ойдем дальше: я разоряю  обоих.  Конец  истории.  Зачем  же  мне
обзаводиться дикой кошкой в качестве жены, когда я могу найти  милую  ручную
кошечку?
   Он сделал большой глоток из бокала и бросил в ее сторону взгляд,  вызывая
на ответ. А она размышляла о том, как бы ему сказать, что на это  есть  свой
ответ: это еще один способ унизить ее и отомстить, не говоря уже о том,  что
ее дико задевает то, что он не испытывает к ней даже  физического  влечения.
Он прервал ход ее мыслей неожиданным вопросом.
   - И ты веришь, что отец мог бы прийти ко  мне  за  финансовой  помощью  и
советом, если бы я  всю  жизнь  замышлял  месть?  Если  бы  я  действительно
испытывал сильную обиду за то, что я незаконнорожденный ребенок, ревновал бы
его к семье, к его детям, то это было бы заметно. Не забывай, что с  детства
мы с ним часто и регулярно встречались. Мартин бы заметил  эти  чувства.  Их
невозможно спрятать. Я повторяю, он бы заметил их  и  не  стал  бы  со  мной
обсуждать свои финансовые неприятности. Он не такой уж дурак.
   Она уставилась на него, пытаясь осмыслить то, что  он  сказал.  Все  было
логично.  Но  в  глазах  ее  все  же  сквозило  недоумение,  и   она   снова
требовательно спросила:
   - Зачем же тогда твой шантаж? Я не понимаю. Зачем втягивать  в  эти  игры
меня?
   - Воспользуйся снова своим богатым  воображением,  дорогая.  -  Он  хищно
улыбнулся и направился к ней грациозной походкой пантеры.
   Она  настолько  была   запутана   и   смущена   его   умными,   логичными
рассуждениями, что даже не оказала ни малейшего сопротивления, когда он взял
ее за руки и поднял с кресла.
   Он  опрокинул  все  ее  доводы,  все   доказательства!   Невероятно,   он
действительно умеющий внушить доверие дьявол. Он держал ее в объятиях,  тела
их слегка соприкасались, а ее сумасшедшее сердце  вновь  бешено  колотилось,
мучительное соприкасание их тел вызвало  в  ней  дрожь,  побеждая  неистовые
предупреждения разума.
   Она не могла больше сопротивляться ему, как не может цветок не раскрыться
навстречу лучам солнца, и поэтому, когда он коснулся ее губ, они раскрылись,
мягкие  и  податливые,  дрожащие  от  желания,   которое   только   он   мог
удовлетворить.  Она  окаменела  от  разочарования,  когда  он,  с   холодным
равнодушием коснувшись ее губ, сказал;
   - Иди спать, Селина. У тебя был трудный день. Наутро все прояснится.
   Она не смогла ответить. Ей было  стыдно,  что  се  тело  так  жаждет  его
поцелуев. Сокрушительная сила его ласк противоречила тому, что он был к  ней
совершенно равнодушен. Она не понимала ни себя, ни его. Не понимала, что  же
происходит в ее жизни. И что еще хуже, она не думала, что когда-либо  сможет
понять это...
   Когда она послушно шла к двери, то чувствовала, как его  глаза  буквально
жгут ей спину. Все это сейчас происходит - нереально; проснувшись утром, она
должна обнаружить, что все было не чем иным, как кошмарным сном.

Глава 7

   Чемодан раскрылся, и все вещи вывалились на крыльцо дома Адама.
   - Черт! - раздраженно процедила  Селина.  Случившееся  не  способствовало
улучшению настроения, которое  за  последние  десять  дней  превратилось  из
плохого в очень плохое. Она не могла сказать,  что  в  ее  раздражительности
повинен Адам. С тех пор, как она переехала к нему, они виделись редко,  раза
три, когда он возвращался до полуночи и они вместе ужинали; каждое утро  они
вместе завтракали. Во всех случаях он вел  себя  безукоризненно,  спрашивал,
как она провела день, иногда рассказывал о своем дне, интересовался, звонила
ли она Мартину, что, естественно, она всегда делала, и ни разу не  заговорил
о замужестве, нависшем  над  ней  свинцовой  тучей,  ни  разу  не  попытался
дотронуться до нее, поцеловать...
   А ей хотелось как раз этого! Если их совместная жизнь будет  проходить  в
таких прохладных вежливых рамках, то она, пожалуй, будет благодарна ему и за
случайно брошенный ласковый взгляд.
   Проклиная плохие замки на чемодане, мелкий дождь, накрапывающий с черного
вечернего неба, она кинула  в  сумку  ключи  и  наклонилась,  чтобы  собрать
рассыпавшуюся одежду в чемодан.
   Дома ли Адам? Наверное, нет. Его машина, за которой  она  и  припарковала
свою "вольво", была здесь, на булыжной площадке перед домом, но это ни о чем
не говорит. Когда он уходил  куда-нибудь  вечером,  он  обычно  брал  такси,
особенно когда ехал на какой-нибудь званый обед. А сегодня суббота, так  что
вполне возможно, что он где-нибудь развлекается, решила она.
   Лучше бы ей привыкнуть жить в неведении относительно того, где он бывает,
считала она. Ведь он не изменит своих привычек  даже  после  того,  как  она
принесет ему себя в жертву, выйдя за него замуж! Наклонившись, чтобы извлечь
атласную косынку из вазона с пальмой, она почувствовала, как у нее  начинает
болеть голова. День был чертовски" тяжелым.
   В течение последних полутора недель она  была  просто  завалена  работой,
часто оставалась допоздна в офисе, и у нее не было времени,  чтобы  съездить
домой за машиной и кое-какими вещами. Она  попросила  секретаршу,  чтобы  та
купила ей самое необходимое - белье, пару недорогих юбок и блузок, - а потом
засела за работу, чтобы побыстрее разделаться с  неожиданно  нахлынувшим  на
нее потоком дел, выкраивая время только для того, чтобы каждый день  звонить
Лартнну.
   Прошла неделя, как он вернулся в Лоуер Холл; он сообщил ей, что рассказал
своим о ее предстоящей свадьбе с Адамом. Он признался, что Ванесса ничего не
сказала - ни плохого, ни хорошего.
   Зато сегодня она сказала достаточно!.. Селина наконец-то закончила  дела,
взяла такси и поехала в Лоуер Холл, предвкушая возможность  отдохнуть  денек
от пребывания в доме Адама, но встретила там  Ванессу  с  холодным,  как  из
мрамора, лицом.
   - Удивительно, что ты сумела расстаться со своим женихом, чтобы  приехать
навестить своего дядю, - начала она разговор, а Селина не могла сказать  ей,
что не испытывает большой радости от того, что живет в его доме;  с  гораздо
большим удовольствием она бы вернулась сюда, в свой дом. Но  сказать  это  -
значит разоблачить свою ложь об их любви.
   Селина покорно  последовала  за  ней  в  гостиную,  где  Ванесса  холодно
сказала:
   - Я хочу поговорить с тобой прежде, чем  ты  встретишься  с  Мартином.  -
Однако она молчала в течение нескольких долгих и напряженных минут,  стоя  у
камина и держа свои худые руки над огнем; чувствовалось,  как  напряжена  ее
спина под облегающим платьем из тонкой шерсти фиолетового цвета и с длинными
рукавами.
   - Итак, - наконец спокойно начала Селина, не выдержав дольше напряжения и
бледнея, потому что, когда ее тетка повернулась, она в полную  меру  ощутила
исходящую от нее враждебность.
   Да, ее тетя все еще была красивой женщиной; имея такую  форму  лица,  она
будет выглядеть привлекательной в любом возрасте, но ее  черты  были  сейчас
искажены неприязнью к Селине, которую она еле сдерживала.
   - Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь? Я всегда делала для тебя все, что
могла, воспитывала тебя, как родную дочь. А ты отплатила мне ударом в спину!
   - Почему? - нежным голосом спросила Седина,  вовремя  вспомнив,  что  она
должна вести себя, как влюбленная женщина,  и  поэтому  видеть  мир  как  бы
сквозь розовые очки. - Я никогда никого не хотела обидеть, ты  ведь  знаешь,
тем более вас с Мартином.
   - Не надо разыгрывать  передо  мной  этот  сентиментальный  спектакль!  -
нанесла ответный удар Ванесса, недовольно поведя головой. - Ты  знаешь,  кто
этот человек и что он из себя представляет, и все же, ты, похоже,  собралась
за него замуж. - Она неуверенными шагами прошла к бару и налила себе бренди.
   Седина широко раскрыла глаза.  За  исключением  каких-то  особых  случаев
Ванесса никогда не притрагивалась к алкоголю до обеда - вечером же это могла
быть рюмка шерри или бокал вина во время еды.
   - Мы любим друг друга, - Селина была  вынуждена  защищаться  этой  ложью.
Мартин никогда не должен узнать правды! Но эта постыдная ложь застряла у нее
в горле, и она произнесла ее сдавленным  голосом,  а  Ванесса  саркастически
засмеялась.
   - Любовь? Да он не знает, что это слово значит!
   Признав в  душе,  что  ее  тетя  абсолютно  права,  Седина  почувствовала
необъяснимую душевную боль. Он ведь и сам признавал это. По крайней  мере  в
этом он был с ней честен.
   Ванесса сделала большой глоток  бренди  и  отставила  в  сторону  стакан,
вздрогнула и бросила на Селину обвиняющий взгляд, как будто та была виновата
в ее несвоевременном употреблении алкоголя. Ее речь стала менее внятной:  на
нее подействовало выпитое.
   - Этот дьявол - красив, я согласна. Но, ради Бога, Селина,  если  ты  его
хочешь, переспи с ним, выгони этот жар  из  себя,  но  не  выходи  за  этого
негодяя замуж! Думай головой, а не гормонами - его  мать  была  интриганкой,
хладнокровной и расчетливой, и он унаследовал это от нее  с  лихвой.  -  Она
жадно втянула  в  себя  воздух,  как  бы  желая  успокоиться,  но  ее  голос
по-прежнему звучал гневно, когда она добавила:
   - Мартин наконец сказал, сколько мы задолжали этому мерзавцу. Если  бы  я
только была в курсе дел, то никогда не позволила бы  этому  случиться.  А  в
данной ситуации он может, и обязательно разорит всех нас. И ты хочешь в этом
участвовать?!
   Нет, только став его  женой,  она  сможет  предотвратить  предсказываемое
Ванессой разорение, но не могла же она ей сейчас в этом признаться. Ее  тетя
неохотно, но может согласиться на подобную жертву, а вот Мартин нет.
   Селина задрожала. Она ни с кем не могла  поделиться  мрачными  мыслями  о
своем будущем, и хотя знала, что Ванесса не будет  на  седьмом  небе  от  их
свадебных планов, но не ожидала таких ядовитых  упреков  со  стороны  родной
тетки. Селина не  знала  из-за  чего  -  из-за  ядовитого  упоминания  о  ее
гормонах, несправедливого очернения  Адама,  или  еще  от  чего,  -  но  она
чувствовала, как в ней закипает гнев, и ей пришлось призвать на  помощь  все
свое самообладание,  чтобы  спокойно  пояснить:  я  выйду  замуж  за  Адама,
независимо от  того,  благословишь  ты  меня  или  нет,  так  почему  же  не
попытаться смириться, как это сумел сделать дядя? Она гордо вскинула голову,
глаза смотрели холодно. - И могу вас заверить, что он не сделает ничего, что
бы причинило вам финансовый ущерб.
   Эта уверенность была тем единственным, что она могла  предложить,  и  она
была очень горькой. И  вдруг  неожиданная  обида  и  мрачная  безнадежность,
ставшие для нее невыносимыми, заставили  ее  с  необычной  для  нее  злостью
бросить:
   - Кстати, раз уж мы обсуждаем вопрос о людях,  разоряющих  других,  когда
Доминик собирается выйти из своего подполья и начать работать? Или Адам  его
выгнал? - И тут же пожалела о сказанном, увидев, как краска  стала  заливать
тетино лицо.
   И все же она проглотила чуть не сорвавшиеся с языка извинения,  вспомнив,
сколько  раз  Ванесса  вставала  на  сторону  Доминика,  сколько   раз   она
принималась втолковывать ей, что, хотя  Седину  и  приняли  в  их  дом,  она
никогда не станет полноправным членом семьи, а сама Ванесса просто терпит ее
как бедную родственницу, которой некуда деться.
   Так и не извинившись, Седина, резко развернувшись, вышла из комнаты.  Все
утро, уединившись в гостиной, она  играла  с  Мартином  в  шахматы,  которые
подарила ему на день рождения; она без  конца  проигрывала,  потому  что  не
могла сосредоточиться. Во время легкого ленча, приготовленного Мэг,  Ванесса
держалась с холодной вежливостью, и Седина решилась: тщательно собрала  свои
вещи и уехала - а теперь вот ее одежда валялась на мокрых булыжниках...
   Убедившись, что дверь заперта, она вытащила из сумочки ключ,  который  ей
дал Адам, повернула его в замке  и,  когда  тащила  свой  чемодан  вверх  по
лестнице, услышала резкий голос Адама:
   - Где ты была, черт возьми?
   - Как ты думаешь? - огрызнулась она, обиженная его  тоном,  а  ее  плохое
настроение превратилось в ярость. - Что ты  пытаешься  обращаться  со  мной,
будто я уже твоя собственность!
   - Я не пытаюсь, - ответил он, сжав губы и глядя на нее с упреком. - Ты  и
есть моя собственность, и знаешь это.
   Это было невыносимо: вдруг после спокойствия последних  десяти  дней  она
почувствовала, что больше не в состоянии с  достоинством  выносить  это;  ее
губы побелели от гнева, и она закричала на него:
   - Я - не твоя собственность, и никогда ею не буду! Слышишь, никогда! -  У
нее было две секунды, чтобы пожалеть, что она не сдержалась, нарушила данное
себе обещание вести себя с ним с холодной учтивостью; он  подскочил  к  ней,
выхватил у нее чемодан и одним резким  движением  забросил  его  на  верхнюю
площадку лестницы.
   А потом он втащил ее наверх и  усадил  рядом  с  чемоданом,  который,  на
удивление, оказался целым. И прежде чем она отдышалась и потребовала,  чтобы
он объяснился, он заговорил резким голосом:
   - Я целый день схожу с ума, гадая, где ты.  Да,  черт  побери,  ты  могла
попасть под автобус!
   - Была бы счастлива, - бросила ему она, потом закрыла глаза,  возмущенная
собственной грубостью, о которой не подозревала.  Он  извлек  из  нее  такие
эмоции, о которых она и не подозревала. И при этом он выглядел так, будто  и
вправду волновался о ней, поэтому она зашептала:
   - Извини. Тебя не было, когда  я  уходила,  но  я  должна  была  написать
записку. Я поехала взять наконец машину и  кое-что  из  одежды.  Ты  мог  бы
догадаться.  Или  позвонить  Мартину   и   проверить,   если   действительно
беспокоился обо мне.
   - И позволить им увидеть трещину в нашем красивом  фасаде?  -  язвительно
спросил он. - Влюбленная парочка дрейфит: один уже не знает,  где  находится
другой?
   Было видно, что он не успокоился, но она, не совсем понимая,  почему  это
должно ее волновать, попросила:
   - Давай не ссориться. - Ей не нравился циничный блеск в  его  глазах,  но
она упрямо продолжала:
   - У меня был такой неудачный день, что хотелось бы его  поскорее  забыть.
Мало того, что меня завела Ванесса, так еще и мой чемодан некстати раскрылся
и все вещи теперь в грязи.
   Она  не  стала  говорить,  как  в  течение  последних  десяти  дней   она
становилась все более взвинченной; жить с ним в одном  доме  и  терпеть  его
безразличное отношение к ней, как  к  чужой,  не  проявляя  к  ней  никакого
интереса, было для нее подобно медленной пытке. Она не понимала, почему  так
должно быть.
   Сверкнув глазами, а потом чуть сощурив их, он поддразнил ее:
   - Да уж, денек! Разбери, что надо постирать, и мы бросим это в стиральную
машину. А я  приготовлю  что-нибудь  поесть.  Если  только  ты  не  захочешь
куда-нибудь пойти?
   Выходить опять в эту темноту и морось  не  привлекало  се.  Она  покачала
головой - Я лучше останусь дома. Только пусть это не останавливает тебя...
   - Не остановит, я тебе обещаю. - В ласкающем тоне  его  голоса  слышалась
насмешка, когда он поднял ее чемодан, отнес  его  в  спальню  и  положил  на
кровать. Она шла за ним следом, устало переставляя ноги.
   Она не доверяла его шуткам. Она вообще не доверяла ему. И точка.
   Но она не доверяла и себе, когда, находясь с ним в  спальне,  видела  его
хитрую, только ему принадлежащую улыбку,  когда  облегающий  его  оливкового
цвета джемпер так и соблазнял ее дотронуться  до  его  великолепного  торса.
Нет, она совершенно не доверяла своим безумным,  иррациональным  инстинктам.
Поэтому она осталась неподвижно стоять у двери, с деревянным лицом, и  вдруг
он широко улыбнулся ей с тем обаянием, которое способно растопить любой лед,
направился к ней, но  прошел  мимо,  задержавшись  только  для  того,  чтобы
провести указательным пальцем по ее изящному носику и пробормотать:
   - Ужин будет готов через полчаса, лапочка. И не волнуйся. Ночью все будет
хорошо, я обещаю!
   Он мягко прикрыл за собой дверь,  а  она,  окаменев,  тупо  уставилась  в
пространство. Она не понимала его двусмысленного намека!
   Выйдя из оцепенения, она заставила себя распаковать чемодан,  отложить  в
сторону вещи, требующие стирки - их, на удивление, оказалось  мало,  выбрала
свежее белье и свое любимое  домашнее  платье  до  колеи,  без  выреза  и  с
пояском, а потом пошла принять душ.
   Она не сделает того, что ей подсказывает ее трусость:  остаться  в  своей
комнате, сославшись на головную  боль  и  таким  образом  избавить  себя  от
необходимости вместе ужинать и вместе провести  время,  если  она  правильно
поняла его. Если он собирается немного  подразнить  ее,  потренировать  свое
умение доводить ее возбуждение до крайней степени, она сумеет показать  ему,
что значит чувствовать себя отверженным.
   Ее учеба далась ей трудно, зато теперь она знает, как обращаться  с  ним,
Но уже через час она не была так уверена в себе.  Не  то  чтобы  он  пытался
что-то предпринять - причина была в другом. Он даже не  коснулся  ее,  кроме
как глазами. Но это медленное, скользящее, ласкающее  касание  произвело  на
нее большее воздействие, чем откровенное объятие любого другого мужчины.
   Как и в ее первый  вечер  здесь,  они  ужинали  за  кофейным  столиком  в
гостиной. Он приготовил простую еду:  яичница  с  жареными  грибами,  сыр  и
фрукты и опять его отношение к ней изменилось. Он относился к ней теперь как
к своему лучшему другу.
   Она призналась  себе,  что  не  знает,  как  быть,  и  вызвалась  поэтому
приготовить кофе в качестве своего вклада в совместный ужин.
   Облокотившись на кухне на стол из нержавеющей  стали,  она  ждала,  когда
кофе будет готов, и раздумывала, почему она чувствует себя сейчас совершенно
свободно и спокойно и одновременно как-то неестественно и неловко.
   Когда она несла обратно поднос с кофе, ответ у нее уже  был  готов.  Адам
обращался с ней как с платонической подругой,  разговаривал  с  ней,  как  с
человеком, имеющим свое мнение и хорошо работающую голову. Она отвечала  ему
тем же, говорила открыто, спокойно, обнаруживая,  что  их  объединяют  общие
взгляды в политике, музыке, литературе - они даже поддерживают одну и ту  же
благотворительную организацию. И поэтому она вдруг поняла, что в сущности ей
этот человек нравится!
   Испытывать к нему симпатию, уважать его взгляды не входило  в  ее  планы.
Никак нет! Так  как  же  ей  теперь  быть?  Она  твердо  решила,  что  будет
сознательно напоминать себе о том, какой же он на самом деле мерзавец.
   Но этот мерзавец разлил оставшееся вино в бокалы, проворно  встал,  чтобы
взять у нее поднос, налил кофе и поставил перед ней чашку; и опять он  выбил
у нее почву из-под ног своим вопросом:
   - Так чем же тебя так  расстроила  Ванесса?  Ей  потребовалось  несколько
секунд, чтобы, наблюдая за движениями его сильных рук, помешивавших сахар  в
чашке, вспомнить, что она зачем-то  упомянула  о  своей  ссоре  с  Ванессой,
которая усугубила ее без того плохое настроение.
   - А как ты думаешь? - ответила она вопросом на вопрос, лукаво улыбаясь  и
изящно пожимая плечами под тонким, облегающим тело атласным  халатом;  он  в
свою очередь тоже иронично улыбнулся.
   - Она, видимо, не в восторге от нашей женитьбы?
   - Точно! - Ее томные золотистые глаза улыбнулись ему, и она почувствовала
тепло, которое шло из прозрачной глубины его глаз.  И  весь  мир  сжался  до
размеров одной этой комнаты, их двоих в приятных волнах душевной близости.
   Она встрепенулась и стала чутко прислушиваться к тому, что он говорил ей,
так спокойно и неторопливо, как  будто  ничто  уже  не  могло  нарушить  это
драгоценное состояние их тихой гармонии.
   - Этого следовало ожидать, не расстраивайся.  Она  потом  отойдет.  -  Он
устроился поудобнее в своем кресле, скрестив длинные ноги  и  прикрыв  глаза
своими длинными густыми ресницами. - Ее всегда возмущало мое  существование,
она безумно ревновала при мысли, что у  нас  с  отцом  могут  быть  какие-то
отношения не в связи с  чеками  на  мое  содержание,  которые  он  регулярно
высылал