о. Он сидел все такой же прямой, обхватив руками одно  колено,  и
только в глазах появилось насмешливое выражение.
   - Ну что ж ты не бьешь, граф? - спросил он у остановившегося немца.
   Граф поколебался еще  несколько  мгновений,  потом  отбросил  ветку
далеко в сторону, плюнул в сердцах  под  ноги  и  отвернулся,  яростно
затолкав кулачищи в карманы галифе.
   - Глупый ты парень, Райнер, - сказал капитан Сад, встал и подошел к
немцу; его макушка была чуть выше плеча графа. - Ладно. Ты свободен.
   - Идите к черту! - сказал граф.
   - Скорее всего я там буду сегодня же.  К  сожалению.  Я  говорю  "к
сожалению", - пояснил  капитан  Сад,  -  потому  что  с  удовольствием
посмотрел бы, как долго тебе удастся играть в нейтралитет.
   - Если вы думаете, что теперь я лучшего мнения о вас...
   - Ладно, ладно... - Капитан Сад засмеялся. - Знаешь,  Райнер,  а  я
тоже собирал  марки.  Даже  специально  на  почту  устроился  работать
разносчиком, в вечернюю смену. У меня их было много,  марок-то,  почти
тысяча.
   - У меня в Люцерне отведен для этого целый  кабинет.  И  специалист
нанят, чтобы следить за новинками и ездить по аукционам.
   - Лихо, - ответил капитан Сад, но из гордости не спросил, что такое
аукцион.


14

   Было восемь утра, когда Алексей  Иннокентьевич  решил,  что  дальше
тянуть нечего - для военного времени час вполне приличный. Он был  уже
в форме пехотного обер-лейтенанта, Сережа  Сошников  наряжен  унтером.
Граф, как всегда, не скрывал своих  чувств,  -  расхаживал  по  опушке
вперед-назад, чертыхаясь, сбивая прутиком головки цветов.
   - Алексей Иннокентьевич, я не могу вам приказывать...
   - Вот и хорошо, Володя. Кто-то ведь должен идти? Мы  обязаны  знать
их намерения. А эту роль лучше меня  не  сыграть  никому.  Уж  вы  мне
поверьте.
   - На несколько минут в роли немецкого лейтенанта хватило бы и меня.
   - Простите, Володя, я не хочу  вас  обижать,  но  у  вас  сибирское
произношение. - Малахов улыбнулся. - Кроме того, мы  возьмем  с  собой
графа. Когда немцы увидят его, они позабудут все  на  свете.  А  мы  с
Сережей повернемся - и восвояси...

   Их впустили в  замок  через  железную  калитку,  и  Малахову  горло
перехватил спазм, когда он увидел, сколько там солдат.
   - Мне нужна помощь, -  сказал  он  дежурному  офицеру.  -  У  моего
"опеля" полетел цилиндр. На этих русских дорогах, будь  они  прокляты,
все буквально горит!
   - Это далеко?
   - Да нет же, и трех километров не наберется.  Мы  только  переехали
мост - знаете, где дорога сразу влево поворачивает, - и там стали.
   -  Черт  побери,  -  поморщился  немец.  Он  держался  с  Малаховым
свободно, поскольку тоже был в чине обер-лейтенанта. - Не знаю, что  и
сказать. Время уж больно неудачное. Все люди заняты.
   - Эвакуируетесь?
   - Вы же видите. Сразу после обеда и выступаем.
   - Неужели русские и на нашем участке пошли?
   - А вы сомневались?
   - Всегда надеешься, что беда постучит в ворота соседа.
   - Тоже верно, - примирительно согласился дежурный. Он все  морщился
и постукивал указательным пальцем по  нижней  губе.  Видать,  привычка
была такая. - Что с вами делать, ума не приложу... Может, вы  обождете
часа два? Тогда станет посвободнее с людьми, и я определенно смогу вам
помочь.
   - В десять утра я обязан быть в штабе корпуса, в  Станиславе.  Меня
ждут с пакетом, - не отступал Малахов.
   - Ну хорошо, подождите здесь, пожалуйста, - сдался  обер-лейтенант.
- Только дальше не ходите. У нас, видите ли, спецтерритория.
   - Понимаю.
   - А я поищу, кто из механиков может вам помочь.
   - Одну минуту, господин обер-лейтенант, - выступил  вперед  граф  и
протянул свою визитную карточку.
   Обер-лейтенант мгновенно преобразился: весь подтянулся,  заулыбался
и даже щелкнул каблуками.
   - Покорный слуга, ваше сиятельство.
   - Я разыскиваю некоего полковника  фон  Хальдорфа,  -  сказал  граф
удивительно гнусавым  голосом.  Очевидно,  он  подчеркивал  этим  свое
отношение к полковнику.
   - Это мой командир, ваше сиятельство.
   - Отлично! - еще сильнее загнусавил огромный граф и затопал от  еле
сдерживаемого бешенства ногами. - После механика не сочтите  за  труд,
сударь, сходить к этому негодяю  и  передать,  что  я  требую  у  него
сатисфакции.
   Обер-лейтенанта словно сдуло.
   - Не переигрывайте, Райнер! - тихо  сказал  Алексей  Иннокентьевич,
оглядывая двор и службы  и  пытаясь  придумать,  каким  образом  можно
раскусить этот орех. - Мы с вами в одной лодке и до берега далеко...
   - Простите, - сказал граф и упрямо боднул головой.
   Алексей Иннокентьевич оглянулся  на  Сережу  Сошникова.  Тот  сидел
возле ворот на скамейке и покуривал сигарету. Автомат на  коленях,  за
спиной глухая стенка...
   Возвратился дежурный офицер.
   - Ваше сиятельство, господин фон  Хальдорф  готов  принять  вас.  -
Ироническая усмешка и пауза. - Но прежде он желает поговорить с  вами,
обер-лейтенант.
   Они прошли через двор по аккуратной, посыпанной песком  дорожке.  В
углу двора стояли два тупорылых грузовика  с  брезентовыми  фургонами,
солдаты грузили в них стальные ящики. Чуть в стороне зеленел пятнистым
камуфляжем бронированный вездеход.
   Графа оставили ждать в просторном холле на первом этаже, а Малахова
обер-лейтенант повел по широкой мраморной лестнице  вверх.  На  втором
этаже  они  прошли  по  коридору.  Возле  предпоследней  справа  двери
обер-лейтенант остановился, любезно показал рукой.
   - Прошу.
   Это было что-то вроде приемной.
   Из-за  письменного  стола  поднялся  массивный  гауптштурмфюрер   в
черном, стриженный под машинку и с крестом  в  петлице.  Он  сдержанно
кивнул Малахову и сказал:
   - Оружие прошу оставить здесь. У нас так принято.
   Принял автомат и парабеллум, положил их на край стола  и  прошел  к
двери, за которой, по  расчету  Алексея  Иннокентьевича,  должна  была
находиться угловая комната.
   Так и оказалось. Кабинет был просторный,  светлый,  окна  на  юг  и
восток.  Прямо  за  южным  ослепительно  белело  озеро,  в  одном   из
восточных, совсем как будто бы близко, виднелась часовня.
   Фон Хальдорф - высокий, седой, с лицом скандинавского склада -  был
в бриджах и прямых сапогах со шпорами. Мундир с  рыцарским  крестом  и
несколькими  рядами  орденских  планок  был  брошен  в  кресло,  а  на
полковнике в эту минуту была  японская  пижама,  голубая,  с  золотыми
рыбками.  Эту  пижаму  упоминал  в  своем  рассказе   Ярина.   Значит,
"управляющий", который его принимал, был сам барон.
   На "хайль Гитлер!", выкрикнутое Малаховым, он только чуть кивнул и,
как стоял в первый момент, так и остался на  месте,  заложив  руки  за
спину и внимательно разглядывая Алексея Иннокентьевича.
   - Я слыхал о вашей аварии, - проговорил он наконец и усмехнулся.  -
Не терпится к своим?
   - Так точно, господин оберст.
   - Какой корпус?
   - Пятьдесят девятый армейский, господин оберст.
   - Угу... И что же вы везете?
   - Секретное предписание из штаба группы армий, господин оберст.
   - Следовательно, из Львова. Ничего себе кружок сделали!.. Зачем?
   - Виноват, господин оберст.  Имел  устное  предписание  побывать  в
Самборе на предмет проталкивания нашего эшелона с горючим. Кроме того,
его сиятельство господин граф...
   - О графе потом. Давно служите?
   - Шестой год, господин оберст.
   - А все  обер-лейтенант.  Выходит,  плохо  служите?  Кем,  если  не
секрет, были до этого?
   - Имел небольшое дело в Швандорфе,  господин  оберст.  Канцелярские
машины.
   - А вот и неправда, по-моему, вы - товарищ Малахов,  -  старательно
выговаривая русские слова, усмехнулся фон Хальдорф. - В моей  карточке
ошибок нет, а там написано следующее: Малахов  Алексей  Иннокентьевич,
подполковник, сорок четыре года, член ВКП(б)  с  1924  года,  то  есть
ленинского призыва, по профессии  историк.  Даже  кандидат  наук.  Ну?
Продолжать?
   Малахов не шевелился. Бросаться на фашиста  было  бессмысленно:  уж
он-то наверняка принял все меры предосторожности. Значит - выдержка  и
спокойствие.
   - У вас отличная школа, - с удовлетворением кивнул фон Хальдорф.  -
И репутация прекрасная. Тем более мне непонятно, чем я  обязан  такому
визиту? Или вы полагали, что ваше  лицо  мне  незнакомо,  хотя  бы  по
фотографиям?
   - Вы могли меня и не увидеть, барон, и тогда все обошлось бы.
   - Тоже верно... Если быть откровенным,  Малахов,  -  а  я  не  вижу
причины, почему сейчас уже не могу быть с вами  откровенным,  -  я  не
ждал здесь вашего появления. Во всяком случае,  так  скоро.  По-моему,
мои люди хорошо имитировали поиск вашей второй группы... Мы их засекли
во время первой же радиопередачи и не брали до тех пор, пока не поняли
принципа их поиска. Придумать  достоверный  маршрут,  продолжающий  их
поиск, было несложно. Подскажите, Малахов, где мы дали маху. Когда  вы
обнаружили подлог?
   - Все было чисто, - сказал Алексей Иннокентьевич. - Но они не могли
не найти вас на маршруте, который я выбрал. А челночный поиск,  барон,
я воспринял сразу, как вашу шутку.
   - Высокий класс! - скривился  в  улыбке  фон  Хальдорф.  -  Высокий
класс, Малахов. Тем более мне приятна эта победа.
   - Ну до победы, положим, еще далеко...
   Малахов  лихорадочно  думал,  чем   зацепить   фашиста,   чем   его
заинтриговать так, чтобы он решил, что это игра не кошки с мышкой, что
продолжается равная партия.
   - Конечно же, у вас достаточно квалифицированная охрана, и  вы  уже
знаете, что замок оцеплен.
   - Догадываюсь.
   - И что с минуты на минуту можно ждать налета авиации...
   - И десанта!.. - фон Хальдорф  рассмеялся.  -  Если  это  все  ваши
козыри, Малахов, считайте, что вы проиграли.
   - Не все. - Алексей Иннокентьевич кивнул на шторы. -  Попросите  их
оставить нас одних. И чтобы никто не подслушивал, это  важно  для  вас
лично. А чтобы не думать, что это провокация, возьмите свой  пистолет,
а я стану в тот угол.
   Фон  Хальдорф  кивнул,  отдал   приказание,   двое   телохранителей
выбрались из-за штор и покинули кабинет. Фашист не  пренебрег  советом
насчет пистолета, загнал в ствол патрон  и  наблюдал  за  Малаховым  с
нескрываемой иронией.
   - Сначала одно обязательное условие, барон.
   - Говорите.
   - Автоматчик, который пришел со мной, должен остаться живым.
   - Обещаю.
   - Мы успели передать  ваши  координаты  и  не  сегодня-завтра  сюда
подойдут наши части.
   Фон Хальдорф на это только поднял брови. "Тоже  неплохая  выдержка.
Посмотрим, надолго ли ее хватит", - подумал  Алексей  Иннокентьевич  и
продолжал:
   - Так вот, Вальтер Шелленберг сегодня же узнает,  что  из-за  вашей
оплошности раскрыта разведшкола.
   - Ложь!..
   - Сегодня согласно секретному предписанию сниматься в  день  начала
русского наступления, - как видите, фон Хальдорф, я знаю  о  вас  тоже
немало, - вы попытаетесь вырваться из этой западни  и,  если  это  вам
удастся, будете следовать в район Берлина. И, если  удастся,  вот  там
вам представится случай убедиться воочию, прав я или нет.
   - Как говорят русские, с вами не соскучишься, Малахов.
   -   Кстати,   вы    напрасно    доверяете    своему    заместителю,
штурмбаннфюреру. Корнелиус не только шизофреник, но и пройдоха.
   - Ну не так уж я ему и  доверяюсь,  -  пробурчал  фон  Хальдорф.  -
Откуда у вас такая информация, Малахов?
   - Хотите все сразу, барон? Не выйдет.
   - Угу... Ну что ж, значит, нам с вами еще есть о чем поговорить...
   - Может быть, я для этого разговора и шел сюда.
   - Только не перегибайте палку, Малахов, - фашист  сделал  неудачную
попытку улыбнуться. - Я ведь тоже еще не полный  идиот,  чтобы  верить
любой глупости. Вы влипли больше меня.  Я  помню  об  этом.  И  вы  не
забывайте тоже. - Фон  Хальдорф  открыл  дверь  и  хлопнул  в  ладоши.
Появилась  охрана.  Фашист  жестко  чиркнул  указательным  пальцем:  -
Увести.
   Опять мимо глыбоподобного гауптштурмфюрера, через коридор, вниз  по
лестнице в холл. Здесь столпились эсэсовцы, много эсэсовцев  -  тащили
откуда-то снизу ящики, все потные, багровые.
   Граф  стоял  прямо  напротив.  Руки   в   карманах,   ноги   широко
расставлены; лакированные краги отсвечивали густой медовой  желтизной.
Его взгляд выражал безграничное презрение ко всему окружающему: к этим
смешным хоромам, к эвакуационной суете, к аресту русского  разведчика.
Когда Алексея Иннокентьевича проводили мимо, граф даже не  поглядел  в
его сторону.
   Через  двустворчатую  дверь,  из  которой   выносили   ящики,   они
протиснулись в просторный тамбур. Здесь уже не было окон. Голые стены,
оклеенные вощеными обоями с каким-то тусклым геометрическим  рисунком;
столик дежурного, над ним сепия - репродукция фото  -  фюрер окапывает
дерево; рядом круглый дверной проем, оправленный  в  стальное  кольцо;
сверкающий  никелем  стальной  диск  двери  с  рукоятками  управления,
смотровыми глазками и пулеметными бойницами  открыт  вовнутрь.  Дальше
небольшая площадка (голый железобетон) и пологая лестница вниз.
   Вот и нехитрая разгадка. Само гнездо - в бункере,  и  можно  только
предполагать, как оно велико. А замок лишь для маскировки.
   Три  десятка  металлических  ступеней.  Снова  тамбур  со  стальной
круглой дверью. За ним длинный коридор в обе  стороны.  Ярко  светятся
плоские плафоны.
   Несколько шагов налево - и опять лестница вниз. На этот раз короче,
хотя двери и здесь все той же внушительной конструкции. И возле  обеих
сидят дежурные с автоматами.
   Но Алексея Иннокентьевича повели еще ниже. Третья галерея оказалась
совсем небольшой: две двери слева, две  справа;  на  каждой  запоры  и
смотровые оконца с задвижками. Камеры.
   Надзиратель сидел в тупике на прямом неудобном стуле;  он  был  без
сапог, в грубых шерстяных носках почти  до  коленей  и  в  тапках.  Он
только что кончил говорить по телефону, даже трубку не положил.
   - Тони, я ни черта не понимаю! - раздраженно сказал он. - Для этого
типа нужно освободить отдельную камеру?
   - Это не я придумал, Крысеныш, - ответил ефрейтор.
   - Но ведь все равно вывозить их будем в одном курятнике!
   - С твоей головой, Крысеныш, я б уж командовал дивизией!  -  весело
хрюкнул ефрейтор. - Или городской тюрьмой.
   Алексею Иннокентьевичу велели стать лицом к стене. Он услышал,  как
открыли двери  двух  камер.  "Шнель!  Шнель!"  Зашелестели  непривычно
легкие неподкованные шаги нескольких пар ног. Лязгнул  запор.  Алексея
Иннокентьевича провели в освободившуюся камеру.
   Яркая лампочка. По бокам трехэтажные нары. Яркие желтые  и  зеленые
поперечные полосы матрацев. Проход  узкий,  в  длину  шагов  пять,  не
больше. На торцовой стене,  ближе  к  полу,  свежая  штукатурка,  даже
закрасить не успели. Пахнет известью, а так воздух хорош, хоть здесь и
сидели несколько человек сразу. Очевидно,  принудительная  вентиляция,
понял Алексей Иннокентьевич и без труда нашел под  потолком  забранное
прутьями отверстие.
   Он расстегнул мундир и лег на спину. Дело плохо, подумал он.  Прямо
скажем - не повезло. Уйти живыми им не удастся.  Выходит,  надо  самим
напасть  на  немцев.  Поймет  ли  капитан  Сад,  что  у  них   остался
единственный выход напасть  на  замок?  Немцев  здесь  много.  Слишком
много. Володе с ними не справиться. Замок неприступен, а поджидать  их
в пути, устроить засаду... Ну сколько они успеют  убить?  Ну  двадцать
фашистов, ну  двадцать  пять  от  силы,  а  потом  придется  спасаться
самим... Это ничего, что я здесь, - заключил Алексей Иннокентьевич.  -
Барон заинтригован и напуган. И он будет меня таскать за собой до  тех
пор, пока не дознается об источниках.
   Спать он давно приучил себя  в  любой  обстановке,  и  сейчас  тоже
заснул почти сразу. Разбудил его караульный - принес  миску  похлебки,
большой ломоть хлеба и кружку кофе. Похлебка оказалась ничего, и  хлеб
хороший, а вот кофе был дрянной - коричневая  бурда.  Все  же  Алексей
Иннокентьевич и его выпил и опять лег спать, а когда снова  проснулся,
в камере было темно и что-то лилось. Он сел и спустил с  нар  ноги,  и
они окунулись в воду почти до коленей, а вода все прибывала.


15

   -  Идем,  тебя  твой  обер-лейтенант  зовет,  -  сказал   Сошникову
низенький крепыш оберштурмфюрер, чем-то напоминающий  издали  Володьку
Харитончука; только у  того  физиономия  была  -  само  добродушие,  а
эсэсовец глядел сквозь тонкие "золотые" очки, будто иглой колол.
   Сошников усмехнулся. Обычная история: в который раз  его  костлявая
фигура  ввела  противника  в  заблуждение;  почему-то  худоба  у  всех
ассоциировалась с отсутствием силы. Вот и  теперь  оберштурмфюрер  так
повелительно взял Сергея за предплечье, так цепко взял, что бери этого
дурака на любой прием - можно шею ему  свернуть,  можно  шарахнуть  об
стену или, уж самое безобидное, сломать эту руку, - а он и  опомниться
не успеет и не поймет, как это произошло.
   Сошников осторожно левой рукой  убрал  руку  эсэсовца,  закинул  на
плечо  ремень  автомата  -  пусть  висит  под  мышкой,  самое  удобное
положение, чтобы вдруг открыть огонь, - и сказал:
   - Пошли.
   Он понимал по-немецки почти все и даже кое-что говорил, но ему было
далеко до Рэма, а главное -  произношение  хромало.  Поэтому  Сошников
предпочитал говорить коротко или вовсе отмалчиваться.
   Пока все шло нормально.
   Успокаивало и то, что  Алексей  Иннокентьевич,  которого  несколько
секунд было отлично  видно  в  большом  угловом  окне  второго  этажа,
держался уверенно и даже улыбнулся собеседнику, очевидно,  самому  фон
Хальдорфу.
   "Если б они хотели со мной расправиться, они  бы  пристрелили  меня
издали, - рассуждал Сошников, поднимаясь на крыльцо. - Или  попытались
бы обезоружить. Но не тянули бы меня со всем арсеналом  в  дом.  Ни  к
чему им это..."
   Уже шагнув за порог, первое, что он увидел, были глаза графа,  и  в
них Сошников мгновенно прочел  такое,  что  понял:  сорвалось...  А  в
следующую долю секунды он увидел, как на его тень,  вырезанную  черным
на солнечном квадрате у ног, падает поперек шеи черная тень.
   И упал почти одновременно с ударом, как подрубленный.
   - Вот дохлятина, черт побери! - выругался оберштурмфюрер. -  В  чем
душа держится, а ведь тоже - в  разведку  лезет!  Только  руки  о  них
пачкать...
   Сошников лежал вялым комком и слушал. Вот сорвали  автомат.  Вынули
гранаты. Пошарили - нашли пистолет. Еще ищут... Сколько их здесь было?
- двое на верхней площадке, по-моему, безоружные, жаль, точно заметить
не успел; один спускался по лестничной площадке с ящиком -  точно  без
оружия; справа дежурный, этот при "шмайссере", конечно; и еще один или
двое здесь же болтались; ничего о  них  вспомнить  не  могу...  Ладно.
Оберштурмфюрер в одиночку действовать не рискнул бы. Предположим,  его
страхуют еще двое, которых я заметить  не  успел.  У  эсэсовца  только
пистолет в кобуре.  Но  по  шее  мне  двинули  прикладом  "шмайссера".
Очевидно, и у другого то же... Итак: эти двое, обер с моим автоматом и
дежурный. Остальные не в счет. Но и эти четыре автомата... Плохо дело.
   Ножа они все-таки не нашли. В левом голенище. Хороший широкий  нож.
Уже что-то для начала.
   Надо заметить, у кого мой автомат. Он на боевом  взводя,  в  стволе
патрон - шпарь сразу. Это  выигранные  полсекунды,  может  быть,  даже
целая секунда...
   Вот он, милый, в левой руке у обера...
   Сошникова уже волокли к входу в  бункер.  Оберштурмфюрер  за  левую
руку, другой эсэсовец - за правую.
   - Обождите, гады. Один момент... Очухаюсь - сам пойду.
   Эсэсовцы отпустили руки. Сошников  сел  на  полу.  Потряс  головой,
фыркнул пару раз, потер шею, ноги...
   - Ты погляди на эту русскую свинью! - сказал  с  иронией  в  голосе
оберштурмфюрер. - Он хочет...
   Фашист  не  договорил.  Нож  вошел  в  его  сердце,   а   тело,   с
необыкновенной для такого веса  легкостью,  поворачиваясь  в  воздухе,
рухнуло на стоявшего с другой  стороны  эсэсовца,  и  уже  вдвоем  они
откатились под стену.
   Так