашивают,
почему сообщения, которые мы получаем, не содержат ответы на все  вопросы  о
жизни после смерти. Да потому, что  многие  из  отошедших  еще  не  достигли
полного познания. Большинство людей  здесь,  на  земле,  не  может  подробно
объяснить принцип работы телевизора или радара. Нечто подобное происходит  и
там. И, кроме того, наши близкие,  покинувшие  нас,  очень  чувствительны  к
нашему настроению  и  атмосфере  вокруг  нас.  Поэтому  сегодня  общения  не
получилось. Для ваших брата и сестры вы неотделимы от Рид-Корта. Увидев  вас
здесь, они удалились. Думаю, в дальнейшем нам лучше встречаться у вас.
   - Если вы считаете что это поможет...
   - Да, думаю поможет. Сегодня Генри удалось мне только  кое-что  показать.
Сын Гарриет теперь взрослый, он жив и здоров.
   - Тогда почему же эта бестолковая Гарриет не скажет, где он?  -  спросила
мисс Рейнберд раздраженно. Бланш рассмеялась:
   - Ну-ну, вы несправедливы к ней. Я же объяснила вам, что  их  возможности
ограничены. Что-то они знают, а что-то должны выяснить. А иногда, даже  если
они знают, Генри может это не передать.
   - Но почему?
   - Странный вопрос. Ребенку дают обещанную конфетку,  только  если  он  ее
заслужил. Не обижайтесь, но честно говоря, я почувствовала, что Генри в  вас
не уверен. Может быть, он улавливает исходящие  от  вас  волны  скептицизма.
Может быть сомневается в вашей искренности.
   Наверное, то же самое чувствуют Гарриет и Шолто.  Ваша  сестра  при  всем
желании не в силах помочь вам через Генри, если между вами существует барьер
неверия.
   - Все это сложно и нелогично.
   - Это ведь иной мир, мисс Рейнберд. Там все по другому...
   На это мисс Рейнберд ничего не смогла  возразить,  хотя  ей  трудно  было
отделаться от мысли, что Бланш просто ведет с ней ловкую игру. И только одно
обстоятельство несколько рассеивало ее сомнения.
   Она произнесла:
   - Помните вы сказали, что видите мальчика?
   - Да-да. Он был такой  чумазый,  взъерошенный  -  как  всякий  мальчишка,
вырвавшийся на волю.
   - Вы сказали, что у него было что-то на руке, на запястье. Вы  так  и  не
разглядели, что это?
   - Нет, видимость была очень плохая.
   - А этот предмет большой или маленький?
   - Довольно  большой.  Сначала  мне  показалось,  что  он  держит  в  руке
теннисную ракетку.
   Мисс Рейнберд согласилась позвонить Бланш через несколько дней, если  она
решит назначить ей встречу в Рид-Корте.  По  дороге  домой,  покачиваясь  на
заднем сиденье " Роллс-Ройса",  она  пришла  к  выводу,  что  ей  необходима
дальнейшая помощь мадам Бланш. Описание  мальчика  поразила  мисс  Рейнберд,
хотя она и умолчала об этом. Когда мадам Бланш говорила о Гарриет и офицере,
прогуливающихся по берегу реки, мисс Рейнберд отчетливо представила себе эту
сцену. И тут она вспомнила одну  подробность,  о  которой  Гарриет  когда-то
упомянула, рассказывая ей о  своем  романе.  Офицер-ирландец  был  страстным
любителем соколиной охоты и, по словам Гарриет, как-то  принес  на  свидание
птицу, которую сам обучил, - ястреба.  На  берегу  реки  они  выпустили  его
поохотиться на скворцов. Сын мог унаследовать увлечение отца. Мисс  Рейнберд
не сомневалась, что неизвестным предметом, видневшемся у него  на  запястье,
был ястреб. Мальчик, описанный мадам Бланш, так  и  стоял  у  мисс  Рейнберд
перед глазами. Взъерошенный  подросток  с  птицей  на  руке.  Все  это  было
необычно и странно.

Глава 5

   Солнце  опускалось  все  ниже.  Оно  выглядывало  из-за  гряды   облаков,
высящейся на западе. В призрачном холодном воздухе Мартин Шубридж  отчетливо
видел в десяти милях к северу отливающее  свинцом  море,  высокий  скалистый
остров Стип-Хольм и дальше - плоский остров Флэт-Хольм. Через  час  в  лучах
заходящего солнца заблестит устье реки Северн. Еще через два часа пора будет
ехать в школу, уик-энд на исходе. Мартин любил бывать дома, но при  мысли  о
возвращении  в  школу  не  чувствовал  сожаления.  Любые  обстоятельства  он
принимал как должное, независимо от того, радовали они его,  или  он  только
стоически их переносил.
   Свистнув бежавшему  следом  рыжему  сеттеру,  мальчик  зашагал  вверх  по
крутому известняковому склону; рука в перчатке была сжата в  кулак,  на  ней
сидел ястреб-тетеревятник в клобучке: под ногами шелестела  примятая  овцами
трава; на боку болтался  старый  парусиновый  ранец.  Взгляд  Мартина  ловил
малейшие  перемены  в  освещении,  слух  отмечал  каждый  звук,   нарушавший
однообразие шума северо-западного ветра. Он любил бродить вот  так,  один  с
ястребом и собакой. Любил еще и потому, что это любил его отец. Они  никогда
об этом не говорили, но оба одинаково ценили возможность  побыть  наедине  с
собой, стать самим собой.
   На гребне холма ветер ударил ему в лицо и взъерошил на спине сизые  перья
ястреба. Взору Мартина открылась долина с  дорогами,  селениями,  фермами  и
тускло поблескивающей гладью озер возле Блэкдона и в долине Чу.  Там  они  с
отцом часто ловили выращенную в живорыбных садках форель. Ему это нравилось,
но еще больше любил он удить в стремительных валлийских горных речушках.  На
середине склона была буковая рощица. У него еще осталось время, и прежде чем
повернуть к дому, он решил пройти через эту рощицу. Не доходя до  нее  ярдов
пятьдесят, он  остановился,  свободной  рукой  и  зубами  распустил  ремешки
клобучка, снял его с головы ястреба и птица слетела с  руки.  Мартин  обучал
птиц и охотился с ними по-своему. Он был в этом деле не  такой  педант,  как
отец. Он следил, как ястреб пролетел низко над землей, потом взмыл  вверх  -
длиннохвостый, с короткими крыльями - и уселся в отдалении на сук дерева.
   Собака Мартина заскулила. Он успокоил ее, потрепав по влажному  носу.  Он
не любил следовать общепринятым правилам. Каждый должен искать свой  путь  в
жизни. Если он терял птицу, выпуская ее при сильном ветре, он  не  жалел  об
этом и никогда не  надевал  птицам  на  ноги  ремешки-опутенки.  Они  летали
свободными. Мартин вошел в рощицу, не оглядываясь на ястреба, который  будет
перелетать следом с дерева на  дерево  под  тонкий  звон  бубенчика.  Мартин
пустил собаку вперед, чтобы она прочесала кусты и высокую  сухую  траву  под
деревьями.
   Ярдах в пятнадцати собака подняла кролика, и  мальчик  крикнул,  подражая
клекоту ястреба - не для того,  чтобы  напустить  птицу,  -  просто  надоела
тишина. Ястреб устремился с дерева вниз, забил крыльями. Завертелся на месте
и, упав на кролика, вцепился в него, так что несколько ярдов они прокатились
сплошным клубком шерсти и перьев. Мартин подозвал  собаку  и  пошел  вперед.
Кролик был уже при последнем издыхании: ястреб вонзил длинные  когти  ему  в
горло. Мартин принял птицу на руку, дал ей в награду кусочек мяса из  ранца,
потом поднял кролика за задние ноги и прикончил, с размаху ударив о  гладкий
серый ствол дерева.
   Засунув кролика в ранец, он снова поднял ястреба в воздух. Птица взлетела
на дерево у него над головой, и Мартин двинулся с собакой дальше.
   Они  спустились  по  склону  через  рощицу.  Взяли  еще  одного  кролика,
отощавшего за зиму, упустили дикого голубя, спугнув его с дерева, и  подняли
из кустов сороку, на которую ястреб  тут  же  набросился,  пустив  по  ветру
фонтан черных перьев. Мальчик убивал не потому, что кролики ему  были  нужны
на корм ловчим птицам, и не потому, что сороки опустошали птичьи гнезда. Он,
его ястреб и собака просто  охотились.  Это  занятие  никогда  не  надоедало
Мартину - занятие, подобающее хищной птице, зверю  и  мужчине.  Всякий  раз,
когда ястреб вскакивал ему на руку, чтобы получить вознаграждение за добычу,
Мартин сам чувствовал себя вознагражденным за дни и недели терпения и труда.
У него были и будут птицы лучше этой, но сейчас  эта  птица  была  для  него
единственной.
   Выходя из рощицы, мальчик подозвал ястреба, и  тот,  как  всегда,  дважды
описав в воздухе круг  над  хозяином,  опустился  ему  на  руку  в  ожидании
награды. Мартин надел ему на голову клобучок и зашагал по склону, постепенно
поднимаясь на длинный высокий уступ холма к тропинке, ведущей к дому.
   Через час, поев и переодевшись, готовый  к  отъезду  в  школу,  он  возле
машины прощался с отцом. Обычно отец и мачеха вместе отвозили его в школу за
пятьдесят миль. На этот раз его отвозила одна мачеха. Отец был занят. Мартин
понимал: значит так надо. Отец,  как  всегда  пошутил  насчет  отверзающихся
ворот тюрьмы. Мартин улыбнулся. Он хорошо относился к мачехе,  но  любил  во
всем мире только отца. Он сел в машину рядом с мачехой,  на  заднее  сиденье
вспрыгнул  сеттер.  Мачеха  включила  радио,  машина  тронулась,  и  Мартин,
откинувшись на сиденье, стал думать о своих хорьках. Придется найти для  них
другое место - держать их в школе ему запретили. Надо  будет  пристроить  их
где-нибудь на ферме или в деревне, а в конце учебного  года  забрать  домой.
Мартин хотел попробовать охотится на кроликов с хорьками и ястребом. Поэтому
необходимо приучить к ним ястреба, иначе он мог их  перебить.  Мартин  решил
потом поместить клетку с хорьками рядом с ястребом,  чтобы  он  видел  их  и
привыкал к ним.
   Эдвард Шубридж проводил взглядом удаляющуюся машину, пока она не  исчезла
за поворотом, и ушел в дом. Он запер  за  собой  входную  дверь,  прошел  по
широкому коридору к маленькой дубовой двери в конце и, открыв ее,  опустился
вниз  по  каменным  ступенькам.  Слева  была  еще  одна  дверь,  ведущая   в
аппаратную.
   Он вошел и запер за собой дверь.
   Часть дальней стены занимал экран. Вдоль левой стены стояла низкая скамья
и около нее самодельный пульт. Правую стену занимали ряды  книжных  полок  и
шкаф. За шкафом была  скрыта  дверь,  которая  вела  в  потайные  подвальные
помещения.
   Шубридж сел боком к пульту и включил проектор. В течении пятнадцати минут
он  просматривал  фильм,  состоящий   из   разрозненных   отрывков,   иногда
останавливая пленку и делая какие-то  записи  в  блокноте.  Фильм  был  снят
скрытой камерой, в основном с заднего сиденья автомобиля  или  из  какого-то
другого укрытия. Иногда с довольно близкого  расстояния,  иногда  с  помощью
телеобъектива. На экране почти все время был один и тот же пожилой  человек,
лет шестидесяти пяти, благородной  внешности,  с  величественной  осанкой  и
умным, выразительным лицом. Закончив просмотр, Шубридж развернул перед собой
топографическую карту крупного масштаба  и  листок  с  расчетами  времени  и
расстояния. Он закрепил поверх карты листок кальки и принялся  не  торопясь,
аккуратно переносить на него систему дорог. И хотя был очень поглощен  своим
занятием, не забывал при этом чутко прислушиваться, готовый  реагировать  на
первый же непривычный звук, на любую неожиданность. На пальцах его  не  было
следов никотина: он не  курил.  Он  был  светловолос,  голубоглаз,  среднего
роста. Под домашней одеждой угадывались сила и мускулистость  тела.  В  свои
тридцать с лишним Шубридж легко пробегал  двадцать  миль  по  гряде  местных
холмов. Он выработал в себе  равнодушие  к  боли  и  телесным  потребностям,
подчиняя всего себя рассудку. Единственной его  привязанностью  были  сын  и
вторая жена. Его первая жена умерла, когда сыну едва исполнилось три года, и
ее смерть  была  для  Шубриджа  облегчением.  Он  был  невысокого  мнения  о
современной цивилизации и через две недели собирался сделать решающий шаг на
пути обретения полной от  нее  независимости.  Теперь  ничто  не  могло  его
остановить. Если бы потребовалось лиш