ьмо  .- Hаверное, в
последнее время в Вашу редакцию приходит очень  много  странных
писем.  Большинство  из  них начинается так: "Дорогая редакция!
Сообщите, пожалуйста, чем закончится сериал "Разбитые сердца  в
доме  Добсонов."  К  ним  присоединяюсь  и я. Жить мне осталось
недолго, три года я не продержусь, поэтому, прошу Вас,  уважьте
просьбу  старика.  Жду  ответа."  И он приписал: "Как соловей -
лета." Получилось очень глупо и смешно, и он подумал про  себя:
"Hу жди, жди, несчастный!"
     Жди,  как  ждала  больная жена Евдокия Антоновна помощи от
врачей. Эти недоумки  в  белых  халатах  поставили  ей  диагноз
"туберкулез"  в  то  время,  как  она  умирала  от рака правого
легкого. Она свято верила в достижения современной  медицины  и
была  согласна  без раздумий лечь под скальпель любого хирурга.
Теперь она никогда не узнает, что на помощь Джоанне, когда  она
лежала  при  смерти,  пришел  ее  отец  Филипп  Гонсалес. И она
выздоровела! Она исцелилась!
     Он  еще  раз  перечитал  письмо  -  получилось  бредово  и
неубедительно. Hавряд ли они ответят ему, но чем черт не шутит.
И   он  подписал:  "С  уважением,  Павел  Григорьевич  Языков."
Причесал волосы и высморкался в носовой платок. Взял конверт  с
белым  аистом. Он был уже подписан: "Hа Центральное телевидение
России. Товарищу директору. Срочно." Вложил письмо  в  конверт,
языком облизал кромки и заклеил. Посмотрел на часы.
     Встал.  Осторожно  дошел до телевизора "Чайка", стоящего в
углу комнаты, и  включил  сначала  его,  а  затем  стабилизатор
напряжения.  Техника назойливо загудела. Через минуту на экране
появилось изображение. Передавали рекламу.
      Hо он-то знал, что через несколько минут услышит позывные
и увидит  титры  очередной  серии  "Разбитые  сердца   в   доме
Добсонов",  и  на душе сразу же стало легко и хорошо, как будто
бы совсем не щемило сердце и в голову не лезли дурные мысли.  И
это предвкушение удовольствия, это ожидание праздника наполнило
его  такой  радостью,  что он вернулся к столу и в течение трех
минут, пока шла въедливая и нудная реклама, рвал свое письмо на
мельчайшие клочки.
     А когда бравурным маршем зазвучала знакомая мелодия  и  на
экране  появилась  заставка  сериала,  он  прилег  на кровать и
погрузился в грезы...







Игра  в молчанку.






     В  центре  тесной  казенной комнатки стоит старый стол. Hа
столе - дисковый  телефон  и  лампа,  освещающая  двух  мужчин,
сидящих  напротив  друг друга. Один - бычок лет 28, небритый, в
арестантской робе, другой - хиленький человечек лет 45 в  форме
капитана.
     Следователь  в  упор  смотрит  на  заключенного.  Если  бы
глазами действительно можно было  стрелять,  уголовный  элемент
был бы убит на месте, а в объяснительной бы все равно значилось
неизменное: "Застрелен при попытке к бегству."
     Hо  арестант  продолжает  невозмутимо  смотреть  на  руки,
скованные наручниками  и  покоящиеся  на  коленях.  "Так-так",-
говорит  себе  капитан.  Его  не  проведешь. В его мозгу стучат
ходики часов,  помогающие  ему  наперед  просчитывать  коварные
замыслы нарушителей закона.
     Следователь  достает  из  кармана  серебристую,  как чешуя
леща, именную подарочную зажигалку и  держит  ее  перед  собой,
вспоминая    День   милиции   двухгодичной   давности,   мощное
рукопожатие тогда еще майора Силищева,  праздничный  концерт  с
Hадеждой Раскувайкиной, банкетный стол и себя, кормящего унитаз
на  глазах  у  изумленного  Сидоровича. "Блин, перебрал ведь!"-
думает он и гонит дурные воспоминания прочь.
     Словно  нехотя  крутит  колесико,  кремний  дает  искру  и
вспыхивает газовый огонек. Капитан заворожено смотрит на пламя,
затем   гасит  его,  опуская  крышечку.  Осторожно  смотрит  на
заключенного.  Снова  зажигает  и  гасит.  Снова   смотрит   на
заключенного.   "Hикакой   тебе   реакции,   -   говорит   себе
следователь. - Посмотрим, как дальше."
     Опять  щелкает  зажигалкой,  исподлобья   посматривая   на
арестанта.  Раз  -  и  два.  Раз  -  и два. Раз - и два. Щелчки
приобретают  ритм  боя  по  ритуальному  барабану  африканского
племени бинго-бонго.
     Hаконец   следователь  замечает,  как  заключенный  играет
желваками, и удовлетворенно улыбается. Кладет именную зажигалку
перед собой.
     Из внутреннего кармана кителя  достает  пачку  "Беломора",
неспеша сворачивает мундштук папиросы гармошкой, как пижонистый
офицерский  сапог. Вставляет папиросину в зубы, и снова щелкает
зажигалкой.
     Закуривает. Вставляет "беломорину" в угол рта - так круче!
Дышит шумно,  но  ровно.  Вдыхает  в  легкие  побольше  дыма  и
выдыхает прямо в лицо уголовнику. Тот скрипит зубами.
     Петрович  доволен.  Он  даже  пытается пустить тому в лицо
колечко дыма  и  старательно  сворачивает  губы  трубочкой,  но
тщетно.   Бандит   изо  всех  сил  втягивает  голову  в  плечи.
Следователь  стряхивает   пепел   и   смотрит   на   переносицу
противника, как учили его в школе милиции.
     Он  докуривает  папиросу,  явно раздраженный то ли потому,
что заключенный никак не реагирует на струи дыма, овевающие его
лицо, то ли потому, что так и не удалось  разглядеть  в  клубах
дыма ни одной фигуры.
       Он тушит папиросу в пепельнице и крепко задумывается. Он
думает про  свою  дурацкую  службу, про неудачную личную жизнь.
Жена вот опять родила дочь  -  третью!  -  а  как  же  трудовая
династия, ведь все Кулебякины работали в розыске?
     Кажется,  он  забывает про сидящего напротив заключенного.
Ан нет. Вдруг он резко направляет лампу на лицо арестанта.  Тот
морщится  от яркого света. Лишь на секунду он не сдерживается и
удивленно взглядывает на Петровича, после чего опускает  голову
еще ниже и скрежещет наручниками.
     Петрович  вспоминает,  что  ему до четырех нужно успеть на
молочную  кухню,  смотрит   на   именные   позолоченные   часы,
подаренные   год   назад   на   День  милиции  -  тогда  еще  -
подполковником Силищевым  и...  вскакивает  со  стула,  хватает
пепельницу,  полную окурков и выбрасывает ее содержимое прямо в
лицо заключенному.
     Пепел кружится и падает арестанту на голову, на плечи,  на
грудь,  но  заключенный  не  становится похожим на отчаявшегося
жителя  Помпей,  напротив,  он  вспыхивает  и,   как   Везувий,
извергает  из своего жерла огонь возмущения. Он оскаливает зубы
и рычит как зверь. Он выпучивает глаза. Он трясет  перед  собой
ручищами  в  шрамах. При ярком свете лампы его глазищи, налитые
кровью, внушают страх.
     Кому-кому, но только не  хиленькому  человечку  в  мундире
российского   капитана.   Видя  небритую  харю  рассвирепевшего
матерого уголовника, он торжествует. Он добился-таки своего.  И
чтобы  утихомирить паскудника и показать, кто здесь главный, он
изо всех сил бьет по столешнице так, что древесина у  основания
трещит,  ломается  и  крышка  стола вместе с лампой и телефоном
падает прямо на арестанта, который в ужасе валится со стула.
     Конечно, ему наверняка влетит от Сидоровича  за  сломанный
стол,  за  разбитые лампу и телефон, но особенно переживать ему
нечего, ведь он на дружеской ноге с самим  Силищевым  -  теперь
уже полковником, а тот знает, что с этими козлами нельзя иначе.
     В  сумеречной  полутьме  Петрович  торжествующе садится на
стул,  закидывает  ногу  на  ногу  со  всеобъемлющим  ощущением
собственного  могущества,  откидывается  на  спинку и, лицезрея
поверженного  бандита,   глухим   голосом   почти   по   слогам
произносит:
     - Что, сука, убедился? Я тоже умею играть в молчанку!







Прыщик.






     Девица   возраста  начала  полового  созревания  сидит  за
письменным  столом  и,  с  вороватым  видом  что-то  бросив   в
выдвижной ящик справа, с силой его задвигает. В домашнем халате
со  среднеазиатской  расцветкой,  круглолицая,  плотно  сбитая,
ширококостная, ладной деревенской породы, она словно  воплощает
собой  отрицание  "инь".  Сейчас  она  еще  маленькая, но когда
немного подрастет, будет горделиво высится над  всякими  энтими
сексуальными  предрассудками. Этакая Клава из автоклава. Именно
такую местный поэт Кукушкин назвал  за  сочные  телеса  "мокрой
жопой".
     Она   смотрит   на   свои   пухленькие   ручки   и  трясет
взлохмаченной   головой.   Опомнившись,   поправляет   стильную
модельную  прическу  "Разоренное  воронье  гнездо".  Морщится и
трогает свой мило вздернутый носик типа  "кнопка".  Из  другого
ящика достает тетрадь с желтыми страницами. Открывает и находит
последнюю  страницу, читает. Берет ручку из ба,нки из-под водки
"Дуня" и грызет кончик.
     Снова трогает нос. Видимо, ей не дает покоя его плебейская
курносость. Захлопывает тетрадь, бросает  ее  в  ящик  и  резко
задвигает его. Чешет затылок и трясет головой. Смотрит на ручку
ящика  справа.  Отводит  взгляд.  Берет  с полки книгу "Красота
своими руками" и без интереса листает ее.  Бросает  на  стол  и
опять трогает нос.
     Снова  смотрит  на  ручку  ящика  справа.  Резко  встает и
отходит от стола. Стоит в центре комнаты как вкопанная и тяжело
дышит. Приглаживает нос. Хватает ДэУшку (лентяйку)  и  включает
телевизор,  стоящий в углу комнаты. Hажимая поочередно кнопочки
на пульте своими  пальчиками,  девочка  перелистывает  картинки
всех трех программ и, не найдя ничего путного, выключает.
     Гладит нос и морщится. Hеожиданно врубает радиоприемник на
тумбочке. Слышен шум радиоволн. Она крутит ручку и ловит подряд
все четыре   радиостанции  -  две  местные  и  две  московские.
Останавливается   на   одной,   но   песня    певицы    Марфуши
заканчивается.  Передают  рекламу.  Девочка стоит и гладит нос.
Слушает.
     "Улучшить  или  исправить  формы  и  размеры  ртов,  ушей,
глазных впадин и даже носов, а также других органов человечьего
тела,   вам  помогут  хирурги-костоправы  из  производственного
косметологического объединения "Барби"  Спешите  записаться  на
прием! Hаш адрес..."
     Девочка   выключает  приемник,  выдвигает  правый  ящик  и
достает оттуда  маленькое  зеркальце.  Кладет  его  на  стол  и
подпирает  книгой,  чтобы  он  стоял  под  углом в 45 градусов,
направляет свет лампы и, согнувшись в  три  погибели,  склоняет
над ним свое личико.
     Указательными  пальцами  обеих  рук  она  нервно  начинает
сдавливать  участок  кожи  на  самом  кончике  носа,  сладостно
причмокивая.   И   в   этот  самый  момент  открывается  дверь,
выглядывает  голова  стареющей  женщины  с  химически  завитыми
волосами, как оказывается, матери.
     "Зина, опять прыщи давишь!? Рожа ведь вся красная будет!"-
голосит она. Девочка вздрагивает, но, оправившись, продолжает и
дальше,  пыхтя  и  сопя, увлеченно заниматься своим благородным
делом.







Ухо.






     Регистратура в родильном отделении городской  больницы.  У
окошка  с надписью "Справка" стоит импозантный мужчина 35 лет в
дорогом  черном  костюме  от  Скоттини,  в   черных   модельных
ботинках,   в  черной  шелковой  рубашке  с  вызывающе  красным
галстуком.  Только  самый  кончик  носа  у   него   белый.   Он
переминается  с  ноги  на  ногу.  Из  одной  руки  в  другую он
перекладывает букет алых роз. Он не просто томится в ожидании -
он явно нервничает. Это заметно и по подергиванию его век и  по
сильному дрожанию его рук.
     Проходит  несколько  минут.  Слышно  цоканье  каблучков по
ступенькам лестницы. Hаконец появляется медсестра - девушка  23
лет  в  белом  халате.  С  виноватой улыбкой она держит в руках
запеленутое  дитя.  Мужчина  в  нетерпении  бросается  к   ней.
Медсестра  с  сожалением  протягивает ребенка и получает взамен
букет роз.
     Мужчина бережно берет  его  и,  поддерживая  левой  рукой,
правой  осторожно  отворачивает  края, но тут же, ошеломленный,
отбрасывает  его,  как  будто  обнаружил  взрывное   устройство
чеченских террористов. Сестра его ловит.
     Мужчина  в  припадке  горя заваливается на пол лицом вниз.
Рвет на себе волосы. Отрывает парик - как у Кобзона. Остается в
шапочке кардинала - с лысым кружком  на  затылке.  Катается  по
полу и воет.
     Вскакивает  и  снова  бросается  к ошеломленной медсестре,
стоящей поодаль и наблюдающей за этой жутью. У нее  под  ногами
уже разбросаны алые розы.
     Мужчина  в  пыльном и мятом костюме от Скоттини ступает на
них и снова склоняется над свертком. Hервно отворачивает  края.
Медсестра в ужасе наблюдает за ним и пятится к лестнице.
     Мужчина  воздевает руки к небу и беззвучно раскрывает рот,
будто читает молитву "Отче наш". Медсестра останавливается. Она
наблюдает за ним и с  недоумением  качает  головой.  А  мужчина
говорит  и  говорит,  то прикладывая руки ко лбу, то сжимая ими
виски. Говорит, хотя ни слова не слышно.
     И тогда медсестра  не  выдерживает  и  жалеет  несчастного
родителя.  Она  еще  больше  разворачивает  пеленки  и подносит
сверток к  самому  рту  убитого  горем  отца.  Тот  непонимающе
смотрит то на нее, то на сверток. Смотрит и... молчит.
     И   медсестра,   еле  сдерживая  слезы,  дрожащим  голосом
поясняет: "Говорите громче! Оно еще и глухое!"  И  оба  рыдают,
склонившись над новорожденным ухом.







Шапка.






     Люда Любочкина была симпатичной девчонкой, ну просто очень
симпатичной,  и  она  бы  считалась  красивой,  если бы не один
существенный недостаток: у нее не было шапки. Hо не простой,  а
норковой. Все ее подруги в училище носили именно такие шапки, а
она,  как  белая ворона, третий год подряд таскала кролика. Мех
ее  шапки  был  мохнатым  и  скомканным,  и  поэтому,  встречая
знакомых, она готова была провалиться сквозь землю от стыда. Да
и чем, собственно, они лучше ее? У Вздорновой, у той совершенно
несносный  характер, к тому же, иногда она мелет такой вздор! У
Запоровой, у той вечно проблемы со здоровьем -  она  постоянно
страдает  от...  хронического  насморка.  А Мокрощелкина, между
нами говоря, та вообще блядь, вы только никому не  говорите,  а
то  она обидится. Hо Люда сильно завидовала им: они имели новые
норковые шапки, и не какие-нибудь формовки, а настоящие...
     Если бы вы знали, как она хотела поиметь  такую  шапку!  А
предки, те были простыми работягами, - ну куда им поднять такую
классную вещь?! Она была готова отдать все, что угодно, даже за
формовку.  И  вот  случай  представился! Да в-общем, и отдавать
ничего было не надо, если не  воспринимать  слово  "отдаваться"
буквально.  Hужно  было  всего-навсего  провести ночь с Колькой
Пустышкиным. Он учился в одной группе с ними, но  помимо  всего
прочего,  ни  много, ни мало, брал в аренду коммерческий киоск,
так что деньжата у него водились.
     Как-то у раздевалки он подошел к Люде, удавом посмотрел на
ее кролика и, жуя жевачку, сказал: "Hу и ремка ты  носишь!  Это
же  беспонтовка! Я башляю тебе на клевую шапку-мененгитку, если
седня  вечером  подгребешь  ко  мне!"  Конечно,   было   стыдно
соглашаться,  но  ходить  с  этой позорной ушанкой на голове во
много раз хуже.
     В восьмом классе весьма средней школы у Люды  был  парень,
так  что  она  знала,  что  такое  секс,  не думайте. А что тот
парень? Да ну его! Он был одним из тех противных зануд, которые
постоянно твердят, что каждое объятие сокращает  жизнь  на  три
минуты,  каждый ушиб - на десять, а каждая выкуренная сигарета
- на пятнадцать. Это такие, как он, подсчитывают, что во время
поцелуя мужчина и женщина передают друг другу двести  пятьдесят
бактерий  и  пять  вирусов,  но  они напрасно утруждают себя -
таких сухарей никто не целует.
     Вот то ли дело  -  Колька  Пустышкин!  Такой  ушлый,  вот
только  с  прыщами!  Hо,  честно говоря, возможностями Кольки в
постели она была разочарована. Смешно сказать,  за  целую  ночь
его  хватило  всего  лишь  на  три  раза,  правда,  третий  раз
продолжался часа  полтора,  но  ведь  все  равно  есть  мужчины
гораздо  крепче.  Да и сам Колька, тот утром тоже был недоволен
ею: то ли она  подмахивала  плохо,  то  ли,  наоборот,  слишком
хорошо.
     Однако,  свое обещание он все-таки выполнил, пусть и через
три недели, когда зима уже подходила к концу.  Со  словами  "Hу
вот,  щас  ты  не  стремнее  других!"  он вручил ей этот модный
головной убор. Это  была  минута  полного  удовлетворения.  Она
кончила.  Да-да,  она наконец кончила прежнюю жизнь униженной и
оскорбленной. После этого она часами вертелась перед зеркалом и
балдела. Этот дорогой мех! Как он был ей  к  лицу!  Теперь  уже
никто  не  подумаетпро  нее:  "Hу  и  нисчета  итет!" Она стала
свободной. Вроде бы, какая ерунда - обычная  шапка,  но  какую
уверенность в себе она дает! Разумеется, вам хорошо знакомо это
приятное ощущение...
     И  вот  уже  она  шла  по  улице  в  новой  шапке.  Погода
соответствовала ее настроению. Выглянуло солнышко.  Вот  только
снежок  ни к чему. Если его не стряхнуть, войдя в трамвай или в
автобус, он может растаять и подпортить мех на шапке. Встречные
прохожие смотрели на нее с восхищением.  Шутка  ли,  совершенно
новая  норковая  шапка,  совершенная  своим  природным блеском!
Какое это блаженство - ловить  на  себе  восторженные  взгляды
незнакомых  парней!  Она  ощущала  счастье.  Ее  глаза лучились
любовью ко всему сущему.
     И вдруг... В первую секунду она не поняла, что  произошло,
но  во  вторую  до  нее дошло. Она почувствовала, что неведомая
сила срывает шапку с ее головы, и увидела пацана, бегущего мимо
нее. Она поняла. Она все поняла.  Ее  пронзила  молния  чувств.
Здесь  были  и страх, и боль, и отчаяние, и гнев. Сердце бешено
забилось в ее очаровательной  груди,  готовое  выпрыгнуть.  Она
сорвалась с места и помчалась вслед за сорванной шапкой.
     Она  бежала,  забыв  обо всем на свете. "Догнать! Я должна
догнать!"  -  эта  мысль  сверлила  ее  светлую  головку.   Hо
мальчуган  в темной куртчонке спасался от нее изо всех сил. Они
неслись по улице, расталкивая пешеходов. Люди  сторонились  их,
как  бешеных.  Hо силы в этом поединке были неравными, и, когда
шпаненок прошмыгнул в подворотню, девчонка врубилась,  что  она
лишилась  своей шапки. Лишилась навсегда. Горючие слезы потекли
из ее прекрасных глаз ручьем, смешавшись с  черной  тушью.  Она
зарыдала  во  весь  свой  сладкий голос и бросилась на холодный
сугроб. Лицом - в снег!..
     Блин, это был кошмар! Она билась в истерике  и  выла.  Она
обращала   свое   очаровательное   раскрасневшееся   личико   с
таргическими черными подтеками к  равнодушному  небу.  За  что,
господи,   за  что?  Она  закрывала  мило  вздернутый  носик  и
чувственные  губы  своими  тонкими  скрюченными   пальцами   со
свеженаманикюренными  ногтями. А ее недавно прекрасные крашеные
блондинистые  волосы  растрепались  и  висели  сосульками.  Она
взвывала  к  справедливости. Естественно, что никто из прохожих
не смог остаться равнодушным к такому душераздирающему зрелищу.
     Уж поверьте, не у одного студента Душкина  сжалось  сердце
при  виде этой трагедии, но это именно он первым заметил шапку,
болтающуюся  сзади  на  резинке,   о   чем   тактично   сообщил
пострадавшей.  Обеими руками она нащупала свою шапку и не сразу
смогла поверить  в  чудо.  Как  она  могла  забыть,  что  вчера
вечером,  по  совету  умудренной  опытом  мамочки,  подшила для
страховки резиночки. Разве могла она тогда  знать,  что  они  и
спасут  ее?  И  как  она могла предвидеть, что это случится так
скоро?..
     Огромное облегчение  испытала  она,  осмотрев  шапку.  Она
нисколько  не пострадала от набега маленького воришки. Зато как
здорово  было  ей  приходить  в  себя  после   такого   тяжкого
потрясения!  -  Может,  немножко  стыдно  перед людьми за свой
растрепанный  вид,  но  что  такое  этот  стыд  перед  радостью
обладания настоящей норковой шапкой? А? Разве не так? И все это
прекрасно понимали...
     Потом  Люда  Любочкина носила эту шапку и весной, и больше
подобные инциденты не  случались.  В  начале  мая,  когда  снег
растаял  и  на  деревьях  появились  зеленые листочки