себя помнила, этот  вяз  рос  тут
всегда.., десятки, сотни лет, еще задолго до се рождения. И вот  теперь  его
нет. Да, рано или поздно все приходит к концу.
   То, что ей сейчас сообщила Ида  Куксон,  потрясло  ее.  До  глубины  души
потрясло. Она отошла от окна, налила себе хересу и  опустилась  в  кресло-то
самое, в  котором  всегда  сидела  во  время  сеансов  мадам  Бланш.  Трудно
поверить, что мадам Бланш мертва.  Покончила  с  собой  -  так  сказала  Ида
Куксон. Отравилась выхлопным газом в собственной машине. Непостижимо!  Такая
здоровая, энергичная, умная, способная женщина! Одного взгляда на  нее  было
достаточно, чтобы понять, сколько радости она получает от жизни. Она  любила
жизнь, любила то, в чем нашла свое призвание.  Просто  невероятно.  Ну  что,
скажите на милость, толкает людей на самоубийство? Пока она слушала  Иду,  у
нее на миг шевельнулась мысль - уж не связана ли смерть этой женщины с  тем,
что она отказалась от ее услуг? Но секунду подумав, она решительно  отвергла
эти сомнения. Мадам Бланш привыкла к неудачам.  Она  сама  ей  призналась  -
совсем недавно, в этой самой комнате...
   А сон?.. Ну, не странно ли, что не далее как прошлой ночью мадам Бланш ей
приснилась? Слава богу, Гарриет больше ей  не  докучала  во  сне.  Зато  она
видела мадам Бланш. Так живо, так явственно, как если бы та сидела напротив.
Вплоть до мелочей - даже ее вечный искусственный жемчуг на шее.
   Странным образом, во сне ее отношения с мадам Бланш были гораздо  теплее,
сердечнее - будто они подруги юности и  встретились  после  долгой  разлуки.
Отчего эти сны иногда так врезаются в  память?  Проснешься  -  и  еще  долго
помнишь его с поразительной ясностью. Мадам  Бланш  была  в  своей  замшевой
куртке - она помнила эту куртку, Сайтон всегда помогал мадам  Бланш  снимать
ее. И мисс Рейнберд показывала гостье дом.
   Они болтали и смеялись, как две старые подружки.  Поднялись  по  парадной
лестнице в верхний вестибюль, долго смотрели в окно. Из окна был  виден  сад
до самого пруда - и там, в отдалении, на  берегу,  стоял  какой-то  человек.
Подросток или юноша. Разглядеть его как  следует  она  не  могла,  поскольку
неважно видела вдаль. Но волосы у него были  определенно  светлые.  Это  она
даже не столько видела, сколько знала, потому что знала этого юношу, хотя не
могла бы ответить, кто он и как его зовут. Просто  знала,  воспринимала  его
присутствие как должное - и любила его. Да, конечно, любила,  подумала  она,
отчетливо припомнив, что он стоял на берегу пруда с удочкой. Сорок лет назад
Шолто выпустил в пруд мальков форели, и с тех  пор  ловить  рыбу  никому  не
разрешалось. Форель -  это  была  ее  слабость:  ленивую,  раздобревшую,  ее
подкармливали каждый день, и отдельные рыбины достигали  в  весе  пяти-шести
фунтов. А юноша во сне - она не сомневалась - поймал форель.  Мисс  Рейнберд
мысленно снова увидела его напряженную позу, то, как  он  отклонился,  чтобы
удержать в руках выгнувшееся дугой удилище, увидела внезапно  гладь  воды  -
наверно, рыба билась на  крючке...  Если  бы  кто  угодно  другой  осмелился
посягнуть на ее пруд, она сочла бы это святотатством. Она была бы  вне  себя
от возмущения и тотчас приказала бы Сайтону пойти и навести порядок. Но  они
с мадам Бланш только переглянулись и понимающе улыбнулись друг другу,  будто
эта картина - юноша с удочкой - несказанно радовала их обеих.
   А потом они сделали несколько шагов -  и  поток  света,  струившегося  из
окон,  сменился  полумраком  лестничной  площадки.  Она  помнила  весь   сон
последовательно от начала до конца, без  перерывов.  Это  место  -  площадка
между первым и вторым этажом - было связано у нее с тяжелыми воспоминаниями.
Отсюда упал Шолто  и  нашел  свою  смерть..,  смерть,  которая  принесла  ей
освобождение, хотя она еще долго не решалась  признаться  даже  самой  себе,
какое радостное облегчение она испытала, осознав, что он мертв, и больше  ей
не придется терпеть его несносный характер, выносить постоянные  грубости  и
оскорбления!
   Мадам Бланш, стоя наверху вместе с ней, улыбнулась и сказала,  словно  ей
были ведомы все их семейные тайны и ее, мисс Рейнберд,  собственные  скрытые
мысли: "Бедняга Шолто.., несчастный человек. И не нужно корить себя, Грейс".
   Грейс... Да, мадам Бланш назвала ее по имени. А она ей ответила -  просто
поразительно, как ясно она все запомнила:  "Он  пил,  пил  беспробудно...  Я
говорила ему, что это плохо кончится. Просила быть осторожнее. Но теперь, по
прошествии стольких лет, можно уже не скрывать - его смерть я восприняла как
избавление".
   И мадам Бланш, спускаясь вниз по лестнице, промолвила: "Зло, которое люди
причиняют друг другу, со временем компенсируется теми, кто призван с  высоты
следить за равновесием между жизнью и смертью". А потом  рассмеялась  и  уже
своим обычным тоном - тоном разбитной, веселой девчонки - добавила: "Что  же
это, Г-рейс? Когда мне наконец покажут новые обои и занавески?"
   И она спустилась по лестнице следом за мадам Бланш - и  из  царства  снов
вернулась в явь. Вернулась, чтобы узнать о смерти мадам Бланш. Настоящей,  а
не приснившейся. Невозможно поверить!
   Она налила себе еще хересу. Пожалуй, в последнее время она  пьет  немного
больше обычного. Ну, ничего, в се возрасте простительны маленькие  слабости.
Она сидела и думала о смерти мадам Бланш; потом снова вспомнила, как во  сне
они вместе смотрели в окно на светловолосого юношу, вспомнила охватившее  ее
в тот момент ощущение счастья. Ей тогда показалось, что  замкнулся  какой-то
круг, что  жизнь  обрела  свой  истинный  смысл.  Поразительно!  Сны  вообще
поразительная вещь. Потягивая  херес,  она  обдумывала,  прилично  ли  будет
послать венок на похороны Бланш, и решила, что да. Нужно  узнать,  когда  ее
хоронят. Может быть, свою  фамилию  указывать  не  стоит  -  просто  вложить
карточку: "От друга". В конце концов - пусть на несколько минут,  во  сне  -
они были друзьями.

Глава 10

   Джордж забрал свой новый фургон в среду утром и перегнал его из  Солсбери
к себе домой. Он поставил его возле навеса и  вместе  с  Альбертом,  который
следовал за ним по пятам, долго ходил  вокруг  и  любовался.  Альберт  новую
машину отчего-то невзлюбил. Прежняя, которую Джордж отдал в счет  уплаты  за
эту, явно была ему больше по душе. Всю дорогу  домой  он  просидел  рядом  с
хозяином, как истукан, и недовольно рычал, пока Джордж не врезал ему,  и  не
прикрикнул, чтоб он заткнулся.
   Красивый   фургончик,   удовлетворенно   подумал    Джордж.    Блестящий,
ярко-зеленый, как умытая дождем весенняя травка, и с каждой стороны на  этом
зеленом фоне - желтый подсолнух, точно круглый золотой щит. Экзотика - как у
ацтеков. Сразу привлекает взгляд. Джордж все никак не мог  наглядеться  и  в
сотый раз перечитывал фирменную надпись  с  названием,  адресом,  телефоном.
Красота! Первый контракт уже есть. Один малый - как  и  Джордж,  завсегдатай
"Красного льва" - как раз переехал в новый дом и хотел привести в порядок  и
засеять лужайку перед входом, а заодно вымостить площадку с  противоположной
стороны дома и вокруг нес устроить альпийские  горки.  Со  следующей  недели
можно приступать. Если повезет, к тому времени и помощник появится -  с  его
объявлением местная газета должна выйти сегодня.
   Какая жалость, подумал он, что Бланш не увидит его новую  машину.  Просто
загляденье! Ей бы понравилось. А может, оттуда, сверху она и видит? Глядит и
радуется... Дай-то бог. Бедная Бланш. Временами у него снова начинало щемить
сердце. В пятницу коронерское дознание. В  полиции  предупредили,  чтобы  он
никуда не уезжал - могут вызвать.
   Альберт задрал ногу и помочился на заднее колесо. Джордж обругал его и  в
этот момент услышал, что в доме звонит телефон. Ага, с надеждой подумал  он,
ранняя пташка! Может, кто-то уже  прочел  объявление  -  и  ему  подвернется
смышленый, энергичный паренек, у которого руки чешутся по  настоящему  делу,
ловкий, крепкий, плечистый  -  и  нормально  подстриженный.  Никаких  хиппи,
никаких чудиков с бусами, которые только и смотрят, как бы пораньше  смыться
домой. Такого ему не надо.
   Он вошел в дом, снял трубку и сказал:
   - Джордж Ламли слушает.
   В ответ раздался мужской голос:
   - Ну, как делишки у законников? Все в ажуре? Клиент идет? денежки капают?
Завещания завещаем, права распределяем, подопечных, как водится, опекаем,  а
безутешных вдов утешаем?
   Джордж  сразу  узнал  голос  мистера  Энгерса  и,  поскольку   было   уже
двенадцать, смекнул, что, видно, тот успел распить  с  кем-нибудь  бутылочку
шампанского.
   - Это Энгерс, я не ошибся?
   - В точку. Дай-ка, думаю, позвоню, что слыхать  насчет  Эдди.  Состоялась
ваша встреча в Блэгдоне? В первый момент Джордж рассердился.
   - В Блэгдоне? Энгерс расхохотался.
   - Эй, приятель, в чем дело? Голова с утра  плохо  работает?  Поздно  лег,
недоспал? Объясняю:  Эдди,  Эдди  Шубридж.  Вспомнили?  Я  на  днях  звонил,
продиктовал адрес  вашей  жене.  А  сейчас  вот  сижу,  думаю  -  интересно,
повидались вы или нет, и вообще, как он  там.  Ну  и  решил  -  чем  гадать,
позвоню да спрошу.
   - А-а, вот вы о ком!
   - Дошло наконец! Как же он принял  ваше  сообщение?  Я  вас  не  подбиваю
выдавать профессиональные тайны, боже упаси - расскажите, что можно, в общем
виде.
   Мысль Джорджа лихорадочно заработала. Энгерс звонил ста жене, продиктовал
адрес Шубриджа... Так, понятно.
   - Да тут, понимаете, все несколько застопорилось, -  сказал  он.  -  Сами
знаете, такие дела быстро не делаются. В общем...
   - Ладно, ладно, я не собираюсь вытягивать из вас чего не положено. Просто
хотел на правах старого друга поинтересоваться. Была у  меня  одна  мыслишка
сгонять в Блэгдон, повидать Эдди. Вот и решил  с  вами  посоветоваться,  как
лучше - сразу ехать или сперва написать? Вы-то сами как сделали?
   Все стало на свои места. Джордж совершенно явственно увидел, как Бланш  в
субботу утром берет завтрак, садится в машину и едет - теперь он точно знал,
куда; значит, Энгерс позвонил без него, и Бланш подошла к телефону сама. Ох,
эта Бланш все старалась держать при  себе,  все  хитрила,  скрытничала...  И
доскрытничалась...
   Воспользовавшись подсказкой Энгерса, он сказал:
   - Да, мы сперва написали. В фирме решили, что  так  будет  лучше.  Только
вот.., ответа что-то до сих пор нет.
   - Может, он за границей? - предположил Энгерс. -  А  что?  Если  средства
позволяют, кто будет по доброй воле жить зимой в нашем поганом климате?
   Джордж уже полностью вошел в роль; теперь импровизировать было легко:
   - Может, и за границей, кто его знает.  Забавно,  между  прочим,  что  вы
сегодня позвонили. В  фирме  уже  начали  сомневаться,  верно  ли  моя  жена
записала адрес. Я как раз  собирался  через  пару  дней  с  вами  связаться,
проверить адрес, если ответ не придет. Вы точно знаете, что это в Блэгдоне?
   - Абсолютно точно. Хайдленд-Хаус, Блэгдон, Сомерсет. Так сказал секретарь
в сокольничем клубе.
   - Хайдленд-Хаус, Блэгдон.  Да,  у  нас  так  и  записано.  Видимо,  уехал
куда-то. Придется все-таки самому съездить, проверить на месте. Можно было и
раньше это сделать, но тут ведь ничего серьезного, торопиться некуда.
   Энгерс расхохотался.
   - Как это некуда? Если речь  идет  о  деньгах,  поторопиться  никогда  не
мешает, старик. Покажите мне того, кто думает иначе!  Ладно,  увидите  Эдди,
передайте от меня сердечный привет.
   - Обязательно. И спасибо за звонок.
   Джордж сел на кушетку и закурил. Невидящим взглядом он  смотрел  на  пса,
сидевшего на ковре у двери. Ох, Бланш! Ну, скрытница!  Жаль,  не  спросил  у
Энгерса, в какой день он звонил, да как-то не  с  руки  было.  Хорошо,  хоть
что-то узнал. И про письмо от фирмы ловко ввернул. Голова, слава  Богу,  еще
варит. И вообще не так он туп, чтобы  не  понимать  очевидных  вещей.  Бланш
получила от Энгерса адрес - ни слова ему не  сказала.  Ясно  почему:  хотела
сэкономить две с половиной сотни. И можно догадаться,  как  она  рассуждала:
если без лишнего шума навестить Шубриджа и поговорить с ним, станет понятно,
стоит ли сводить его с мисс Рейнберд или  нет.  Ну,  получила  бы  от  ворот
поворот, так хотя бы денежки остались при ней. А все это теперь не важно. Ее
не вернешь... Сейчас главное - сообразить, что  делать  с  Шубриджем.  Бланш
определенно ездила в Блэгдон. Раз адрес оказался у нее в руках, задержать ее
ничто не могло, кроме заранее расписанных дел. Но субботу, она, как правило,
не занимала, выходит в субботу она туда и отправилась.  Дорого  бы  он  дал,
чтобы узнать, что же в этот  день  произошло.  Может,  тогда  бы  и  нашлась
разгадка? Пускай у них в роду правда  были  самоубийцы,  но  ведь  пожар  не
вспыхивает ни с того ни с сего: нужна хотя бы  искра!  Что,  если  ее  затея
провалилась? Что, если Шубридж оказался совершенно неподходящим типом, чтобы
сводить его с мисс Рейнберд? Это, конечно, был для Бланш  тяжелый  удар.  Уж
больно она носилась со своей мечтой о храме Астродель.
   Чем дольше Джордж об этом думал, тем  больше  укреплялось  его  намерение
повидать Шубриджа. Хотя бы для собственного спокойствия. Езды туда  от  силы
два часа. Можно сегодня и сгонять, заодно проветрить новенький фургон. Вдруг
да удастся что-то  разузнать.  Понять  хоть  приблизительно,  что  ее  могло
толкнуть на поступок, который все еще не укладывается у него в голове.
   Полчаса спустя Джордж уже ехал в Блэгдон. У  него  мелькнула  было  мысль
позвонить в полицию, но он опасался, что  они  захотят  сначала  сами  взять
показания у Шубриджа. А  он  чувствовал  настоятельную  потребность  увидеть
Шубриджа первым. Увидеть его собственными глазами -  и  постараться  понять,
что же произошло с Бланш в ту злосчастную субботу, что она чувствовала.  Это
был его долг перед ней. Бланш, Бланш... Проклятье! Почему она  это  сделала?
Почему?! Боже, Боже, пойди пойми  этих  женщин!  Представилась  Энгерсу  как
миссис Ламли... Эх, до чего обидно, что они не поженились! О чем они  только
думали? Безмозглые слепцы! Будь они женаты, ничего бы не случилось.

***

   За минувшие дни архиепископ успел привыкнуть к  однообразному  распорядку
жизни в своем нынешнем качестве пленника. Он не испытывал особых  неудобств,
а кормили его просто отменно. Кроме того, ему сделали послабление,  которого
не удостаивались  ни  Пейкфилд,  ни  Арчер,  -  снабдили  писчей  бумагой  и
карандашами. За это он был искренне благодарен.  На  свободе  многочисленные
обязанности почти не оставляли времени спокойно думать и писать. Теперь  же,
помимо собственной воли, он получил  редчайшую,  бесценную  возможность  для
уединения и раздумий. Он чувствовал себя  монахом  в  келье,  отшельником  в
пещере. Да, пути  Господни  поистине  неисповедимы,  если  свое  вынужденное
затворничество он способен расценивать как дар судьбы.
   Накануне мужской голос в репродукторе, сильно искаженный  помехами,  хотя
слова разобрать было можно, сообщил ему, что его, возможно, через  несколько
дней  освободят  и  что  за  него  назначен  выкуп  в  полмиллиона   фунтов.
Архиепископ огорчился, услышав о какой огромной сумме идет  речь.  Насколько
полезнее было бы  употребить  эти  деньги  на  церковные  нужды!  Однако  он
порадовался тому, что хотя факт его похищения скрывался от общественности  -
это он понял и сам, поскольку регулярно читал "Дейли  Телеграф",  -  близким
истинная причина его отсутствия  известна.  Как  раз  в  сегодняшней  газете
сообщалось, что  в  связи  с  острой  простудой  он  под  прежнему  вынужден
соблюдать постельный режим.
   Проводя дни в молитве, раздумьях и работе, он заметил, что его мысли  все
больше сосредоточиваются на одной проблеме: как противостоять  этому  злу  -
особенно злу в  его  специфической  современной  ипостаси.  Тут  заслуживают
внимания оба  аспекта  -  и  этический,  и  практический.  Воздушные  пираты
захватывают самолеты, и жизнь экипажа и пассажиров ставится в зависимость от
их непомерных требований. Другие похищают  послов  или  видных  общественных
деятелей, требуя за из освобождение либо огромных денег,  либо  политических
уступок. И всякий раз, при всех переговорах, риску подвергается человеческая
жизнь. Либо условия бандитов принимаются,  либо  погибают  люди  -  мужчины,
женщины, дети. Конечно, жизнь - бесценный Божий дар, им  надо  дорожить,  но
сейчас его занимал вопрос: не для того ли этот  дар  дается,  чтобы  человек
готов был без колебаний принести его в жертву во имя победы над злом!  Любой
рядовой в армии, даже самый отъявленный сквернослов  и  нечестивец,  сознает
это и принимает как должное. Любой солдат присягает отдать свою жизнь,  если
потребуется А власть имущие мира  сего?  Почему  они  берут  на  себя  менее
суровые обязательства, стараются обезопасить себя разными оговорками или, по
крайней мере, не возражают, когда такие  оговорки  за  них  угодливо  делают
другие? В иные времена, подумал он, представления об истинной цене жизни и о
долге каждого жертвовать собственной жизнью в борьбе со злом были  прямее  и
чище. С какой стати платить за  его  жизнь  полмиллиона  фунтов,  когда  эти
деньги  следовало  употребить  на  неотложные  богоугодные  дела  -   помочь
нуждающимся и, может  быть,  даже  спасти  чьи-то  жизни?  Злу  должна  быть
противопоставлена твердая христианская позиция: никаких  компромиссов,  чего
бы это не стоило. И пока подобная философия не  станет  общепринятой,  ни  о
каком реальном наступлении на зло, по-видимому, не может быть и  речи.  Увы,
горько усмехнулся он про себя, зло идет, так сказать, в  ногу  со  временем.
Оно  постоянно  совершенствует  свое  вооружение  и  обновляет  стратегию  и
тактику.  А  церковь  в  своей  борьбе  со   злом   по-прежнему   использует
средневековые методы. к Не раз он мысленно задавался вопросом: что, если  бы
ему сейчас предложили выбрать, предоставили право самому принять то или иное
решение? Сказал бы он или  не  сказал:  "Не  давайте  им  не  пенса,  пускай
убивают!" Святые и мученики не ведали сомнений. Против зла есть только  одно
достойное оружие - не уступать, не идти с ним на компромисс, каких бы  жертв
это не стоило. Зло произрастает из людского страха и тщеславия.  И  пока  не
настанет день, когда оно лишится этой опоры, о настоящей борьбе  против  зла
говорить не приходится. Сатана умеет выбирать себе слуг  -  его  приспешники
всегда готовы принести себя в жертву, компромисс для  них  просто  немыслим.
Хотя бы человек, который держит его тут: если почему-то его преступные планы
сорвутся, он, не дрогнув, принесет себя в жертву или  будет  готов  к  любой
расплате за содеянное.
   Итак, если бы он мог сейчас принять бесповоротное решение, отказаться  от
компромисса, нашел ли бы он в себе мужество сделать  это?  Ответ  он  твердо
знал. В сердце у него не было сомнений.

***

   Из окна гостиной Эдвард Шубридж и его жена увидели, как  какой-то  фургон
свернул на дорогу, ведущую к их дому, и вскоре въехал на посыпанную  гравием
площадку перед входом; фургон был  зеленый,  и  на  каждом  боку  красовался
большой желтый подсолнух.
   - "Солнечные сады Ламли", - прочитал Шубридж. - Ага, вот и Джордж Ламли к
нам пожаловал.
   Он сохранял спокойствие. Когда играешь по-крупному, нужно быть готовым  к
непредвиденным ситуациям.  Они  с  женой  пережили  уже  немало  напряженных
моментов, и раз от разу их вера в собственные силы укреплялась.
   - Сожитель мисс Тайлер, - сказала жена и  взглянула  на  часы.  -  Начало
пятого. Будь с ним полюбезнее. Я пойду приготовлю чай.
   Она повернулась и вышла из комнаты; Джордж  уже  поднимался  по  ступеням
крыльца. Он позвонил, и Шубридж открыл ему дверь.
   - Мистер Шубридж? - сказал Джордж.
   - Да.
   - Моя фамилия Ламли, Джордж Ламли. Вы не могли  бы  уделить  мне  немного
времени?  Дело  касается  одной  моей  знакомой,  мисс  Тайлер,  -  по  моим
сведениям,  она  к  вам  заезжала  в  прошлую  су