чередь нацелились бы на меня. Все-таки я и моя супруга - несопоставимые
величины.
   "Ай, от скромности он не помрет! -  подумала  я.  -  Мощно  задвинул,
внушаи-и-ит, как говорит Хрюн Моржов".
   - А тарасовские могут метить в Алину еще и из-за того,  что  ее  отец
очень большие "прихваты" имеет по городу и области.
   - Вот видите! А вы не хотите ему сообщить.
   - Если бы ему нужно было знать, то звонили и подкидывали бы анонимные
письма не нам, а ему самому!
   - Ага! - воскликнула я. - Наконец-то я от вас добилась, каким  именно
способом вам угрожали. Когда звонили, трубку снимала ваша супруга?
   - Когда она, когда я. А однажды ей и вовсе позвонили на мобильный,  а
его номер знают только самые близкие люди.
   - Понятно. Леонард Леонтьевич, а вот когда трубку брали вы,  что  вам
сказали?
   Тот поморщился:
   - Ой, да что они могут сказать? Как в дурацком  бандитском  боевичке.
Что-то типа "береги свою телку, а то вымя вырвем".
   В общем, бессодержательная грубость. Но Алине, видно, говорили что-то
более конкретное, потому что она ходила испуганная.
   А когда у нее сожгли джип и она чудом уцелела, то я  решил  отправить
ее за границу.
   - И когда сожгли джип?
   - Недели три тому назад.
   - В Москве, в Тарасове или в ином городе или регионе?
   - Да какая Москва, тут его сожгли! Все газеты  слюной  захлебывались,
обсасывая это дело.
   Я  подумала,  что  Эллер,  верно,  несколько  преувеличивает   широту
освещения событий, происходящих с его семьей, в СМИ.
   По крайней мере, я ничего подобного не видела  ни  в  газетах,  ни  в
Интернете, а вычитываю я оттуда довольно много.
   -  Хорошо,  -  сказала  я,  -  Леонард  Леонтьевич,  прежде  чем   мы
определимся в конкретных  рамках  моей  предполагаемой  работы  на  вас,
хотелось бы прояснить вопрос времени и вопрос оплаты.
   - В смысле - сколько вам надлежит изображать мою жену?
   - Да.
   - Это будет  видно.  А  что  касается  денег,  то  давайте  установим
поденную оплату. Устроит вас в день, скажем, такая сумма?
   И он назвал очень неплохую цифру.
   Я столько не ожидала, но для  проформы  сделала  озабоченное  лицо  и
слабо пожала плечами с последующим:
   - Ну-у.., как вам сказать?
   - Хорошо, - поднялся из-за стола Эллер, - я увеличу названную цифру в
полтора раза. Устроит вас?
   Видимо, я в самом деле крепко была ему нужна, потому что  он  даже  в
лице изменился, пока боролись в нем необходимость привлечь меня на  свою
сторону и скупость.
   О прижимистости знаменитого режиссера я слышала много злобных и,  как
выяснилось, довольно недостоверных слухов, но какое-то  зерно  истины  в
них все равно присутствовало.
   - Да, Леонард Леонтьевич, - сказала я, - устроит.
   - Тогда едем ко мне.
   - Надеюсь, вы потребуете от меня выполнения супружеских  обязанностей
только после подписания контракта? - пошутила я.
   Он как-то странно окинул меня взглядом и выговорил:
   - Женя, а  как  вы  обычно  привыкли  подписывать  контракт?  В  двух
экземплярах?
   - Разумеется. Один - мне, один - вам.
   - Дело  в  том,  что..,  мне  не  хотелось  бы  оставлять  письменных
свидетельств нашего сотрудничества. Давайте  будем  работать  на  основе
устной договоренности. Чем меньше бумаг, тем лучше. Я не хотел бы, чтобы
вся история всплыла на поверхность  при..,  скажем  так..,  определенном
раскладе ситуации.
   Конечно, если вы не верите мне на слово...
   Он выглядел  очень  расстроенным.  Мне  даже  стало  стыдно  за  свое
буквоедство и формализм. В самом деле, один из лучших режиссеров  нашего
кино, которого лично моя тетя считает чуть ли  не  гением,  просит  меня
оказать услугу, о которой я, быть может, буду вспоминать всю жизнь,  так
нет же.., неужели я буду и впрямь  "выгрызать"  себе  каждую  строчку  в
контракте,  пользуясь  затруднительным   положением   этого   уважаемого
человека? Совесть надо  поиметь,  Женечка!  Оплату  он  предложил  очень
щедрую, так что почему бы и не пойти  ему  навстречу,  не  отступить  от
своей обычной практики?
   Ничего страшного не произойдет.
   - Леонард Леонтьевич, - сказала я, - если вам удобнее без документов,
то я готова принять  ваше  условие.  Все-таки  вы  не  кто-нибудь..,  не
бизнесмен с большой дороги, хотя и такие мне нередко попадались.
   Он кивнул и сказал:
   - Ну хорошо. Поехали.

Глава 3

   Квартира  Леонарда  Леонтьевича  Эллера   располагалась   в   большом
сталинском доме.
   По всей видимости, в этой квартире жили еще  его  родители,  а  с  их
смертью она отошла единственному их сыну. Правда, хозяин нечасто баловал
родной дом посещениями.
   В Тарасове  он  бывал  наездами  и  все  больше  по  профессиональной
надобности или для отбора актеров в местных театрах, считающихся  далеко
не самыми последними в России. Конечно, он мог полностью  укомплектовать
актерский состав фильмов, которые он  ставил,  московскими  кадрами,  но
Эллер, как некоторые наиболее  благодарные  провинциалы,  пробившиеся  в
столицу, предпочитал тянуть наверх своих земляков.
   Надо сказать, я удивилась, не найдя в его доме ожидаемой роскоши. Он,
кажется, это заметил, потому что сказал:
   - Я оставил тут все, как было при маме и  папе.  Только  телевизор  и
холодильник сменил, потому что у них совсем уж рухлядь  была,  а  менять
они не хотели, хотя я им предлагал. Говорили, что со старыми им удобнее,
привычнее. Ну что ж, сейчас мы с вами посмотрим семейные видеозаписи.
   Нам завтра предстоит ехать к  Борису  Оттобальдовичу,  так  что  вам,
Женя, нужно вжиться в образ. Понимаете?
   - Да отчего не понять. Ставьте свое видео. Оно у вас на компьютере?
   - Нет, не привез я еще компьютер.
   Я ведь все больше на новой квартире, которая жене  принадлежит,  жил.
Там роскошь, конечно. А сюда она один раз  приехала,  посмотрела,  да  и
рукой махнула: дескать, не хочу и не буду. Это у нее любимые фразы такие
- "не хочу" и "не буду".
   - У меня они тоже были любимыми.
   - Правда? - с живостью повернулся он ко мне.
   - Правда. Только тогда мне было  пять  или  шесть  лет.  Ну  что  же,
давайте смотреть ваши веселые картинки с Алиной Эллер.
   - Красиво звучит, правда? - вдруг спросил мэтр.
   - Что?
   - Имя - Алина Эллер.
   - Да. Только как-то.., по-нездешнему, что ли. На аллитерациях.
   - Знаете, Женя, жена мне как-то раз заявила, что вышла за меня  из-за
двух вещей: во-первых, из-за моего имени, громкого имени,  а  во-вторых,
тоже из-за имени, но из-за своего будущего, вот этого - Алина Эллер.  Ей
все казалось, что Алина  Бжезинекая  звучит  по-еврейски.  Она,  кстати,
ужасная антисемитка. И очень упряма. Если на чем-то  своем  упрется,  то
ничем не столкнешь. Вы запоминайте, запоминайте. Вам же  предстоит  быть
ею.
   - Я запоминаю. Включайте.
   На экране появилось смеющееся женское лицо.  Леонард  Леонтьевич  был
совершенно прав: Алина, оказалось, феерически похожа  на  меня.  Тот  же
овал лица, те же высокие округлые скулы, разрез глаз и форма губ, только
Алина кривила рот по-детски  капризно.  Впрочем,  при  желании  я  могла
скопировать это ее движение губ точь-в-точь. Так что при оговорке насчет
пластической операции по корректировке  внешности  я  могла  "влиться  в
форму" Алины Эллер со стопроцентной точностью.
   - Она очень женственная...  -  начал  Леонард  Леонтьевич  и  тут  же
перебил сам себя:
   - Вы только не обижайтесь, но  я  режиссер  и  привык  говорить  свои
замечания актерам, не стесняясь, в лицо. Так вот,  вы  выглядите  посуше
Алины и.., не скажу, что  более  мужеподобно,  к  вам  такой  эпитет  не
подходит, но - более строго и менее.., менее спонтанно, что  ли.  В  вас
чувствуется расчетливость, сильный характер  и  ум.  А  Алина  -  резвая
козочка на склонах Альпийских гор.
   - Почему Альпийских? - спросила я.
   Эллер посмотрел на меня такими глазами, какие  бывают  у  купальщика,
который только что вынырнул из воды.  Я  почувствовала  на  себе  взгляд
знаменитого человека, славящегося способностью как  бы  впитывать  облик
того или иного человека и переносить его в свое художественное  полотно,
в свое творение.
   - Это я ассоциативно, - пояснил Эллер, - первое, что пришло в голову,
выдал.
   Тем более что Алина-то действительно в Альпах отдыхает. Ну  так  что,
Женя, как у вас с актерской подготовкой?

***

   С актерской подготовкой у меня обстояло превосходно, и об этом я могу
сказать без ложной скромности. А если уж говорить совсем без скромности,
то неплохо у меня обстояло практически с любой подготовкой.
   Да и как же иначе! И наследственность, и образование сказывались. Мой
отец, генерал Максим Прокофьевич Охотников, родной брат тети  Милы,  еще
при существовании СССР определил меня в секретный  военный  институт,  в
просторечии именуемый "ворошиловкой".
   Название это имеет отношение не только к маршалу Ворошилову, но  и  к
глаголу "ворошить". Если принять за  исходную  точку  концепцию,  что  в
каждом человеке изначально заложено все, что ему нужно  и  не  нужно,  и
дурное и хорошее, и задача воспитателей  и  учителей  этого  человека  -
поднять и укрепить именно хорошее, то глагол "ворошить" как нельзя лучше
соответствует  сути  обучения   в   этом   институте.   Мои   уникальные
преподаватели продрались сквозь пласты и залежи того, чем наделила  меня
природа,  и  "наворошили"  такого,  что  в   результате   я   изменилась
кардинально. Слабости были затерты и нивелированы, а сильные черты взяты
на вооружение и развиты.
   Все-таки институт готовил  кадры  для  разведки!  А  что  в  разведке
главное?  Правильно:  маскировка,   мимикрия,   умение   приспособиться,
уподобиться, вжиться! Так говорили нам сначала в институте, а потом и  в
спецотряде "Сигма".
   Могу  смело  сказать,  что  в  результате  обучения  и  стажировки  я
приобрела знания и умения, которых хватило бы на нескольких человек:  на
дипломированного  психолога,  например,  на   эрудированного   историка,
высококвалифицированного переводчика. Могу я и еще многое-многое другое,
как  то:  быть  кинокаскадером,   телохранителем,   тренером   по   ряду
единоборств, а равно и профессиональным снайпером, легкоатлетом  и  даже
автогонщиком. По поводу последнего отмечу: конечно, с Михаэлем Шумахером
мне не сравниться, но уровня среднего пилота "Формулы" я  достигла,  это
как пить дать.
   Но главным моим достоинством, наиболее отточенной гранью  мастерства,
является искусство перевоплощения. Недаром в "Сигме" я получила прозвище
Хамелеон.
   А в "Сигме", дорогие мои, никто просто так не  давал  прозвищ.  Имена
прикреплялись на уровне высшего соответствия. Если тебя прозвали Кабан -
то изволь рыть землю и валить деревья не хуже дикого вепря. Получил  имя
Змея - соблаговоли двигаться бесшумно и молниеносно, замирать и готовить
силы  для  одного-единственного  смертельного  удара.  А  мне  дали  имя
Хамелеон именно за то, что я могла почти мгновенно превращаться  в  кого
угодно.  С  годами,  в  процессе  работы  телохранителем,   мое   умение
перевоплощаться достигло еще более высокого уровня.  Думаю,  если  бы  я
выбрала актерскую профессию, то стала бы находкой для любого театра.
   Но  я  использовала  свои   возможности   иначе.   Выбрав   профессию
телохранителя,  я  разработала  собственный  метод.  Основной   принцип,
заложенный  в  него,  стар   как   мир:   тот   телохранитель   наиболее
профессионален, которого  никто  не  замечает.  Когда  охрана  невидима,
кажется, что охраняемый человек совсем даже и не охраняем никем.
   Обычные охранники достигают этого внешнего эффекта посредством  того,
что стушевываются, ретушируются, как бы уходят в  тень.  Мой  же  способ
сделать  охрану  невидимой  постороннему  глазу  -  метод  Хамелеона   -
оригинален и состоит в том, что я не только не прячусь, а даже  наоборот
- лезу на глаза. Просто никто не может заподозрить во мне телохранителя,
а тем более - элитного.
   Если за охраняемым по моей методике  человеком  (на  профессиональном
языке - объектом) кто-нибудь следит, то преследователь не  может  иногда
даже распознать, находится ли объект под охраной или охрана отсутствует.
Потому что охранник,  способный  тем  не  менее  пресечь  любую  попытку
нападения исподтишка  или  открытой  агрессии,  -  может  оказаться  кем
угодно.
   Например, тетенькой продавщицей, торгующей мороженым, или бестолковым
коммивояжером, лезущим куда надо и куда не надо (очень удобная ипостась,
кстати). Он может  оказаться  бомжом,  учительницей,  уличным  плясуном,
уборщицей, официантом в кафе и даже  проституткой.  Последнее,  конечно,
нежелательно  из  этических   соображений,   но   иногда,   при   острой
необходимости, их можно откинуть.
   Искусство маскировки  и  перевоплощения,  оно  же  -  лицедейство,  я
изучила до тонкостей и научилась перевоплощаться, работая практически на
подсознательном уровне. Мне не нужно всматриваться  в  лицо  человека  и
запоминать  его  мимику   -   запоминание   и   уподобление   происходит
автоматически, по годами отлаженному алгоритму.
   И  вот  теперь  мне,  выпускнице  "ворошиловки",   прошедшей   боевую
подготовку в группе "Сигма" под именем Хамелеон, задали невинный, хотя и
вполне резонный вопрос:
   - Как у вас с актерской подготовкой?

***

   - Прекрасно! - ответила я.
   -  Люблю  таких,  -  сказал  маститый  кинорежиссер.  -  Уверенно,  с
апломбом, без запинки. Вот что, Женя. Вы уже  достаточно  посмотрели  на
Алину? Разглядели ее, зафиксировали, так сказать?
   - Вполне.
   - В соседней комнате в шкафу есть несколько ее вещей, которые она тут
забыла, - сказал Леонард Леонтьевич.  -  Если  вы  готовы,  то  идите  и
переоденьтесь. Вы заметили, как Алина накладывает косметику?
   Я специально показал вам эпизод, где она делает макияж. Ведь у каждой
женщины индивидуальный способ краситься.
   - Да. Если женщина - индивидуальность, а не  девочка  из  пешеходного
перехода или с обочины дороги.
   - Ну, те, конечно, - как под копирку.
   - Хорошо, я пошла.
   Думаю, мне потребовалось примерно  полчаса,  чтобы  вжиться  в  образ
Алины Эллер. Одевшись в ее вещи,  я  походила  по  комнате,  отрабатывая
походку,  -  у  Алины  она  отличалась  от   моей   большей   амплитудой
раскачивания бедер и манерой ставить ступни по одной  линии,  как  будто
идешь по канату. В жестикуляции Алины тоже было отличительное свойство -
она кокетливо заламывает руки в запястьях и.., впрочем,  на  словах  это
сложно объяснить. Балетмейстеры меня поймут.
   Дольше всего я отрабатывала мимику и манеру разговора. На макияж ушло
гораздо меньше времени, буквально несколько  минут,  так  как  красилась
Алина, как я отметила, смотря видео, несколько небрежно.
   Ну что же. Можно давать представление.
   Я выпорхнула из комнаты, прошла перед сразу посерьезневшим Эллером и,
вскинув руку, выговорила обманчиво хрупким капризным голоском:
   - Ты знаешь, мне ка-ажется, что завтра стоит  поехать  к  па-апе.  А,
Леонардик?
   - Достаточно, - резко остановил меня режиссер. И замолчал.
   Неужели этому привереде не понравилось? Тогда посоветую ему  выписать
Смоктуновского - пусть играет ему двадцатисемилетнюю  дурочку!  Впрочем,
Смоктуновский почти десять лет как умер.
   - Пройдитесь еще раз. Ничего не говорите, - скомандовал  Эллер.  -  А
теперь сделайте вид, что увидели что-то невкусное.
   Так. Представьте, что вам очень нужны деньги, а я не даю, и  скажите:
"Да я и у папы возьму, ты один, что ль, с "баблом"!" Говорите.
   Я чуть выпятила нижнюю губу, отставила руку от корпуса и произнесла:
   - Да я и у папы возьму, ты один, что ль, с "баблом"!
   Эллер помолчал, потом повернулся ко мне спиной и выговорил:
   - Ну что ж. Я в вас ошибался. То есть...
   Я  хочу  сказать,  что  ошибался  в  том  плане,  что  я  вас,  Женя,
недооценил.  Вы  гораздо  лучшая  актриса,  чем  я  даже  мог  допустить
изначально. Я вообще предпочитаю не хвалить актеров, но в  вашем  случае
надо сделать исключение. Пожалуй, я бы пригласил вас в свой новый фильм,
если только... - Он осекся.
   - Если только - что?
   - Если все  кончится  благополучно,  -  выговорил  он.  -  Понимаете,
ситуация такова, что я не хочу загадывать. А теперь по  существу.  Вы  -
первоклассная актриса. Если различия между вами и  Алиной  есть,  то  их
вижу только я, потому что у  меня  наметанный  профессиональный  взгляд.
Впрочем, и эти шероховатости можно сгладить совершенно. Мне кажется, что
я недаром потратил время, наводя справки о вас и о вашем  характере.  Мы
еще с вами поработаем, а теперь вот что: я нанимаю  вас  не  только  как
дублершу моей жены, но и как телохранителя для меня самого. Потому  что,
опасаясь за жену, невозможно не опасаться за самого себя.
   - Совершенно с  вами  согласна,  Леонард  Леонтьевич,  -  почтительно
отозвалась я.
   - Кстати, об имени. Вы, кажется, назвали  меня  "Леонардик",  не  так
ли?
   - Ну, обычная нежная фамильярность, которая, мне кажется, свойственна
почти каждой  женщине  в  отношении  мужа.  Вы,  надеюсь,  не  в  обиде?
Творческий процесс как-никак...
   -  Конечно,  нет.  Для  пользы  дела  я  согласен  быть   не   только
Леонардиком, но также Нардиком, Ленчиком или даже Козлом-Самолетом,  как
меня еще в Щукинском приласкали. Дело в другом. Алина зовет меня  совсем
не так. Она  называет  меня  Лео-Лео.  От  сокращенного  имени-отчества:
ЛЕОнард ЛЕОнтьевич.
   -  Запомнила.  Значит,  Лео-Лео...  А  что,  красиво.  Лео-Лео...   -
повторила я с интонациями Алины.
   Эллер  даже  в  лице  переменился.   Честно   говоря,   первым   моим
впечатлением было, что он испугался. Правда, мэтр быстро овладел  собой,
ведь он не только талантливый режиссер, но еще и актер не последний.
   - Натурально, - наконец произнес мой новый клиент. -  Вот  сейчас  вы
произнесли мое имя точно голосом Алины. Впрочем, вам много  говорить  не
придется. Я скажу вашему отцу.., тьфу ты,  Борису  Оттобальдовичу,  отцу
Алины, что у вас частичная потеря памяти. Видите -  я  тоже  вживаюсь  в
роль. Бжезинского уже вашим отцом назвал. Но это хорошо, хорошо.
   - Подождите! А что там насчет потери памяти? -  остановила  режиссера
я.
   - Ах, да. Вы ведь как будто приехали  с  альпийского  курорта.  Алина
сейчас там  в  действительности  и  находится.  Так  вот,  думаю,  Борис
Оттобальдович нисколько не удивится, если я скажу, что вы  сорвались  на
горнолыжном  спуске  и  немного  ушиблись  головой,   отчего   произошло
незначительное расстройство  памяти.  Кстати,  вот  вам  и  причина  для
косметического "ремонта": повреждения при  падении.  Остальное  довершит
грим.
   - Частичная потеря памяти... Очень уж затерто, сериалом  мексиканским
отдает. Хорошо еще, не амнезия сразу.
   -  Ну,  амнезия  была  бы  существенным  перебором,  говорю  вам  как
режиссер. Знаете, Женя, воспринимайте все это, если хотите,  как  съемки
фильма. Тем более что моя персона к такому располагает. Если  мы  скажем
Борису Оттобальдовичу, что у его любимой единственной дочки амнезия,  то
он сильно разозлится,  расстроится.  А  так  -  ничего,  можно  сказать,
пустяки.  Что  касается   "затертости",   считайте,   что   мы   снимаем
посредственный фильм. На таком неблагодарном материале нам шедевр  и  не
нужен.
   Да и Борис Оттобальдович...
   - Такое впечатление, - перебив мэтра, заметила я, - что во всей  этой
истории  вы  больше  всего  опасаетесь  именно   Бориса   Оттобальдовича
Бжезинского, отца Алины и, следовательно, человека, который  никогда  бы
не причинил ей вреда.
   - Я беру его за эталон, - заявил  Эллер,  на  сей  раз  нисколько  не
смутившись. - Если поверит он, то могут поверить и другие.
   То есть они, уж конечно, наверняка поверят.
   - Не нравится мне все это... -  проговорила  я.  -  Впрочем,  Леонард
Леонтьевич, свое мнение я буду держать при себе. Да,  кстати:  разрешите
вопрос?
   - Пожалуйста.
   - Мне кажется, что вы используете меня не столько как дублершу  Алины
и уж тем более не как собственного т