ка. По виду женщины было незаметно, что ее обидело мое вторжение.
С учащением схваток, которые, на мой взгляд, по своей силе не могли идти ни в
какое сравнение с теми, которые бывают у среднеевропейских женщин, ее лицо
становилось все более и более неподвижным, но не от боли и ужаса, а скорее от
страстного ожидания. Достаточно хорошо зная традиции этого народа и понимая,
что никакое вмешательство не будет принято с радостью, я сел, закурил трубку
и стал ждать.

Младенец появился очень быстро. Мне показалось, что в течение десяти
последних минут ее ожидание переросло в любопытство. Ребенок родился, когда
она была в положении полусидя. Женщина сразу же улыбнулась ему. Мое
присутствие осталось незамеченным. Некоторое время младенец лежал на земле и
кричал, затем она взяла его к руки. Крик было единственным, чего можно
требовать с новорожденного. Я заметил, что пуповина была уже похожа на тонкий
белый шнурок. Женщина перехватила ее пальцами где-то дюймов шесть ниже пупка
и перерезал ее с помощью длинного ногтя, а может быть, и просто оборвала - я
не разглядел. Затем она завернула младенца в тряпье, болтающееся у нее на
плечах, посмотрела на мен и засмеялась. Приблизительно пять минут спустя
схватки повторились, и с приложением минимальных усилий вышел послед -
очевидно, с незначительным кровотечением, так как следов крови я так нигде и
не обнаружил. Я оставил женщину, поспешив в деревню выяснить, придет ли кто
из ее родных помочь ей добраться домой. Люди в деревне лишь безразлично
пожимали плечами, и я помчался назад туда, где оставил женщину. Я встретил ее
с ребенком на руках на обратном пути в деревню.

Чувство счастья, радости и гордости матери в момент рождения малыша и его
первый крик взволновали меня. Я никогда раньше не видел настолько быстро
обескровленную пуповину. Отделение и выделение плаценты, казалось, произошло
под воздействием радости, переживаемой матерью. Впервые в моей голове
мелькнула мысль, что эта радость имела определенную цель м что этот идеальный
физиологический процесс не был обыкновенным стечением обстоятельств. Все
послеродовые кровотечения, синюшные недышащие младенцы, несокращающиеся
матки, неотделяющиеся плаценты, которые мне довелось наблюдать, казались
абсолютно чужеродными этим образцовым родам, которые прошли еще успешнее, чем
я представлял себе в самые честолюбивые моменты жизни. Восторг, удивление,
нежность и гордость созидания слились в едином порыве положительных эмоций, и
под его воздействием рождение ребенка прошло просто безупречно.

Во время войны меня перевели из моего подразделения в Индийский кавалерийский
корпус в качестве заместителя начальника медицинской службы. Один из
чернобородых индийских офицеров как-то раз заметил, насколько я был усталым и
вымотанным после работы с ранеными под обстрелом. Он подошел ко мне и вежливо
предложил показать, как он и его люди преодолевают усталость - детально
объяснив, как достичь полного мышечного расслабления. Впоследствии, очень
часто я восстанавливался от стрессов именно так, как он учил меня - глубоко и
спокойно дыша, стараясь полностью расслабиться на моем полуразвалившемся
диване. Так как война близилась к концу, я начал задумываться о будущем и
писал домой:

"Я не гожусь для того, чтобы быть рядовым практиком. Но то, что меня
по-настоящему интересует, не пользуется большим спросом. Для такого человека,
как я, было бы безумием поселиться в предместье. Для меня гораздо лучше найти
место, где работа значила бы больше, чем просто получение денег за визит.
Пусть не будет явных результатов, но я не буду перегружен личными,
общественными и домашними обязанностями, которые мешают работе большей части
хороших специалистов в провинции."

Несколько месяцев назад я раздумывал над всем этим, положив ноги на стол и
выискивая в себе всевозможные недостатки. Затем я повернулся, взял номер "Нью
Тестамент" и случайно прочитал статью Джеймса. Я сразу же понял, что не
согласен с ним, мне было что ему ответить - вы ведь знаете мои основные
принципы. Я уверен, что не самосовершенствование неизвестно для кого, а
служение людям является единственным оправданием жизни. Да, да, я уверен в
этом. И это знание оказывает на меня огромное подсознательное действие,
управляя моими мыслями и направляя их течение. Я перечитал статью еще раз,
продолжая спорить с самим Джеймсом! Для него важно только осознание того, что
ты в силах творить добро. Но разве бездействие при этом не является большим
грехом?! Для меня это именно так. Вы согласны со мной?

Второй раз я был ранен недалеко от линии фронта - во время футбольного матча!
Несколько человек, включая и меня, с удовольствием гоняли мяч по небольшой
ровной площадке невдалеке от линии досягаемости германских снарядов. Меня
отправили в санчасть с переломом ноги, сокрушенной резким ударом в голень.
Один из игроков целился в мяч, а попал по моей ноге. Однако на этот раз я
выздоровел очень быстро - еще до того, как во Франции был подписан договор о
прекращении военных действий. Меня перевели на должность нейрохирурга в
госпиталь Ле Гавр, где я должен был аккуратно извлекать шрапнель из раненых
голов.

Когда в 1918 году война, наконец, закончилась, переполняемый радостью
возвращения к любимому делу, я вновь стал работать в лондонском госпитале в
должности старшего акушера больницы. Я перечитал все мои записи о родах и
снова начал пересматривать свои теории. Здесь, в больнице, я обнаружил те же
самые контрасты, которые видел на континенте в Европе. Большинство женщин
сильно страдали, но то там, то здесь встречались спокойные роженицы, которые
не просили обезболивающего, которые, казалось, не ощущали сильного
дискомфорта.

Было трудно объяснить, почему одни должны страдать, а другие боли не ощущают.
Казалось, в самих процессах родов особой разницы не было; и те, и другие,
прилагали большие усилия, временной фактор различался незначительно.
Возможно, те, кто страдал, рожали в среднем чуть дольше, чем те, кто не
ощущал неудобств. В те дни механизм боли был не настолько хорошо известен,
чем теперь, и, естественно, мною было упущено многое из того, что не прошло
бы незаметным в свете современных учений.

После долгих часов размышлений, сомнений и наблюдений я пришел к заключению,
что главной отличительной чертой относительно безболезненных родов было
спокойствие роженицы. Залогом нормального и естественного исхода событий была
спокойная уверенность, почти что вера.

Таким образом, передо мной встал вопрос, какую же роль играют эмоции в
естественной функции воспроизводства. Характер родов отвечает за
эмоциональное состояние женщины или же, напротив, эмоциональный настрой несет
ответственность за характер родов? Что первично, а что вторично? Может ли
страх перед предстоящей болью запускать механизмы, вызывающие боль?

Страх ведь не обязательно ненормален; это - естественная защитная реакция. В
минуту опасности страх, порожденный знанием, является стимулом, который
подсказывает в зависимости от угрозы выход из ситуации. Например, если мы
достаточно умны, то снижаем скорость, когда пересекаем опасные перекрестки.
Имеет место и преувеличенное чувство осторожности. Будучи еще студентами
университета, мы выслушали достаточно историй о "верхе предосторожности",
таких, например, как та, в которой осторожный старик всегда, когда играл в
крикет, надевав защитную экипировку вратаря.

При родах страх и ощущение боли дают толчок естественному защитному
напряжению всего тела. К сожалении мышечное напряжение, вызываемое страхом,
также влияет и на мышцы, закрывающие матку, что задерживает ход родов и
вызывает боль. То, чему я был свидетелем в родильных палатах больницы,
убедило меняв правоте мои предположений. Но в ушах у меня до сих пор звучит
вод рос, заданный в Уайтчапеле: "Ведь не должно быть больно, правда, доктор?"
Теперь, наконец, я знаю, как ответить на этот вопрос: "Нет, не должно быть
больно".

     Глава 15. Пророк без славы

Мне повезло, что после возвращения в лондонский госпиталь я работал некоторое
время домашним врачом под руководством сэра Генри Хеда. Это был один из
величайших пионеров неврологии, чьи работы помогли развиться целой отрасли
науки, известной как психосоматическая медицина. Он доказал, что соматические
и физические изменения в организме человека могут являться непосредственным
результатом психологического состояния. Мне посчастливилось много беседовать
с ним об этом. Наши беседы всегда приносили мне огромное наслаждение - в
большей степени из-за увлеченности сэра Генри не только своей специальностью,
но и искусством жить в целом. Мы много и интересно спорили, и я был поражен
широтой его наблюдений за человеческими отношениями.

Зная, что я интересуюсь акушерством и гинекологией, он обратил мое внимание
на те изменения, которые происходят в сознании женщины после наступления
беременности, и на то, как они влияют на последующее течение родов. В те
времена догматы акушерства гласили, что при родах для того, чтобы облегчить
"страдания" женщины, необходимо накачать ее лекарствами до бессознательного
состояния. Не может быть ничего более омерзительного. Однако родовспоможение
с помощью хирургических щипцов и как результат - синюшные и не желающие
кричать младенцы, отравленные лекарствами и анестезиологическими препаратами,
было обычным делом в практике того времени.

Я начал интересоваться эмоциями моих пациенток, надеясь, наблюдая за их
душевным состоянием, получить как можно больше ответов на свои вопросы.
Долгие часы я просиживал около кроватей, пытаясь установить силу
взаимоотношений между страхом и напряжением, влекущий за собой боль. Каждую
свободную минуту я рылся в книгах, которые могли бы помочь. Я не успокоился
до тех пор, пока не нашел ответа.

В 1919 году, когда мне было почти тридцать, я объединил все мои
многочисленные заметки в единый труд и тщательно все переписал, надеясь со
временем опубликовать. Рядом не было никого, с кем я мог бы свободно обсудить
эту работу. В конце концов, собрав все свое мужество, представил ее на суд
трем знакомым профессорам акушерства. Они были очень милыми людьми и любезно
согласились ознакомиться с моей работой.

Некоторое время ответа не было. Наконец, меня пригласили встретиться. "Не
обижайся, старина, - сказал один из троих, - но честно говоря, мы думаем, что
тебе следует немного подучиться акушерству, прежде чем начинать писать такие
работы".

Сердцем я предчувствовал такую реакцию. Хотя мои тезисы содержали достаточное
количество общепринятых положений (которые можно было и опустить, но я еще не
дошел до этого), в них были представлены и существенные отклонения от
устоявшихся акушерских догм. "Хорошо, я подучусь", - ответил я им. Вернувшись
домой, я запрятал рукопись подальше и отправился бродить по серым неуютным
улицам Ист-эндских трущоб. За все оставшееся время работы в Лондонском
госпитале я никогда больше возвращался к своим запискам.

Когда подошло время распределения и получения постоянного места службы, меня,
к большому удивлению одногруппников, обошли стороной. Это значило, что я
должен был оставить свое любимое акушерство и заняться общей практикой.

Вскоре после начала работы в паре с пожилым терапевтом в маленьком городке
неподалеку от Лондона я женился. Когда появлялся на свет мой первый малыш,
мне не разрешили присутствовать при родах. Акушерка, сообщившая о рождении
ребенка, обнаружила меня, спокойно читающим газету. Только вот газета была
перевернута вверх ногами! К моему сожалению, все неестественное, виденное
мной в акушерской практике, происходило и в моем собственном доме.

Несколько лет спустя, в мае 1926 года вместе с тремя другими докторами я
приступил к клинической практике и таким образом смог посвящать все свое
время акушерству. Сама идея совместной работы трех специалистов была
настолько нова в медицинских кругах, что наше начинание было принято не
очень-то приветливо. Среди докторов, слышащих о нашей работе, поднялась волна
протеста. Один из них даже доложил о нас в этический комитет местного
отделения Британской Ассоциации Медиков. Мы подверглись проверке, но в итоге
решение было принято в нашу пользу.

Теперь я полностью смог сконцентрироваться на своей специальности, продолжая
применять свои теории к пациенткам, предпочитающих мои методы и по их словам,
и по моим наблюдениям. Я помню, как принимал роды у одной девятнадцатилетней
девушки. Перед началом второго периода она заверила меня, что все идет
отлично. Девушка умела управлять собой и потугами, и все шло исключительно
хорошо, пока в комнату на цыпочках не вошла ее мать. С выражением ужаса на
лице она подошла к кровати и взяла дочь за руку. После прекращения очередной
схватки, мать уронила слезу и прошептала: "Милая, если бы я только могла
взять часть твоей боли!" К счастью, моя пациентка в этот момент переключилась
на меня, поэтому она только улыбнулась матери и сказала: "Да, я знаю, тебе
очень тяжело на это смотреть. Пожалуйста, иди, мама. Я добавил сценическим
шепотом: "Пожалуйста, уходите".

Никогда не забуду мученического выражения лица другой девятнадцатилетней
девушки. На этот раз роды вел не я, меня попросили помочь. Роды шли медленно.
Свекровь роженицы - неподражаемый образец того, как не надо вести себя при
родах - бросилась мне навстречу и распахнула дверцу машины еще до того, как
водитель успел привстать с места. Она тянула меня за руку и кричала:
"Быстрее, быстрее. Они убьют мою невестку. Спасите ее, спасите ее!" Я
постарался охладить ее пыл, посмотрев на нее с улыбкой: "Спасти от кого?"

Наверху царили страдания и неразбериха. Молодая женщина, раздетая ниже пояса,
кусала полотенце, запиханное ей в рот. Когда я вошел, полотенце убрали, она
вскинула мне навстречу усталую руку и прохрипела: "Ради Бога, дайте мне
покоя!"

В ее родах все было нормально, кроме того, как они принимались. Каждая
схватка являлась сигналом для громких выкриков, типа: "Напрягись!" "Давай!"
"Держись!" Надавливание на живот чередовалось с приподниманием ягодиц, чтобы
посмотреть, не появился ли ребенок. Сестра, доктор и даже свекровь смотрели
на безобидный вход во влагалище с мучительным нетерпением. Но шейка матки еще
недостаточно расширилась. Я выдвинул предположение, что они все устали и
предложил им попить внизу чай, а мне и пациентке принести по чашечке
некрепкого и теплого напитка наверх. Через час появился здоровый малыш.
Несколько глотков эфира в самое трудное мгновение (молодая женщина была очень
сильно возбуждена), и вновь воцарилось спокойствие. Жалобная просьба девушки,
замученной суматохой: "Ради Бога, дайте мне покоя!" запала мне в душу, так же
как и незабываемое впечатление от могущества спокойствия и уверенности.

Еще задолго до этого для меня стало очевидным, что первое, с чем надо
бороться, чтобы избежать боли, - это напряжение. В мозгу уже созрел афоризм:
"Напряженная женщина - напряженная матка". Всем акушерам хорошо известны
последствия напряженной матки: боль, сопротивление, бесчисленные осложнения
затяжных родов и, не исключено, оперативный финал. Я был уверен, что причиной
напряжения является страх. Возвращение чувства уверенности позволяло юным
женщинам ослабить напряжение в степени, достаточной для того, чтобы родить
здорового ребенка за довольно короткий промежуток времени.

Так как мысль о том, что роды обязательно должны быть болезненными,
распространялась из многих источников, и некоторые из них были весьма
высокопоставленными, общество, наверняка сильно встревожилось бы, подвергнись
эти источники хоть малейшим нападкам! Я понимал это, но никак не мог
согласиться с тем, что женщины по-прежнему будут страдать от боли, которую
реально преодолеть. Также я понимал: трудно будет убедить людей, что Библия и
Молитвенник неправильно трактуют сказанное первоначально! Молитвенник не
подвергался исправлениям с 1662 года. В нем есть служба, известная как
"Очистительная молитва рожающей женщины". Нижеследующее взято из молитвенника
моей бабушки, которой эта служба читалась не единожды.

"Поскольку Господу всемогущему в доброте своей было угодно дать тебе
благополучное разрешение от бремени твоего и спасти тебя от великих страданий
родов, ты должна за это нижайше поблагодарить Господа и сказать: "Смерть
распростерла надо мной свои объятия, и адские боли охватили меня. В беде и
тяжести оказалась я, но воззвала к имени Божьему... Я страдала, а Он помог
мне... Он спас мою душу от смерти.

О, Господь Всемогущий, я приношу Тебе свою низменную благодарность за то, что
ты удостоил меня, рабу Твою, избавлением от боли великой, от смертоносной
опасности родов."

Таким образом, я пришел к выводу, что ничего хорошего не будет в том, если я
буду потрясать своей теорией перед лицом своих современников, пытаясь убедить
их в том, что все величайшие акушеры ошибались, что ни под каким предлогом
нельзя им верить. Это походило бы на то, если бы боец в легком весе атаковал
на ринге не одного, а дюжину профессионалов тяжелой весовой категории.

Было непонятно, что делать. С другой стороны, должен признаться, я глубоко
верил в свою теорию, и это, вкупе с толикой упрямства, из-за которой жителей
Норфолка всегда считали неповторимыми чудаками, заставило меня без колебаний
двинуться дальше. Помимо стремления успокоить женщин во время родов, я начал
обучать их правильному поведению еще во время беременности. Вскоре я получил
поддержку, так как многие женщины, инстинктивно почувствовав истину,
перестали верить в неизбежность страданий.

Сначала этого было недостаточно, потому что очень часто, как только
начинались роды, преувеличенная восприимчивость сознания ко всем видам
возбуждения (как физического, так и психологического) начисто сметала все
положительные намерения. Чтобы победить главного врага женщины - мышечное
напряжение -необходимо было придумать какие-то методы.

Мною была предложена практика мышечного расслабления, которой я научился у
индийского офицера во время войны.

Я научил моих пациенток хорошо расслабляться, занимаясь этим с ними в течение
последних четырех-пяти месяцев беременности. При родах они должны были
снимать все мышечное напряжение. Больше всего радовало то, что, если это
правильно выполнялось, то женщины испытывали ощущения, совсем не похожие на
боль.

Почти полностью полагаясь на простой восточный метод мышечной релаксации и
повсеместно пропагандируя его, через очень короткий промежуток времени я был
поражен еще более, чем мои пациентки. При отсутствии сумятицы, мук и
непонимания многие аспекты родов предстали передо мной в своем истинном
свете. Не более, чем через два года, результаты этого метода укрепили не
только мою собственную веру, но, что более важно, веру большинства пациенток,
испытавших его на себе.

Именно в это время я начал подключать мужей к предродовому обучению, поощряя
их знания и присутствие во время появления ребенка на свет. Наша клиническая
практика процветала, и папка с анализирующими заметками росла. Каждый раз,
возвращаясь с вызова, я тщательно записывал все детали, включая отношение
женщины, мою собственную работу, все допущенные ошибки.

К 1929 году результаты, полученные в домашних и больничных условиях,
показали, что разработанные мною методы следования физиологическим законам
природы могут применяться девятью из десяти женщин. Я начал готовить книгу по
технике родов, используя мою рукопись 1919 года, сопоставляя ее с
материалами, взятыми из историй болезней, которые я собирал. Работал я, в
основном, по ночам. И вот впервые, с тех пор, как моя мать пренебрегла моим
мальчишеским волнением и любопытством, я позволил себе вернуться к нему вновь
в своем письме:

"Моя работа привела меня к мысли, которая, я уверен, со временем приобретет
огромное значение для всех женщин. Уже совершенно ясно, что естественные роды
не приносят ни боли, ни ужаса - это безболезненное и прекрасное событие,
несмотря на все ощущения.

С тех пор, как работа получи