ой  низине,
летит до самых Гималаев. Хезер слушает,  и  под  мерный  бой  барабана  губы
шепчут, как молитву, то последнее, что еще наполнено смыслом:
   - Я  Хезер  Фокскрофт.  Мой  отец  генерал  Фокскрофт,  я  дочь  генерала
Фокскрофта. Мне  двадцать  лет,  я  нахожусь  в  Катманду,  это  конец  моих
странствий.
   Вот и весь ритуал. Но страх не проходит. Хезер  старается  отрешиться  от
мыслей, как учил Гуру в ашраме <Ашрам - место священных встреч индуистов> на
Фрик-стрит: освободись от того, что есть в тебе, пусть небо и горы, и  земля
под ногами  войдут  в  тебя,  станут  тобой.  Пусть  охватят  твою  плоть  и
воплотятся в ней. Забудь, кто ты...
   Но горы и небо оставались горами и небом.  Вместо  внутренней  пустоты  и
покоя Хезер чувствовала, как поднимается изнутри нежное  тепло  и  как  ноет
что-то глубоко - так бывало всегда, когда она думала о Филипе. Он далеко, на
том конце света, но стоит ей вспомнить о нем, как воспоминания овладевают ею
с такой силой, что  с  их  напором  не  справиться  даже  ледяным  великанам
Гималаям, хотя они гораздо ближе, рукой подать.
   Стоит ей только пожелать -  и  Филип  снова  рядом,  и  он  заполняет  ее
целиком. Ей слаще эта реальная боль, эта атака  чувств,  чем  созерцательные
мысли о горах. И значит вера, которую она так искала, ей ни к чему. И значит
все эти годы, все ее скитания - все напрасно. Но разве мыслимо признать, что
столько времени прошло  даром,  что  ее  поиск  истины  -  лишь  бегство  от
прошлого, больше ничего? Это ужасно, ужасно!
   Хезер плакала, слезы струились по  щекам.  Всю  ее  жизнь,  весь  мир,  в
котором она жила, наполняет эгоизм, вот и сейчас он правит  ею!  Ей  хочется
любить Филипа, ничего больше; но разве можно  позволить  себе  такое,  когда
столько судеб вокруг и столько несчастья?
   Ей немало пришлось повидать. И парижских  нищих,  жмущихся  от  холода  к
вентиляционным решеткам метро, и слепых детей, сидящих  на  корточках  среди
рыночной грязи Марракеша <Город в Марокко>, старика,  еле  волокущего  ноги,
скрючившегося в три погибели под  непомерным  грузом,  гамаля-носилыцика  на
мосту Галета в Стамбуле, оборванца  курильщика  опиума  в  луже  собственной
блевотины на дороге в Пешавар. Невыносимо...
   Горы молчат, не дают ответа, и Хезер  захотелось  умереть  или  вернуться
домой, как далеко бы дом ни был.
   Сара не сводила глаз с молодой  женщины  напротив:  та  сидела,  скрестив
ноги, прямо на цементном полу глухой комнаты с высоким потолком, где,  кроме
них двоих, никого нет. Взгляд женщины был устремлен  вверх,  к  единственной
яркой трубочке флуоресцентного света на потолке. Сара смотрела, не  в  силах
оторвать взгляда от ее странного лица. Уже несколько часов женщина сидела не
двигаясь, широко открытыми глазами уставившись в одну  точку.  Сара  решила:
либо это шизофренический ступор, либо беспамятство после дозы наркотика. Что
бы это ни было, женщина не осознавала, ни где она находится, ни то, что Сара
с завистью смотрит на нее.
   После того,  что  рассказывал  Филип,  Сара  была  убеждена:  неподвижная
женщина перед ней - Хезер Фокскрофт. Отсюда понятно ее любопытство.  Даже  в
полубредовом состоянии, с остановившимся взглядом, Хезер поражала  странной,
какой-то загадочной привлекательностью. Синяя с белым форма "Крестового"; но
даже этой невыразительной одежде не удавалось скрыть  гибкости  и  упругости
тела Хезер. Филип говорил, что она занималась хореографией...
   Сара поймала себя на том, что, думая о Филипе и Хезер,  испытывает  нечто
похожее на ревность. "Что за бабская натура! - нахмурилась, рассердившись на
себя, Сара. - В камере сижу, а мне все неймется!".
   - Ты мне все карты спутала! - проговорила Сара, глядя на Хезер. -  Теперь
не одной придется выбираться, а совершать героическое усилие,  чтоб  и  тебя
вытянуть вдобавок. Это нечестно!
   Но сидевшая в углу женщина с остановившимся взглядом не реагировала.
   Сара встала, подошла к единственной  двери,  широкой,  массивной,  обитой
грубым листом жести. То место, где раньше находилась ручка, закрыто такой же
жестяной пластиной, наспех прибитой дюжиной гвоздей с широкими  шляпками.  В
горле у Сары сжалось. Читать про кошмары  заточения  даже  забавно,  однако,
когда сталкиваешься в жизни - тут уж не до смеха... Сара  вернулась  в  свой
угол напротив Хезер, снова опустилась на пол,  оперлась  спиной  о  шершавую
бетонную стену. Попыталась оценить, что происходит, выстраивая в уме события
таким образом, чтоб уяснить и перспективу.
   Что было после  того,  как  ее  втянули  в  собственный  номер  гостиницы
"Холидэй", она почти  не  помнила.  Помнилось  только,  потом  ее  откуда-то
вытаскивали, куда-то снова сажали, ехали опять. Еще:  очнувшись  в  пути,  в
какой-то момент она сообразила, что машина сворачивает  на  проселок.  Когда
дверца распахнулась, Сара увидела, что приехали на  какую-то  военную  базу.
Смутно плыли перед глазами большие  строения  типа  ангаров,  ряды  облезлых
казарм и допотопные сборные  домишки,  обитые  гофрированной  жестью.  Лучше
всего запомнился дом, куда  ее  повели,  значит,  к  тому  времени  действие
дурмана почти прошло. Ее "тюрьма" была  окружена  высокой  изгородью-сеткой,
поверх  которой,  с  заворотом  внутрь  дворика,  шел  тройной  ряд  колючей
проволоки. Само блочное  одноэтажное  здание,  изогнутое  в  виде  буквы  L,
походило на фабричку. Старая рассохшаяся  входная  дверь,  стекло  в  оконце
разбито. Внутри  так  же  обшарпано  и  убого,  как  снаружи.  Стены  голые,
бетонные, такой же пол; пахнет сыростью и плесенью.
   Ну и что же из всего этого следует? Пока можно сказать  только:  привезли
на заброшенную военную базу, о чем свидетельствует наличие ангаров и казарм.
Судя по всему, базу оставили уже давненько, следовательно: либо НСС арендует
ее, либо берет у правительства напрокат,  либо  пользуется  ею  без  всякого
разрешения. Собственно, какая разница; если здесь  и  в  самом  деле  старая
военно-воздушная база США, это кое-что да значит. Скажем,  хоть  и  упрятана
подальше от глаз, все же подъездные пути должны быть, возможно, и населенный
пункт какой-нибудь есть неподалеку. Но вместе с тем: на базе ВВС, пусть даже
старой, должна  остаться  система  охраны  -  сигнализация  вдоль  изгороди,
сторожевые вышки.
   Сара вздохнула, посмотрела на Хезер Фокскфорт: никакого  движения.  Снова
вздохнув, Сара обхватила руками коленки, зарылась в них лицом от назойливого
света.
   "Темно, пора ложиться спать, дари, господь, мне сон святой.
   Коль ото сна мне не восстать, возьми, господь, мой дух с собой..."
   Этому стишку учил ее отец, когда она была маленькая. Вспомнив, она больно
закусила губу, сдерживая слезы. Сара сидела, уронив голову в  колени,  и  ей
чудился голос отца, и было страшно, как никогда. Под конец  ее  сморил  сон,
голос отца растворился в  дреме;  напротив  на  полу  продолжала  неподвижно
сидеть молодая женщина, слепо уставившись на свет; думы ее  блуждали  далеко
отсюда, в далеком прошлом.

***

   Сестра Анжела - в прошлом  молодая  американка,  уроженка  Бостона  Хезер
Фокскрофт, хотя это имя почти забыто, -  медленно  бредет  вдоль  загаженной
отбросами улочки Читпур в самом центре Калькутты, подол ее  бело-синей  рясы
волочится по земле, привязанная к поясу сумка бьет по ногам. Привычно  ломит
спину, старая балетная травма все чаще дает о  себе  знать,  особенно  после
того, как годы трудилась, не щадя  себя,  послушницей  у  Матери  Терезы,  в
"Сестрах милосердия". Она привыкла думать, что боль -  живое  напоминание  о
смерти, что эта боль сближает ее с теми, кому  она  помогает  здесь  в  гуще
перенаселенных трущоб древнего города.
   Нет, не достойна она служить Господу! Почти каждую  ночь,  в  часы  между
полуночной мессой и заутреней, ей неизменно снится во сне мирское, снится ее
прошлое, а не Иисус, не бог-отец, не праведная жизнь...
   Ну почему ей в голову постоянно лезут всякие вопросы?  Почему  просто  не
принять на веру, одним сладостным глотком не вобрать в себя божью благодать?
Почему временами, даже наяву, она жаждет прикосновения Филипа к своей груди,
почему ее губы мечтают о его поцелуе?
   Вот уже шесть лет она не знает мужчины; уже семь, как  они  расстались  с
Филипом. После их разрыва и до  послушничества  у  нее  бывали  мужчины,  но
заменить Филипа никто не смог.
   Внезапно перед глазами возникла фигурка спящего  мальчика,  умудрившегося
свернуться в калачик в крохотном закутке между лотками двух торговцев. Слева
на корточках громадный индус с тяжелым подбородком, торговец чаем и сушеными
фруктами. Справа, также на земле,  разложил  завернутые  в  листья  пряности
другой торговец. Прямо над  ними  с  лотком  третий,  предлагает  пилюли  от
импотенции.
   Она заглядывает между деревянными ножками лотка, дотрагивается  до  голой
спины мальчугана. По  голове  его  ползают  вши:  глаза  Хезер  привыкают  к
полумраку, и она видит, как огромная, сверкающая муха заползает прямо в  его
полуоткрытый рот... Кожа  холодна,  как  лед.  Мальчик  мертв.  Она  встает,
говорит торговцам, что он умер.
   - Знаем, знаем, сестричка! - Кивает тот, что торгует пряностями. - С утра
еще, как мы пришли.
   - Так уберите его, позовите кого-нибудь, пусть его унесут!
   - Он не из наших, сестричка! - говорит торговец чаем. Голова  торчит  над
лотком, он спокойно смотрит на Хезер. - От мертвого нам никаких хлопот.  Был
бы живой, так и норовил бы стянуть чего...
   - Он смирный, - улыбнулся торговец пилюлями. - Не то что те, на улице.  -
И махнул  в  сторону  гудящей  толчеи  мужчин,  женщин,  детей  и  животных,
заполнивших узкое пространство. - Его покой всем нам пример. - Тут  продавец
пилюль заметил на  поясе  у  Хезер  сумку,  нахмурился,  отступил  к  своему
ободранному деревянному лотку, тихо сказал:
   - Так ты из этих, что живот режут...
   Хезер кивнула: едва удержалась, чтоб не  потянуться,  не  потереть  рукой
ноющую поясницу.
   - Да.
   Это была ее основная забота у "Сестер милосердия". В сумке  хирургические
инструменты - зажимы, ножницы, скальпель. Каждый день  она  отправлялась  из
"Приюта  матерей",  где  служила  в  больнице,  прямо  по  улице  Читпур,  к
набережной реки Хугли. Шла вдоль нее, туда, где  севернее  тянулся  огромный
мост Хорах, выискивая тела, распростертые на  грязном  мазутном  мелководье.
Излюбленное место для самоубийц,  большинство  -  беременные  женщины.  Если
удавалось выловить вовремя, ей надлежало, мгновенно сделав кесарево сечение,
попытаться извлечь неродившееся дитя. За шесть лет пришлось совершить  более
трехсот подобных операций, а удалось спасти всего одиннадцать  младенцев.  И
сейчас, стоя посреди  зловонной  улицы,  источавшей  едкий  запах  смешанных
нечистот, пряностей и сластей, Хезер невольно думала:  не  один  ли  из  тех
одиннадцати лежит сейчас перед ней?
   - Зачем все это? - шепчут губы, а взгляд прикован к трупику ребенка. -  К
чему?
   Из "Приюта матерей" - в  лепрозорий  в  Шантинагаре,  а  потом  в  Ciudad
Perdidas <Город пропащих (исп.).>, кварталы нищего мира в Мехико. И так  все
перемешалось  в  голове  -  хинди,  малаялам,  бенгали,   английская   речь,
испанская, - что под конец она сама забыла, какой язык родной.
   Потом уже, лет через восемь, возник страх. Оттого что срок послушничества
подходит к концу и пора отправляться в Рим,  принимать  обряд  посвящения  в
монахини. Ей позволили в последний раз свидеться с близкими, попрощаться. На
прощание полагалось два  месяца  -  два  месяца  в  мире,  позабывшем  о  ее
существовании, изменившемся за эти годы до неузнаваемости. И вот она стоит в
кабинке междугородного телефонного пункта  на  Авенида  Хуарес,  собственный
голос звенит в ушах, словно доносится с того края света, английские слова  и
фразы кажутся неестественными, чужими. Слезы  бегут  у  нее  по  щекам,  она
говорит:
   - Джанет? Это я, Хезер. Я возвращаюсь домой. Я еду в Бостон...

***

   Грохнув  о  стену,  дверь  распахнулась.  На  пороге  стоял   человек   в
маскировочной  форме  без  армейских  знаков  отличия,  на   ногах   ботинки
парашютиста, на голове черный берет. Лицо непроницаемо. На  резиновом  ремне
лейтенантский "Кольт-45", через плечо  на  удобном  ремне  перекинут  легкий
"Раджер-мини-14". Самому лет двадцать.
   - Встать! - приказал юнец.
   Сара послушно встала, бросив быстрый взгляд на женщину в углу. Хезер  уже
не пялилась на свет - пока Сара спала, уснула и она.
   Фигура в дверном проеме отступила в сторону.
   - Проходи!
   Сара направилась к двери и  вышла,  следуя  за  человеком  в  форме.  Они
очутились в узеньком  предбаннике,  обрывавшемся  сразу  за  дверью.  Справа
тянулся коридор, в который из допотопных  створчатых  окошек  падал  дневной
свет. У окон снаружи грубо приделанная решетка.  Лучи  света  слепят  глаза,
стало быть, утро в разгаре.
   - Вперед! - приказал страж, став сзади.
   Сара пошла по коридору, на ходу поглядывая в  окна.  Солнце  едва  встало
из-за гор; теперь ясно, в  какой  стороне  восток.  Сара  разглядела  узкую,
засыпанную гравием площадку и дальше сетчатую  ограду,  подлиннее,  чем  та,
которую помнила вчера; за большой оградой далеко к горизонту тянулась  голая
пустыня, у самого горизонта окаймленная горной грядой.
   Идя по коридору, Сара увидела по  левой  стене  двери,  судя  по  тяжелым
засовам и щеколдам, камеры, подобные той, куда их заперли вместе с Хезер.
   Коридор, в соответствии с L-образной конфигурацией  здания,  поворачивал,
переходя в узкий рукав. Значит, эта часть смотрит на завод!  Здесь  окон  не
было, только двери по правой стене с обычными ручками. "Кабинеты", -  решила
Сара. Едва они поравнялись с третьей дверью, охранник сказал:
   - Стоять!
   Сара остановилась. Охранник зашел спереди,  легонько  постучал  в  дверь,
взялся за ручку, открыл, не сводя при этом с Сары глаз. Пропустил  внутрь  и
закрыл за ней дверь.
   - Доброе утро!
   Перед Сарой стоял служащий корпорации "Невада.  Спецкурс  самозащиты"  из
Рино Дэвид Фримен.
   В той же форме, что и охранник, только вместо форменного  берета  на  нем
была бейсбольная шапочка с длинным козырьком, а на  ней  маленькая  эмблема:
серебряный меч на  черном  фоне.  И  кабинет  уже  совсем  другой.  Никакого
антиквариата, никаких картин: светло-серый  металлический  стол,  деревянное
вращающееся кресло - на нем  сидел  Фримен,  -  деревянный  стул  с  жесткой
спинкой для посетителей, вдоль  стены  в  ряд  видавшие  виды  темно-зеленые
канцелярские шкафы. На  стене  карта-схема.  Можно  разглядеть  нарисованные
строения, жирную разметку дорожек. Что это, план базы? Из-за  спины  Фримена
Саре видно было часть окна, в нем  только  глухой  торец  какого-то  обшитою
металлическим листом строения. Один из ангаров. Сара подошла к стулу и села,
не дожидаясь приглашения. Помолчав, сказала:
   - Это вам больше подходит!
   - Что именно?
   - Такая обстановка. Теперь вы настоящий мистер Фримен.
   - Полковник Фримен! - поправил он.
   - Какой же армии? - спросила Сара.
   - Отечественной, военно-морские силы, - улыбаясь, ответил он.
   - Но у наших моряков другая форма!
   - А я отслужил свое.
   - И чем же, отслужив свое, занимаетесь? -  спросила  Сара,  едва  скрывая
презрение.
   Лицо Фримена стало серьезным.
   - Мне  кажется,  мисс  Логан,  вы  не  вполне  отдаете  себе  отчет,  где
находитесь. Здесь вопросы задаю я, а не вы.
   - Позвольте, почему "Логан"?  -  выгнула  бровь  Сара.  -  Я  же  сказала
Керкленд! - Вы солгали, - Фримен откинулся на спинку  кресла.  -  Вас  зовут
Сара Джульет Логан, вы дочь сенатора Эндру Даггана  Логана.  Нам  доподлинно
известно, что вы и ваш сообщник, некто Филип Керкленд,  совершили  налет  на
здание нью-йоркского отделения Мобилизационной ассоциации христиан  "Десятый
крестовый поход" в городе Баррингтоне.  У  нас  имеется  видеозапись  вашего
пребывания в  здании,  а  также  отпечатки  ваших  пальцев  и  запись  ваших
разговоров между собой в момент обшаривания  наших  помещений.  Кроме  того,
поступил  важный  сигнал  из  Канады,  полиция  города  Торонто  разыскивает
человека по имени Керкленд, подозреваемого в убийстве некой Джанет Марголис.
Снова налицо бесспорные улики. И еще: мистера Керкленда  срочно  разыскивает
также полиция города Нью-Йорка для  расследования  дела  об  исчезновении  и
возможном убийстве Хезер Фокскрофт. Известно, что мистер Керкленд  обращался
в полицейское отделение  Нью-Йорка,  пытаясь  внушить,  что  мисс  Фокскрофт
похитили силой из его мастерской,  но  ввиду  заявления  по  поводу  мистера
Керкленда, поступившего от  канадской  полиции,  полиция  Нью-Йорка  склонна
полагать,  что  он,  возможно,  имеет  отношение  и  к  исчезновению   Хезер
Фокскрофт. Поскольку вы находились с  мистером  Керклендом  некоторое  время
после исчезновения мисс  Фокскрофт  и  после  убийства  мисс  Марголис,  вам
инкриминируется соучастие. Короче говоря, мисс Логан, вы завязли по уши!
   - Что за бред! - возмутилась Сара. - Ведь  вам  прекрасно  известно,  что
Хезер Фокскрофт в данный момент сидит в одной из камер этого здания!
   Фримен улыбнулся, покачал головой.
   - Женщина, находящаяся с вами в камере, имеет мексиканский паспорт. В нем
значится: "Сестра Анжела Деликата" <Зд.: смиренная, благочестивая  (лат.).>;
и адрес - "Монастырь "Сестер милосердия", Мехико". Ее подобрали на одной  из
улиц  Денвера  в  штате  Колорадо  члены  нашей  Мобилизационной  ассоциации
христиан  "Десятый  крестовый  поход"  и  препроводили  сюда  на   отдых   и
восстановление сил.
   - Чушь какая-то! - пробормотала Сара.
   - Не чушь, а предосторожность, - заметил Фримен. - Ошибки у нас редки,  а
если случаются, мы их исправляем. - Сара открыла было рот, но Фримен  жестом
заставил ее молчать. - Все, мисс Логан! Нам незачем с вами дискутировать  по
этому вопросу. Времени в обрез. А у меня еще есть конкретные вопросы к  вам.
Если станете противиться отвечать, обхождение вас ждет весьма суровое. Ясно?
   - Ясно, - сказала Сара, изо всех сил стараясь  не  подать  вида,  что  ей
страшно. Лгать сейчас практически не имело смысла.
   - Отлично! - кивнул Фримен. Он подался вперед, вынул небольшой  кассетный
магнитофон. Поставил на стол, нажал  кнопку  -  Вопрос  первый.  Где  сейчас
находится Филип Керкленд?
   - Понятия не имею! - сказала Сара. -  Последнее,  что  мне  известно,  он
собирался проникнуть в лагерь "Десятого крестового" - "Зубчатая вершина",  в
штате Колорадо.
   - И вы с тех пор не виделись?
   - Нет.
   - Договаривались встретиться?
   - Да. Мы условились, что я буду в  Рино,  в  гостинице  "Холидэй",  а  он
как-нибудь даст о себе знать.
   - Почему в Рино?
   - Я собиралась продолжить там свои поиски.
   - Какие?
   - Фактов, подтверждающих, что "Десятый крестовый" виновен в смерти  моего
отца!
   - Ваш отец покончил жизнь самоубийством,  -  сказал  Фримен.  -  Если  не
ошибаюсь, он прострелил себе голову.
   - На это его толкнули ваши люди!
   - На самоубийство всегда что-нибудь толкает, мисс Логан. Но  в  отношении
вашего папаши, позвольте вас  заверить,  "Десятый  крестовый"  ни  при  чем.
Вероятней всего, он пошел на самоубийство из чувства раскаяния.
   - Как вы сказали? - удивленно воскликнула Сара.
   - Он, мисс Логан, несколько лет состоял  в  противоестественной  связи  с
субъектом много моложе себя.
   - Этого не может быть! - вскричала Сара, вскакивая; стул с грохотом упал.
   - Сядьте! - приказал Фримен. Дождавшись, пока она поднимет стул и  сядет,
продолжал:
   - Я понимаю, мисс Логан, какой это для вас удар, однако то, что ваш  отец
был гомосексуалистом, доказано. Есть свидетельские показания.
   - Это ложь! - горячо воскликнула Сара.
   - Увы, это правда, мисс Логан. Имя молодого человека Теренс Куперсмит.
   - Терри? Он один из помощников отца...
   - Совершенно верно!  -  кивнул  Фримен.  -  И  одновременно  предмет  его
страсти, пока не отб