сия  -  элитный  телохранитель-"личник"  -
относилась именно к такой категории профессий.
   - Между прочим, - сообщила я тетушке неожиданно  для  самой  себя,  -
вчера ко мне в клубе подошел мужчина -  трезвый!  -  и  предложил  руку,
сердце и прочие органы плюс личный лимузин в придачу. И все  это  только
за то, чтобы я с ним потанцевала.
   - И что? - довольно равнодушно осведомилась тетушка.
   - Потанцевала! Правда, у меня было такое предчувствие, что  танцевала
я сразу с двумя мужчинами, потому что рядом с моим  партнером  синхронно
топтался его телохранитель. Знаешь, кто это оказался?
   - Кто?
   - Эллер. Леонард Эллер.
   - А кто это такой? Хотя постой... А, ну да, вроде математик.
   - Ну вот... - протянула я, - математиком, тетушка, был Леонард Эйлер.
К тому же он жил в восемнадцатом веке. А Эллер, с  которым  я  танцевала
вчера, жив, здоров и весьма упитан к тому же. Кстати,  странно,  что  ты
его не  помнишь.  Ведь  кто,  как  не  ты,  не  так  давно  усиленно  им
восхищалась?
   Именно ты говорила, что такие, как он, движут вперед нашу культуру.
   - Погоди..,  это  который  Эллер?  Кинорежиссер?  Наш,  из  Тарасова,
переехавший в Москву и там выдвинувшийся? У него своя  киностудия..,  на
"Оскара" номинировался...
   Это этот самый?
   - Ну, по-моему, фамилия и имя достаточно редкие, чтобы встречаться на
каждом углу. Кстати, тетушка, сначала я его в  Москве  видала.  В  одном
клубе. У нас с ним появилась странная традиция - встречаться  в  клубах.
Там, в Москве, смешно получилось:  ко  мне  подошел  молодой  человек  и
назвал каким-то странным, певучим, явно не моим именем. То ли  Изабелла,
то ли Полина... что-то вроде того.
   Я не сказала, что в ту ночь хорошо выпила, потому что мы  отмечали  с
московской подружкой ее  день  рождения.  Такие  подробности  совершенно
излишни для тетушки.
   - А потом оказалось, что этот молодой человек -  охранник  Эллера,  -
продолжала я. -  В  Тарасове  же  мне  привелось  и  с  самим  Леонардом
Леонтьевичем познакомиться.
   - Но он же.., личный друг Олега Табакова, Никиты Михалкова.., да мало
ли кого!
   Он Альфреда Шнитке знал. И с ним ты вчера танцевала?
   - Совершенно верно.
   Тетушка в который раз за это утро всплеснула руками:
   - Да что же ты молчала? Как всякую ерунду, так рассказываешь по  пять
раз, а  тут  знакомство  с  самим  Эллером!  Ты  хоть  автограф  у  него
попросила?
   - Знаешь, он вел себя со мной так, что было похоже, будто  он  сам  у
меня вот-вот автограф попросит, -  подбоченясь,  лукаво  сообщила  я.  А
потом ответила на тетушкин вопрос:
   - Зачем мне автограф Эллера? Я ни одного его фильма не видела,  а  те
его полторы роли в кино, что я одним глазком видела.., не очень-то мне и
понравились, честно сказать.
   - Так для меня бы  попросила!  Леонард  Леонтьевич  Эллер  -  это  же
российская величина! А я и не знала, что он сейчас в Тарасове,  -  ахала
тетушка, не в силах успокоиться после моего сообщения.
   - И он долго еще будет в Тарасове.  На  днях  приехал.  Он  тут  свой
очередной фильм снимает. То есть не весь  фильм,  а  эпизоды  для  него.
Ландшафт, говорит, подходящий.
   К тому же здесь его малая родина и тесть у него тут живет.
   - Тесть?
   - Ну да. Борис Оттобальдович Бжезинский. Слыхала?
   - Ну как  же!  -  Тетушка  буквально  расцвела.  -  Борис!  Я  Бориса
Оттобальдовича с тех времен помню, когда он еще не был первым секретарем
Тарасовского горкома партии.  Да-да,  бывали  времена,  когда  и  он  не
слишком гордый был. А теперь только слышишь - польская  кровь,  немецкая
кровь, чешская кровь... Спеси во всех более чем достаточно появилось.  А
Борис Оттобальдович...
   - Мне кажется, тетушка, ты ведешь  националистическую  пропаганду,  -
иронически заметила я. - Что еще за польско-чешская кровь?
   - Ну как же! Фамилия-то у него какая:
   Бжезинский. Из графов, польской  шляхты  предок  был.  А  отчество  -
Оттобальдович, немецкое. И по отцовской линии  у  него  чешская  примесь
есть. Он, помнится, любил пиво чешское и, когда его пил, все  подмигивал
и говорил, что это в нем чешская кровь играет. Я  с  ним  познакомилась,
когда мне лет семнадцать было. Погоди, - спохватилась вдруг тетушка, - а
как же так выходит, что Бжезинский - тесть Эллера?
   Ведь, если мне не изменяет память, они чуть ли не одногодки.
   - Вероятно, да. Только Леонард Леонтьевич  твой  хваленый  -  кобель,
каких поискать. У него, по-моему, только русских жен штук пять или шесть
было. А еще были шведка, американка и даже  японка,  кажется.  Причем  я
только официальных жен считаю.
   - Ну уж ты, Женя, скажешь, - засомневалась тетушка. - По твоему счету
выходит, что у него чуть ли не десять жен было, так, что ли?
   - И это не учитывая любовниц. Впрочем,  человек  он  творческий,  ему
постоянно нужен стимулятор вдохновения... -  Я  пожала  плечами.  -  Вот
вчера он меня, вероятно, тоже использовал в качестве стимулятора. Только
недолго. Я все-таки предпочитаю более молодых мужчин.
   - Эллеру, если не ошибаюсь, около пятидесяти? - уточнила тетя Мила.
   - Да, где-то так, - согласилась я.
   - Ну вот что, Женька, - произнесла тетушка назидательно,  -  если  ты
увидишь Эллера еще раз, все-таки возьми у него автограф.  А  лучше  купи
его книгу - он, кажется, издал  автобиографию,  -  и  пусть  он  на  ней
распишется. Ладно?
   Я снова пожала плечами:
   - Это уж как получится. Может, ты его сама увидишь.  На  какой-нибудь
презентации.
   Тетушка заерзала в кресле и проговорила:
   - Значит, Эллер женился на  дочери  Бориса  Оттобальдовича?  Так-так,
понятно. Наверное, она молодая?
   - Ничего не знаю, - сказала я и повторила по слогам:  -  Ни-че-го  не
зна-ю. Если ты так хорошо знакома с  этим  Бжезинским,  то  должна  сама
знать, сколько лет его дочери.
   Тетушка тяжело вздохнула и произнесла:
   - Да дело в том, что это могла быть и моя дочь.
   - Что, прости? - резко повернулась к ней я.
   - Я ведь два года встречалась с Борисом  Оттобаль..,  с  Борисом.  Он
меня лет на пять старше.
   - Значит, сейчас ему лет шестьдесят.
   -  Да.  Он  тогда  меня  даже   с   родителями   своими   познакомил.
Представляешь, я - простая студентка,  живу  в  институтской  общаге,  а
Борис приглашает меня к себе в гости. Его отец, Оттобальд Бжезинский,  -
генерал  КГБ,  руководил  местными  чекистами.  Мать  -  холеная  такая,
лощеная, не работала. А  по  тем  временам  в  домохозяйках  могли  себе
позволить сидеть лишь жены крупных военных,  от  полковника  начиная,  и
крупной партноменклатуры. Представляешь? Твой  отец,  мой  брат  Максим,
тогда в лейтенантах ходил, а мой друг - сын генерала КГБ. Помню,  пришла
я к ним домой,  они  в  центре,  на  Бахметьевской,  в  четырехкомнатной
квартире жили, а там - ох! Белая  кожаная  мебель,  стенка  югославская,
посуда чешская, техника... В общем, все!
   Я просто онемела. А великосветские манеры мамаши Бориса  меня  просто
убили. Для нее  положить  вилку  не  по  ту  сторону  тарелки  было  как
уголовное преступление. А я с перепугу вилку от ложки отличить не  могла
и нож в левую руку взяла... Она потом  сказала  Борису:  дескать,  милая
девушка Мила, но нам не пара. Она так  и  говорила:  нам.  Ну  а  что  я
хотела? Все равно не допустили бы.
   Борис, правда, гордый был, говорит: "Все равно по-своему сделаю, буду
жить с ней в коммуналке, а вас не послушаю". Да  гордость  гордостью,  а
балованный он с  рождения  был,  балованный,  капризный,  ничего  делать
толком не умел, да и зачем ему было самому  что-то  делать?  Над  ним  с
пеленок  мамушки-нянюшки  носились.  Так  что,  даже  если  бы   с   ним
поженились, ничего бы не вышло.
   - Понятно, - кивнула я, - мезальянс.
   Да ладно тебе, тетушка, что было, то прошло. У  них,  у  этой  знати,
замкнутое общество, чужих туда не пускают.
   - Это точно, - отозвалась она, - да я  и  не  жалею.  Поздно  жалеть.
Ладно. Пойдем лучше завтракать. Я блинчиков с  мясом  понаделала.  Идем,
Женя.
   Но аппетитных блинчиков с мясом,  до  приготовления  которых  тетушка
большая мастерица, я отведать не успела. Только мы уселись за стол,  как
зазвонил телефон. Тетя, как всегда, сама взяла трубку. Дело в том, что я
никак не сподоблюсь приобрести аппарат с определителем номера, поскольку
говорить хочу далеко не со всеми, кто звонит. Вот тетя Мила и  выступает
в роли живого определителя номера и плюс автоответчика.
   - Да, слушаю, - услышала я теткины слова. - Квартира Охотниковых,  вы
не ошиблись. Евгению Максимовну? А кто ее спрашивает?
   Я усмехнулась: въедливая тетушка никого не допускает до моей персоны,
не разведав все от и до.  Кстати,  для  особо  заветных  друзей  у  меня
имеется  сотовый,  чтобы  миновать  цензуру  в  лице  любезной   Людмилы
Прокофьевны.
   В этот момент из прихожей, где она говорила  по  телефону,  раздались
грохот, звон разбитого  стекла...  Привыкшая  мгновенно  реагировать  на
авральные ситуации, я вскочила из-за стола и ринулась на шум.
   Что за чепуха? Уж не ворвался ли к нам пьяный сантехник дядя Гриша из
соседнего подъезда, который постоянно принимает нашу квартиру  за  свою.
Однажды он даже взял ключи у тети Милы и собрался сделать с  них  копию.
Тетушку он, понятное дело, принял за свою жену, а она была так растеряна
его мамаевым наскоком, что ключи отдала. Пришлось  мне  идти  к  нему  и
разбираться, отбирать ключи, хотя  дядя  Гриша  сам  толком  не  помнил,
сколько дубликатов сделал...

***

   Нет. Зря я грешила на сантехника дядю Гришу.
   Посреди прихожей стояла только растерянная тетушка. В одной руке  она
держала телефонную трубку, во второй - башмак, при  посредстве  которого
она, видимо, и повалила полочку для  обуви.  На  полу  валялся  разбитый
телефонный аппарат.
   - Тебя, - ошеломленно выговорила тетя Мила.
   Я взяла у нее трубку и приложила к уху.
   В трубке стояла глухая тишина. По всей видимости, аппарат  раскололся
так основательно, что связь прервалась.
   Я вырвала провод из телефонной розетки и бросила испорченный  телефон
в мусорное ведро.
   -  Что  случилось-то?  -  спросила  я  у   по-прежнему   остолбенелой
родственницы. - Кто меня спрашивал?
   Она открыла было рот, но тут зазвонил другой аппарат, располагавшийся
в зале. Не дожидаясь, пока тетушка выйдет из столбняка, я сняла трубку:
   - Да!
   - Доброе утро, Евгения Максимовна, - пророкотал  в  трубке  бархатный
баритон со смутно знакомыми нотками. -  Побеспокоил?  Соединение  как-то
странно оборвалось.
   - Да нет, ничего. А кто это говорит?
   - Говорит Леонард. Если более конкретно - Леонард  Леонтьевич  Эллер.
Мы познакомились вчера в клубе. Вы помните?
   Ах, вот оно что! Теперь понятно,  почему  тетушка  учинила  невольный
разгром в прихожке. Наверное, когда она услышала имя звонившего в  ответ
на свой строгий допрос, то непроизвольно схватилась за первую попавшуюся
под руку вещь, а ею  оказался  ботинок,  заправленный  в  среднюю  полку
обувной стойки.
   - Да, я помню, - произнесла я. - Было приятно познакомиться.
   - Мне тем  более,  -  рассыпался  в  любезностях  мой  собеседник,  -
все-таки не оскудевает моя малая родина красотой  и  талантами.  Евгения
Максимовна, я вот по какому поводу звоню. Нам необходимо увидеться.
   - А зачем?
   Он кашлянул. Наверное, мэтру  нечасто  приходилось  слышать  такое  в
ответ на свое предложение. Чтобы кто-то выражал сомнение в необходимости
встречи с ним, самим Эллером... Ну что вы, разве такое возможно!
   - Понимаю, Евгения Максимовна, вы могли подумать, что я  напрашиваюсь
на легкий флирт. Хотя человеку моей профессии такое вполне простительно,
вы не находите? Но я хотел поговорить с вами о серьезном  деле.  Никаких
амуров. Уверяю вас, это самая деловая  встреча,  о  какой  я  когда-либо
просил женщину.
   - Конечно, Леонард Леонтьевич, - ответила я. -  А  когда  и  где  вам
удобно?
   - Мне удобно там и тогда, когда это удобно вам.
   В чем, в чем, а в галантности ему  не  откажешь.  Вчера,  находясь  в
подпитии, он вообще произносил столь витиеватые комплименты, что к концу
фразы забывалось, с какого восхваления он, собственно, начал.
   - Хорошо, тогда давайте разделимся в определении места и времени, - с
улыбкой предложила я. - Я скажу - во сколько, а вы скажете - где.
   - Это было бы прекрасно, - отозвался он. - Ну так что же, я жду.
   - Давайте часов в восемь, если у  вас  на  это  время  не  приходится
каких-либо неотложных дел.
   - Неотложных дел не бывает. Восемь вечера? Принято. Я буду ждать  вас
в это время в ресторане "Львиная грива". Правда, меня усиленно сватали в
"Дикий Запад", но я, право, не люблю американскую кухню.
   Если вообще допустить, что такое понятие, как  "американская  кухня",
имеет право на существование. По мне, это словосочетание звучит  так  же
нелепо, как, скажем, "зулусская архитектура" или "японские березки".
   Нечто эфемерное, надуманное, не существующее в  действительности,  но
способное быть преподнесенным за деньги. Я не сильно утомляю вас  своими
рассуждениями?
   - Да нет, что вы.
   - Кстати, вот интересно: только в русском языке  есть  словосочетание
"да нет".
   Помню, однажды меня буквально допрашивал немецкий дипломат,  как  все
же понимать это наше "да нет". Как "да"? Или все-таки как "нет"? И я так
и не смог ему объяснить, все списал на загадку русской души.
   Хотя сам я наполовину немец. Поволжский, разумеется. До свидания.
   - До свидания, - несколько потерянно ответила я, завороженная потоком
красноречия своего собеседника.
   Я  вышла  из  гостиной,  и  меня  встретила  тетушка,  уже   успевшая
избавиться от башмака в руке.
   - Это в самом деле был Эллер?
   - В самом деле.
   - Ты оставила ему наш телефон, да?
   - В том-то все и дело, что телефон  я  ему  не  давала,  -  удивленно
протянула я.
   - А что он звонил?
   - Пригласил меня в ресторан.
   Тетушка замерла. Потом медленно склонила голову к плечу и выговорила:
   - В рес-то-ран? В какой еще ресторан?
   - В "Львиную гриву", - утомленно ответила я. - Он утверждает,  что  у
него ко мне какой-то деловой разговор и деловой же интерес. Хотелось  бы
верить.
   - А ты не думаешь... - тихо промолвила  тетя  Мила  и  огляделась  по
сторонам, словно в  нашей  квартире  было  полно  соглядатаев,  -  а  не
думаешь, что он собирается за тобой..,  приударить?  Что  же  ты  будешь
делать в таком случае, а?
   - Расслаблюсь и получу удовольствие.
   А если серьезно, то, если что, у господина Эллера нет никаких шансов.
Он, конечно, богат, знаменит и все такое, но он еще и женат, плюс  имеет
кучу любовниц по всем городам и весям. А у нас в городе  не  один  Борис
Оттобальдович Бжезинский гордый.
   - Тогда ты вот что, -  засуетилась  тетушка,  -  купи  его  книжку  в
магазине напротив и попроси его подписать для меня.
   Или, - она  опасливо  глянула  на  меня,  -  это  тоже  против  твоей
гордости? От тебя же, Женька, чего угодно можно ожидать.
   - Да ну уж, ты совсем  из  меня  какой-то  перл  гордыни  делаешь,  -
отозвалась я с мимолетной усмешкой, -  а  гордыня,  как  тебе  известно,
тетушка, самый страшный из смертных грехов.

Глава 2

   На выход в свет я  собиралась  сегодня  с  особым  тщанием.  Конечно,
тарасовские рестораны не  бог  весть  какие,  особенно  по  сравнению  с
роскошью московских заведений, а я слишком много раз ходила и в те, и  в
другие, чтобы испытывать по этому поводу хотя бы минимум робости. Но тем
не менее не каждый день  вас  приглашает  на  ужин  человек  если  не  с
мировым, так со всероссийским именем.
   Поэтому я приоделась, что  называется,  по  полной  программе,  но  с
устойчивым  "деловым"  шармом,  чтобы  не  давать  никакого   повода   к
фривольности.  Конечно,  если  бы  я  ставила  себе   целью   соблазнить
многоопытного ловеласа, особенно зная его вкусы в одежде, можно было  бы
надеть всякие разные дорогие и модные вещицы, например,  синие  брюки  -
атласную пару от Torn Ford par Gucci, атласное синее бюстье, скажем,  от
Marc Jacobs и серьги Bottega Veneta,  нарисовать  себе  холеное  бледное
лицо с виртуозно наложенной косметикой, прикрыть  лоб  и  глаза  изящной
темно-синей  или  цвета  морской  волны  вуалеткой.  Но  это,   конечно,
поставило бы крест на деловой атмосфере вечера. Поэтому я  облачилась  в
строгий,  даже  несколько  чопорный  костюм,  сделала  себе   аккуратную
прическу. Плюс допустимый минимум косметики, немного  дорогих  духов,  и
все. Оставалось только вынуть из  шкафа  припасенную  на  исключительные
случаи шиншилловую шубу, которую я купила за немыслимые  деньги  и  цену
которой до сих пор отказывалась сообщить тетушке из боязни убить  ее  на
месте. Машину я брать, разумеется, не стала, а  по  телефону  вызвала  к
подъезду такси. Впрочем,  ресторан  "Львиная  грива"  находится  в  трех
кварталах от моего дома, так что долго я не каталась. Приехала строго  в
пять минут девятого - по моим принципам всегда было положено  опаздывать
ровно на пять минут, если это деловая встреча  с  мужчиной.  Ну  а  если
любовная, то можно опоздать и на пятьдесят  пять  минут.  Кому  нужно  -
дождутся.
   С этими мыслями я поднялась по четырем ступенькам парадного  входа  в
ресторан, оформленного в  виде  громадной,  метров  десять  в  диаметре,
головы льва, поверх которой, как нимб святого,  горела  желтая  неоновая
надпись: "Львиная грива". Впрочем, то ли потому,  что  архитектор  слабо
разбирался в зоологии,  то  ли  потому,  что  нижняя  часть  морды  была
приспособлена под двери, лев был похож -  прошу  прощения  за  возможное
святотатство - на христианского мученика, которому  изваяли  несообразно
огромный памятник. На эти аллегории наводил,  конечно,  "нимб"  неоновой
надписи названия, а также страдальческое выражение верхней части  морды,
как бы говорившее: "Люди входят и выходят, а в башке моей темно".
   Только я успела войти и отдать подскочившему  швейцару  шубу  -  черт
знает, зачем я ее надела? Теперь вот дергайся, не украли бы!  -  как  ко
мне неспешной  походкой  приблизился  глыбообразный  молодой  человек  и
сказал:
   - Вас ждут в VIP-зале.
   При этом его каменные скулы шевелились, как у звезды Голливуда Дольфа
Лунгрена, изображающего очередного супермена.
   - Спасибо, молодой человек, - строго поблагодарила  я  и  спросила  с
намеком на шутку:
   - А что, весь зал для двоих абонирован?
   - Да, - совершенно серьезно ответил он.
   Ну что  же,  кажется,  господин  Эллер  решил  завоевать  меня  своей
щедростью.
   Снять "виповский" зал в одном из самых дорогих ресторанов  города  на
весь вечер - это, знаете ли, о многом говорит.  Посмотрим,  что  он  сам
скажет.
   Леонард   Леонтьевич   стоял   возле   единственного   из    четырех,
расположенных по углам затемненного, очень уютного квадратного зальчика,
накрытого столика и говорил по мобильному телефону.  Стол,  я  заметила,
был сервирован изысканно и по  всем  правилам.  Впрочем,  для  человека,
снимающего фильмы с бюджетом в несколько миллионов долларов, вряд ли это
встало в проблему.
   Заметив меня, Леонард Леонтьевич немедленно оставил разговор и  сунул
телефон в карман.
   Эллер был осанистый мужчина с фигурой постаревшего, погрузневшего, но
старающегося держать себя в форме Аполлона.
   На сегодняшний вечер Леонард Леонтьевич облачился в черный  костюм  с
черной же бабочкой. Сверкали бриллиантовые запонки.
   Зачесанные назад седеющие волосы делали  мэтра  очень  благообразным:
голова словно была облита оловом. У Леонарда Леонтьевича были  известные
всей стране усы, которые он любил  расчесывать  даже  перед  камерой,  и
выразительный рот с чувственными губами, которые,  казалось,  совершенно
не пострадали от  времени.  Волевой  подбородок  и  прямой  римский  нос
придавали этому сильному и привлекательному человеку удивительный  шарм,
и только большие глаза портили его:  несмотря  на  свой  редкой  красоты
миндалевидный разрез и длинные ресницы, глаза эти