. Именно  поэтому  наши  встречи,  к  сожалению,  всегда  приходилось
держать в секрете.
   - И ты не возражал? - не подумав, спросила Седина. Конечно, ему  не  было
все равно, и сейчас не все равно, потому что, если бы его это не  волновало,
у него не возникла бы эта дикая идея насчет шантажа. Он  покачал  головой  и
медленно улыбнулся,  почти  убедив  ее  в  том,  что  она  ошибалась,  когда
настаивала на том, что его гложет жажда мести.
   - Нет. Я вырос без комплексов. - И задумчиво  добавил,  в  то  время  как
кончики его пальцев касались его четко очерченных губ:
   - Не совсем так. Когда  мне  было  лет  девять  или  десять,  меня  стало
возмещать, что отец приходил только иногда, играл со мной,  разговаривал,  а
потом исчезал на многие недели. В  этот  период  я  стал  доставлять  немало
неприятностей. - Адам медленно и сердечно улыбнулся, сощурив глаза, а Седина
вдруг почувствовала к нему нежность.
   Она быстро налила себе еще кофе и стала пить обжигающую жидкость, как  бы
наказывая себя за свой бездумный вопрос, а он задумчиво сказал:
   - Мы с тобой во многом похожи. Мы оба  знаем,  чего  хотим  от  жизни,  и
добиваемся этого. А главной причиной  того,  что  у  нас  нет  эмоциональной
привязанности,  является  то,  что  в  действительности  мы  чувствуем  себя
неуверенно. Твои родители рано  умерли  -  это  тоже  форма  отвержения,  ты
чувствовала себя брошенной - отданной,  как  бездомная  собачонка,  в  чужие
руки. Как я тебе объяснял, я раньше тоже чувствовал себя  отверженным,  пока
моя мать не поняла, почему я стал плохо себя вести, и не объяснила мне  все.
- Он наклонился вперед, пристально глядя на нее - Она сказала мне,  что  мой
отец глубоко любит меня и гордится мной. Но он не любит ее - по крайней мере
не так, как любит Ванессу. А раз так, то он должен быть с  Ванессой,  но  он
приходит навещать меня как можно чаще и все  время  думает  обо  мне.  После
этого я смирился с тем, что довольно редко виделся со своим отцом,  а  через
письма, которые он писал мне каждом неделю, стал лучше понимать его. -  Адам
улыбнулся. - Позже через те же письма я все знал и о тебе - как ты пришла  в
их дом, какая ты смелая и горячая, как  идут  твои  дета  в  школе.  как  ты
ударила Доминика и поставила ему синяк под глазом за то, что он  вырвал  все
цветы, которые ты вырастила на своей части сада. Ты так или  иначе  принесла
много радости в его жизнь.
   Его глаза потеплели так, что стали похожи на прозрачные зеленые озера,  и
она была не в состоянии оторваться от них. Он могло сказал:
   - Его незатейливое любование твоим твердым девичьим характером заразило и
меня. Я почувствовал твое обаяние еще задолго до того,  как  познакомился  с
тобой.
   Это уже было слишком много, больше, чем она могла воспринять и  осмыслить
сразу прямо  здесь.  Ей  потребуется  какое-то  время  побыть  одной,  чтобы
осмыслить все, что он только что рассказал. Усилием воли она оторвала взгляд
от его твердого,  почти  гипнотического  взгляда,  и,  допив  остатки  вина,
уцепилась за единственную безопасную ниточку в его откровениях и спросила  с
хорошо разыгранной озабоченностью:
   - Кстати о Доминике, ты видел его? Возвращается он на работу?..
   Ей никогда не узнать, был ли он разочарован тем, что она  проигнорировала
его проникновенный рассказ о своих отношениях  с  Мартином  в  детстве,  его
признание - которому можно верить или нет,  -  в  том,  что  его  интерес  к
подробностям ее жизни не был случайным. Она боялась взглянуть на него, чтобы
понять, говорит ли он правду или лжет.
   Она продолжала смотреть на сплетенные пальцы своих рук, которые лежали на
ее коленях. Когда он ей ответил, тон его голоса был  совершенно  ровный,  по
нему нельзя было ничего узнать.
   - Я его видел. Я дал ему несколько выходных с  тем,  чтобы  он  привык  к
мысли, что ему придется выплатить из своей зарплаты все  до  единого  пенса,
вернуть деньги, которые он взял "взаймы". В течение последующих  десяти  лет
ему явно не будет хватать денег  на  карманные  расходы.  В  понедельник  он
придет в офис, чтобы работать в полном смысле слова без отдыха.
   Адам поднялся, и Седина осторожно взглянула на него, почувствовав, что  у
него изменилось настроение.
   - Я не думаю, что он еще раз допустит подобную "ошибку".  Он  знает,  что
будет с ним в этом случае.
   Седина встретилась с ним взглядом и быстро отвернулась - его  глаза  были
жесткие и холодные, словно осколки зеленого камня. Она не хотела бы быть его
врагом. Она беспомощно задрожала, а он без всякого выражения посоветовал:
   -  Несколько   теплых   шерстяных   вещей   не   будут   смотреться   так
соблазнительно, как то, во что ты сейчас одета, но зато наверняка в  них  ты
не замерзнешь. - Он повернулся, собираясь уходить. - Извини меня, но у  меня
важные дела, я пойду к себе. Сегодня я тебя уже не увижу, так что почему  бы
тебе не одеться потеплее, чтобы не дрожать от холода?..

Глава 8

   Ей надо было снова надеть  тот  атласный  халат.  Его  шелковистая  ткань
охлаждала бы ее разгоряченную кожу, это чувственное возбуждение...  Если  бы
она была в нем, интересно,  снял  бы  Адам  его  с  нее,  чтобы  гладить  ее
возбужденное тело, ласкать и любить ее?
   Нет, пожалуй, не стал бы. Седина металась на  подушке.  Она  увидела  его
лицо - совсем близко. Худое, с резкими  крупными  чертами,  с  презрительной
усмешкой. Он шептал ей нежные слова - много слов, - но  в  последнюю  минуту
отвергал ее. Он не желал ее. И никогда не хотел и не захочет. Для  него  она
была и будет нежеланной. Но если бы она надела атласный халат...
   Выпростав из-под теплого одеяла обнаженные руки, она  почувствовала,  как
прохладный  воздух  освежает  разгоряченную  кожу,  ее  сумбурные  мысли-сны
исчезли, и вскоре она забылась крепким сном  и  спала,  пока  его  волнующий
голос не произнес ее имя. Потом позвал ее еще раз.
   Она сонно заморгала ресницами и почувствовала его горячую руку  на  своей
прохладной коже; его рука слегка трясла ее за плечо, а голос звучал мягко  и
спокойно:
   - Просыпайся, лапочка, мы уезжаем.
   Уезжаем?  Она  приподнялась  на  подушке  и  широко  раскрытыми   глазами
уставилась на него.
   В узких темно-коричневых вельветовых брюках и черной шерстяной рубашке он
казался суровым и грозным.  На  секунду  она  испытала  испуг:  неужели  она
проспала и ей давным-давно пора быть на работе?  Затем  она  вспомнила,  что
сегодня воскресенье, и  золотистый  туман  в  ее  глазах  рассеялся,  в  них
появились блеск и сосредоточенность; она села и облизнула губы.
   - Что ты сказал? - Он раньше никогда не заходил в  ее  комнату,  даже  не
приближался к ней с того момента, как показал ее Седине; наверное, хотел еще
больше помучить ее...
   Она расправила плечи, инстинктивно готовясь к борьбе, независимо от того,
с чего он начнет ее, поправляя бретельку своей ночной рубашки из прозрачного
шелка. Она увидела, как в  его  глазах  при  этом  появился  жесткий  блеск.
Отвращения? Неприязни?
   Он отошел от кровати и, раздвигая занавески, повторил:
   - Мы уезжаем. Утро прекрасное, и я хочу тебе кое-что показать, детка.
   Яркий свет солнечного зимнего  утра  залил  комнату,  и  Седина,  натянув
одеяло до подбородка, с  порозовевшими  щеками  откинулась  на  подушку.  Он
наверняка подумал, что она навязывается ему, предлагая поласкать  ее  теплые
полные груди, чуть прикрытые почти прозрачным  облегающим  шелком  кремового
цвета, что она соблазняет его... - Поэтому, когда он шел к двери,  ее  голос
прозвучал довольно резко:
   - А что, если я не  хочу  никуда  ехать?  Проигнорировав  ее  вопрос,  он
произнес:
   -  Надень  что-нибудь  теплое  и   удобное.   И   постарайся   не   очень
задерживаться.
   Когда он вышел, закрыв за собой дверь, она послала ему вслед гримасу.  Ее
планы в расчет не берутся! Он знал только одно: делай, как я сказал. Если бы
он захотел, то она стала бы прыгать сквозь горящие обручи. Пока у него  есть
власть разорить Мартина, у нее нет собственной воли.
   Однако вчера вечером он с такой любовью говорил о споем отце. До сих  пор
она чувствовала его ярость из-за того, что попыталась скрыть от него болезнь
Мартина.
   Несмотря па его строгое предупреждение, она нарочно тянула время и вместо
обычного душа приняла ванну, не переставая думать о загадочной  личности  по
имени Адам Тюдор.
   Если он действительно любит Мартина, то почему вообще думает о  том,  как
его разорить? И если предположить, что он был искренним, говоря ей, что  ему
пора жениться и иметь детей, то зачем выбирать такую жену, с которой  он  не
хочет спать?
   Так когда же он лгал?
   Она может сколько угодно искать ответы на все эти  вопросы,  но  в  любом
случае ей придется выйти за него замуж, поскольку она не может просто  умыть
руки и равнодушно наблюдать за тем, как Мартин теряет все, что у него есть.
   Почувствовав, что вода окончательно остыла, она  выбралась  из  ванной  и
сняла с сушилки пушистое банное полотенце. Завернувшись в него, она вдруг  с
удивлением заключила, что, если бы Адам  испытывал  к  ней  хотя  бы  только
чувственное влечение, такое, как она к нему, то, несмотря на то,  что  между
ними и нет любви, с нетерпением бы ожидала их  свадьбы,  была  бы  счастлива
отдаваться ему и постаралась бы сделать их союз счастливым,  положив  в  его
основу взаимное чувственное влечение, уважение и симпатию.
   Но как она может уважать человека, который готов опуститься  до  шантажа,
который угрожает  разорить  собственного  отца,  если  не  может  по-другому
добиться своего? И это опять привело ее к мыслям о его презрении к  ней.  Он
знал, как бурно она отвечает на его ласки, и это вызывает у него отвращение.
Она видела презрение в его глазах, когда он оттолкнул  ее,  потому  что  ему
было противно доводить свои ласки до любовного финала.
   Тогда что же он хочет от нее?
   Тут она вспомнила, что задерживает его, погрузившись в свои  размышления.
Адам никогда ничего честно не расскажет ей; он играет с  ней,  как  кошка  с
мышью, и получает от этого удовольствие. Простого и ясного  ответа  она  все
равно не найдет, так что нет  смысла  растравливать  себя  понапрасну,  надо
приспосабливаться, насколько это возможно. А это значит, что она  весь  день
должна провести с ним, потому что он так хочет. Значит, так и будет.  Но  ее
покорность вовсе не означает, что она делает это с удовольствием.
   По его совету она надела плотную твидовую юбку  красно-кирпичного  цвета,
кожаные сапоги и просторный шерстяной свитер  кремового  цвета.  Непослушную
гриву золотисто-каштановых волос  она  укротила,  заплетя  толстую  косу,  и
обошлась без косметики, если не считать розовой помады, наложенной на губы.
   Стараясь унять естественное любопытство насчет того, что ее ждет сегодня,
она прошла на кухню и увидела, что он закрывает крышку корзинки.  Пикник?  В
январе? Но она не  собиралась  ни  о  чем  спрашивать  его.  Пусть  он  всем
распоряжается, собирается; ее дело - ехать с ним, независимо от того,  хочет
она  этого  или  нет.  Единственный  приемлемый  способ  показать  ему  свое
несогласие - это не проявлять ни малейшего интереса, решила она упрямо.
   - В чайнике есть чай, если хочешь. - Но его небрежный тон, движение  даже
плеч под мягкой кожаной курткой, которую он надел  поверх  черной  шерстяной
рубашки, свидетельствовали о его недовольстве ее долгими сборами.
   Седина лишь пожала плечами и решительно намазала себе маслом тост,  запив
его двумя чашками чая, пока он относил в машину  корзинку.  Он  вернулся  на
кухню и встал у дверей, играя ключами в ожидании, пока она закончит завтрак,
который чуть ли не застревал у нее в горле.
   - Если хочешь разозлить меня, то ничего не получится, -  спокойным  тоном
заметил он, добродушно улыбаясь, когда она наконец поставила  чашку.  Однако
его прекрасные зеленые глаза не  улыбались,  так  что  она  поняла,  что  он
говорит не правду, что этот день и  то,  что  он  задумал,  имеют  для  него
немаловажное значение.
   Устыдившись  своего  ребяческого  упрямства,  она  прошла  мимо  него   в
прихожую, снимая на ходу с вешалки свою кожаную куртку и злясь на себя из-за
того, что ей стыдно за то, что она считается с его чувствами, в то время как
он ни в грош не ставит ее собственные.
   Да, день действительно был чудесный, согласилась она  с  ним,  когда  они
выехали из Лондона. Небо было безоблачным, синим и  ясным,  воздух  тихим  и
бодрящим  -  просто  подарок  этой   зимы,   которая   до   сих   пор   была
преотвратительной. И было глупо с  ее  стороны  дуться,  огрызаться  на  его
реплики или отмалчиваться, делая  вид,  что  ее  безумно  интересует  унылое
рассуждение какого-то нудного комментатора по радио, которое  она  включила,
как только села в машину.
   Она вскоре выключила радио и взглянула  на  бесстрастный  профиль  Адама,
заметив, как дернулись его губы, когда она спросила:
   - Куда мы едем? - Он прямо-таки  был  уверен,  что  рано  или  поздно  ее
природное любопытство возьмет верх.
   - Котсуолдз, - ответил он, и прежде, чем  она  задала  следующий  вопрос,
продолжил:
   - Я сначала думал, что мы вдвоем пойдем сегодня  к  Мартину,  но  с  этим
придется подождать.
   - Ванесса была бы просто в восторге!  -  ее  легкий  сарказм  смешался  с
тревогой и смущением. Она всегда была ближе к дяде, чем к Венессе,  хотя  та
по-своему хорошо к ней относилась. Селина была ей за многое благодарна.
   - Не беспокойся. В конце концов Ванесса примет меня как  члена  семьи.  -
Голос его звучал сухо, и Седина, не подумав, спросила:
   - Ты именно поэтому настаиваешь на нашем браке? Чтобы  насильно  войти  в
семью, которая и слышать о  тебе  не  желала  почти  сорок  лет?  -  Но  еще
произнося эти слова, она уже  знала,  что  не  права.  У  него  был  слишком
сильный, слишком целеустремленный и волевой характер, чтобы пойти на это,  и
даже не глядя на него, она чувствовала, что на его красивых  губах  заиграла
легкая усмешка.
   - Не надо фантазировать, лапочка! Ты прекрасно знаешь, почему мы женимся.
Я уже кратко объяснил тебе в чем суть.
   Чересчур кратко,  подумала  она.  Слова  ничего  не  значили,  главное  -
поступки. Он не хотел ее как женщину! Он всегда  будет  избегать  ее,  будет
глядеть на нее этим унижающим ее презрительным взглядом, он заставил ее жить
в его доме, чтобы  придать  достоверность  своим  сказкам  об  их  страстной
взаимной любви. Однако все дни, что она жила у него в доме, он  относился  к
ней так, будто она была невидимкой.
   Она в задумчивости покачала головой. Она наверное до самой смерти  так  и
не узнает, что им сейчас движет.
   Но он продолжал;
   - Не обижайся на Ванессу из-за того, что она против нашего брака. Для нее
я просто негодяй и проходимец. Впрочем, ты и так это знаешь.  И  когда  наша
встреча стала неизбежной, она сумела убедить и тебя,  что  я  негодяй.  Ведь
так? - Он на мгновение оторвал взгляд от шоссе, чтобы посмотреть ей в глаза,
и она слегка кивнула, опустив взгляд на его красивые сильные руки,  с  такой
уверенностью лежащие на руле; он продолжал:
   - Вообще-то трудно винить ее. Моя мать и Мартин  многое  рассказали  мне,
так что я могу понять ее. По всей вероятности, отец, встретив Ванессу, сразу
же полюбил ее на всю жизнь, но это случилось до того, как он узнал, что  моя
мать беременна. Когда она  написала  ему  и  сообщила  об  этом,  он  был  в
отчаянии.  Дело  было  не  только  в  том,  что  он  считал  себя   морально
ответственным за это, он, кроме того, еще и встретил женщину  своей  судьбы,
которая согласилась выйти за него замуж.
   Он сделал то, что считал необходимым сделать - он признался во всем своей
невесте. Вполне естественно, она возмутилась и обиделась, но в конце  концов
простила его, потому  что  прежняя  связь  имела  место  до  того,  как  они
познакомились. - Голос его звучал сухо, что, как  она  уже  знала,  является
признаком сильного душевного волнения. - Но, простив его, она поставила одно
условие. Мартину пришлось дать ей слово, что он никогда не будет видаться ни
с моей матерью, ни со мной, а ежемесячное пособие будет  передаваться  через
адвоката.
   - - Но Мартин нарушил свое слово, - заметила Седина. - А Ванесса об  этом
знала?
   - Думаю, что нет. И знаешь, когда мама рассказала мне об этом, мне  стало
легче. То, что мой отец нарушил слово, данное женщине,  которую  он  обожал,
потому что хотел  быть  близким  мне,  давало  мне  чувство  безопасности  и
значимости, которое я никогда не  забуду.  Для  десятилетнего  мальчика  это
очень важно. - Он обжег ее своей  неожиданной  обворожительной  улыбкой,  от
которой по спине ее пробежали мурашки, затем спокойно продолжил:
   - Но у Ванессы дела шли не очень-то хорошо. До того, как родился  Доминик
на десятом году семейной жизни, у нее было три выкидыша. И каждый  раз  удар
усиливался тем, что она прекрасно знала, что существую я, что у Мартина есть
живой и  здоровый  сын.  Ей  нелегко  было  примириться  с  этим.  И  вполне
естественно, что когда она наконец родила сына, то буквально стала  молиться
на него. По ее мнению, Доминик просто ангел во плоти.
   - Так вот почему она избаловала его до невозможности.  -  Седина  наконец
начала понимать,  почему  на  Ванессу  нападала  слепота,  как  только  дело
касалось ее  единственного  обожаемого  сына.  Она  ничего  не  знала  о  ее
выкидышах. Ванесса никогда  не  была  с  ней  откровенна  в  вещах,  которые
действительно что-либо значили для нее.
   Адам согласился.
   - Это действительно так. И поэтому я чувствую себя виноватым. Если  бы  я
не стал действовать так неловко, у Мартина не было бы этого приступа.
   Она, сощурившись, посмотрела на него.  Так,  может,  тетка  и  брат  были
действительно правы:
   Мартин боялся встречи с Адамом, зная, что он может, а возможно, и захочет
разорить его? После того как он продемонстрировал свою любовь и  близость  к
отцу, неужели он по-прежнему думал, что Адам является его врагом?
   Адам продолжал теперь уже мрачным голосом:
   - Мартин первый заметил, что деньги  куда-то  уплывают.  Он  знал,  какое
жалованье получает Доминик, он также знал, что тот живет  не  по  средствам.
Короче говоря, несоответствия в документах было довольно легко вскрыть и  мы
договорились, что, если то, о чем мы подозреваем, соответствует истине, то я
приеду в Лоуер Холл, чтобы припереть Доминика к стенке фактами. - Он с шумом
втянул в легкие воздух. - Когда Мартин получил записку, то  понял,  что  его
ожидает. Сам он уже морально был к этому готов, но ему  предстояло  сообщить
Ванессе, что их сын - вор. И не только это, ему еще предстояло сказать ей  о
доле моего банка в его бизнесе.  Я  убежден,  что  приступ  был  вызван  его
волнением из-за  возможной  реакции  Ванессы.  Мне  нужно  было  действовать
по-другому: вызвать Доминика к  себе  в  банк.  -  В  голосе  его  слышалось
сожаление.  -  Однако  Мартин  настоял,  чтобы  встреча  носила   не   столь
официальный характер, чтобы все осталось в узком кругу и  мы  могли  уладить
дело без  того,  чтобы  банк  предъявил  формальное  обвинение.  Зря  я  его
послушал. Я должен был предвидеть, как на него может подействовать  вся  эта
ситуация.
   - Но ты же сделал  все  так,  как  тебя  просил  Мартин,  -  взволнованно
вставила Селина. - И у него все будет хорошо. Уже все в норме. Ведь  так?  -
Она была потрясена. Что бы он ни говорил, она теперь знала, что он не  более
способен разорить своего отца, отобрать у того все, что он  смог  нажить  за
свою жизнь, чем улететь на Луну на  спине  летучей  мыши!  Его  искренняя  и
многолетняя любовь к отцу никогда не позволит ему сделать это.
   Чувство облегчения было невероятным, а радость от того, что  она  узнала,
что он не безжалостный негодяй, которым прикидывался, была беспредельной.
   Она отвернулась к окну, чтобы скрыть неожиданно навернувшиеся слезы.  Они
уже съехали с шоссе после Глостера и  теперь